Где-то, когда-то, давно-давно тому назад, я прочел одно стихотворение. Оно скоро позабылось мною... но первый стих остался у меня в памяти: Как хороши, как свежи были розы... И. С. Тургенев
Том в бешенстве чесал руку, сдирая слои кожи, и чувствовал, как горячая кровь каплями бежит по его запястью. Невозможно. Это, черт его дери, просто невозможно. Ладони нервно подрагивали, гнев туманил глаза — казалось, что ещё секунда, и произойдёт магический взрыв его силы, способный снести все вокруг. Палочка тяготила карман, звала к себе тихой песней. Как велик был соблазн навеки стереть это ненавистное имя с запястья! Но каждый в мире знает: сотрёшь имя своего соулмейта, откажешься от своей части души — навсегда разрушишь жизни двоих людей, которые больше никогда не смогут влюбиться или ощутить желание к другому человеку. Реддл прижался взмокшей спиной к колонне; по коридору разносилось его тяжелое дыхание, прихваченное сквозняком. Глаза неотрывно смотрели на чернеющие буквы, в самых краях тлеющие небольшими угольками(побочный эффект заживления имени — нельзя стереть, только если сам этого не захочешь всем сердцем) — Миртл Элизабет Уоррен. Дрянная девчонка с Когтеврана. Он и не обращал на неё внимание до сегодняшнего обеда, когда надпись появилась прямо в самом разгаре трапезы. Трусливая, неуверенная, плаксивая — Том ненавидел таких женщин всей душой, а теперь, по иронии судьбы, она оказалась его спутницей жизни. Добыть о ней факты оказалось даже слишком простой задачей: Оливия Хорнби, властная задира, что нашла себе грушу для битья, чертовски любила болтать. Ливи, как она попросила ее называть, выложила всю подноготную Уоррен: маглорожденная грязноровка, не имеющая и капли самооценки, готовая разреветься по любому поводу. Реддл яростно впился пальцами в волосы, до боли оттягивая их у корней. Дура. Идиотка. Жгучий гнев пламенем вырывался из горла, и, не выдержав, парень яростно метнул маленькую шаровую молнию в пол. Она тут же сожгла ковёр, оставив одинокую дырку, разрушающую своей пустотой целостность ковра. Маг последний раз мазанул взглядом по имени, грубо спрятал его под рукавом и пошёл дальше по коридору, скрипя старыми полами.***
Он стал все чаще кидать на неё взгляд во время завтраков, когда она, неловко пряча глаза под толстыми круглыми стёклами(такую форму очков Томас просто ненавидел) тянулась к яичнице и, задевая локтями своих соседей, неловко пережевывала еду. У неё, как и у него, совсем не было друзей. Вот только если в его случае холодная жестокая красота лица отталкивала людей, то в ее — полнейшее отсутствие обаяния и харизмы, постоянное нытьё напрочь отбивали охоту иметь с ней дело. Запястье снова зачесалось, и Реддл бросил взгляд туда, где должна была располагаться ее татуировка. Как и ожидалось, оно было девственно-бело, с прожилками фиалковых вен. Такое болезненно худое и хлипкое, словно его можно было переломить одним касанием. «Болезнью» родственных душ первыми начинали страдать мальчики, когда на их телах появлялось имя, а после первого поцелуя со своей избранницей у неё на запястье расцветало и его имя тоже. Кто-то видел в этом романтику, но Том — только слабость и людскую мерзость. Поцелуй. Каждый раз, когда парень представлял поцелуй с этой грязнокровной, его пробирала дрожь до самых костей. Перед глазами возникала могила отца, найденная давным-давно, смеющаяся и потешающаяся над ним. Грязь из крови ничем не вымоешь. — Черт! — вскрикнул Реддл, сломав в кулаке соломинку. Фиби, его однокурсница со Слизерина, подпрыгнула на месте, испуганно вытаращившись на него, и быстро сбежала. Том усмехнулся: именно так и должны реагировать на него девчонки. Впереди был урок ЗОТИ, и совершенно никаких соулмейтов.***
