Каждый выбирает по себе слово для любви и для молитвы. Шпагу для дуэли, меч для битвы каждый выбирает по себе. Каждый выбирает по себе. Щит и латы. Посох и заплаты. Мера окончательной расплаты. Каждый выбирает по себе… Юрий Левитанский «Каждый выбирает для себя»
Две недели назад Полуденная месса, во время которой Пеовица погружалась в относительную тишину, недавно закончилась. Иван стоял и задумчиво смотрел из высокого узкого окна на оживающую крепость, в очередной раз невольно дивясь её мощи и уму строителей. Барабаня пальцами по каменной кладке, он рассматривал светло-серые стены в виде неправильного прямоугольника, надвратную башню, украшавшую собой тяжёлые дубовые ворота, обитые железными полосами, с поднятыми на щедро смазанных цепях решётками, вознёсшуюся гордо в небо глыбу донжона с многочисленными овальными узкими окнами-бойницами. Сколько он уже здесь? Иван пошевелил губами, подсчитывая, потом горько хмыкнул: на Сретение Господне было аккурат шесть лет, как правит Хорватией бан Иштван, и пять — как отпели покойницу матушку. За окном ярко светило солнце, море до самого горизонта сияло прозрачной синевой, той самой, какой был камень в её перстне, когда она умирая, протянула ему руку, и лазоревый яхонт вспыхнул в лучах рассвета. Иван на мгновение зажмурился, подумав, что как же плохо, что не все воспоминания жизни стираются без следа. В детстве он долго не мог понять, почему в прозрачных зелёных глазах матери всегда плещется горечь и невыплаканная боль. Она была кроткой и богобоязненной, эта бледная и грустная женщина, по вечерам читающая ему Священное Писание в тёплом, льющемся от лампад, свете. Он скрипнул зубами, снова припомнив перешёптывание дворни, что родня отца была против связи с иноверкой, с православной, но тот, без памяти влюбившись в русоволосую красавицу, небогатую и незнатную, тайком увёз её в своё поместье. Католический священник напрасно уговаривал мать поменять веру, чтобы можно было скрепить брачный союз перед лицом Божиим, а потом, осердясь, отказался крестить и ребёнка. Поначалу всё было хорошо: отец, ласково целуя жену и нянчась с сыном, над этим лишь смеялся. Матушка ходила с ним к обедне, наняла старого расстригу Любомира обучать его грамоте. Вспомнился вдруг отец, который заглядывая в книги, шумел сердито: «Книжника мне хочешь сделать из мальчишки? Ему нужна твёрдая рука да меткий глаз», и показывал сыну, как стрелять из лука, драться мечом и объезжать лошадей. А потом матушка умерла, и оказалось, что, пусть мелкопоместному, но всё же дворянину, нужен законный наследник, а не байстрюк. И тогда отец, виноватясь, дрожащей рукой протянул ему кошель с деньгами на дорогу и проводил за ворота. Иван криво усмехнулся: отца, пожалуй, тотчас хватил бы удар, узнай он, что его сын в конце концов прибился к неретвинским пиратам. Здешний люд беззлобно шутил над самыми странными верованиями друг друга и скорее поссорился бы из-за добычи или шлюхи, чем из-за веры. После предательства от отца Иван не сразу привык, что можно найти в разбойниках друзей, с которыми ты иной раз в сердцах обменяешься зуботычинами, но можешь не сомневаться, что они прикроют твою спину. Видел бы сейчас Ивана отец — в замысловатых чёрных узорах на коже, с дорогими трофейными серьгами, обвешанного оружием, какого дома и не видали… Раздавшееся во внутреннем дворике заполошное гоготание гусей и пронзительный голос кухарки Ивы, кругленькой подвижной бабы, умевшей ругнуться так витиевато, что у бывалых мужиков уши сворачивались в трубочку, заставили Ивана вынырнуть из омута воспоминаний и невольно улыбнуться. Отец Марио, с трудом закрывший тяжёлые резные двери маленькой замковой церкви, тут же обернулся к Иве, и, громоподобно рявкнув, приказал ей, как