No control

Феликс жмурится довольно, когда к его обнажённому плечу вновь прижимаются губы Чанбина. Он пьян немного, но усугублять это состояние не спешит, потому что запомнить всё хочет в мельчайших подробностях. У него уши огнём горят, хотя это скорее из-за свежего пирсинга, и сидеть на месте на самом деле тяжело, потому что хочется. Хочется на Чанбина залезть, хочется поцеловать его, раздеть поскорее, хотя его бельё и так у Феликса в кармане, что заставляет постоянно улыбаться, хочется к Чанбину всем телом прильнуть, чувствовать его руки на своей коже, хочется как можно ближе и как можно откровеннее. Чонин вваливается в комнату растрёпанным, с красными припухшими губами и абсолютно осоловевшим взглядом. Феликс посмеивается себе в ладонь, за что немедленно получает пинок в бедро. На Чонине теперь одежда Чана и выглядит он в ней неожиданно уютно. Чан вот практически не меняется, хотя в джинсах Чонина никак не может усесться удобно и, кажется, даже ширинку не застёгивает, потому что Чонин вообще-то уже его в бёдрах. Хёнджин улыбается довольным котом и вновь падает возле Уджина, после чего выжидающе смотрит на Чана. — Твоя очередь, папочка, — лениво отзывается Хёнджин, ногой указав в сторону закатившего глаза Чана. — Джинни, заткнись уже, — умоляющим тоном просит Чан, нехотя отползая от Чонина, чтобы взять себе карточку с заданием. — Целуйте человека в течение минуты, — читает Чан, довольно усмехаясь и поворачиваясь к Чонину. — Нет, подожди! — Хёнджин возится в руках Уджина, заставляя его обиженно хмыкнуть и вместо него обнять бутылку сочжу. Хёнджина назад в объятья так и не принимают, на что он смотрит возмущённо и шепчет что-то, о чём Феликс определённо знать не хочет. — Чонина целовать слишком банально. Целуй Хани. Феликс жмурится довольно на возмущение Чонина и прижимается спиной к Чанбину, думая о том, что на второй круг этой игры точно не пойдёт, лучше сбежит куда-нибудь с Чанбином. Это весело, конечно, но Феликсу до дрожи в пальцах хочется прикоснуться к Чанбину более откровенно. Он не такой смелый, не может лезть под чужую футболку прямо сейчас, как делает это Сынмин, хотя Феликс даже не уверен, что между ним и Минхо что-то есть, потому что хён выглядит абсолютно невозмутимым. — Валяй, — кивает Минхо, пяткой толкая Джисона в спину, чтобы тот подвинулся ближе к Чану. — Не всё же мне страдать, — на его губах появляется хитрая кошачья улыбка, которая заставляет Джисона молча ткнуть ему факом в лицо. — Мудак ты, Лино, — возмущается Джисон, но к Чану ближе подлезает, только заглядывает сначала за его плечо и трогает осторожно Чонина: — без обид, Чонин-а? — Мне норм, — кивает Чонин, получая от Хёнджина ещё одну стопку сочжу и опрокидывая её в себя. На его губах даже появляется довольная улыбка и он жмётся к Чану на секунду, оставляя влажный поцелуй на его шее, а после освобождая место для Джисона. — А он бы влился в эту компанию, — тихо хмыкает Чанбин на ухо Феликсу, заставляя его довольно замурлыкать. Феликс упирается спиной в его грудь, греется в тёплых руках, чувствуя, как чужие пальцы щекочут его по подтянутым бокам и напряжённому из-за позы прессу. — Уверен, ещё год, и мы все умрём от того, во что этот монстр вырастет, — так же тихо отвечает Феликс, довольно улыбаясь и поворачивая голову немного, чтобы получить от Чанбина мягкий поцелуй. Чан тем временем подтаскивает Джисона ближе под довольное улюлюканье компании и накрывает его губы своими. Феликсу наблюдать за этим до мурашек на спине интересно, потому что с Чонином Чан себя ведёт по-другому, не целует так агрессивно, во всяком случае, Феликс видит не это, а Джисону вот достаётся сполна. Его губы кусают, в рот проталкивают язык, но Джисон, словно издеваясь — то ли над Чонином, что вряд ли, то ли над Минхо, что, как Феликс внезапно