Ночи в запретной части библиотеки наконец-то приобрели свои плоды. Пускай глаза теперь слезились, постоянно раздражённые из-за тусклого фонаря и напряжённого чтения, но теперь он узнал самое главное — Хогвартс прячет в своих недрах великое создание Салазара Слизерина, Тайную комнату. И, спотыкаясь о полы ковра, Том Реддл мчался прямиком на второй этаж, в женский туалет. Он выбрал идеальное время — все на занятиях, обход этого коридора начнётся не раньше, чем через пятнадцать минут, а к тому времени парень сможет поставить заглушающие заклинания. Женский туалет был настоящим произведением искусства, как и все составляющие Хогвартса. Высокие потолки, цветовая гамма, освещение — все навевало атмосферу доверия и спокойствия. Идеальное место, чтобы что-то спрятать. Том обошёл кабинки, осмотрел напольные плиты и заглянул в зеркало, прежде чем увидел на кранах выгравированных змей, спиралью загибающих хвосты. Он закрыл глаза и сосредоточился, пользуясь тем, что всегда было в его крови, роднило его с рептилиями, доказывало родство с основателем Слизерина — парселтанг. Шипение, короткое, хлесткое, словно удары кнута, раздалось из его уст. Реддл слышал зов. Зов чудища, что живет там, на глубине. Оно манит его, просит освободить, заманивает в свои сети; маг чувствует его древнюю силу. Умывальники один за одним отодвигались, разгоняя тишину страшными скрипящими звуками; механизм шумел, и Томас чувствовал внутренне торжество. Почти! Он почти у цели! — Том?.. Том Реддл? Что ты делаешь в женском туалете? — раздался шмыгающий голосок откуда-то из-за спины. Его сердце упало вниз, и он неловко проглотил слюну, ставшую вдруг помехой. Слизеринец развернулся и впился взглядом в угловатую очкастую девчонку, вытирающую нос рукавом блузки. Миртл. Та, чьё имя написано у него на запястье. Та, которую он уже ненавидит. Девчонка смотрела в пол, не решаясь поднять взгляд, и змееуст вдруг почувствовал внутреннюю силу и превосходство. Так вот, что чувствовала Хорнби?.. Нет, ему нужно больше. Он хочет вобрать весь ее страх, всю ее дрожь. Приказав Тайной комнате остановиться, Томас развернулся и медленно, шаркающими шагами направился к Миртл. При каждом шорохе она вздрагивала, очки на ее носу задорно подпрыгивали, так и норовя слететь с переносицы глупой хозяйки. Реддл коснулся плеча когтевранки, подушечкам пальцев прошёлся вдоль шеи и, наконец, схватился за подбородок, побуждая смотреть прямо в его темные, точно ночь, глаза. Уоррен дрожала, как осиновый лист, и взгляд ее бегал, не решаясь зацепиться хоть за что-то. — Т-Том? Что ты делаешь? — Магия. Это определенно была магия. Его тянуло к ней. На краткий миг ее губы показались губами чистокровной слизеринки, задорно смеющейся с его злобной шутки. Он ощутил, как сознание его помутилось, безграничная уверенность в стремлениях дала трещину; мир в голове сыпался на кусочки, подхватываемые песками времени. — Если ты хочешь поиздеваться надо мной, то лучше отпусти! Я не буду посмешищем! — очарование тут же спало, момент безвозвратно упущен. Тонкий голос Миртл резал уши, заставлял кривить нос. — Перестань кричать, дура, если не хочешь стать обедом для Короля змей, — Том, конечно, не был уверен насчёт природы существа, живущего в чертогах женского туалета, но действие приобрело положительный эффект: Уоррен затихла, обхватила колени руками и закачалась, что-то напевая себе под нос. У девчонки явно была истерика. — Вставай! — рявкнул Реддл, больно сжимая ее локоть и волоча из туалета. Он не мог позволить ей помешать его планам. Ноги Миртл заплетались, спотыкаясь сами об себя, она безвольным мешком повисла на его ладони, ведомая грубой силой. Рука онемела. Всхлипы были слышны на весь коридор, и Томас услышал, как вдалеке, неприятно сопя на ходу, крался Апполион Прингс, мечтая найти нерадивых учеников, прогуливающих уроки. — Заткнись, Миртл! — прорычал маг, толкнув девушку к побелённой стене. — Нет! — ее рыдания возобновились с новой силой. Глаза, сильно опухшие, покраснели ещё больше и налились влагой. — Все только и делают, что обижают Миртл! О, это же заучка Уоррен! Грянокровка Миртл! Страшила! Жирная свинья! Идиотка! Бедная, бедная Миртл... — голос ее дрожал, то затихая, то разгораясь