На конференции было скучно.
Нет, всем этим учёным, профессорам, докторам и ценителям науки, несомненно, в обществе друг друга можно было говорить о многом, рассуждать на интересующие их темы, сравнивать теории и выдвигать гипотезы (некоторые даже договаривались о совместных проектах на будущие лета), но ребёнку, только-только закончившему школу и знать не знавшему, на какое направление он поступит и что ему пригодится, вся эта тягомотина порядком осточертеет сразу же после начала. Признаться, я не думала, что будет так неинтересно, нудно и уныло. Иностранцы читали предельно безэмоциональным голосом, делали паузы невпопад и раздражающе клацали по сенсорной панели, чтобы переключить слайды презентации. Ученики от них не отставали, выполняя экспериментальную часть и начиная говорить за наставников, когда те уставали разглагольствовать. До меня не сразу дошло, что все доклады зачитываются на английском языке. Влияние Лорда, пусть и спящего, сказывалось, и всё, что хотели передать окружающие меня люди, я улавливала на ментальном уровне. Уф, надеюсь, в обратную сторону работает так же.
Первые десять минут я стоически держалась. После, не выдержав, уронила голову «папане» на плечо, но уснуть не позволил здравый смысл: с какой стороны была бы выставлена школа Ё-Ран, чьи ученики на международной конференции позволяют себе такое возмутительное и неподобающее поведение? Так что пришлось до боли прикусить язык, чтобы прогнать чувство сонливости и подавить желание зевать каждую секунду, и состроить умное выражение лица. Благо, сидели мы на первых рядах и на нас практически никто не обращал внимания, так как взгляды выступающих волей-неволей обращались в центр зала — к комиссии.
Франкенштейн был иностранцем с точки зрения национальной принадлежности, но прожив n-ное количество лет в Корее, основав школу и став известной личностью в научных кругах, он выступал с лучшими умами страны, в которой обосновался. Когда об этом объявили нам незадолго до начала, я впервые задумалась о том, откуда Франки появился. Точнее, где родился, в какой деревне проводил свои опыты, что забыл в Лукедонии, как его туда вообще пропустили, если границы охраняют, как его не нашли за столько-то лет жизни на острове и — самое главное — откуда всем стало известно о мальчишке, который учился у Штейна? Мне казалось, что мужчина старательно замёл все следы и «уничтожил» упоминания о прошлом (хотя… учитывая найденные документы с литерой «F», нужно удивляться, как его труды не стали достоянием Союза ещё в то время, когда он жил у Ноблесс). Задать столько вопросов не хватило смелости, и вместо этого я подняла глаза к потолку, стараясь разглядеть модифицированную троицу.
Как и говорил Тао, они устроились в нише под самым потолком рядом с софитами, освещавшими сцену, и внимательно разглядывали толпу. Заметив мой усталый взгляд, хакер улыбнулся и приветственно помахал ручкой, задев локтем лежащего рядом М-21. Оборотень что-то пробормотал, посмотрел на друга убийственным взглядом и, судя по скривившемуся выражению лица Тао, ударил в ответ. Между ними завязался было разговор, но Такео шикнул, и ребята послушно замолчали.
Учёные обменивались вопросами, Франкенштейн рядом уточнял некоторые моменты доклада (ну да, если тебе тысяча с лишним лет и богатый жизненный опыт за спиной, можно и поумничать, вступая в полемику с участниками конференции). Франкен знал много, но делился лишь частью, и некоторые моменты докладов подвергались серьёзному сомнению, так как Штейн говорил убедительно и ссылался на труды, которые в общем доступе найти было проблематично. Я даже начала задумываться, не встречался ли он с теми господами, которые продвигали нашу науку, вживую и не помогал ли им часом, но пришло время следующего докладчика, и я вновь заскучала.
Опустила голову, смотря на сцепленные в «замок» пальцы, и на несколько секунд прикрыла глаза, отсекая посторонние шумы.
Кромбель улыбался — ехидно и покровительственно. Тринадцатый Старейшина смотрел мне в глаза, и я ощущала, как кожа покрывается мурашками, а тело начинает дрожать. Незнакомое чувство охватило каждый уголок души, и я задержала дыхание. Только что закончилась заварушка между нашими силами и его, мы, как всегда, одержали победу, однако превосходство, которым лучился немец, настораживало. Затылок покалывало, грудь сдавило, все чувства обострились.