обычно, трижды прочесть «Confiteor»(1). Иван улыбнулся ещё шире, вспомнив, как выражался сам священник, споткнувшись позавчера в сумерках о кота Винни. Гусей распугал большой воз с грузом добычи, которую иванов тёзка Перишич доставил из старого схрона на острове Хвар. Князь Здравко отправлял на Хвар не слишком ценные и нужные грузы, которые иногда лежали там, забытые годами, а на днях распорядился переправить часть их в подземелье Пеовицы, и Дарио, как его советнику, ещё только предстояло разбираться со списками. А может быть, это приехала работа для Луки или Ивана… — Эй, Перишич! — окликнул того проходящий мимо Огнен. — Яйца привез с родного хутора? Смотри, чтоб свежие были! — А как же. Для всех, кому здесь яиц не хватает. Тебе первому выдам парочку, — отозвался Перишич, который происходил из семейства зажиточных крестьян, державших у себя в Костанье огромный птичник, и привык не давать спуску насмешникам. — Эй, несите вот эту бочку осторожно, как хрустальную... За спиной противно скрипнула дверь и раздались чьи-то шаги. Иван обернулся на шум сухо постукивающих друг о друга глиняных горшков. — Йосип, принеси и мне что-нибудь перекусить! — окликнул он проходящего мимо с подносом в руках приёмного сына кухарки (2), потом якобы невзначай поинтересовался: — Кстати, ты не видел Деяна и Шиме? Тот, споткнувшись, но чудом сумев удержать посуду в руках, недовольно скривил губы. — Если хочешь, я могу подержать, — невинно предложил Иван. Чернявый парень тут же сунул ему поднос в руки и с жаром перекрестился, не забыв при этом трижды сплюнуть через левое плечо. Зная, что он шарахается от Хромого Цыгана с Деяном, как от прокажённых, безобидную эту шутку с ним проделывали все, кому было скучно, как сейчас вот Ивану. Парень был осиротевшим крестником Ивы Оливари и лишь весной поселился при ней в Пеовице, привыкнуть к местным вольным нравам ему никак не удавалось, и даже отец Марио не преуспел, сея истинную веру Христову. Недавно, например, святой отец под одобрительные кивки Йосипа, строго поглядывая в сторону дремлющего хмельного Домагоя, распинался с амвона про постыдный грех содомии, предрекая анафему тем, кто по собственной воле получает от этого удовольствие. Развалившийся рядом с Домагоем на церковной лавке Даниэль при этих словах чинно выпрямил спину и отодвинулся подальше. Ивану хотелось бы верить, что в темноволосом друге Домагоя заговорила богобоязненность, но в глубине души он подозревал, что всё дело лишь в слишком костлявом плече приятеля. Даниэль придерживался православия, как и Иван — надо полагать, все они в тот день забрели в церковь, чтобы переждать ливень, но отца Марио, который уселся на любимого конька, это не смущало... — Ракитич! Кто видел Ракитича? — звонкий голос Тина, мальчика на побегушках у Дарио, разносился по замку, видимо, уже давно. Иван, устало расположившийся перед камином в главном зале с миской холодной крольчатины, недовольно цокнул языком, решая, не притвориться ли спящим (а ещё бы лучше — мёртвым), но всё-таки откликнулся на зов мальчишки. Раз тебя устами своего посланца зовёт Старый Волк, то надо являться немедленно, как бы тебе этого не хотелось. Давняя обида всё ещё терзала душу. Но он, с тоской взглянув на свой обед (ужин), всё же отправился за Тином. Из-под табурета, как белый флаг, показался длинный пушистый хвост кота Винни. Участь недоеденного (и очень вкусного) мяса была предрешена. — Что случилось, малышка? — насмешливо произнёс Иван, не отказывая себе в удовольствии увидеть, как свекольно полыхнут щёки юнца от этого детского прозвища. — Тебя зовёт Дарио. Он у себя… И я не тебе не малышка! — последнюю фразу Тин выпалил с таким жаром, что Иван не мог удержаться от смеха. — Конечно же, нет. Смиренно прошу