с новой силой, булькал и хлюпал, шипел. Она яростно размахивала юбкой, плотная ткань металась из стороны в сторону, раздавались хлопки. — Мимбл Вимбл! — прошептал Том, увидев полы мантии завхоза, ястребиным зрением выискивающего нарушителей. Язык Уоррен свернулся в узелок, и, не в силах произнести ни слова, она беспомощно подняла глаза на слизеринца. Он пожал плечами, мол, пытался по-хорошему, и сильнее вдавил ее в стену своим телом. Том почувствовал, как сердце девчонки бешено забилось, раз за разом ударяясь о его грудь. Опустив голову рядом с ее, он тяжело вздохнул, когда Прингс прошёл мимо, обогнув эту злосчастную часть коридора. Волнение — столь давно забытое чувство — царапнуло своим чёрным когтем душу Реддла. Его планы всегда были гениальны, ровно до тех пор, пока не появилась она. Грязная Уоррен. Она все ещё молчала, блестящими глазами смотря на парня; он заметил, что вся безобразность ее глупых черт была так отвратительна, что приманивала взгляд и была, в каком-то роде, красивой. Как бывают красивыми смерть захлёбывавшегося в крови товарища или цветы, безжалостно втоптанные в асфальт. От шеи Миртл исходил еле слышный запах мыла и, расходясь более ярким звучанием, аромат приторно-сладких роз. Такие розы выращивала миссис Коул во дворе приюта, и, в особо лондоско-дождливые дни, когда серая дымка тумана тонко покрывает изумруды трав, те розы пахли именно так: сладко, душно, забирая с собой и горечь, и слезы, и радость, и боль. Скула Тома нервно задергалась, воспоминания ворохом пробегали перед глазами. Она, все это вызвала она, заставляя его страдать и испытывать мучительную ненависть. — Как же... Как же я тебя ненавижу, плакса Миртл, — шипел он ей в ухо, до боли сжимая девичью талию. Когтевранка стояла в коридоре одна, не силах сказать ни слова, а мир плыл, и солнце, отражаясь в его лучах, смеялось над ее судьбой. Бедная Миртл Уоррен! Несчастный Том Реддл!***
Неделя пролетает незаметно, когда занят делом: Тайная комната была открыта, василиск показал его своей могущественной силе и... он завёл дневник. Таким обычно страдали девчонки пубертатного периода, не в силах справиться со своими любовными перипетиями, но Том использовал его для записи заклинаний и интересных фактов, которые удавалось узнать. Часто, почти неосознанно, Реддл зарисовывал на полях карикатуры Миртл, сбоку подписывая «Грязнокровка» или «Чернуха». Она все чаще поднимала на него глаза, наматывая кончик хвоста на короткий указательный палец, и он чувствовал желчь, поднимающаяся по его горлу. Сопротивляться древней магии соулмейтов было все труднее, особенно когда она требовала единственного — закрепить связь поцелуем. Страшный зуд будет мучить до тех пор, пока на руке избранницы не появится татуировка. Отчаянный, ужасный закон. С каждым годом родственных душ оставалось все меньше: люди переставали верить в любовь или, наоборот, так сильно в неё верили, что судьбоносный выбор партнёра оказывался для них полным разочарованием. И из всех учеников Хогвартса меньше всего повезло ему, Тому Реддлу. Дни уходили один за одним, и с каждый прошедшим темная магия интересовала его все сильней, влекла и манила. Он ощущал внутреннее могущество, пробуя то, что не разрешалось многим и ещё меньшим было под силу. И только он — Том Марволо Реддл — мог подчинить себе запретное искусство, овладеть им целиком. Однажды профессор Слизнорт, потягивая носом и озираясь, как вор, позвал слизеринца за угол, предложив членство в «Клубе Слизней». У Тома загорелись глаза. Приятную обособленность от общества он менял на будущих союзников. А союзники нужны в любом деле, — был убеждён Реддл. Лучше играть за себя, но среди своих людей. Это было столь почётно, что Реддл возгордился — магловская кровь была в нем так слаба, что ее дурное влияние почти не чувствовалось. Все собрания происходили в подземельях Хогвартса, где ученики, сокрытые зеленым полумраком, обменивались опытом и обсуждали великие планы. Как и во всякой