No control

Пусан летней столицей Южной Кореи считается не зря. Его и так нельзя назвать небольшим и тихим городом, но в летний сезон он совершенно преображается, жизнь кипит и днём, и ночью, открывается куча летних заведений, а толпы отдыхающих заполняют улицы. Для Феликса эти летние каникулы становятся глотком желанной свободы, поровну пропитанной солнцем и особенными запахами ночного воздуха. Он благодарит Бога буквально каждый день за то, что его мать согласилась отпустить его вместе с одноклассником и по совместительству его единственным корейским другом к тётушке последнего, которая в свою очередь была не против приютить двух школьников, чтобы те набирались сил перед следующим учебным семестром. Правда, в итоге оказывается, что тётушке важнее смотреть дорамы по старенькому телевизору, поэтому школьники остаются предоставлены сами себе, чем пользуются на полную. Феликс на такой расклад жаловаться не собирается. Чонин тем более. У них впереди выпускной год и взрослая жизнь, а в душе бунтарский дух, жажда найти приключения на задницы и приобщиться к культуре плохих — крутых — парней, которые так нравятся девчонкам. Вообще-то сделать это непросто, потому что в школе они хоть и пользуются популярностью, но имеют славу «тех миленьких вежливых парней», которым с крутыми девчонками ничего не светит. Не то чтобы очень хочется, но в голове прочно сидит стереотип о том, что так надо. Летом есть возможность экспериментировать со своей внешностью, со стилем, с одеждой. Чонин сомневается сначала, но Феликс уверенно выглядит с ножницами, когда делает прорези на своих джинсах, местами просто рвёт, а потом не стесняется пачкать краской, когда вечером на очередной стене появляется очередное граффити. Чонин поддаётся, позволяет сделать со своими любимыми джинсами то же самое, а потом даже перенимает любовь Феликса к банданам и обзаводится битой. Просто потому что нравится. Просто потому что так спокойнее гулять ночами. Ночные прогулки, кстати, приобретают статус одной из самых приятных летних традиций. После заката Пусан становится особенным. Ночная жизнь в городе едва ли не более бурная, но однозначно — другая. У Феликса с Чонином в привычку входит выползать на улицу под вечер, чтобы не спеша прогуляться до пляжа, посмотреть на закат и погреться в ласковых лучах солнца, может даже искупаться, если есть настроение, но при этом не слишком утомиться, чтобы сил осталось и на ночные приключения. И пусть в клубы их не пускают, а в барах с их паспортами ещё как минимум год делать нечего, никто не запрещает гулять по тёмным улочкам, рисовать граффити в подворотнях и таскаться за пьяными компаниями. — Не думаешь, как потом бросать будешь? — спрашивает Чонин, наблюдая за тем, как Феликс извлекает из пачки сигарету и прикуривает. Табак достать легче, чем алкоголь, к тому же Феликсу кажется, что от курения его голос становится ещё более хриплым, а это, в конце концов, одна из немногих по-настоящему крутых вещей в нём. — А зачем мне бросать потом? — пожимает плечами Феликс, закидывая рюкзак, в котором позвякивают баллончики с краской, обратно на спину. В темноте на его лицо красиво ложится тёплый свет от тлеющей сигареты. — Мама всё равно не почувствует, так что могу продолжать. Чонин завистливо вздыхает и крутит в руках биту, оглядываясь по сторонам и отмечая, что прохожих осталось крайне мало. Естественно, ночью в жилом районе люди почти не выходят на улицу, зато через пару кварталов, где было скопление нескольких средней паршивости клубов, можно было нарваться на интересные компании. Чонин не мог с уверенностью сказать, какие чувства испытывал в большей степени — влечения или всё же страха. Они практически каждый день ходят этим путём — от пляжа по набережной, а дальше узкими улочками к менее элитным районам, где можно и на стенах порисовать, и, если повезёт, к какой-нибудь тусовке прибиться. Но не сегодня, наверное. Сегодня у них в планах только граффити — Феликс эту идею уже