прощения, — он подмигнул мальчишке и дёрнул его за прядку давно не стриженных волос. Личные покои капитана «Огненной» выглядели уютно. В ноздри Ивану ударил запах свежескошенной травы, рассыпанной на полу, и пряный аромат миртовых веток, висевших под низким потолком. В окна, обращённые к морю, дул свежий ветер, который трепал шпалеры с изображениями библейских сюжетов: голова Иоанна Крестителя на позолоченном блюде в руках Саломеи, царица Савская с поднятым подолом, приоткрывшим козлиные ноги, Юдифь, убивающая Олоферна. Иван подумал, что для жилища одинокого вояки это самые увлекательные моменты из Библии, какими можно разнообразить обстановку. Широкая скамья была покрыта одеялом из куньих шкурок и завалена подушками, так и манившими отдохнуть. Сам Дарио Срна стоял у конторки, заложив руки за спину. И хотя присутствие здесь ещё и Модрича было вполне ожидаемо, Иван обрадовался тому, что лениво сползавшее за горизонт солнце уже покинуло комнату, позволяя воцарившемуся здесь полумраку скрыть краску, которая вот уже более года появлялась на его щеках в присутствии Луки. Всякий раз, когда Иван встречался взглядом с тощим носатым помощником Старого Волка, и наблюдал, как сухие, чётко очерченные губы уверенно отдают приказы, он радовался, что тайно связал себя с ним узами побратимства, которое отгораживало их от иных отношений. Лука был надёжным другом, всегда готовым перед лицом опасности прийти на помощь, а в спокойное время — выпить вместе несколько чарок вина. Они вдвоём побывали в стольких переделках... Поэтому Иван надеялся, что горящие щёки — это временные трудности, что рано или поздно разрешатся. Однако, было ещё одно чувство, похожее на ноющую в теле занозу, которое с недавних пор глодало Ивана не меньше. Дарио сделал Модрича своей правой рукой, и Иван, в общем-то, признавая за Лукой и ум, и безусловную храбрость, считал, тем не менее, что и сам он заслуживает большего. Именно из-за этого соперничества в последнее время их отношения медленно, но верно стали портиться. Поэтому, при каждой встрече у Волка, подобной сегодняшней, у Ивана появлялось не то чувство горечи, не то злости на то, что его ценят меньше. И вот сейчас он стоял в маленькой комнате и холодным отсутствующим взглядом оглядывал человека, в губы которого хотелось впиться больше всего на свете, не тратя времени на лишние разговоры. Занятый своими мыслями, Иван не сразу вник в то, что Дарио ему что-то говорил. — Прошу прощения… — виновато протянул он, заставляя себя отвернуться от Луки. — Клянусь святым Влахом, Модрич, этот парень не может отвести взгляда от твоего прекрасного лица! — воскликнул Дарио, с усмешкой наблюдая за стремительно краснеющим Иваном. Затем, сделав вид, что не заметил оскорблённо дёрнувшегося уголка рта, он продолжил: — Вы оба отправитесь на разведку в Дубровник. Лука за старшего… Странная досада вновь охватила Ивана. Он нахмурился, на миг прикусил губу, прожигая Дарио яростным взглядом: — Надо же, опять он старший! — голос его дрожал, хотя он старался совладать с гневом. — А я, значит так, погулять с ним выйду. А может, вообще оставите меня здесь, бабам помочь по хозяйству, как полгода назад, когда вы раздербанили те два генуэзских когга (3), используя мою идею, если уж на то пошло? Лука нахмурился, поджав губы, лицо на миг приобрело беспомощное детское выражение. — Ты же был ранен, — он взглянул на Ивана, будто бы удивляясь его злости. — Мы не могли подвергнуть тебя опасности. Ну, и я подумал, что раз мы с тобой братья, то… Лука не успел договорить. Иван наклонил голову, всматриваясь в худое лицо. — Да, это так… Но, рассказав о моей идее совету, пока я валялся раненый, ты теперь, по наимудрейшему решению Качича, вполне можешь рассчитывать на собственный