понимает, намного вероятнее, — стонет громко и льнёт к Чану всем телом, оплетая его руками. Поцелуй выходит горячим, Феликс ёрзает нетерпеливо, но его кусают за ухо и припечатывают к полу, не давая двигаться. — Перестань, солнце, умоляю, — тихо просит Чанбин, заставляя Феликса вспомнить, что Чанбин вообще-то без белья в довольно грубых джинсах, а Феликс так удачно трётся между его ног. Феликс теряется в руках Чанбина, прикрывает глаза, только слушая чужие голоса, но думая лишь о губах Чанбина, которые вновь прижимаются к его шее, о дыхании, которое согревает затылок, о своих желаниях, которые с каждой секундой становится всё труднее сдерживать. Джисону выпадает задание продемонстрировать свои стоны и справляется он с этим скорее комично и шумно, но явно делая это специально. Минхо злится почему-то, пихает Джисона пяткой, из-за чего тот разливает своё пиво, и Сынмину приходится отползти от них подальше, потому что заварушка перерастает в невнятную драку, на которую Хёнджин закатывает глаза и указывает только на то, что торшер стоит в опасной близости и в случае чего он, Хёнджин, не поленится этот торшер в задницы обоим пропихнуть. Сынмин выбирает правду и полминуты сидит со сложным лицом. Заглянувший за его плечо Уджин ситуации не улучшает, потому что краснеет, кашляет и садится на место, начиная о чём-то тихо возмущаться Хёнджину. — Раздевайся, Сынмин, — советует Хёнджин, послушав Уджина, но в ответ получает по истине дьявольскую улыбку от, казалось бы, очень милого парня. — А что такое, Джинни? — спрашивает Сынмин, пародируя обращение старших, хотя в этой компании в принципе о формальностях не вспоминают. — Не хочешь, чтобы кто-то знал, что, — Сынмин опускает взгляд на карточку, — «мой самый запоминающийся сексуальный опыт» — это тройничок с вами, придурки? — усмехается Сынмин, ткнув Уджина в бок. Чан начинает искренне возмущаться, даже от Чонина отползает для этого дела. В комнате становится чертовски шумно, и Феликс почти готов вмешаться в разговор, но тепло Чанбина исчезает на пару секунд, а потом его тянут за руку. — Пошли сейчас, — тихо предлагает Чанбин, на его губах лукавая улыбка с каплей смущения, и Феликс тает, сразу начиная активно кивать. Феликс быстро подбирает свою футболку, а Чанбин забирает из прихожей его толстовку. Они обуваются, хотя Феликс понятия не имеет, куда именно они сейчас пойдут, но Чанбин выглядит достаточно уверенным, так что Феликс просто расслабляется и мечтает о том, что через несколько минут сможет прижаться к Чанбину и целовать его так долго, как только захочется. — Подожди, так это тот самый дом? Я думал, просто похожий, — Феликс смеётся неловко, потому что они с Чанбином поднимаются на уже знакомую крышу. Ночь, правда, теперь значительно теплее, но это им даже на руку. Феликс не может сдержать довольной улыбки, когда видит застеленный диванчик и накрытый пуфик, на котором они целовались в прошлый раз. — Ага, пошли, — Чанбин кивает коротко и тащит Феликса к дивану. Вообще-то Феликс догадывается, чем должна закончиться эта ночь и зачем они ушли в уединённое место, но волнуется всё равно, даже спотыкается на пустом месте и падает в руки Чанбина, который со смехом утягивает его на диван, с которого скинул плёнку. Феликсу в руках Чанбина уютно, он жмурится довольно и ластится к тёплым ладоням, стараясь успокоить быстро бьющееся сердце. Выходит из рук вон плохо, потому что Чанбин его целует. У Чанбина нет пирсинга в языке, как у Чана, но Феликсу плевать вообще-то, потому что Чанбин всё равно горячий настолько, что Феликсу за реакции своего тела стыдно немного. Впрочем, плевать, у него гормоны, в конце концов. Феликс подставляет губы мягким поцелуям, встречает язык Чанбина своим, сплетая их, играясь и улыбаясь счастливо в губы Чанбина. Поцелуи ему нравятся, у них