Последняя ночь, или Когда оживает былое

Брат за брата, с мечом булатным, веря, Их дело свято, а вражина будет подмята… «Рецидив» «Крепость»

      Лука резко вздрогнул и встряхнул головой. Чёрная лента свалилась с волос где-то на горных тропах внизу, пока он с друзьями долгие часы отступал пядь за пядью, сваливая вниз груды камней, стреляя и рубя испанцев, где потеряли Милана, Дуэ и многих других… Намокшие от пота пряди липли к лицу. Будто мало духоты июльской ночи, к ней добавлялся чад многочисленных факелов, жар и вонь от огромного разогревающегося котла со смолой рядом.       Грохот повторился, да и какой, к чёртовой матери, гром, что за странные мысли крутились в голове... если в ворота крепости Пеовица лупил таран крестоносцев, которых в очередной раз натравила Венецианская республика? Снизу, вдоль поросших мхом известняковых склонов, поднимался дым горящего городка Омиша, эхо доносило отголоски криков и звона оружия. Дорога до Пеовицы (1) была отмечена цепочкой трупов, как хлебными крошками.       Старый Волк Дарио вышел на крепостную стену, держа перед собой повёрнутый внутренней стороной щит — знак переговоров. Набрал в грудь побольше воздуха и закричал на своем жутком испанском:       — Рамос! У нас здесь бабы с детишками, старики и калеки — шлюхи да прислуга! Если мавры не вытрахали из тебя всё рыцарство, позволь им уйти! А потом разберёмся как мужчины!       Солдаты расступились, пропуская вперёд высокого крестоносца в полном латном доспехе, блестящем в свете факелов. Внизу было светло как днём. На его белоснежном нарамнике красовался заострённый книзу алый крест ордена Сантьяго (2), похожий на кол, который, по поверьям, забивают в сердце упырю или волколаку. Командор медлил, пощипывая бороду, должно быть, взвешивая, как он будет выглядеть в глазах своих людей.       — Хорошо, я ведь не зверь какой! Пусть выходят! И даже возьмут самое ценное, но только то, что смогут унести на себе! Я даю слово, что их не тронут и ничего не отнимут!       — И вы не нападёте, пока мы не закроем за ними ворота? Знаю я тебя, лицемерный святоша! — оскалился Деян, вышедший рядом с вожаком. «Успеешь ещё, знай свое место!» — зашептал ему Дарио.       — Не нападём, таковы правила переговоров на войне! Даю вам слово рыцаря! Помалкивал бы ты про святош: мало того, что разбойник, так ещё и варвар-язычник, который прикрывается фальшивым крестом на знамени!       Дарио ответил длинной вдохновенной фразой по-латински, из которой Луке удалось разобрать только «mentula» (3) и предлоги. Некоторые из пиратов заржали, некоторые испанцы прятали смешки. Лука решил, что, как ни плохо ему даются языки, а надо будет подтянуть свою латынь. Если он переживёт эту ночь.       У Рамоса отвисла челюсть:       — Что ты сказал?       Дарио снисходительно усмехнулся. Их невысокий невзрачный вожак, в своей драной, забрызганной кровью кольчуге и потёртом кожаном шлеме с заклёпками, выглядел не менее внушительно, чем закованный в латы блистательный дон.       — Я думал, благородному командору латынь известна лучше, чем каким-то славянским дикарям. Как говорят в Венеции — «варвары те, кто не умеет ругаться на латыни». У нас своя вольная страна с законами и Божьей Церковью и свой князь.       — Великий Здравко Качич? Чей труп висел в мокрых штанах на мачте корабля, который он пытался ограбить три дня назад?       Товарищи, дежурившие возле бойниц на гребне стены, утомлённо прислонились к камню, чтобы выпить для храбрости и перекусить напоследок, пока тянулось драгоценное время, которое им нужно было выиграть.       — Есть что пожрать? — произнёс глухой голос у зубца справа.       Лука медленно повернул голову и с неловкостью ответил:       — Да… Ива успела зажарить нам куриц. Кажется, весь курятник под нож пустила, чего жалеть в такую ночь.       — Здорово, давай сюда… давно не ел её стряпни.       Кто-то во внутреннем дворе таскал воду из колодца и на случай попытки поджога обливал все деревянные строения из ведёрок на длинных верёвках. Перед воротами суетились спасаемые. Лука перебросил сидящему неподалёку Ивану фляжку с разбавленной сливовицей и куриную ножку. В эту ночь всё не находилось времени толком поговорить, спросить, как он спасся, как его самочувствие… а потом, наверное, и вовсе не найдётся. Лука лишь встретился взглядом с прозрачными глазами, в которых читалась та же обречённость, и опустил голову.       