Альквалондис.

Финрод приласкал её нежнее и на виске оставил вдумчивый поцелуй. Он всегда знал, когда слова, даже самые мудрые, бессильны, и только дружеское плечо — лучший советчик. Недели летели, одна за другой, но Финрод ничего не спрашивал, окружая Хитгаладэль заботой и вниманием, достойными отца, и вот сегодня, как-то сами собой излились слова из сердца. Хисильмэ вытянула руку из-под тёплой ладони, украшенной золотым перстнем с хризопразом, и не поднимая головы от уютного плеча, обняла кузена за шею. Она рассказала лишь, что её приезд — не праздная прогулка, не дань любопытству; что дома отныне у неё нет в Дор-ломине и Хитлуме, большее поведать постыдилась. — Помнишь, что я сказал при встрече? В Нарготронде для тебя всегда есть место рядом со мной. — она чуть крепче ощутила руку, обнимающую её за плечи. — Не хочу утомлять излишней опекой, но беспокоит меня твоя бледность. Кажется, уж все известные мне средства применил, но результат не вижу. Позволь послушать пульс? Хитгаладэль готова была согласиться на всё, лишь бы и дальше вот так просто отдыхать на плече Финрода, нежась в весенних лучах закатного солнца, под шелест ручейка, огибающего беседку. Она молча подняла рукав и почувствовала нежное и точное прикосновение пальцев к запястью. Словно новая сила потекла вверх по руке, неся с током крови благодать светлейшего из родичей. Сонливость тотчас развеялась и тело обрело спокойную ясность внутри себя. Она выпрямилась, желая рассказать об этом Финроду, но он остановил её жестом, оставаясь сосредоточенным с закрытыми глазами. Удивление теснило его обычно спокойно расправленные брови. — Чем удивлён твой слух? — не выдержав задумчивого молчания, спросила Хитгаладэль. — Душа моя, я замечал, что часто сон крадёт твой день и в кушаньях разборчива без меры. Смутили её замечания родича. — Боюсь, невежливой прослыть. С Лалитиэль мы рассудили — причина в горести душевной. — Бывает так. Но здесь иное я подозреваю. — И что же? — Как будто не жива и не мертва, как лист сухой, влекомая потоком. Причина если в том, что дух решил отторгнуть тело, придётся с Севером и Финродом проститься, в чертоги Мандоса покорно устремиться. Не я ль забвения желала? Хитгаладэль приготовилась утешать кузена, наверняка опечаленного её грустной участью. Его ей было жальче, чем себя. — Скажи, видения необычные смущали сон недавно? — Одно случилось больше пары лун назад, очнулась от него в поту. — удивилась Хитгаладэль такому вопросу. — Поведай, если можешь. И рассказала она о чудных рыбах в её купели и о брошенном младенце, спелёнатом плащами двух кузенов, и задрожало сердце от жалости к беспомощному крошке. Мрачно задумался Финдарато, золото волос его померкло; прежде не видела Хитгаладэль таким кузена и устрашилась. — Хисильмэ, поспешно ты с супругом разлучилась. Она отняла руки и, оставив тепло Финрода, поднялась со скамьи. — Я этого боялась, наставлений, которые сама бы рада рассказать! — О, нежная моя дочь Лебедя. — смягчился Финрод — Я долго не решался вопрошать, чтоб больший вред не нанести твоей сердечной ране. Но для тебя и для дитя, что от любви двоих жизнь обрело под сердцем, для вас обоих надобен отец и муж; вот, что увидел я в твоих видениях. И жизни ток в твоей крови уж не одной тебе принадлежит, под сердцем бьётся маленькое сердце и страдает, покуда ты скорбишь. Суров закон природы эльдар — чтоб чадо выносить отец необходим, не только для зачатия. Иначе, не исполнится и срок, ты силы все истратишь на ребенка, и в лучшем случае родить успеешь, а в худшем станешь малыша последним домом, сама зачахнув. — Ах, Финдарато, страшные ты вещи говоришь! — Они исходят от заботы за тебя и малыша! Гонцы быстрее ветра долетят в Дор-ломин, известие радостное Фингону вручат! — Нет! Подожди! — Опасно промедление. — Дай времени немного… — Исмангиль приложила руки к животу. Так это ты был брошенный малыш из сна! Сама не поняла?! В глубинах сердца чувствовала я, но верить отказалась. О, принцы нолдор, как устала я от вас! Родить бы только и уйти в чертог забвения! И малое дитя обречь сиротству?! Побойся слов своих, Хитгаладэль! Уж лучше было не завязывать плода. Но он уже со мной, мой крошка. Сердечко бьётся, Финрод говорит, и ручки, верно, есть уже, и ножки. Ах, звёздочка моя, не бойся, и мать свою прости, Я не позволю малышу сиротства тяготы нести. С тобою буду, сколько пожелаешь. Финрод поднялся и положил свои руки поверх её. Снова Хитгаладэль почувствовала живительное тепло, наполняющее тело. — Отца ребёнка твоего призвать нам нужно поскорее. — Быть