Последняя ночь, или Когда оживает былое

Надежда и мечта, Судьба и красота, А завтра — просто дым. Любил, дышал, мечтал, И вечности искал, Но вот — виски седы. А жизнь, не замечая, Опять зовет к началу, И снова так возможно всё. Коrsика «Мост нашей встречи»

      — Нет, подожди, не бросай…       Лука сквозь сон услышал негромкий вскрик, вскинулся, с трудом приходя в себя, чувствуя, как встревоженно бьётся в груди сердце. Иван, лежащий у него под боком, тяжело ворочался, не открывая глаз. Угли в костре давно потухли, светлая летняя ночь двигалась навстречу дню. Лука глубоко вздохнул, пытаясь выровнять дыхание, сел, сонно потёр глаза кулаками. Обрывки сна испуганной птицей улетали из головы: что-то расплывчатое, причудливое, какие-то разрозненные кусочки мозаики: корабли, мачты, кровь, всполох огня, нечто, смахивающее на подземелье.       Внезапно Иван болезненно застонал, потянувшись к правому бедру. Лука склонился, окинув его внимательным взглядом: напряжённо сжатые губы, короткая щетина на бледных щеках, беспокойно подрагивающие сомкнутые веки под длинными ресницами, бешено пульсирующая венка на влажном виске. Боясь испугать, коснулся окоченевших пальцев, тихонько сжал своими холодными руками в нелепой попытке согреть. Вдруг Иван резко распахнул глаза, неверяще уставившись на него:       — Ты жив? — повёл плечами, выпутываясь из спальника, немного помолчал. — Знаешь, ведь мне приснилось сейчас, что мы с тобой погибли… — задумчиво потёр ногу, — взорвали порох в подземелье…       — Постой… — встрепенулся Лука. На мгновение перед глазами мелькнул неясный отблеск пламени из собственного сна. Он потряс головой, стараясь избавиться от нарастающей тревоги, но в голове вновь замелькали смутные силуэты.       — Мы были пиратами, — медленно протянул он, не сводя с Ивана глаз. — На нас напали крестоносцы…       — Во главе их был Рамос, — Иван передёрнул плечами, стряхивая неприятное воспоминание, — и Деян погиб, прихватив его с собой…       — Наверное, это произошло, когда я повел ребят по потайному ходу… — ни с того ни сего выпалил Лука. Затем осёкся под озадаченным взглядом Ивана, задумчиво пожевав нижнюю губу, осторожно спросил:       — Нам, что, снилось одно и то же? Разве такое возможно?       Память подкинула новый обрывок сна: как отчаянно он сжимал в своих руках тяжелеющее тело Ивана, которого в той жизни успел поцеловать по-настоящему один-единственный раз. В ноздрях стоял фантомный запах крови и сырого камня. Чувство горечи, безнадёжности, охватившее Луку, было таким реальным, что он вздрогнул. Сглотнув комок в горле, он перехватил немигающий взгляд и понял, что Иван думает о том же.       — Обними меня, — пробормотал вдруг Иван, — обними меня, пожалуйста…       Лука приподнял его голову за подбородок, заглянул в глаза:       — Всё хорошо... теперь всё хорошо... Замёрз?       — Есть немного. Хотя, не то чтобы замёрз, — Иван тихо выдохнул. — А что, если реинкарнация действительно существует? Или это был всё-таки сон?       Лука порывисто притянул его к себе, пытаясь защитить непонятно от чего или найти защиту самому:       — Не знаю, но ясно одно — мы всё равно всегда будем вместе…       — Мне стало страшно… — прошептал Иван, неловко уткнувшись носом куда-то в ключицу.       — От того, что мы в той жизни погибли?       — Нет, от того, что мы там погибли, так ни разу и не потрахавшись друг с другом!       Лука замешкался с ответом, глядя в любимое до последней чёрточки лицо, взлохматил пальцами волосы, машинально отметив отсутствие (в этой реальности) шрама на виске. В горле пересохло, он кашлянул, почувствовав, как на щеках выступает румянец. Потом покачал головой, усмехнувшись:       — Сумасшедший… И я становлюсь таким же рядом с тобой… Разве мы не компенсировали это с лихвой в настоящем?       Иван рвано вдохнул и замер, не решаясь потянуться за прикосновением, лишь бросил на него быстрый взгляд, трогательно и как-то невинно облизал верхнюю губу, потом прошептал:       — Но ты же не считаешь, что этого достаточно? Мне кажется, я всё ещё наполовину там… и не знаю твоего тела…       Лука вздрогнул от этого хриплого голоса, в котором одновременно смешались и дерзость, и мольба, чуть наклонился к Ивану, помедлив, точно боясь вспугнуть, обвил руками, ощущая сквозь несколько слоёв одежды частое биение сердца.       — Я тоже всё ещё чувствую себя тем дураком, который боялся любви больше, чем смерти.       Иван с нежностью провёл носом по его щеке и чуть откинулся назад. Их глаза встретились.       Лука опрокинул Ивана навзничь, нависая над ним, упёрся руками по обе стороны от русой головы, почти касаясь губ губами.       — Хочу тебя… Хочу тебя всего до кончиков пальцев… всегда хочу, как в первый раз, — необыкновенно серьёзно глядя в глаза, сообщил он. Тяжело дыша, мазнул пальцем по светлой брови, спустился губами к подбородку, требовательно ткнулся языком в горячий рот, ловя оборванный стон, похожий на всхлип, скользнул ладонями по телу, сминая ткань.       — Холодно! — ахнул Иван, вздрогнув от свежего ветерка, дующего с моря.       — Конечно… В горах перед рассветом так всегда, — пробурчал Лука, не убирая рук. — Я предупреждал тебя об этом в том видео, когда звал устроить пикник в Омише. Помнишь, что ты мне тогда ответил? — поддел он, передразнивая. — «Естественно, да. Мы же ни разу не трахались в горах».       Иван негромко рассмеялся, но тотчас захлебнулся вдохом, перехватил инициативу, толкнул его на спину, запустил руку ему в волосы, сжал, натягивая их на затылке, притянул к своим губам. Скользнув на колени между разведённых ног, расстегнул ширинку, прижался к напряжённому паху, вынуждая Луку надсадно застонать, нежно, едва касаясь, обвёл головку сквозь уже пропитанную влагой ткань, сдвинул трусы вбок, освобождая твёрдую плоть.       Лука, до боли стиснувший кулаки, почувствовал, как сумасшедшее наслаждение, стремительно нарастая, тёплой волной заполнило каждую клеточку его тела. Он запрокинул голову: звёздные стрелы-сагитты до сих пор прочерчивали небо…       Иван взял в рот медленно и глубоко. От ощущения губ на пульсирующем члене кровь застучала в висках Луки, а сердце гулко заколотилось где-то в горле.       — Пожалуйста… — нетерпеливое хныканье вырвалось из его пересохшего рта. Забыть… Наверстать… Он непроизвольно толкнулся бёдрами вверх, в надежде как можно скорее ощутить на себе вес потрясающего тяжёлого тела.        Иван резко дёрнул плечом, отмахиваясь от зазвеневшего комариного писка около уха. Давление жарких губ внезапно превратилось в укус зубов.       — Ай, ты укусил меня! — Лука непроизвольно зашипел.       — Чёрт, извини. Вот они, минусы секса на природе, — хихикнул Иван, приподнялся, ясно улыбнувшись. Колючий подбородок царапнул кожу, срывая с губ Луки требовательный гортанный вскрик. Он порывисто очертил ивановы горячечно алеющие скулы, смахнул со лба мокрую прядь, протяжно застонал сквозь зубы, когда тот обвёл языком впадинку на горле, слегка сжал зубами тонкую кожу на ключице, словно боясь оставить следы. Лука прогнулся навстречу этим дразнящим касаниям, податливо подставляясь под ласку.       — Провоцируешь? — с тихим смешком Иван, не торопясь, пробуя на вкус… вспоминая или впервые изучая… лизнул кожу, присосался поцелуем, заставив дёрнуться всем телом от почти болезненного удовольствия.       — А то, — Лука с шальной улыбкой огладил обнажённую спину, чуть надавливая на выступающие позвонки, втянул едва ощутимый аромат одеколона. Подумав мгновение, впился в покрытое испариной плечо, отстранился, любуясь быстро краснеющим на бледной коже полукружьем отпечатка зубов.       Иван со стоном всхлипнул, глаза его опасно блеснули. Жадными поцелуями он скользил по безвольно дрожащему телу Луки, прикусывая пылающую кожу.       — Мой… — внезапно сорвалось с его искусанных губ, и это окончательно снесло Луке крышу. Вздрагивая и прерывисто дыша, он впился ногтями в спину Ивана, исступлённо прижимаясь к потной коже, всем телом чувствуя исходящий от него жар, и даже если бы сейчас на их маленький лагерь напала целая армия, ей пришлось бы подождать.        Иван, понимающе хмыкнув, навис сверху, упёрся лбом в лоб, не сводя с него потемневших глаз, несвязно зашептал что-то ласковое, проскользнул рукой между их тел, обхватил члены ладонью, лаская их в неровном ритме.       — Блядь… — лихорадочным шёпотом выдохнул Лука, подаваясь в крепкую ладонь. Наращивая темп, Иван застонал, ловя ртом воздух, напрягся весь, резко притянул его к себе, замер, выплёскиваясь на живот. Тело сотрясла крупная дрожь, и Лука после нескольких торопливых движений с хриплым протяжным стоном последовал за ним, обессиленно обмякая в его руках.       Посторгазменный озноб иголками пронзил разгорячённые тела. Поёживаясь, Лука на мгновение прижался вспотевшим лбом к его плечу, затем вытянул из рюкзака пачку влажных салфеток, радуясь маленьким благам 21 века, стёр с кожи белёсые капли, отыскал в ногах плед, натянул его на них обоих. Затем повернулся на живот, расслабленно выдохнул, изучая лежащего с закрытыми глазами Ивана, вновь провёл пальцами по его щеке, вспомнив это красивое лицо в момент оргазма.       — Это здорово — оказаться в месте, где никто не сможет тебя потревожить, — негромко сказал он, жадно втягивая ноздрями прохладный воздух, насыщенный медовым ароматом летних трав и терпким запахом водорослей. Запахи и ощущения из прошлого исчезли в объятиях, смерть уступала жизни.       В попытке согреться он заворочался, устраиваясь удобнее. Иван, не открывая глаз, уложил лохматую голову к себе на живот. Лука тихонько прыснул, услышав под ухом голодное урчание, тут же хлопнул себя по щеке, убивая надоедливого комара.       Предрассветный туман медленно поднимался от земли, редеющими полосами опоясывал ложбинку, обнажая темные стволы сосен. Море, полускрытое дрожащей голубоватой дымкой, казалось бесконечным, сливаясь далеко на горизонте с зарумянившимся небом.       — Спасибо тебе за то, что вытащил меня сюда, — так же тихо ответил Иван.       Лука замер, с невольным трепетом глядя на смутные очертания старинной башни, теперь, казалось, населённой призраками защитников:       — Знаешь, я до сих пор думаю о том, как мне пришлось бросить тебя в «группе смерти», в сновидении… Мне и жутко, и интересно, что это такое с нами было…       — А как думаешь, что произойдёт, если ещё кто-то из наших… кто сражался там рядом с нами, заночует на этой горе? — озадачился Иван. — Особенно, если это будут не просто друзья… те же Домо с Дани? Они сейчас отдыхают у Домо на свиноферме, если я правильно помню?       — Ну как сказать «отдыхают», — улыбнулся Лука, — там сбежал хряк-производитель и они вместе со всеми работниками охотятся на него в окрестностях Дони-Михолаца… Ой, — внезапно он тряхнул головой, — посмотри-ка, что там щекочет мне шею?       Иван лениво приоткрыл глаза, протянул руку, осторожно выпутывая из его волос невзрачную ночную бабочку, подержал её в руках, хмыкнул, отпуская в полёт:        — Знаешь, однажды китайскому философу приснилось, что он — безмятежно порхающая над цветком бабочка. Проснувшись поутру, он подумал, что всё-таки он мудрец, а не беспечный мотылёк, — обнял Луку за плечи, подтягивая поближе. — Но, рассказывая эту историю своим ученикам, он сказал, что теперь он не может понять: снилось ли мудрецу, что он — бабочка, или бабочке снится, что она — мудрец. Эта притча наверняка выдумка чистой воды, — по привычке утыкаясь носом в растрёпанную макушку, продолжил он. — Но она заставляет задуматься: вдруг мы бабочки, которым лишь снится, что они люди…       Лука застыл на несколько мгновений, обдумывая слова Ивана.        — Хочешь сказать, что вот это, — он обвел рукой вокруг, — и футбол, и вся теперешняя жизнь нам снится, а на самом деле мы с тобой пираты из Омиша? Может… мы с тобой сидим около бочки с порохом и видим всё это в секундном предсмертном видении?       — Кто знает? — задумчиво протянул Иван.       Лука мягко коснулся губами его запястья:       — Не знаю, что это было — сон, переселение душ, или что-то другое. Но точно знаю одно: если бы у меня была возможность проживать несколько жизней, то я бы согласился на это лишь при одном условии — чтобы я мог вернуться к тебе в любой из них.       — И я…       Полуразрушенный донжон возвышался над ними мрачной громадиной, но он больше не пугал Луку. Сон и явь перетекали друг в друга, и всё же присутствие другого рядом, как и там, успокаивало их обоих, словно точка равновесия, надёжный якорь в размывшейся на миг реальности.