корабль. А я остался в дураках, — процедил он сквозь зубы. — Ну, и заодно остался без доли хорошей добычи в рейде. Вы взяли тогда с собой даже нашего попа… — он нахмурился, заметив усмешку прежде, чем Лука отвернул лицо в надежде её скрыть. — Ну и ну, дружище… Так ты поэтому проходу мне не даёшь в последнее время — зависть заела? — Лука… тебя слушают и носят на руках за все твои планы, хорошие планы, бесспорно. Но это не значит, что я должен быть вечно в тени, если я стараюсь не меньше, — Иван чувствовал, что его понесло, но остановиться уже не мог. — Если нос не дорос, то старайся больше, — отпарировал Лука. — Зато у тебя заметно, что дорос, — неприятно улыбнулся Иван, не теряя из виду сжимающиеся кулаки. — Или каким ты ещё местом заработал у князя Здравко на повышение? Он проворно юркнул влево, Лука зашипел от боли, впечатав кулак в стену. К счастью, шпалера смягчила удар. — Довольно! — прикрикнул Дарио. — Чтоб я ещё раз додумался полагаться на вашу парочку! Поубиваете друг друга, горе-разведчики. Никола Калинич из Дубровника, всё там знает, бери его, Иван, и проваливайте завтра вдвоём, уж постарайтесь не повиснуть в петле. Ты за старшего, сейчас я тебе всё разъясню. Лука, а ты поезжай в усадьбу князя, я скоро буду. Обсудим с командирами звеньев рейд, из Венеции в Сплит через неделю пойдёт добрый груз. Лука кивнул Дарио, одарил Ивана взглядом, в котором читалось раздражение и что-то странное, и вышел. Иван перевёл дух, чувствуя, что не стоило так усердно дразнить гусей. Но он успеет извиниться перед братом за свой злой язык после возвращения, зато сейчас у него самого поубавится назойливых мыслей о Луке, которые давно уже портят их дружбу. Наверное поубавится... И наконец-то он за старшего хотя бы на небольшом задании.***
Стемнело как-то слишком быстро. Еле слышный ветерок слегка покачивал тихую листву на ветках. В сумерках выпала обильная роса, и высокие травы вдоль узкой тропинки заблестели в серебристом свете. — Чёртова луна, ишь, вылупилась, — раздражённо пробормотал себе под нос Никола, идущий впереди по тропе. Кожаные башмаки вскоре промокли и отяжелели, и Иван от сырости непроизвольно передернул плечами. В густых зарослях кустарника зазвенели цикады, где-то вдалеке раздался хриплый крик совы, внезапно напомнив о голосе Луки. Эта мысль рассмешила Ивана, и он тихонько фыркнул, но тут же замолчал, прислушиваясь. Какая-то птица, заведя было свою песенку, резко поперхнулась хриплым «чек-чек». Раздался приглушённый лесом хруст веток, и Иван дёрнул Николу, испуганно пялившегося в темноту, за штанину. Тот торопливо присел и уставился ему в лицо. Иван поднёс палец к губам, призывая к молчанию. Из колючих кустов перед ними выскочил олень, остановился на мгновение, и вновь скрылся за деревьями. Никола громко рассмеялся от облегчения, но вдруг испуганно вскрикнул: стрела просвистела в воздухе и впилась в дерево прямо перед его лицом. Иван отшатнулся, пытаясь найти на монашеском поясе, увы, несуществующий меч. — Кто вы? — раздался холодный голос позади них. Высокий молодой человек с затянутыми в хвост длинными волосами, не убирая руки с тетивы лука, повторил с незнакомым акцентом свой вопрос на латыни. В тусклом свете луны на его длинном плаще с нашитым ярко-красным крестом блеснула массивная рубиновая брошь с изображением крылатого дракона. — Монахи из монастыря Святого Доминика, — вспомнив свою роль, Иван смиренно опустил глаза долу, пытаясь незаметно пересчитать количество противников. — Возвращаемся из паломничества ко Гробу Господню, — добавил Никола. Иван мысленно ахнул, но было поздно. — Вот как? Значит, вы Псы Господни? — льдистые голубые глаза с суровой насмешкой оглядели их с ног до головы. — То, что вы напялили на себя эти чёрные