вкус сочжу и ещё какой-то острой пиццы, не особо романтично, но Феликс всё равно в космос отлетает, особенно когда Чанбин прихватывает его губу зубами, оттягивая и кусая. — Ты такой красивый, — шепчет Чанбин, в его голосе чистый восторг, когда он смотрит на разместившегося сверху на его коленях Феликса. Ночь случается тёплой, тихой и звёздной. У Феликса целая россыпь алмазов над головой, он в ней тонуть начинает, когда следует за взглядом Чанбина и падает в небо. Чанбин тёплым дыханием по шее мажет, едва ощутимо касается уха, но не мучает его, возвращается к шее, покрывая чувствительную кожу жадными поцелуями. Феликс в его волосы вцепляется, прижимает ближе к себе, но взгляд не опускает, не может просто, потому что красиво, потому что завораживает, потому что сердце, кажется, останавливается совершенно от восторга. Небо глубокое, как океан, бескрайнее, оно давит своей бесконечностью, но в душе Феликса такое невероятное ощущение свободы поселяется, что он не знает — смеяться или плакать ему от счастья. Странно, наверное. Может быть, Чанбин не поймёт, но Феликс влюбляется — в эту ночь, в звёзды, в лето и в Чанбина, может быть немного совсем, а может быть разрушительно сильно. — Красивый, — вторит Феликс, чувствуя руки под своей зачем-то надетой перед выходом из квартиры футболкой. Он отвлекается наконец, опускает взгляд и тянет прочь футболку Чанбина, потому что прикоснуться к нему хочет. Тут света недостаточно, чтобы рассмотреть татуировки Чанбина, но Феликсу хочется верить, что он успеет сделать это позже, что у него будет ещё один шанс. — Ты красивый. На губах Чанбина расцветает улыбка, он тянется за поцелуем, который моментально получает, и укладывает Феликса на спину, подминает его под себя, согревая своим теплом и не давая ночному ветру касаться кожи. Феликс улыбается в поцелуй, скользит ладонями по мускулистой спине, но отрывается внезапно, Чанбина от себя отталкивает и смотрит. — А тату мне набьёшь? — спрашивает Феликс, ладонь на щёку Чанбина укладывает и лихорадочно скользит взглядом по его коже, цепляя смутно различимые в темноте узоры. — Что-нибудь, что угодно… пожалуйста! — Набью, — обещает испугавшийся было Чанбин, наклоняется снова, касается губами груди Феликса, мажет языком по соску, заставляя вздрогнуть, а после ведёт пальцами по рёбрам. — Вместе подумаем, хорошо? И не сейчас. Феликс расслабляется, улыбается счастливо и кивает, вновь вплетая пальцы в волосы Чанбина, трогая осторожно штангу в его ухе и ёрзая нетерпеливо, потому что волнение и страх отпускают наконец, позволяя желанию затопить все остальные чувства. — Хочу тебя, — тихо признаётся Феликс. — Только один вопрос, — обещает Чанбин. — Ты не ответил про последний раз, потому что его не было? — спрашивает Чанбин, не даёт волнению и смущению даже сформироваться, топит их сладкими поцелуями и лёгким укусом в шею. — Ага. Это плохо? — Нет, если ты уверен, что хочешь сейчас. Феликс вновь кивает и на этот раз никто уже не останавливается. Чанбин давит на бёдра Феликса, устраивается между его ногами и покрывает его грудь быстрыми поцелуями, пальцами соски цепляет, заставляя дыхание сбиться окончательно. Феликс плавится, сгорает под руками Чанбина, цепляется за него, стараясь хоть как-то отвечать, хоть как-то поспевать за ним, хотя получается из рук вон плохо. Хотя, наверное, не страшно, потому что Чанбин смотрит чёрными голодными глазами, когда Феликс извивается под его ласками, и ни слова против не говорит. Дыхание срывается, становится тяжёлым, оседает на губах влагой, смешиваясь с прохладным ночным воздухом. Феликс старается не теряться в звёздном небе над своей головой, но Чанбин рядом с ним такой невероятный. В его тёмных глазах будто тоже звёзды зажигаются, тёмная чёлка красиво падает на лицо, а в ушах поблёскивает