— Вы выиграли сражение, какие молодцы, — рассмеялся он, вздёрнув подбородок. — Анна, — повернулся немец ко мне, и я вздрогнула, — будьте так любезны… — Кромбель приглашающе повёл рукой в сторону Франкенштейна, братьев Кертье и модифицированной троицы, и вмиг изменившимся голосом, внезапно ставшим командным, приказал: — Избавьтесь от них.
В затылок впились тысячи игл, и я схватилась за голову. Впрочем, схватилась именно я, отброшенная в пустоту, беспроглядную тьму, в которой остались лишь отголоски происходящего в реальном мире. Моё тело, с какой-то стати не подвластное моему контролю, изящно поклонилось Кромбелю и внезапно отправило сгусток энергии Тёмного Копья в вовремя рассыпавшуюся по территории компанию. Цокнув языком, «я» отвела руку в сторону, сотворяя Копьё, и бросилась к наиболее слабому противнику — М-21, Тао и Такео. Не готовые к атаке, ребята в последнюю секунду умудрились отбить один из ударов; второй вывел из строя снайпера, не желавшего атаковать ребёнка, а третий отправил М-21 в полёт. Тао вовремя отскочил, и на его место спикировал Раджек.
— Ты же должен меня защищать, — с насмешкой произнесла «я», гадко оскалившись. — Приказ Раскреи, помнишь? — собственный голос казался чужим, незнакомым.
Я была для них важна: как объяснил Франкенштейн Раскрее и всему дому — во мне одновременно существовало семь сущностей, взаимодействующих друг с другом. Они хранили воспоминания, делали сильнее, дополняли друг друга. Две из них спали, и Штейн не решился предположить, когда они проснутся. В чём был точно уверен — эти странные сущности защищают жизнь Рейзела. С подобным аргументом никто спорить не стал, и Эрга Кенезис велела главе клана Кертье прикрывать мою спину в случае чего.
И теперь я стала их врагом.
— Верно, — согласился Кертье.
Завязалась драка. «Я» наносила один удар за другим, умудряясь избегать смертельных ранений, и старалась не выпускать из поля зрения Франкенштейна, так как знала, что если повернуться к нему спиной, то можно попрощаться с жизнью.
Роль стороннего наблюдателя не воодушевляла, и я пыталась выбраться, вновь вернуть своё тело себе. Успех был таким же, как если бы я ковырялась ложкой в асфальте, то есть нулевым. Душу жгло осознание, что сейчас я являюсь для полюбившихся персонажей противником, и на глаза навернулись слёзы обиды и горечи. Я понятия не имела, как заставить «себя» остановиться, и лишь бессознательно металась в поисках выхода. Темнота на уступки не шла и отказывалась выпускать из своего плена.
Тем временем «я» изловчилась извернуться и всадить Копьё Раджеку в ногу, тем самым лишив его возможности двигаться.
— Попался, — шепнула «я» ему на ухо.
— Отнюдь, — качнул головой Кертье, и «я» задохнулась от боли, ощутив удар в спину. Раэль, вонзивший Грандию аккурат промеж лопаток, холодно глядел на «меня», сжав губы в тонкую линию.
Во взоре младшего Кертье кипела ненависть и злоба.
— А я сразу сказал: ты — шавка Союза, — шевелиться было больно. Единственный плюс был в том, что чужая воля стала исчезать, отпускать, и я возвращала контроль над телом.
— В кой-то веки ты прав, — слабо улыбнулась я, — ну, относительно. На будущее: я буду отрицать, что так сказала.
— Анна, — Раджек подхватил меня под руки, когда я покачнулась. — Что это было?
— Сознание слабо, — вместо меня ответил Франкенштейн. — Тёмное Копьё взяло над ним верх. А так как его вселил Кромбель, — мужчина посмотрел в сторону, где немногим ранее находился Старейшина, — то и слушалось оно его.
— Простите за это, — извинилась я, ощущая, как покидают силы. — Скоро увидимся.
Пришла в себя, когда поднявшийся Штейн несильно щёлкнул меня по лбу. Захлопав глазами и дёрнувшись, я вопросительно посмотрела на мужчину, неспешно освобождаясь от пут очередного воспоминания. Оно медленно растворялось, пока не растаяло совсем.