накидки, не делает вас таковыми… Да и не стоит так уж откровенно лгать нам, действительно побывавшим в Святой Земле. Никола бросил на него удивленный взгляд, и рыцарь пояснил: — Не вижу на ваших шляпах знака того, что вы были в Иерусалиме — пальмовой ветви. — Она… она засохла, — прокашлявшись, испуганным голосом пискнул Никола, — и мы её выбросили. — Вы выбросили ветвь с Его могилы?! — рыцарь быстро осенил себя крёстным знамением. — Здешние монахи давно заслужили дурную славу, по рассказам путешествующих по этому краю. Что же, ежели вы и в самом деле доминиканцы, то сейчас лишь подтвердили её. Связать их! — громко скомандовал он. Запоздалая мысль, что в разведку надо было посылать разбирающегося во всех тонкостях отца Марио, мелькнула, и тут же пропала, сменившись другой, более трезвой: если бы Дарио точно знал, что в Дубровнике будут чужаки, он так и сделал бы. — Куда вы нас отведете? — спросил Иван, когда ему связывали руки. — Скоро узнаете, — уклончиво ответил рыцарь. — И настойчиво рекомендую не пытаться сбежать. Карим, — окликнул он смугловатого воина в причудливой одежде, обратившись к нему по-арабски, — головой за них отвечаешь. Я думаю, что эти птенчики вылетели из пиратского гнезда. На монахов они похожи так же, как я на Деву Марию. Сеньор Перес будет благодарен мне за эту маленькую услугу, если я доставлю этих негодяев дону Рамосу в Дубровник. Тот сурово кивнул, не сводя с пленников глаз. «Салах, фиалка ты наша мавританская, — почти с нежностью подумал Иван, — как же здорово, что в перерывах между пьянством и Деяном ты находил время учить меня своему языку. Надеюсь, твой бог окружил тебя на том свете прекрасными девами, или... — он, не сдержавшись, хмыкнул, — доблестными мужами, которые тебе явно были больше по вкусу. К твоему убийце дону Рамосу, значит. Ну-ну…» Рыцарь проверил, хорошо ли затянуты узлы на веревках. — Попытаетесь сбежать, или будете кричать, зовя на помощь — этот неверный вас прирежет, с превеликим удовольствием. Впрочем, он и просто так прирежет вас с удовольствием. Хотя, — насмешливо продолжил он, — за жизнь твоего спутника я спокоен. Иван бросил беглый взгляд на Николу и поморщился: бледное лицо Калинича с крупными каплями пота и потухшим взором говорило само за себя. Небольшой вооруженный отряд, настороженно прислушиваясь к звукам ночного леса, быстро, но практически бесшумно двинулся вперед по еле заметным тропам. Иван покачивался на коне за спиной вооруженного до зубов воина и лихорадочно размышлял о том, что же делать дальше. Он прекрасно понимал, что если они попадут в лапы испанцам — о, имя жестокого андалусийского воителя дона Рамоса было известно далеко за пределами родины — мало им точно не покажется. Их не просто убьют (это можно было сделать и по пути в Дубровник, к чему воинам столько возни), впереди их ждут пытки. — Не здешние ли злодеи ограбили год назад корабль крестоносцев, который возвращался с заслуженной добычей и дарами из Святой Земли? — спросил кто-то. Рыцарь с драконьей брошью неохотно ответил: — Как не они. Эта стая балканских вервольфов грабит даже суда тех, кто платит им дань за проход в здешних водах, правила для них не писаны. Дон Рамос со своими людьми возвращался на родину на венецианском судне, а целое звено сагитт атаковало их. Неудивительно, что испанские крестоносцы теперь охотно отозвались на призыв и щедрое вознаграждение от Папы Римского, чтобы отправить в пекло всё это проклятье Адриатики. Попытавшись пошевелить руками, Иван почувствовал, что ободранные веревками запястья затекли и безбожно саднили. «Старый Волк был прав, — его глаза снова метнулись к Николе, — как всегда, прав. Какого чёрта я взбрыкнул против него? Зачем всё испортил? Пойди я с Лукой, он бы никогда не брякнул