аристократической коммуне, здесь все подчинялось капиталистической иерархии богачей — прав тот, у кого больше денег. Многочисленных пожитков у Тома не было, зато был прозорливый и хитрый ум, безошибочно выявляющий толстосума и мальчишку, трясущегося над чистотой крови даже больше него — Лестрейнджа. Лестрейндж был вспыльчив и по-юношески категоричен, а потому подружиться с ним не составляло великого труда. Они оба восхищались Слизнортом, и он, впечатленный горячностью обоих, с радостью принимал дорогие вина и артефакты из их рук. — Реддл, ты всегда такой ублюдок? — смеясь, спросил Лестрейндж. Мимо них прошла полукровка с Гриффиндора, и Том наслал на неё заклинание, делающее блузку прозрачной и обнажая кружевной бюстгальтер. Девушка даже ничего не почувствовала, пройдёт время, прежде, чем она заметит, однако будет уже поздно. Змееуст пожал плечами, играя тисовой палочкой в воздухе. Он бы никогда не стал пользоваться заклинаниями столь открыто, но парень видел, какой эффект это приобрело: глаза Лестрейнджа вспыхнули восхищением. — Стоит только показать свою слабость, друг, как они, точно мыши, расплодятся и заполонят весь Хогвартс своей грязной кровью. — Сегодня в нашем поместье проходит семейный ужин. Ты мог бы составить нам отличную компанию, мой отец любит свежие идеи. Что думаешь? — Вот так, простым древнейшим способом он добился расположения самого богатого сосунка Слизерина. Дело оставалось за малым — впечатлить его родителей. Природная харизма и обаяние, присущие Тому, шли впереди него, и потому у Лестрейнджей он был принят по высшему разряду. Мистер Лестрейндж кивал, слушая его рассуждения, ни разу не засмеявшись, чем заслужил уважение Реддла. — Все же, мистер Реддл... — заговорил хозяин, вцепившись взглядом в глаза слизеринца. — Прошу, не зовите меня этим маггловским именем, не стоит порочить стены этого прекрасного дома столь мерзким звучанием. Я давно выбрал себе новое имя, которое в будущем будет вызывать страх у всех, кто посмеет произнести его — Лорд Волан-де-Морт. — Полет смерти? Интересно... — мужчина задумчиво постучал по чёрному еловому столу пальцами, украшенными родовыми перстнями. — Все же, имеете ли Вы право так себя называть? Том, скажите мне: Вы убивали? Парень почувствовал, как вся чета Лестрейнжев уставилась на него в ожидании ответа. Ладони его рук вспотели, перед глазами забегали образы всех, кого он ненавидит, презирает и мечтает уничтожить. Светлое будущее — только для чистых людей. — Нет, но... У меня есть кое-какие мысли на этот счёт, — краткий взгляд на жгущую огнями надпись на запястье, скрытую под рукавом мантии. — Тогда поторопись, мальчик. Единственный способ сменить устой и заставить людей увидеть правду — выложить ее на чьих-то кровавых костях. Тома пробила крупная дрожь, когда он услышал тяжелый, задыхающийся хохот хозяина дома.***
Он спешил в оранжерею на урок травологии Герберта Бири, чересчур драматичного для своих лет мага, когда услышал заливистый девичий смех. Он разносился за главными воротами, во дворе. На улице лил страшный ливень, стуча по каменным крышам многовекового замка, но слизеринец все равно выбежал на улицу, ведомый любопытством и напряженностью. В конце внутреннего дворика, подставляя радостное лицо дождевым каплям, смеялась Миртл Уоррен. Нелепые очки ее были зажаты в руке, блузка, намокнув, облепила мягкие изгибы талии. Том смотрел, как она наклоняется к розовому кусту, вдыхает их аромат и улыбается в наслаждении; он готов был поклясться, что почувствовал тот же запах в то мгновение, когда она прикоснулась носом к лепесткам. Синие светлячки, словно тянущиеся к солнцу, обставили ее контур, вызывая магическое свечение. Эта картина — заливисто хохочущая девчонка, багрово-алые цветы, серое тяжёлое небо и крупные капли дождя — после долго приходила ему во снах, перемежаясь с кровью, криком и проклятиями. Ее имя закололо на запястье, и Реддл увидел, как капли крови проступили в центре ровных букв, словно