— Обед, — проинформировал Франки. — Мне нужно кое с кем поговорить. Пожалуйста, не влипай в неприятности. О, и здесь шведский стол.
Услышав волшебные слова, я сорвалась с места и пошляпила в столовую. Не позавтракавшая, голодная и уставшая, я накладывала в тарелку всего понемногу. Свободных столиков не было, посему пришлось напроситься к двум другим ученикам-участникам. Ребята, кажется, были из Франции. Судя по манере общения, знали они друг друга прекрасно и были если не лучшими друзьями, то, по крайней мере, хорошими знакомыми.
Насытившись, я отнесла поднос, разложила всё по местам, отряхнула руки и, обогнув нескольких участников, направилась в зал конференции. Обеденный зал был полон народу, и путь обратно занял время. Следуя за высоким широкоплечим мужчиной, который прокладывал себе путь в толпе, я оглядывалась по сторонам, выискивая одного знакомого немца, чтобы узнать у него, как выглядит первый Старейшина. Удивительно, но, пусть концовка манхвы была мне известна, я понятия не имела, кем является первый. Точнее, я знала об его участии в сюжете, однако внешность оставалась загадкой.
В коридоре наши пути с человеком, проложившим мне путь через толпу, разошлись — он направился к местам для курения, а я продолжила путь к конференц-залу. И, стоило повернуть за угол, как я столкнулась с молодым мужчиной не старше тридцати. Ойкнув и по инерции сделав шаг назад, я подняла глаза, открывая рот, чтобы извиниться (всё же это именно я шла по левой стороне, а не он), и застыла, смотря, как по белоснежной рубашке расползается кофейное пятно.
— Эм-м, — пробормотала я, чувствуя неловкость и смущение: судя по виду, он — участник конференции, а тут я, а тут кофе… — Простите, пожалуйста.
Минутка безнаказанного глазения: высокий, блондин (в волосах чёрная прядь, виски выбриты), глаза голубые, над бровью то ли татуировка, то ли что ещё, но общий вид симпатичной мордашки не портит. Хм-м, я не до конца помню героев манхвы, на последних страницах внешность большинства до сих пор скрыта, хотя их роль я знаю, однако сейчас чувство, будто этот персонаж мне известен.
Так, пора бы перестать беззастенчиво пялиться на него, это подозрительно и неприятно.
— Ничего страшного, — любуясь последствием нашего столкновения, отозвался мужчина. — Он не был горячим.
— Это хорошо, — нахмурилась и поджала губы. — Давайте я куплю вам новый кофе и оплачу химчистку? У вас же есть запасная рубашка?
— К счастью, — незнакомец наконец-то посмотрел мне в глаза. Ну, в единственный открытый «нормальный» глаз, алый, чтобы не шокировать публику, всё ещё был спрятан под чёлкой. — Не стоит утруждаться.
— Я настаиваю, — я переступила с ноги на ногу. — В конце концов, мне стыдно. Так что идёмте, — я развернулась и потопала обратно в столовую, к автомату с кофе.
Оглянувшись, чтобы убедиться, идёт ли мужчина, я вскоре вернулась к прокладыванию себе пути через участников конференции. На счастье, большинство уже покинули столовую, так что до аппарата удалось дойти без происшествий. Дождавшись, пока подойдёт незнакомец, я достала несколько монеток и приглашающе махнула рукой. Я без понятия, что он заказывал или что нравится этому объекту моей неуклюжести, так что… Пусть сам выберет.
Когда с кофе было покончено, мы уселись за столик. Сухой и редкий обмен любезностями был прерван появлением высокого крупного мужчины, чем-то отдалённо похожего на Кентаса в плане фигуры, с пакетом в руке. Блондин поднял на него глаза и молча кивнул, забирая пакет с, если моё предположение верно, рубашкой. В конце концов, стояние перед учёной публикой с кофейным пятном на идеально выглаженной рубашке со стороны, наверное, будет выглядеть комично.
Тот момент, когда первый мужчина переоделся, я умудрилась успешно проморгать. Вот он сидел в старой рубашке — а вот уже спокойно допивает остатки кофе в новой. Причём выражение лица крайне равнодушное, словно ничего не произошло и такое с ним каждый день случается.