Когда же всё пошло не так, Господи?       Когда ушедшие в рейд сагитты слепо попали в засаду, и уж там-то врагу было у кого выпытать, где скрыт безопасный проход в перегороженном плотиной устье Цетины и каковы условные сигналы для береговой стражи? Когда князю Здравко Качичу приспичило перехватить именно тот богатый флот, идущий из Венеции, и увести большинство кораблей, оставив Омиш почти без защиты? Когда одна крыса струсила всего лишь от угрозы пыток и выдала крестоносцам те планы пиратов? Когда два идиота, один из которых сейчас справа виновато смотрит в пустоту и поедает, наверное, последний ужин, наплевали на всякую осторожность и угодили в плен? Когда Старый Волк совершил промах и послал с Иваном на разведку Николу вместо Луки? Когда сам Лука постоянно соперничал со своим побратимом за право выбиться в старшие помощники Дарио? Вместо того, чтобы давно сказать ему…       Уже ничто не важно. Соратники, что отправлялись грабить венецианцев, наверняка все перебиты в ловушке. Немногочисленные сагитты, охранявшие берега в этот вечер, подожжены, и среди них любимая «Огненная», на которой Дарио столько лет водил свой экипаж на лихое ремесло. Город внизу вот-вот будет занят, а извилистые горные тропинки, ведущие к Пеовице, завалены трупами хорватских пиратов и испанских солдат. Тропы было удобно оборонять сверху, о да, но не бесконечно. Остается ждать подмоги с островов Шолта, Хвар и Брач, хотя бы сигналов огнем, что она выслана. Лука вспомнил, что Ведран уплыл накануне на Шолту к своей беременной невесте Франке. Может быть, ему повезёт больше…       — Эх, привыкли мы всегда нападать первыми, нахрапом и на море, — посетовал Марцело с другой стороны. Он по привычке, над которой часто шутили друзья, подпирал подбородок двумя пальцами, но растерял свою обычную весёлость. — Пеовицу ведь ни разу толком не штурмовали, до неё сперва добраться надо. В худшем случае — наши топили приплывших олухов на реке, да били на берегу внизу… Мы, стая балканских волколаков, всю жизнь ходили на охоту, а теперь нас аккуратно загнали в ловушку, как стадо коз, не правда ли?       Ему никто не ответил.       Испанцы внизу отступили чуть дальше, повинуясь приказу Рамоса. Дарио взмахнул рукой. Внутренняя и внешняя решётки ворот поочерёдно поднялись со скрежетом, затем открылись окованные железом створки. Первой снаружи появилась жена кастеляна — немолодая, крепко сложенная женщина, её золотистые локоны рассыпались из-под съехавшего набекрень чепца. На плечах госпожа Колинда несла своего израненного мужа Златко, пошатываясь под его крупным телом, но пытаясь сохранить достойный и гордый вид. Она взяла с собой самое ценное, как ей и позволили.       За ней шла кухарка Ива с ненамного более лёгким грузом — она тащила своего приёмного сына Йосипа. Парень в полубессознательном состоянии единственный добрался сюда из Гомилицы — прибрежной малой крепости пиратов, из которой обычно натягивали второй конец заградительных речных цепей. Её дым сейчас струился на фоне желтоватого лунного диска, смешиваясь с тонкими ночными облачками.       Следом семенила другая прислуга и весёлые девки с ребятишками, старый кузнец Дражен с одноногим подмастерьем… Испанцам необязательно было знать, что любой из них, кроме детей, хоть раз да ходил на сагиттах пощипать купцов, а в вышитых корсажах трёх слегка неуклюжих девиц вместо сисек лежали мешочки золота. Безусые юнцы Тин, Ален и Доминик (последний немилосердно скрючился, скрывая свой рост) были почти силком засунуты товарищами в платки и платья и вытолканы наружу, чтобы ещё хоть кто-то из братства спасся, если подмога не придет и запасной план не сработает. Хоть посмеялись друзья вволю, пока наряжали их…       — На штурм, во имя Господа! — раздался зычный крик по-испански, едва вереница людей отошла подальше, испуганно и печально оглядываясь по сторонам. Прикрывающийся четырёхугольными щитами строй солдат, который возглавляли крестоносцы ордена Сантьяго, медленно двинулся к стенам. Лучники позади них изготовились к первому залпу. Лука бросил взгляд на квадратную верхушку донжона, где развевался голубой, как море, флаг Омиша с крестом и жезлом, которые означали «вера и закон». Сейчас наверху пылал сигнальный огонь и стоял самый востроглазый среди них наблюдатель. Тощий белокурый забияка и пьяница (даже по меркам братства), который гордился своей