оставляя поцелуи угасающих в сумеречном свете роз. Ноги несли его вперёд, не замечая перед собой никаких преград, до тех пор, пока она не обнаружила его перед собой. Застывшая, грязнокровка пару раз моргнула, слипшиеся реснички словили капли, пуская их по пухлым щекам. Миртл протерла глаза и надела запотевшие очки, что скрыли ореховые глаза. Изо рта парня вырвалось разочарованное облачко пара, когда она прекратила свой звонкий смех. Дождь стоял между ними стеной, не давай проникать ничему: ни звукам, ни правде, ни желаниям. — Почему ты перестала смеяться, плакса Уоррен? Неужели увидела перед собой чудовище? — ядовито спросил он, чувствуя, как противная обида застилает все в его сознании. Глупости. Какие глупости он испытывает из-за этой девчонки! — Совсем нет, Том, — когтевранка впилась взглядом в туфли, не решаясь поднять глаза на собеседника. — Просто я тебя боюсь. Услышав это, Реддл криво ухмыльнулся, поправил смоляные волосы, сосульками прилипшие ко лбу и подошёл поближе, так, что девушка дышала ему в ключицы. От него исходило почти живое тепло, но иногда, словно ошибка в часовом механизме, выходила стужа, морозящая, пробирающая до костей, что мгновенно заменялась обратно привычным, уютным теплом. — Хочешь я открою тебе секрет, Миртл? — его звенящий шёпот заставлял уши трепетать и слушать каждое слово, дышать его волей. — Порой я и сам себя боюсь. Даже сейчас мне страшно от того, что я делаю. Он опустил свои ладони на ее худые плечи, крепко сжимая. Казалось, что грязнокровка вся превратилась в маленькое хрупкое существо, способное рассыпаться на осколки от одного его неосторожного движения. Девчонка подняла на него глаза, лихорадочно метавшись от чёрных волос, из-за влаги потерявших идеальную укладку, крупного носа, выдающего властность и лидерские качества, до тонких губ, у краев посиневших от осенней стужи. Том погладил ее щеку костяшками пальцев, стирая бледные капельки; рукав его темно-зеленой мантии медленно сполз вдоль запястья, обнажая татуировку. — Миртл Э-ли-за-бет У-ор-рен... Этого просто не может быть! — прочла она, в шоке округлив глаза. Запах ее страха, безграничного удивления и цветущих роз наполнил его ноздри, заставив вздыматься грудную клетку. Ближе. Через каждый сантиметр, словно преодолевая невидимую преграду сомнений и непонимания. Ещё ближе. Розы миссис Коул, его порезы на запястьях от острых шипов. Розы, затоптанные им на асфальте, поломанные, разорванные, утерявшие изумительную нежность и великолепие. Так страшно близко. Реддл прикоснулся холодными губами к таким же холодным ее, Миртл, губам. Неосознанно выдохнул и углубил поцелуй, кусая за верхнюю губу, слегка оттягивая. Когтевранка что-то мычала в ответ, но он не хотел — да и не мог — ответить ей. Их губы сплел золотистый магический поток, пробегаясь по шее Уоррен, целуя ключицы, обжигая плечо и, наконец, останавливаясь на запястье. Чёрная татуировка прорезалась на коже, но она не чувствовала боли, словно парень, так трепетно целующий впервые ее губы, забирал с собой все неприятные чувства. С ней ещё никогда не были так нежны, так ласковы. Том Марволо Реддл. Их пальцы сплелись, имена столкнулись, танцуя, сливаясь друг с другом, растворяясь друг в друге. Магия соулмейтов, магия истинной любви — нерушимые узы древней клятвы. Они не сразу заметили, что по их плечам вместо мягких дождевых капель стал ударять град, оставляя крохотные точки синяков. Том оторвался от девушки, хрипло рассмеявшись. Он обезумел, но какое счастье было в этом безумии! Она рассмеялась вслед за ним, и он увидел в её глазах серебряные звёзды, вальсирующие по кругу. Как ему хотелось закупорить эти глаза в бутылку и смотреть на них в отчаянные моменты, когда сил совсем не будет. За их спинами раздалось тактичное покашливание и старческий смех, разрушающий всю атмосферу. Реддл обернулся, не отнимая рук от плеч Миртл. Она дрожала, вцепившись в воротник его свитера, шепча что-то на ухо. Директор Диппет, скрестив руки на груди, задумчиво заломил бровь, и парень тут же отскочил от когтевранки. — Мистер Реддл, если мне не изменяет память, прямо сейчас вы должны находиться на уроки травологии, а не среди дождя во дворе Хогвартса. — Да, да, сэр, — неловко кивая, пролепетал слизеринец и ретировался. Армандо покачал головой, думая о чем-то своём, а затем поманил юную мисс с собой. Том их разговора совсем не услышал, но почувствовал, что по-настоящему что-то изменить может только он сам, а не старый директор со своими разговорами.***