такую глупость, как Никола, и мы бы выкрутились». Усталое тело настойчиво требовало отдыха, но мозг усердно продолжал предлагать одну невероятную идею по спасению за другой. Он раздосадованно тряхнул головой, пытаясь устроиться поудобнее на гладком откормленном крупе вороного жеребца. Сбежать здесь вряд ли получится, так почему бы ненадолго не смежить веки... Громкая ругань рыцаря вывела его из блаженной полудрёмы. Иван распахнул глаза: он проезжали гуськом по Богом забытой горной тропинке, петляя среди каменных, поросших мхом глыб. Внизу темнел заросший кустами овраг, и если туда прыгнуть, то можно, конечно, сломать ногу, а то и шею, но, если повезет, и ветки спружинят, то… — Какой неугомонный монашек, — послышался сзади насмешливый голос, страшный удар обрушился ему на голову, и мир померк. Иван пришёл в себя в пустом мрачном подземелье, полумрак которого нарушал тонкий луч солнца, проникавший сквозь узкое отверстие под сводчатым потолком. С трудом разлепив веки, он поднялся с прогнившей соломы, служившей ему лежанкой. Холод пробирал до костей, он попытался было помахать руками, чтобы согреться, но тут же невольно застонал, осев на пол: голова мучительно ныла, словно он в одиночку прикончил бутыль медовача Ивы, знанием рецепта которого она так гордилась. Зверски хотелось есть и пить, а ещё — сходить до ветру. Иван дотронулся до затылка и скрипнул от боли зубами: под подсохшей коркой крови надулась огромная шишка. — Эй, есть тут кто? — хрипло крикнул он, ни на что особо не надеясь, но за дверью послышались медленные шаркающие шаги, и через смотровое оконце в двери на него уставилась пара тёмных глаз. — Чего шумишь, расстрига? Ишь, вырядился монахом, — ворчливо произнес смутно знакомый старческий голос, заставивший Ивана пристальнее всмотреться сквозь частые прутья железной решётки. — Чачич! — неверяще прошептал он. — Ты жив?! Их взгляды встретились, в опухших глазах тюремщика промелькнула искорка узнавания, сменившаяся явным смятением. — Постой-постой… Ракитич, верно? Как ты изменился, возмужал… Но почему ты в монашеской одежде? Решил вернуться к мирной жизни? Иван настолько опешил от встречи с бывшим советником князя Качича, что растерял все слова. На несколько мгновений повисла звенящая тишина. — Как же так, Анте? А ведь отец Марио ежедневно поминает тебя в молитвах как усопшего, — наконец выдавил из себя он. — Что ты здесь делаешь? Да и где мы вообще? Лицо старика побледнело. Наконец он произнес глуховатым голосом: — Я принесу тебе поесть… — Стоять! — рявкнул Иван. — Не пытайся сейчас меня задобрить едой. Рассказывай. Чачич весь словно стал меньше, сжавшись в маленький комок, некоторое время помолчал, видимо, раздумывая, потом заискивающе пробормотал: — Мы в Дубровнике, в доминиканском аббатстве… Гарет Бэйл, командир отряда наемников, расположился в монастыре на постой. И сам дон Серхио Рамос Гарсия, славный командор ордена Сантьяго, про приказу достопочтеннейшего гроссмейстера Флорентино Переса, также остановился тут со своими крестоносцами… — А ты? — Что я? — непонимающе переспросил старик. — Как получилось, что ты сделался тюремщиком у испанских собак? — Я не тюремщик, — последовал сухой ответ. — Я здешний сторож… — Но разве это не одно и то же? — после маленькой паузы вкрадчиво поинтересовался Иван. — Как попал сюда ты, которого мы так оплакивали после битвы с португальцами? Чачич отвернулся, явно не собираясь продолжать разговор. — Анте, — ехидно окликнул его Иван, — ты же всегда был любителем девок и вина… Чего тебе не хватило в Омише, раз ты решил податься сюда? Старик раздвинул было губы в кривой улыбке, что-то припоминая, потом, враз поскучнев, опустил голову: — Вот уж не думал, что буду каяться, но… — он на мгновение