пирсинг, и Феликс просто не знает, как ему это ночь пережить и остаться в своём уме. Такая она на вкус — первая любовь? Феликс у Чанбина подобные глупости не спрашивает, только бёдра послушно поднимает, позволяя Чанбину стянуть с себя джинсы, а после и бельё. Вся одежда неразобранной кучей валится куда-то под ноги, Феликс о ней не волнуется совершенно, только Чанбина спешит раздеть, чтобы кожей к коже прижаться. — Красивый, чёрт, какой же ты красивый, — шепчет Чанбин, щекочет своим дыханием живот Феликса, оставляет на нём несколько засосов, заставляя Феликса срываться на короткие стоны и смех, потому что приятно, потому что щекотно, потому что они на крыше на каком-то старом диване, и Феликс собирается лишиться девственности с на самом деле почти незнакомым парнем, который тем не менее нравится ему до одури. — Вот так, ты только не бойся и не зажимайся, — просит Чанбин, раздвигая ноги Феликса. Тот морщится немного, потому что ступня касается холодного бетона, но быстро находит кучу одежды, на которую ставит ногу, вторую закидывая на спинку дивана. Смущением жжёт лицо и уши, Феликс головой старается не вертеть, чтобы не тревожить свежие проколы в ушах, хотя боль отвлекает немного от стыда. Чанбин роется в своих вещах, бросая на Феликса голодные взгляды, от которых все мышцы удовольствием крутит. Феликсу, оказывается, очень нравится быть желанным. Он на пробу руку к члену тянет, обхватывает себя ладонью и делает несколько торопливых движений, закусывая губу и издавая приглушённый стон. — Блять, прекрати, — ругается Чанбин, судя по звуку уронив что-то. Феликс не прекращает и получает за это по заслугам — его по бедру звонко бьют, за руку хватают, отрывая её от члена и в губы впиваются голодным, жадным поцелуем, от которого губы потом саднить начинает. — Я серьёзно, Ликс, иначе трахну тебя без резинок. Феликс улыбается самодовольно, но провокации прекращает, послушно дожидаясь, пока Чанбин найдёт то, что уронил. Ему волнительно немного, но возбуждение это перекрывает с головой, хотя Феликс всё равно вздрагивает, когда холодные скользкие пальцы проводят сначала по его члену, а после следуют вниз, прижимаясь к сжавшейся дырочке. — Расслабься, это не больно, — обещает Чанбин, давит слегка, и Феликс, зажмурившись и сглотнув, расслабляется, впуская в себя один палец. Не больно на самом деле, но странно немного, приятное тянущее ощущение только усиливает возбуждение, и Феликсу в принципе на всё плевать, потому что это с ним Чанбин делает, потому что Чанбин продолжает шептать какие-то глупости о том, какой Феликс красивый, какие прикольные у него веснушки и сколько всего он бы хотел сделать с ним и его телом. Феликс плавится от удовольствия, пропускает момент, когда Чанбин добавляет второй палец, даже третий пропускает, только стонет уже несдержанно и скребёт ногтями по обивке дивана, чувствуя, как собственный член пачкает смазкой живот. — Пожалуйста, давай уже, — выдыхает Феликс, смотрит на Чанбина с надеждой и тянет его к себе, чтобы поцеловать. Ладони легко скользят по татуированной коже, Феликсу даже узоры неинтересны становятся, потому что почти больно от желания, потому что Чанбин такой нежный и медлительный, что от нежности сердце ёкает. Чанбин не ждёт больше, только возится недолго, раскатывая презерватив по члену, а после держит Феликса за бедро, направляя себя рукой. Феликс дышать забывает, прогибается до боли в пояснице и принимает в себя Чанбина, сосредотачиваясь на этих ощущениях, на том, как член Чанбина растягивает его, скользит внутри, заполняет, давит так приятно, заставляя кусать губы и теряться в удовольствии уже сейчас. Дрожью по всему телу, горячим дыханием, срывающимся с губ, волной удовольствия, нарастающего и заполняющего всё тело — Чанбин подчиняет себе без слов, вдавливает в диван