Наваждение спало на следующий день, стоило ему проснуться. Тома как ледяной водой окатили: отвращение, брезгливость, раздражение — все напало на него, стоило вспомнить тот поцелуй с грязнокровкой. А только он подумал о том, что та станет болтать! Хорошо, что друзей Уоррен не имела, и рассказать ей было особо-то некому, разве что Хорнби могла разнесли слух по всему Хогвартсу. Реддл ходил по своей комнате из угла в угол, вызывая недоуменные взгляды соседей, и рассуждал о василиске из Тайной комнаты. Как много он смог бы сделать, подчинив себе тварь? Он снова открыл ежедневник, записывая в него ближайшие планы. Самым последним пунктом, десять раз перечеркнув, слизеринец добавил: «Разобраться с грязнокровкой». Миртл все чаще пропадала в женском туалете, замечая, как Том шепчет что-то кранам, а они, со страшным грохотом отодвигаясь, открывают огромную дыру в полу. Он не видит ее: за многие годы учебы она отлично научилась прятаться и быть невидимкой для каждого. Стоя туфлями из кожзама на ободке унитаза, она тихонько приложила голову к дверце туалета и слушала. Ее соулмейт разговаривал с кем-то... с кем-то, кто говорить не умел. — Подчинись мне, Король змей! Я дам тебе то, что ты давно позабыл — свободу. В комнате что-то громко хлюпнуло и зашипело. А потом опустилась оглушающая тишина, нарушить которую прекрасный Реддл не решался. Девчонка боялась вздохнуть, лишь бы не разочаровать своим присутствием свою мечту. Соулмейт! Никто ни за что не поверит, что она, изгой, аутсайдер, отброс общества, получила блаженную награду Всевышнего — истинную любовь, луч света в непроглядной тьме. Она снова заплакала, против воли наполнившись безграничным счастьем. — Жертва?.. Я понимаю, Змей. Я все понимаю. Я вернусь сюда с ней; до той поры спрячься, — продолжал Том, начиная собираться. — Стой! — выкрикнула Миртл, не в силах больше сдерживать своё влечение к нему. Она поцеловала его имя на запястье, там, где они касались, и выбежала, падая в объятья. Змееуст поражённо уставился на когтевранку, выскользнувшую из ниоткуда, и чертыхнулся, злясь на свою неосмотрительность. Магия чувствовала ее как свою, и он не смог обнаружить ее присутствие. Сжимая девичьи плечи, Том чувствовал беспокойство, но не за себя, а за девчонку. Змей кружил, угрожающе нависнув над ними двумя. — Миртл, не смей открывать глаза! — крикнул Реддл, не смогши совладать с голосом. Он страшно дрогнул; змей засмеялся сухим хрипом. — Что, боиш-шься за этот хлипкий кус-сочек мяс-са? Она ничего не с-стоит, отдай ее мне, и я пообещ-щаю с-служить тебе, — завлекающе продолжал демон. — Ради всего святого, что есть на свете, не вздумай открывать глаза! — все ещё панически кричал слизеринец, чувствуя, как Уоррен выворачивается в его объятьях лицом к змею. — Почему, Том? Ты устроил мне сюрприз? А почему ты такой испуганный? Ты нервничаешь перед мной? Не сто... — смеялась глупая плакса Миртл, несколько раз моргая. Ее крик, отражаясь от стен, несколько раз повторился в его голове, перед тем, как затихнуть. Слезы намочили его руку, когда он обнаружил себя на полу, сжимающим глаза и запястье, горящее адским пламенем. На месте сердца была огромная дыра, вызывающая тоскливый вой и удушающие рыдания. Миртл была всего лишь невинной девочкой. — Все хорошо, мальчик. Ты молодец. И снова хохот мистера Лейстренджа, и снова запах роз во время дождя, сладкий, приторный, ускользающий в слив, прячущийся в задворках Тайной комнаты.