Альквалондис.

      Сквозь мутную пелену обрисовалась родная каюта. Боль в правом виске и левой коленке подхлестнула воспоминания. Наглые пронзительные глаза и будто стальные руки светловолосого нолдо.       Хисильмэ, хмурясь от боли, немного приподнялась на мягкой перине. На прикроватном столике откуда-то появились разноцветные склянки и льняные мешочки — в таких обычно держали сушёные травы. Она потянулась, чтобы взять самый красивый из пузырьков, но отпрянула назад.       Немного погодя, робко выглянула из-за кисейной полы балдахина.       Рядом с письменным столом, в плетёном кресле дремал тот самый Майтимо из трюма. Его голова была откинута немного набок, рассыпавшиеся волосы удивительного цвета скрывали большую часть лица, длинные ноги вытянуты почти на полкомнаты, правая рука свешивается до пола, а левая покоится на груди.       Удушливой волной накатила дурнота. Хисильмэ опустилась на подушки, тяжело выдохнув.       Майтимо резко выпрямился. Собрал пряди за ухо, обнажив напряжённый лоб. Плетёное кресло скрипнуло.       Хисильмэ зажмурилась.       — Я боялся, что ты не очнёшься, — сказал он чуть сиплым, но довольно благозвучным голосом. — Можешь не говорить со мной. Сейчас главное — восстановить связь твоих роа и феа.       Стеклянное позвякивание заставило Хисильмэ открыть глаза. На маленьком, невесть откуда взявшемся таганке подогревался глиняный горшочек.       Майтимо поймал её взгляд, изобразил на лице то ли улыбку, то ли ухмылку. Хисильмэ потупилась, подтягивая покрывало к самой шее.       Послышался звук наливаемого снадобья.       — Вот, выпей. Оно не горькое.       Нолдо протянул маленькую чашу, до краёв наполненную тёмно-золотистой жидкостью, над которой вился парок. У него длинные красивые пальцы, немного сужающиеся на концах. И что с того? Только глаза… они были бесспорно прекрасны, но сияли много меньше, чем в последний раз, когда она могла так же хорошо рассмотреть их. Впрочем, какое дело Хисильмэ до пальцев какого-то нолдо-узурпатора? И не возьмëт она из его рук ничего.       — Очень важно пить это снадобье тёплым. Боль сразу отступит.       Она села, вжавшись в изголовье, и уставилась в одну точку перед собой.       Майтимо опустился на колени рядом с кроватью. Их глаза оказались на одном уровне. Но Хисильмэ не собиралась смотреть на одного из убийц её народа.       — Знаешь, я терпеливый. Мне приходилось нянчить почти всех моих братьев, кузенов и кузин. Среди них были очень даже капризные.       — Я не хочу, чтобы боль отступала!.. Тогда здесь, — она приложила руку к груди, — будет не так больно.       — …Да. Я понимаю.       — Понимаешь?! — боль с новой силой запульсировала в виске, стоило только её упомянуть.       — Тише. Сейчас вредно шуметь.       — И с чего это вдруг такая забота?!       — Умоляю, выпей, потом расскажу.       Он долго выдерживал её взгляд, в который она постаралась вложить всю свою ненависть и презрение, но, на удивление, его глаза, очень светлые, как её любимые фиалки в подлеске, смотрели тепло и снисходительно, словно она и впрямь была ребёнком.       — Ты мог бы заставить меня силой, — сказала она спокойнее. — Почему этого не сделаешь, как один из ваших, тот, что скинул меня с лестницы?       — Потому что я — не Тьелкормо. Он мой брат.       — Так зачем же это тебе, Майтимо? — спросила она, особо выделив его имя.       — Хочу, чтобы ты жила. Не хочу, чтобы моя семья, я, Тьелкормо, погубили ещё одну невинную жизнь.       — Поздно вспомнил, что ты калаквенди! — снова вспыхнула она. — Да и что такое теперь — моя жизнь?! Продлевая её, ты продлеваешь лишь тьму и страдание.       — Послушай… Я знаю — мы виноваты. И в том, что ты жить не хочешь, тоже виноваты! Но ведь и ты — калаквенди! Понимаешь?! Потворствующий разлучению своих феа и роа творит столько же зла, сколько и братоубийца!       Майтимо терпеливо ждал. Хисильмэ закрыла глаза и прижала к груди шёлковую подушку, представляя, что это щенок. Нолдо поёрзал на полу и прислонился к кровати. Хисильмэ открыла глаза и передёрнулась, увидев непрошенную рыжую голову на своей постели. Она потянула руку, чтобы ее столкнуть, но брезгливость взяла верх. Похоже, гадёныш спал. Его длинные ресницы совсем не шелохнулись.       Она отвернулась к стене. Скрыться под покрывалом не удалось, поскольку Майтимо придавил его своим весом. Она опять села на кровати, насупившись, наблюдая огненное буйство локонов на белых кружевах.       Майтимо пошевелился. Обернулся, вопросительно глядя на неё. Он был хмур и бледен.       — Наверное, уже остыло твоё снадобье, — изрекла она недовольно. Коленка очень болела.       Нолдо вымученно улыбнулся, поднимаясь.       — Не беда. Сейчас подогрею, — сказал он, потягиваясь, почти доставая руками до потолка. «Ну и башня», — подумала она про себя.       Майтимо вдруг посмотрел на неё:       — Что?       Она резко отвела глаза.       Наливая лекарство заново, он спросил:       — Ты знаешь моё имя. А я твоего не знаю.       — Хисильмэ*.       — Хисильмэ, — повторил он медленно, словно пробуя на вкус необычное для нолдор имя, и посмотрел на неё как-то особо проницательно. Хотя не прикасался в осанвэ, да Хисильмэ и не позволила бы такой наглости. — Красиво.       Не нужна мне твоя похвала.       — С тех пор, как тьма уничтожила Древа света, туман сияет лишь в воспоминаниях и грёзах, — заметила она с грустью.       — А я сейчас вижу его наяву, — сказал он, слегка улыбаясь.       Хм, нет, все-таки наглый. Ещё и кокетничать пытается.       — Финдекано ты тоже нянчил? — спросила она, принимая тёплую чашу.       Его длинные пальцы чуть коснулись её. Он смутился, опустил глаза:.       — Ты… знаешь Финьо?       — Не больше, чем тебя. Я была в трюме, когда вы разговаривали… Извини.       — Выходит, кое-что о нас ты, все же, знаешь. А винить мне тебя не за что.       — Нет. Ничего я не знаю и не понимаю. Только… Тогда я даже сочувствовала твоему кузену.       — Мне жаль, что мои братья не плакали так, как он.       — Думаешь слёзы оправдают хоть каплю крови?! — возмутилась она. — Впрочем, мне жаль вас. Феанаро лишил вас разума.       — А ты его знаешь, чтобы так говорить?       — Безвольные куклы в руках гордыни! Вот вы кто!       — Может быть, ты права, а может, это и не гордыня, а судьба.       Перед глазами Хисильмэ снова возникли замертво падающие лучники — её друзья, отцы её подруг, её родственники, — разрывающий сердце ужас в глазах детей, что плачут над бездыханными телами, кровь на белом шёлке одежд её родителей, брат, распростёртый ниц, его светлые волосы, залитые кровью...       — Ты хочешь оправдать ваше злодеяние судьбой.       — Оправдания этому нет. И не найти его никогда. И времени его не изгладить. Но… судьба неотвратима. И тёмные нити вплетены в неё вместе со светом.       Голова Хисильмэ тяжелела. Все образы рассеивались, звуки мешались и затихали… Спустя несколько мгновений сон увлёк ее в свои ласковые объятия.

***

      Лекарство подействовало очень быстро — Хисильмэ спала, когда Майтимо посмотрел на неё. Он опустился на колени и осторожно вытер слёзную дорожку на жемчужно-атласной щеке. Взял порожнюю чашу из её полураскрытой ладони, укутал покрывалом.       Рана на виске чуть затянулась, но хорошо бы нанести ещё немного мази. И всё же сейчас Хисильмэ лучше не будить. Этот сон — целебный. * Хисильмэ — имя образовано словами hiswe — туман, и silme — звёздный свет