и заставляет Феликса тонуть в нём, в его глазах, в его поцелуях. Феликс удовольствием захлёбывается, боли не чувствует вообще, только наслаждение, нарастающее с каждым нетерпеливым движением бёдер Чанбина. Не стесняется уже ни черта, даже когда слышит звуки абсолютно бесстыдные, влажные, хлюпающие, ещё и шлепки кожи о кожу, которые с ума сводят, заставляют пальцы на ногах поджиматься. Феликс только плотнее на члене Чанбина сжимается, запрокидывает голову и стонет, стонет в голос, стонет имя Чанбина и стонет бесстыдные просьбы. Плевать вообще, даже если весь Пусан услышит. Феликсу хорошо до звёзд перед глазами, он падает, тонет, умирает и восстаёт из пепла, только чтобы вкус Чанбиновых губ ощущать снова и снова, чтобы прижимать к себе сильное горячее тело, чтобы принимать в себя твёрдый член и плавиться под собственническими поцелуями, подставляя шею для новых меток и укусов. Пальцы соскальзывают с чужих плечей, скребут по обивке дивана, не давая ухватиться за что-то, удержаться на месте. Феликсу в принципе даже этого достаточно, просто опору найти хочется, чтобы на движения Чанбина подмахивать, насаживаться глубже на его член. Движения резкие, Чанбин не жалеет Феликса совсем, вбивается в его тело, вжимается плотнее, прикасается и целует жадно, будто боится, что больше его к Феликсу никогда не подпустят, больше ни единого шанса не дадут. Феликса до сорванного голоса заласкать хочется, чтобы себя потерял, чтобы ходить потом спокойно не мог, чтобы навсегда запомнил и отпечатал в голове, чтобы умолял сейчас и обо всём бы на свете забыл. В какой-то момент Феликс даже мечтать начинает, чтобы это закончилось, потому что невозможно так — больно почти метаться в горячке, умолять Чанбина, срывая голос. Губы пересыхают, трескаются, горло саднит от стонов, кожа горит от поцелуев, и Феликс сгорает, бьётся под Чанбином, мечтая кончить, но никак не может поймать это ощущение за хвост, упасть в оргазм, потому что Чанбин не даёт к члену прикасаться, разрушает его. Чанбин трахает его долго и со вкусом. Феликс отключается почти, мечтает об этом точно и себя в наслаждении теряет, ни о каком сознании уже не вспоминая, даже своё имя не осознавая. Тяжесть Чанбина ещё спасает немного, дышать мешает, да, но оказывается слишком резкой, как и давление пальцев на шею, так что Феликс в себя приходит, видит красивое лицо Чанбина так близко и в губы его поцелуем впивается, чувствуя наконец, как резкой вспышкой удовольствия пронзает всё тело. Феликс кончает долго и громко, пачкает их животы, сжимаясь на члене Чанбина, и стонет протяжно, когда Чанбин вбивается в него, последние капли выжимает и сам падает вслед за Феликсом, выплёскивается в презерватив, сжимая зубы на плече Феликса. — Пиздец, — резюмирует Феликс, когда Чанбин возится с презервативом и валится рядом, сгребая его в объятья. Чанбин на это только глухо смеётся в его шею и дарит ещё один, уже куда более нежный поцелуй. — Не доволен? — усмехается Чанбин, прижимая к себе окончательно разомлевшего Феликса. — Буду, обязательно буду, когда татуху мне набьёшь, — обещает Феликс, шкодливо улыбаясь. — Вот заладил же! — Чанбин смеётся в ответ, подминает Феликса под себя и тянет зубами за ухо, заставляя завизжать. — Я ведь пообещал тебе уже, а, язва ты малолетняя, — шепчет Чанбин, заглушая боль и проводя языком по хрящу, чтобы услышать от Феликса очередной измученный стон. Феликса отпускать никуда не хочется, но он, к счастью, и не торопится, греется в руках Чанбина и смотрит на него, запоминает улыбку на губах и расслабленно прикрытые глаза. Чанбин думает, что лето распускается в душе как-то слишком поздно, уже август на носу вообще-то, но жаловаться не собирается, потому что такое лето, как Феликс, ждать можно куда дольше, ведь и согревать оно будет вовсе не три месяца.