Я потянулась забрать пакет с испачканной вещью, и на меня тут же удивлённо посмотрели.
— Химчистка, — пояснила я непонятливым слушателям. — Дайте мне ваш номер телефона, я позвоню, когда её можно будет забрать. Сегодня же отнесу, чтобы завтра вернуть.
— Повторяю: не стоит утруждаться, — холодно взглянул на меня блондин, и я нахохлилась.
— Давайте я буду решать, что делать стоит, а что — нет? — сцапав пакет, я притянула его к себе быстрее, чем мужчины успели сему действию помешать. — Номер, — протянула руку открытой ладонью вверх.
Принёсший рубашку вдруг смерил меня оценивающим взглядом и наклонился к уху блондина, что-то говоря. Как бы я ни старалась задействовать феноменальный слух Лорда, понять, какой информацией делится брюнет, не получилось. И очень жаль, судя по тому, каким взглядом меня после этого одарил блондин. Таким… презрительно-ненавидящим и одновременно заинтересованно-непонимающим. Волоски на затылке встали дыбом, по шее поползли мурашки. Стараясь не подавать виду, что заметила перемены, я наклонила голову, всё ещё вопрошающе смотря на участника конференции.
Номер мне всё-таки вручили, пусть и с огромной неохотой. Когда прозвенел первый звонок, возвещающий, что до начала очередного этапа конференции десять минут, я вежливо улыбнулась, попрощалась, повернувшись к мужчинам спиной и буквально ощущая на себе их пристальные взоры, и направилась обратно в зал, на этот раз топая по правой стороне, чтобы ни с кем не столкнуться. Это опасными последствиями чревато.
— Анна, — ы-ы, Кромбель, нельзя же со спины подкрадываться и так пугать!
— Добрый день, — пытаясь утихомирить пустившееся в галоп от испуга сердце, приветственно кивнула я. — Вы разве не должны сейчас быть?..
— Первый Старейшина согласился на встречу завтра на банкете, — немец прищурился. — Вы готовы?
— Да, — нет! Но это никому знать не надо, так как кашу заварила я сама, просила о разговоре сама, умудрилась установить дружеские отношения с Кромбелем сама… Так что нужно продолжать руководствоваться принципом «дуракам везёт». — Он сам меня найдёт? — учёный кивнул. — Прекрасно.
— Вы выступаете первыми, — да? Вот спасибо, теперь надо Франкенштейна найти, чтоб попросить успокоительное. У него должно было остаться после всех операций, планируемых «сожителем». — Что ж, удачи, — похлопал немец меня по плечу, когда прозвенел второй звонок, и скрылся в конференц-зале.
Вдох-выдох, вдох-выдох, вдо-о-ох… Штейн выглядел спокойным и собранным. Ну, этакий совершенно обычный «директор школы Ё-Ран» без примеси разборок между аристократами, оборотнями и Союзом. Мне б уметь так лицо кирпичом делать, чтоб никто не догадывался, какие мысли одолевают.
На сцену вышел ведущий, сказал несколько дежурных фраз, пару раз улыбнулся, — на этом вводная часть закончилась и объявили
нас. Франкен, покосившись на меня и по скорбному виду «дочери» поняв, что куда-то идти ей совсем не хочется, совершенно обычно для взгляда непосвящённых людей взял меня за руку и с
милой улыбкой дружелюбным оскалом, после которого от врагов обычно ничего не остаётся, так как они отправляются на ужин Тёмному Копью, повёл меня на казнь.
Тяжесть приветствия взял на себя Штейн, от меня требовалось лишь вежливо поклониться. Кратко озвучив цель своей работы и её значение для науки, Франкенштейн приступил к докладу. Работу вместе мы никогда не репетировали, мужчина лишь выдал список нужной литературы, возможных вопросов и заставил досконально изучить свой доклад. Тем не менее, казусов не было: «папаня» убедительно рассказывал, активно жестикулируя и практически не смотря на распечатки, щёлкал пультом, переключая слайды презентации, разжёвывал особо трудные для понимания вопросы, ставил в пример труды великих учёных (с доброй половиной которых, я в этом не сомневаюсь, он был мало того, что знаком лично, так и явно помогал им), а я, молча поддакивая, показывала всё на опыте.