запнулся, — я струсил… скрылся в здешнем монастыре. Меня здесь хорошо приняли, дали кров над головой. Хотя в том, что вы проиграли проклятущим рыцарям Ависского ордена (4), нет моей вины… моя вина лишь в том, что я не учёл таланта их молодого командора Роналду. Иван сквозь решётку внимательно оглядел старика: — В наш край снова пришли враги, Анте. Бог дарит тебе возможность исправить свою ошибку. Мы должны выйти отсюда — я и Никола. — Не проси меня. Я не осмелюсь… Иван расхохотался в лицо отпрянувшему в испуге тюремщику: — Да разве я похож на просящего, Анте? Ты сбежал от позора после поражения сюда. Если испанцы разгромят нас, и слухи о гибели твоих бывших соратников дойдут до тебя, то где ты потом будешь прятаться от своей совести? Чачич вдруг скрипуче рассмеялся в ответ: — Я? Что ж, я найду ещё какой-нибудь способ примириться с угрызениями совести. Думаю, как и твой товарищ, за которого ты просишь… Он ведь всё раскрыл испанцам, я слышал обрывки их разговоров, и видел их довольные рожи. Иван испуганно вздрогнул: — Они пытали его? — Нет, только припугнули… — И испанцы сразу же поверили? — глаза Ивана недоверчиво сощурились. — Конечно, — старик пожал плечами, — они припугнули его расправой, если он соврёт, и обещали сохранить ему жизнь, если он будет правдив. Он поклялся на Священном Писании… — Ты врёшь! — Зачем мне врать? Да и ты, окажись на его месте, сделал бы то же самое… Или ты думаешь, что настолько храбр, что сумел бы лгать под пытками? Может быть, ты хочешь примерить испанский сапог? Или испить водицы? Или откушать раскалённых углей? Иван почувствовал, что капли холодного пота выступили у него на лбу. Он смахнул их задрожавшей рукой. — Где он теперь? Они отпустили его? Чачич фыркнул: — Конечно же, нет… — Почему же меня не вызывают на допрос? — Тобой займутся утром. Говорят, ты теперь один из помощников Старого Волка… Как он там, кстати, делает всю работу за Качича, который почти не вылезает из своей усадьбы? Да и, если честно, испанцам теперь некогда. Они готовятся разгромить ваше разбойничье гнездо… Чачич сделал пару шагов назад, но Иван, злобно оскалившись, окликнул его: — Анте, когда я выберусь отсюда, а у меня это обязательно получится, то первое, что я сделаю, это вобью тебе в глотку остатки твоих гнилых зубов. Помяни мое слово. Тяжело дыша, он бросился на подстилку. Давно он не испытывал такой злости, как в этот миг, и ему пришлось впиться ногтями в ладони, чтобы хоть как-то успокоить бешено бьющееся сердце. Ночью он проснулся от негромкого шуршания рядом. Чья-то влажная рука зажала ему рот, и тихий голос прошептал на ухо, чтобы он не вздумал орать. — Идём, я помогу тебе. В кромешной темноте они то поднимались, то спускались по узким лестницам, наугад находя высокие ступени, добрались до каменной плиты, которую Анте с трудом повернул вдоль оси, и вывалились из монастыря на свежий воздух. — Почему же ты передумал? — Я слишком трепетно отношусь к оставшимся зубам, — проговорил Чачич бесцветным голосом, не глядя на притихшего Ивана. — Поторопись… Может быть, ты ещё успеешь. И знай: твой товарищ повесился у себя в темнице. Иван, содрогнувшись, шагнул было на дорогу, которую тот ему указал, но тут же остановился: — Пойдём со мной. Они казнят тебя. Чачич замер на мгновение в нерешительности, потом отрицательно качнул головой: — Я буду обузой. Со мной ты точно никуда не успеешь. Прощай, и с Богом. Странный шум привлёк внимание Ивана почти сразу, как только он, тяжело дыша, наконец-то поднялся по каменистому склону к Омишу, оставив внизу украденного коня, который хорошенько пригодился ему, но на горных тропах переломал бы ноги. Сначала шум напомнил обычную суматоху перед сбором флотилии, но прислушавшись, Иван с ужасом понял, что