может Фингон не поможет нам, коли не он отец? Ведь так? — посмотрела она в светлые глаза, ища ответ, но нашла сомнение на задумчивом лице. — Сказать я затрудняюсь. Не знал я прежде случаев таких, чтоб не от verno зачинала vesse. — Устала я от пыла нолдор, и многое бы отдала, чтоб не войти в одну и ту же реку, но для дитя на всё готова. — Усталость долго не задержится, коль мужнее плечо тебя поддержит. С судьбою спорь или не спорь, от нолдор никуда не деться, и чадо твоё той же крови. — Финрод отпустил её руки и подошёл к высокому уступу, с которого далеко вниз, рассееваясь в пыль, низвергался ручей. — У государства этого нет королевы, я мог бы стать отцом ребёнку твоему, но если жив родной отец — то будет зло ему. — Хитгаладэль встала рядом и устрашившись головокружительной высоты, взяла тёплую руку Финрода, его пальцы тут же переплелись с её. — Так поступать не следует, кузина. Должна быть веская причина; обида страшная тебе нанесена, коль хочешь чадо выносить одна? — обернулся он и, опасливо оттеснил Хитгаладэль от края. — Ах, я — сама причина горя своего. — Какая б тень меж вами не легла, её изгонит новой жизни свет. — Не тень нас разлучила. Тебе не ведомо, кузен: назад за много лет, ещё Итиль не торил небосвод, не знала Арда света серебро, я Майтимо уже тогда любила. Не зря во сне малыш был в два плаща спелёнат. Два сердца, пылких и безбрежных любовь мою делили меж собой. Я знаю, я сама тому виной. — лицо залилось жаром, Хисильмэ склонила голову, стыдясь перед Финродом, светлым, чуждым искажению. — Не новость для меня сие. — он нежно погладил её по волосам и заключил в объятия братские. Хитгаладэль прижималась к тёплой груди и откуда то лились и лились ещё не выплаканные слёзы. — Не нам судить себя, Хисильмэ. Тень дома Феанаро пала на тебя, путями мести вы соединились. Давно мне ведомо, что пламя Нельяфинвэ твоим владеет сердцем. В несчастии твоём есть и моя вина. Я Финдекано убеждал, что сможет он от пламени того тебя спасти, коль будет следовать по зову сердца. — И мне казалось, получилось. Трудов жены я много приложила, и их не счесть. Но, Майтимо… Ему рассудок прежний изменил, и здесь опять моя вина, не скрою, есть; когда б я не ходила в лес одна и дикого медведя не дразнила… Его и «да и нет» измучили меня! Привыкну к «нет», привыкну к Фингону, так явится тотчас Дивноволосый и скажется, что я ему нужна, что хоть кусок, но оторви от сердца без вопросов! — О, бедная, могу понять… Вот слушаю и думаю, не лучше ль было мне Хисильмэ в жены взять? Жила бы ты сестрой под титулом супруги, а если бы случилось понести дитя, спеленатое в Маэдросов плащ, обрёл бы я отцовство не трудясь. — Финрод снова задумался, глядя вниз, на розовое облако цветущих слив. — Скажи, кузина, Фингон был с тобою груб? — Нет, только в сече он свиреп, со мною Финдекано агнец нежный или жеребец. Но я великую обиду поселила в благородном сердце и справедливо изгнана за то. — Ещё вопрос задаем я деликатный. Кто всё ж — отец? Лицо горело так сильно, что Хисильмэ вырвалась из объятий, и убежала в глубь террасы, прислонилась щекой к холодной груди девы, вырезанной в скале. Позади прошелестели парчовые одеяния Финрода. — Я…не уверена, быть может Финдекано. — О, не стыдись, Сиянье свежего тумана! — Финдарато, подойдя сзади, обернул её к себе и осторожно коснулся ладонью живота. — То радость! Давно в домах высоких дети не рождались. Надеюсь, наш народ немало будет вдохновлён и детский смех мы слышать будем чаще. Вопрос мой не стыда искал, но пользы вящей. Обычай' Фингона велит отцом назвать. Однако ж, если Маэдрос отец, тебе с ребёнком может силы не достать. На этот случай нужно план измыслить. — Но, Финдарато, ты хочешь чтобы я сказала Фингону о тягости своей под сердцем?! А если Маэдрос — отец, то и ему? Не пожелает Фингон вновь предательницу видеть. Кузен твой старший отказался от меня давно, ему отцовство не с руки. Но и тебя насильно под венец поставить не хочу. Хоть друг от друга вы с любимой далеки, я знаю, что зерно любви надёжно сберегаешь для Амариэ, и только свет её коснётся сердца, взрастёт любовь великая меж вами. — Моя любовь — лишь выбор мой. Кто знает? Амариэ быть может в сей момент дитя своё качает. Зароков мы друг другу не давали. Она сочла, любовь я отравил, когда судьба и принца долг за племенем меня в Исход позвали. — Что предлагаешь, мудрый Финдарато? — Я Фингону письмо отправлю, как нынешний твой покровитель. Пусть сам решает сын верховного владыки, считает он отцом себя иль нет; тогда подумаем, как дальше поступить.