недели две вынашивал, всё искал идеальное место, а теперь, наконец, настало время расписать одну из подворотней «австралийскими флешбэками», как Ликс окрестил свою идею. — Мне кажется, я что-то слышал, — Чонин замирает в нескольких метрах от нужного им поворота. Прямо за углом громкий, пьяный смех и пара мужских голосов, а над головой, словно издеваясь, пару раз мигает и окончательно гаснет уличный фонарь. — Может, не пойдём? — Эй, ты что, боишься? — шипит Феликс, нахмурившись, хотя сам шагнуть вперёд тоже решается не сразу. Но перед младшим всё же стыдно быть трусливым, поэтому Феликс эту пару шагов делает. Не слишком уверенно, может, нарочно тихо, чтобы не привлекать к себе внимание, но делает. И видит на облюбованном, с таким трудом найденном месте двух молодых придурков, которые на чистой до этого кирпичной стене рисуют нечто своё. Нечто, что занимает место его, Феликса, граффити. Чонин выглядывает следом, крепко сжимая в руке биту, скользит взглядом по двум фигурам, оценивает возраст и слегка расслабляется, потому что парней всего двое и выглядят они не на много старше. Правда, напряжение возвращается, стоит всего раз взглянуть на разъярённого Феликса. — Ликс, может, не надо? — неуверенно произносит Чонин, но друг уже делает несколько шагов вперёд, выходя в плохо освещённый переулок. — Эй, какого хрена вы тут забыли, придурки?! — парни, нужно признать, от голоса Феликса вздрагивают, но всё волнение и тревога рассеиваются, когда они смотрят на источник звука. — Что, прости? — спрыгнув с ящика, спрашивает один из парней. Он ниже, если уж честно, но от его взгляда Чонину становится не по себе. Он какой-то тяжёлый, угрожающий из-под неровной чёлки, и это заставляет Чонина шагнуть ближе к другу, крепко сжимая в руке биту. Он бы предпочёл убежать и забыть об этом позоре, но для Феликса, чёрт бы его побрал, это слишком лёгкий путь. — Вам нужно здесь что-то, детишки? — второй из парней хоть и шире в плечах, но выглядит более дружелюбно. У него слегка кудрявые волосы, крупные черты лица, полуулыбка на красивых губах, баллончик в руках и кончики пальцев в яркой краске. А ещё пирсинг в губе и под бровью, растянутые тоннели и часть татуировки, скрытой толстовкой, ползёт на шею. — Не детишки мы, — бурчит Чонин, отвлекаясь от черноволосого парня. — Вы на наше место пришли. — На ваше? Я не заметил подписи, — усмехается парень. Чонин замирает на мгновение, любуется красивым изгибом губ, пропуская насмешку мимо ушей и чувствуя какое-то приятное тепло, вызванное звучанием голоса незнакомца. Все чары разрушает Феликс, который закатывает глаза и громко недовольно фыркает. Чонину хочется спросить, где тот оставил свой инстинкт самосохранения. — Потому что ты её закрасил, идиот, — произносит Феликс. Он рукой уже тянется к бите Чонина, который, по его мнению, уж слишком благодушен вдруг стал, но именно в этот момент сверху шумным потоком обрушивается вода, заставляя мгновенно промокших ребят замереть с открытыми ртами. — Эй, вы! Я сейчас спущусь и вам, вандалы малолетние, вашу краску в задницы засуну! — прокуренный мужской голос доносится со второго этажа, не выше, и звучит уж слишком злобно. Окно с грохотом захлопывается, Чонин смотрит сначала на Феликса, а потом зачем-то на незнакомых парней, которые выглядят растерянными и озабоченными. Бежать никто из них не собирается, но баллончики довольно быстро исчезают в рюкзаке парня со светлыми кудряшками. Чонин всё ещё пытается отойти от шока после внезапного ледяного душа, когда со стороны улицы раздаются быстрые шаги и матерные угрозы. — Чего встали? Глухие что ли?! — спрашивает черноволосый парень. Чонин не успевает среагировать, как его хватают за руку и тащат прочь. Ступни слегка болят от тяжёлых ударов об асфальт, но желание спасти свою задницу — и чужая крепкая ладонь на запястье — не позволяют Чонину остановиться и отдышаться. Он даже не уверен в том, сколько они пробежали: по времени вышло бы не больше квартала, но по