Когда очень хочется

Лухань втрахивает его в постель, подхватив под коленом, Минсок стонет, задыхается и все никак не может кончить. Все плывет, голова кружится, внутри горячо, Минсок раскрывается навстречу болезненно жестким движениям и подмахивает как может. Лухань кончает в нем, несколько последних движений пронзают насквозь, Минсок сжимает пальцы на его плечах и кончает следом. Сладко, долго, остро как в самый первый раз. Член внутри не дает затихнуть, Минсок двигается, вздрагивает и давится стоном, задыхается и тонет в наслаждении. Густом, вязком, оно затапливает и не дает дышать. Минсок жалобно всхлипывает и жмурится до слез. — Мин? Эй! — Меня нет, — бормочет он, не открывая глаза. — Не выходи. — Это ты сейчас так говоришь. Минсок охает. Лухань выпрямляется, и Минсок понимает, что лежит под ним голый, скорченный, с задранными ногами и липкой задницей. Самое оно для нежных-то чувств. — Отвернись. — Зачем. — Я стесняюсь! — рявкает Минсок хрипло. Так себе эффект, если посадил голос стонами. — Ты? — Лухань фыркает, но потом понимает, что Минсок серьезно. — Чего? — Всего, — Минсок с большим трудом опускает ноги, разгибать их точно еще рано. — Ты отлично выглядишь, — Лухань тянется к нему. Минсок с ужасом ждет поцелуя, но Лухань просто прижимается своим лбом к его. — Поверь мне на слово. Их первый поцелуй точно не должен быть, когда Минсок затраханный, в поту и собственной сперме. — Это ты отлично выглядишь, — ворчит Минсок. — А я очень так себе. — Ты выглядишь как парень после отличного секса, — Лухань улыбается ему тепло и очень по-луханевски. — И мне нравится смотреть, потому что именно я над результатом трудился. Минсок отворачивается и воет. Получается очень так себе. — Я в душ, а ты приходи в себя, ладно? Потом скажешь, что тебе приготовить. — Веревку и мыло, — говорит Минсок, не поворачиваясь. — Дальше я сам разберусь. — Мыло только жидкое, так что придется тебе жить дальше. — Тогда я утоплюсь. Со стыда. — Почему? — Лухань перестает улыбаться, по голосу слышно. — Потому что я хочу тебе нравиться, что в этом сложного! — Ты мне и так… — Я голый, затраханный, в сперме и смазке, я не могу нравиться! — Ты серьезно? Это как-то… — Лухань садится и машет рукой. — Я сварю тебе кофе со скотчем. Надеюсь, поможет выкинуть лишнее из головы. Пяти минут, которые у Луханя уходят на душ, как раз хватает, чтобы доползти до двери и принять условно вертикальное положение. Минсок бы не принимал, но гордость важнее. Лухань и так его видел в образе весьма неприглядном. Они меняются местами, Лухань жестом указывает на чистое полотенце и выходит, Минсок вползает под душ и открывает воду. Все тело ужасно болит, про особенно чувствительные места даже думать не хочется, Минсок прислоняется к стене и бессильно стонет. Не очень громко, чтобы Лухань помогать не пришел. Гигиенические процедуры занимают очень, очень много времени. Куда больше, чем с игрушками, Минсок так никогда не уставал. Когда он, наконец, заканчивает, чувствительность притупляется и даже боль в мышцах немного меньше. Минсок оборачивается полотенцем и выходит. От понимания, что Лухань точно знает, что он только что в душе делал, Минсок готов сгореть со стыда. Лицо уже начало. — Держи, — Лухань протягивает кружку. — Ирландского виски не было, только шотландский. — И взбитых сливок тоже? — Ты долго шел, — Лухань коротко улыбается. — Рассказывай, в чем проблема. — Нет никакой проблемы, все хорошо. — Виски снижает чувствительность. — Да, я в курсе, — Минсок садится за стол и отпивает. — Все было не настолько плохо. — Я решил, что не помешает. — Виски в кружке столько же, сколько кофе. — Ты мне нравился задолго до секса. — И что, когда смущался, ты меня таким представлял? — Лухань кивает. Минсок отпивает половину, просто чтобы переварить информацию. — Извращенец. Как это может нравиться. — Это естественный процесс, у него есть некоторые… издержки. — Мне только не рассказывай, — Минсок допивает кофе. — Можешь еще сделать? Желательно, в тех же пропорциях. Лухань забирает у него кружку. На спине и плечах свежие царапины, несколько красных отметин, видимо, от пяток. Минсок оглядывает себя, но ничего такого не видит. Хоть на этом спасибо. — Держи, — Лухань ставит перед ним кружку и выдавливает сливки из баллончика. — Значит, дело не в том, что тебе секс не понравился? — Да. Нет, — Минсок закрывает лицо руками и стонет. Голос все еще не вернулся. — Как все сложно. Секс понравился и нет. Дело в сексе и не в сексе. В тебе тоже. И во мне. И в том, как это все связано. — Ты пытаешься признаться? — Ни за что на свете, — убежденно произносит Минсок. — Я в своем уме еще. Никаких признаний, никаких чувств, ты просто мне нравишься. Я тебе, в конце концов, дал. Не говори, что влюбился. Умоляю. Лухань пожимает плечами. Минсок стонет и бьется головой о стол. — За что? За что мне это? Мне просто хотелось потрахаться! — Это что-то меняет? — Это все меняет, — говорит Минсок, не поднимая головы. — Ладно, может, я и подозревал. Он бьется головой еще несколько раз, для верности. Лухань молча стоит с другой стороны стола. — Так. — Минсок поднимает голову и выпивает кофе в несколько глотков. — Мне надо подумать. Мне очень надо подумать. Не звони, не пиши и вообще не появляйся, а то будет, как в прошлый раз. Я сам позвоню. — Это твой способ разорвать отношения? — Это мой способ твои нервы спасти. Кёнсу мне не жалко, а ты мне еще нужен. — Лухань смотрит с сомнением. — Я позвоню, — повторяет Минсок с нажимом, — но когда буду уверен, что успокоюсь. Зачем тебе такое счастье. — Кажется, мы уже выяснили причину. — Вот, — Минсок тычет в него пальцем. — Я об этом и говорю. Это триггер. Спасибо за кофе, спасибо за секс, я пойду. Лучше не провожай. Кто знает, когда его накроет.