Всё было замечательно… почти до самого конца. Если все предыдущие реактивы были пронумерованы и подписаны, то последние две колбочки с совершенно одинаковым на вид содержимым успешно попрощались со своими наклейками. Франкен договаривал, учёные важно кивали и уже постепенно переводили взгляды на меня, а я смотрела на реактивы в руках и пыталась в кратчайшие сроки решить знаменитый вопрос Чернышевского. Медленно выдохнув, я открыла обе колбы и быстро, боясь передумать, опрокинула их в «котёл».
Последовавший за этим оглушительный взрыв напугал до чёртиков, и я медленно повернулась к Франкенштейну. Смотрел он не на меня, и по призывному мановению руки я сделала несколько шагов по направлению к нему. А после с потолка упал кусок крыши, и я заметила, как модифицированная троица, удобно устроившая в нише, одновременно высунулась из своего укрытия, разглядывая проделанную дыру.
* * *
— Они здесь, — Лудис без стука вошёл в тронный зал, привлекая внимание Лорда и глав кланов.
— Девятый явился лично? — оторвалась от разговора с Геджутелем Раскрея.
— Нет, — покачал головой начальник Центрального Аппарата.
— Что ж, приступим, — Эрга Кенезис поднялась. — Если они решились напасть на Лукедонию, они пожалеют об этом, — девушка сжала рукоять появившегося Рагнарёка, ободряюще кивнула своим людям и направилась на выход.
Они оказались на берегу. Солнечные лучи золотили воды океана, ветер шумел листвой. Раскрея запрокинула голову, посмотрев на чистое голубое небо. Минуты вечного спокойствия мгновенно сменились ожиданием войны, и Эрга Кенезис улыбнулась, услышав шум приближающихся самолётов.
— Вперёд, — шепнула девушка, рассекая мечом воздух, и первая атака пробила крыло воздушного судна.
* * *
— Подвинься, я тоже хочу это видеть, — попытался вклиниться между Раджеком и Ик-Ханом Шинву, но зашипевшая Юна отпихнула его обратно в задний ряд, где устроились девушки, Музака и Регис.
— О-о, а вот и наш директор. Смотрите, какой счастливый, — Суйи приблизила указательный палец к экрану, — а Анна, кажется, сейчас расплачется.
— Ну да, попробуй провалиться, тебя директор живьём сожрёт, — хихикнул рыжий.
— Без приправ, — мрачно поддакнул Ик-Хан.
— Не, с одной, — усмехнулся Музака, — тёмной такой, фиолетовой.
— Цыц, началось.
Тишина нарушалась лишь чавканьем Шинву, на которого все смотрели осуждающе. Рейзел пил чай, но стоило Франкенштейну начать объяснять, и чашка вернулась на блюдце: всем вниманием Кадиса Этрамы завладел Штейн. Франкен рассказывал много, долго и понятно; так, что даже школьники, в особенности Шинву, над чьими оценками по биологии плакать хотелось, поняли суть.
— Почему Анна остановилась? — нахмурилась Суйи.
— Кажется, она не знает, какую именно использовать, — предположил Ик-Хан.
— Ох ты ж!.. — дёрнулся Шинву, когда Аня использовала сразу оба реактива.
— …Почему мне показалось, что взорвалось что-то рядом? — огляделась Юна.
— А где Регис с Раджеком?
— Они за закуской пошли, — улыбнулся Музака, думая, куда увести ребят, если произошло что-то серьёзное. — У нас попкорн кончился.
— Трансляция прервана, — Ик-Хан поднял глаза. — Камеру кто-то вывел из строя. И опять что-то громыхнуло, — он поднялся, хотел подойти к окну, но вожак оборотней вовремя цапнул юношу за воротник кофты.
— Сидим тихо, — Музака прислушался: до него доносились звуки боя. — И никаких вопросов, — предупредил он открывшего рот Шинву.
Оборотень посмотрел на Рейзела и мысленно к нему обратился. Канал, установленный бывшим Лордом Лукедонии, работал прекрасно и пока подводить не собирался. Кадис Этрама едва качнул головой. Музака цокнул языком. Что ж, придётся разбираться своими силами… А там как повезёт.