некрещёностью, прозванный Князем Домагоем, в честь свирепого основателя маленького края разбойников Неретвы — сейчас этот парень оглядывал ночной горизонт в ожидании помощи. Лука со вздохом повернулся обратно к противнику и привычно, деловито натянул тетиву…       Прорезь в забрале шлема. Сочленения пластин в подмышках, на сгибе локтей и под коленями. Для Луки Модрича на любом рыцаре открывалось немало мишеней, чтобы всадить туда стрелу, в самоуверенное бренное тело, которое навесило на себя многофунтовое железо в попытке защититься. А уж легко экипированные солдатики за дрожащими в их руках, тяжёлыми и не такими уж большими щитами были простой добычей. Острые и стремительные стрелы носили пиратов по воде и беспощадно разили врагов на суше. Но и их самих тоже… Некогда смотреть, кто там воет от боли и грузно падает позади, некогда оглядываться по сторонам, Лука лишь успевал отмечать боковым зрением движения Ивана справа, такие же отточенные, как у него самого. Целый-невредимый... Пока.       Дед Борис, их лекарь, суетился, выдёргивая из раненых стрелы и перевязывая на месте тех, кто покамест был в состоянии стрелять или носить котлы с кипятком и смолой, а гигант Ловре помогал ему оттаскивать вниз тех, которые уже ничего не могли. Для старика, что недавно разменял восьмой десяток, седоусый Борис Немец был ещё далеко не развалиной с ослабшим умом, и не раз уверял пациентов, которые годились ему в сыновья и внуки, что переживет многих из них, при их-то весёлой жизни. Дед часто оказывался прав.       Время от времени сверху падали и стрелы с привязанной горящей паклей, но благодаря тому, что большая часть построек была из камня, а остальные на совесть полили водой, гореть было почти нечему.       Из бойниц надвратной башни слышались обрывки шуток и заливистый хохот Деяна и его лучшего друга Хромого Цыгана — видать, эти двое состязались в боевом счёте. Веселились они так, словно играли в «кто кого перепьёт», этим делом они любили заняться не реже раза в месяц, а Лука частенько вытаскивал из-под стола не только проигравшего, но и победителя.       — На сколько дохлых испанцев ты от меня отстанешь, столько раз дашь мне завтра ночью, договорились, кудряшка?       — Замётано! А если ты отстанешь — а это будешь именно ты, Деян… помни, я тебя за язык не тянул! Увалень вроде тебя хорош в драке, а стреляешь ты, как моя бабка Марица!       Лука поправил съехавший наруч — рука уже начала кровоточить от ударов тетивы. «У них есть всё, чего они могли пожелать. Даже сейчас. И только ты, дурак, подохнешь, так и не успев… ничего».       …Очередная стрела Луки, коротко свистнув, воткнулась в глаз солдату, который начал взбираться по закинутой веревке. Отец Марио воскликнул «Бог простит!», огрев палицей по голове другого первопроходца. Вычерпать Адриатику было бы проще, чем выпроводить упрямого жилистого священника вместе со слугами наружу, и товарищи решили, что себе дороже. Врагам — тоже.       — Там огни! — крикнул издалека запыхавшийся Домагой, который только что скатился с башни.       — Что? — Дарио развернулся к нему, нервно потирая старый шрам на шее. — Плывут наконец, раззявы, увидели, что мы строимся в очередь на виселицу?       — Нет… — замотал Домагой растрёпанными от ветра светлыми косами, в которых бренчали обереги. — На Хваре два костра, они отвечают о нападении. На Браче и Шолте просто пожары, пятнышками. Не до нас им. Испанские суки хорошо подготовились на сей раз.       — Не придут, братишка, — пробормотал здоровяк Даниэль, опираясь на топор, которым он только что обрубал верёвку, и заботливо положив другую руку Домагою на плечо. — Как там у вас, нехристей, выглядит посмертная жизнь, а? Наверное…       Его слова прервал хрип. Дарио оседал на камень с длинной стрелой в груди.       — Лука, Иван, ко мне! — простонал он. Те уступили свои позиции для стрельбы другим и подбежали к вожаку. Подхватили с двух сторон, перекрестив руки друг с другом. Он переводил взгляд между ними.       — Ход… на стенах остаются двадцать человек и ты, Ракитич… удерживать до конца, понял? — Дарио слабеющими пальцами вцепился в ворот рубахи Ивана, притянул к себе и что-то зашептал. Добавил громче: — Лука — а ты бери остальных и выводи их… сейчас же! Изо рта у него хлынула кровь, кажущаяся чёрной в сумраке, тело обмякло. Отец Марио пробормотал над покойным короткую молитву.       — Куда «выводи»? Как? — уставился на них сверху Даниэль.       Лука не обращал на него внимания, отчаянно глядя Ивану в лицо и чувствуя, как пальцы того стальной хваткой сжимают его руку под спиной мертвеца. Оперение стрелы колыхалось между их застывшими лицами от ветра, разделяя безвозвратно. Это мгновение тянулось мучительно долго, затем Иван рывком вскочил, кусая губы, отвернулся и побежал вдоль стены — отбирать добровольцев. Лука снял с шеи Дарио ключи, приказал отцу Марио с остальными взять факелы, немного припасов («Никакого золота, нас погубит лишний груз!»), а сам помчался в донжон — забрать важные письма и карты из сундука командира. «Ты теперь за главного и у тебя куча дел. Не думай. Не смей. Нет…»       ...Цетина затейливыми петлями обвивала невысокий кряж. По другую сторону горы, где стояла Пеовица, река была совсем неглубокой, её даже не требовалось защищать, что добавляло Омишу неприступности. От подземелья крепости, через изрытую природными пещерами породу, был прорыт тайный ход, который тянулся далеко вниз, проходил под отмелью реки и заканчивался у склона соседней горы. Оттуда уже можно было затеряться козьими тропками и добраться до маленькой бухты под Рогатой скалой, где в гроте спрятана пара сагитт. Для горстки выживших — достаточно. Из тех, кто был этой ночью в Пеовице, о потайном ходе знали лишь трое… вернее, теперь уже двое, и один из них должен был остаться, чтобы умереть.       Лука, Дед Борис и священник сгоняли тех, кто должен был выжить, внутрь донжона, к подземелью. Синяя безрукавка Ивана мелькала наверху у зубцов, он расставлял своих двадцатерых бойцов так, чтобы их мало-мальски хватало на всю стену, где её не защищал склон горы. Все понимали, что в скором времени или треснут ворота, или осадных лестниц и крючьев станет слишком много, бой перейдет в сечу, так что оставались самые крепкие. И несколько лежащих под навесами во дворе тяжелораненых, которых бессмысленно было спасать, они лишь замедлят продвижение в горах и почти наверняка умрут по дороге. Кто-то рыдал и сыпал проклятьями вслед уходящим, кто-то обещал молиться за их спасение...       — Отец Марио! Ведите всех через третий люк, по залу, где сундуки с утварью, потом налево и там у закрытой двери ждите меня. Сейчас я вернусь и покажу, где ход, — бросил Лука священнику.       Сума с пергаментами (как же много их оказалось) лупила по боку, сердце бешено колотилось, когда он бежал обратно через двор и по узкой лестнице вверх на стену, обратно к Ивану. Схватил его за плечо и толкнул в укрытие мимо мелькнувшей стрелы.       — Послушай, тебе незачем оставаться. Одним больше-одним меньше — какая, к чёрту, разница? Уходим вместе!       На бледном лице Ивана промелькнуло сомнение, он скривился и мотнул головой:       — Нет. Дарио велел — значит велел…       — Да будь он проклят! — воскликнул Лука. Ещё полчаса назад он бы хорошенько врезал тому, кто сказал бы, что он возненавидит своего второго и отныне тоже покойного отца. — Почему он выбрал именно тебя, Иванко, почему?! Наплевать и пойдём, он уже мёртв, а ты ещё нет!       — Не в этом дело, — Иван обхватил плечи Луки своей длинной рукой, заглядывая в глаза, глядя ему в душу. — Всем нашим жить охота, может ты всем дашь вольницу? Деян, Матео, Даниэль с Князем… они остаются, а я, значит, по праву помощника, убегу с тобой, потому что мне можно? Потому что ты разрешил… брат мой?       — Потому что я не хочу потерять тебя во второй раз, дурак! — в отчаянии заорал Лука.       — А я не хочу второй раз за неделю подвести вас, если мне сказано прикрывать, чтобы дать вам… дать тебе время, — прошипел Иван, притискивая его к шершавой песчаниковой стене всем телом. Лука замер, вдыхая чужое дыхание и чувствуя каменно-напряжённые мышцы бёдер и живота. Ладонь Ивана жадно зарылась в волосы, перебрала свалявшиеся пряди. Тонкие губы, солёные от пота, прижались к губам Луки в неожиданно нежном поцелуе, волна острого удовольствия отдалила куда-то крики и шум боя вокруг, хотелось стоять вот так вечно и гори оно всё огнём…       Ласковые руки оттолкнули его настолько резко, что Лука чуть не оступился на лестнице.       — Иди! Времени нет! Останешься со мной — без тебя они не пройдут пещеры!       …Тяжёлая дверь потайного хода, которая скрывалась в углу дальнего зала подземелья Пеовицы, гулко захлопнулась за уходящим после товарищей Лукой, словно крышка гроба.