опоздал. Вопли, лязг железа, вонь от кипящей смолы и горящих домов — весь этот чудовищный гвалт означал только одно: их, казавшийся неприступным, Омиш атакован, сражённый одним предателем. А потом он увидел то, что заставило сердце содрогнуться от животного страха. С кораблей, с их маленьких шустрых кораблей, которые флотилией стояли в устье реки, на город летели горящие стрелы, выписывая в кроваво-красном закатном небе огненные дуги. Враги незамеченными прошли Цетину на захваченных сагиттах и знали безопасный путь. — Ах, Никола, Никола! Что же ты натворил! — злые слёзы вскипели в глазах, Иван в отчаянии закрыл лицо руками. Первым побуждением было шагнуть обратно, и бежать прочь, без оглядки, в любую деревню, подальше отсюда, его пугала сама мысль возвращения в осаждённый город или в крепость, позорное клеймо предателя... Он сделал несколько шагов назад, но затем, нахмурившись, усилием воли заставил себя отвести взгляд с показавшейся ему теперь такой надёжной тропы. Внезапно перед глазами встал тот, ради кого он проделал этот путь, останавливаясь лишь на короткий отдых. Сглотнув, Иван попытался прогнать морок, неуверенно убеждая себя в том, что давно опоздал, но ноги уже сами понесли его вниз по тропинке к тайному входу в крепость. Иван неуклюже вывалился из темноты подземелья, невольно жмурясь от внезапно яркого лунного света, и с ходу попал в радостные объятия разгорячённых сражением товарищей, едва успевших захлопнуть ворота перед носом врага. — Ни одна испанская собака не ушла сейчас от меня живой, — вцепившийся в него Деян тряс его, как куль с мукой, — ты видел это, скажи, ты видел?! — Откуда? Я же только что вернулся, — Иван, едва державшийся на ногах от истощения, пристально уставился, но не в лицо Деяну, а на напряжённо замершую худую спину Модрича, который стоял в отдалении. — Дарио! — выпутавшись из рук товарища, Иван негромко окликнул Старого Волка. Тот, не отошедший от дикой горячки боя, ещё что-то приказывал подчинённым, но, заметив Ивана, мрачно двинулся к нему. Лука молча подошёл, пожирая Ивана взглядом, полным радости и облегчения, несмотря на творящуюся кругом вакханалию. — Ты можешь казнить меня, Дарио, за то, что я не выполнил поручение и потерял товарища… и вас всех погубил. Они выбили из Николы планы рейда… — Могу… И так и сделал бы, если был бы таким же дураком, как и ты. — Дарио резко кивнул головой. — Впрочем, спишу твое глупое предложение на то, что ты четыре дня без отдыха добирался сюда, и твой котелок давно перестал варить. Хочешь смерти? Вперёд, на стены! Мы и так уже потеряли слишком много: флот, в городе идет бой, скоро потеряем и крепость… Я не могу просто так, мимоходом, разбрасываться человеческими жизнями. У меня сейчас каждый воин на счету. К тому же, я виноват больше… — с отрешённым выражением лица он уставился на ворота, скрывшие от него горящий Омиш, — Я не должен был идти на поводу у вас двоих… Ладно, перекуси чего-нибудь, и живо к оружию! Парни, за мной! И, не ожидая от него ответа, Дарио отошёл прочь. Лука нерешительно повернул к Ивану голову: — Зачем ты здесь? В твоем возвращении нет никакого смысла… Ты не погиб в плену, так погибнешь тут. Иван помутневшими глазами шарил по его лицу, борясь с желанием положить ладонь на шею, притянуть к себе, со всей силы вжаться в это неуклюжее исхудалое тело. Вместо этого он невесело усмехнулся: — Я вернулся к тебе… Он сморгнул, приходя в себя, потом, решительно тряхнув головой, отправился за друзьями на стену. Полная луна безмятежно освещала панораму битвы в городе. Иван бросил взгляд вниз с крепостной стены: во рву, заваленные мертвецами, стонали от боли умиравшие люди, а чуть дальше, под белоснежными крыльями гонфалонов (5), неровными рядами стояли проклятые испанцы.