ощущениям в лёгких минимум половину всего города. Впрочем, Феликс после этого внезапного марафона выглядит намного более живым, даже лезет за пачкой сигарет, когда их вталкивают в тихий плохо освещённый переулок, чтобы отдышаться и проверить, не захотелось ли тому внезапному блюстителю порядка пробежаться за ними. Вроде бы не захотелось. Чонин в любом случае не уверен, что смог бы устроить ещё один подобный забег. — И что это было? — спрашивает Феликс, зажимая сигарету во рту. Черноволосый парень без разрешения тянет из пачки одну штуку и повторяет за Феликсом, игнорируя его возмущённый взгляд. — Ничего особенного, мы просто ваши задницы спасли, — посмеивается тот, что со светлыми волосами. — Я Чан, а это — Чанбин. А вы кто такие, малолетки? — Спасли? — хмыкает Феликс. Чонин пинает его в голень битой, чтобы заткнулся, за что получает струю гадкого дыма прямо в лицо. — Отвали, — шипит Чонин, пихая друга уже в плечо. — Этот придурок что, правда бы спустился? — А ты думаешь, почему там стены такие чистые? Он вообще-то из полиции, — усмехается Чанбин. — Так нам что, так и общаться на «эй, ты»? Это как-то невежливо, чему вас только в школе учат? — Я Чонин, а это — Феликс, — нехотя представляется Чонин, с подозрением смеривая новых знакомых взглядом. Ему внезапно хочется натянуть на лицо чёрно-белую бандану, которую он носит на шее, чтобы скрыть своё лицо от внимательных глаз. Чонину не нужно напоминание о том, каким ребёнком он на самом деле выглядит, но на удивление кроме общего издевательского обращения «малолетки» никаких комментариев он не получает. Чан хлопает по деревянному хламу, на который пристраивается, и Чонин принимает приглашение, чтобы сесть и размять пальцами ноги, которые всё ещё болят от такого резкого и изматывающего забега. — В школе? — наконец отзывается Чонин, смеривая Чанбина насмешливым взглядом и включая режим язвы. — А ты уверен, что хотя бы до старших классов дорос? Чанбин несколько секунд молча удивлённо пялится на него, но тишину прерывает ржач Чана, который в своём приступе начинает бить Чонина по бедру, заставляя его всеми силами отпинывать старшего подальше от себя. Чанбин начинает смеяться уже с этой картины и через секунду глупо смеются уже все вчетвером. — Ладно, — благодушно произносит Чанбин, неожиданно очень мило улыбаясь и разрушая весь свой тёмный образ, — это было забавно. Но ещё одна шутка про рост и я тебе биту в задницу засуну, — серьёзно произносит Чанбин, моментально возвращая себе угрожающий вид и кивая на биту Чонина. Феликс нервно улыбается, сглатывая, и таращится на Чонина, будто взглядом стараясь напомнить ему о том, что он тут вообще-то самый младший. Позже в разговоре выясняется, что Чан и Чанбин действительно не особо взрослые, им по двадцать одному году и они студенты. Феликс с Чонином фыркнули бы, что это совсем некруто и от таких хёнов ничего полезного не узнаешь, но Чан хвастается своими навыками в пирсинге, показывая даже штангу в языке, которую сам себе делал, чем неслабо подкупает Чонина, глаза которого начинают восторженно гореть. Чанбин не отстаёт, рассказывая о татуировках и показывая то, что сам успел себе набить. Тут плывёт уже Феликс. Знакомство выходит странным, потому что младшие сначала смущаются и хотят поскорее свалить — старшие будто давят на них своей крутизной. Чан этого так просто не позволяет, сглаживает жёсткие шутки Чанбина своим дурачеством и вытягивает из Феликса внезапно действительно крутое по мнению Чанбина увлечение рэпом и одобренные Чаном навыки в граффити. Чонину достаётся немного позже, уже почти на рассвете, когда Чан с Чанбином провожают их к дому. Подтрунивание и язвительные шутки Чонина не остаются без внимания, хотя от подзатыльников приходится уворачиваться чаще, чем при обычном общении с привыкшим уже Феликсом. Они расстаются на рассвете, соглашаясь с тем, что ночь была слишком насыщенная и теперь всем им необходим отдых. О номерах телефонов никто так и не вспоминает.