Никто никогда в своей жизни не задумывается о том, что будет жить с тем, кого считал врагом. Никому не интересно планировать столь мрачное будущее, в большинстве своём люди имеют очень приятные фантазии на этот счёт. Всем хочется, чтобы их дом был их крепостью, которая наоборот станет защищать их от этого противного дождливого и злого внешнего мира. Однако, Альфред Уокер пошёл своим путём, позволив зверю Кельвину остаться.
Кельвин оказался на удивление ненапряжным сожителем. Он не разводил беспорядок, хранил свои немногочисленные вещи в строго отведённых местах, практически весь день не появлялся дома, обедал в забегаловках, что отбрасывало необходимость кормить его. Единственное, что неприятного после него оставалось — сигаретный дым и лёгкое чувство меланхолии. Альфреда поражало, как человек, вдруг потерявший всё, так старательно всё восстанавливает. Как он живёт и старается не выдавать то, что ему, может быть на самом деле больно? Что ты такое, Кельвин? Неужели ты не человек?
Потихоньку мистер Петерсон привыкал к дому Уокера. Его не смущала больше дурацкая мебель, не напрягали унылые оттенки. Да и сам Уокер больше не вызывал такой ненависти. Говоря откровенно, сейчас ему было просто не до этого. Он страшно устал. Вечная ненависть отнимает слишком много сил.
По вечерам они иногда мило болтали ни о чём. Говорили про погоду, о том, как прошёл их рабочий день. Словно семейная пара, которая уже тысячу лет вместе и давно потеряли друг к другу интерес, но возможно по привычке всё ещё держатся друг друга. Примерно такое ощущение было у Кельвина.
В тот вечер Альфред терпеливо варил кофе. Кельвин пришёл домой каким-то разбитым. Возможно, его запас сил был исчерпан. Он зашёл на кухню, там приятно пахло. Выудив из кармана пачку сигарет, мистер Петерсон собирался закурить, но посмотрев на пачку, он отложил её в сторону. Уокер напряжённо оценивал взглядом его состояние. Сильная обычно аура Кельвина вдруг исчезла. Он был словно призрак. Перестал ощущаться совсем.
— Ты как, чудовище? — голос англичанина был взволнован. Хотя он и звал Кельвина чудовищем, со временем это слово приобрело более ласковый оттенок.
— Я завидую тебе, Альфред, — после короткой паузы, хрипло изрёк Кельвин. — Я завидую тому, как ты можешь запереться у себя в комнате и поныть пару часиков, если ты устал. Я завидую тому, что ты можешь позволить себе быть слабым и не чувствовать вины за это. Я завидую тому, какой ты придурок и тому, какую позицию ты пожизненно выбрал.
Альфред сглотнул и подошёл поближе, неуверенно положив руку на его плечо.
— Тебя никто не заставляет быть всё время сильным, Кельвин. Это всё в твоей голове. Тебе нужен отдых. Нельзя работать без выходных, ты выдохся. Послушай… Уволься хотя бы с одной подработки. Прошу, ты сляжешь, если будешь продолжать в том же духе.
Кельвин не пошевелился и не ответил. Он думал. Сейчас голос Альфреда показался ему очень заботливым и ласковым, таким, каким не был никогда раньше. Мальчишка волнуется за него, какое кино…
— Я был бы рад, но мне нужны…
— У тебя много времени, Кельвин, — не дал ему договорить Альфред. — Мало ли, когда ты вернёшься в Америку. Тебе не нужно так впахивать. Денег у нас с тобой на жизнь пока хватает. Не заставляй меня держать тебя дома в плену. Я совсем не хочу носить тебе фрукты в больницу.
Американец усмехнулся. Внутренне он уже с ним согласился. Альфред немного изменился с их первой встречи. Он говорил, если ему что-то не нравилось. Он мог оценивать ситуацию хотя бы немного. И этот небольшой прогресс Кельвину почему-то так нравился. Отчасти он самонадеянно считал это своей заслугой. Но конечно же он знал, что Альфред подрос сам.
— Да, я тоже не хочу, чтобы ты носил мне фрукты в больницу. Ты будешь носить мне свои мерзкие кислые яблоки, которые невозможно есть, — Кельвин язвительно ухмыльнулся.
— Вредина! — Альфред не сдержал смеха, а затем подошёл ещё поближе и обнял Кельвина за плечи, прижав его голову к своему животу. — Не изводи себя. Ты ещё нужен мне.
— Ладно, в чём-то ты прав.
На некоторое время снова повисло молчание. Оно перебивалось только тиканьем назойливых настенных часов. Больше не хотелось разговаривать, а эти затянутые объятия успокаивали обоих. Они не могли поверить, что так яростно воевали. Причём… Воевали за что? Это была война ради войны? Они сами уже вряд ли могли ответить на этот вопрос.
Впрочем, даже назойливые настенные часы, так грубо перебивающую тишину, не нагнетали обстановку. Время будто оставило их в покое и когда Кельвин смог наконец-то выдохнул, реальность перестала нестись как бешеная. Хотелось сидеть так подольше. Альфред стал немного гладить своё чудовище, взъерошивая его волосы.
Уокер ещё немного помолчал, затем ему пришлось отойти, чтобы снять кофе с плиты.
— Вот увидишь, всё у тебя ещё наладится Кельвин, — произнёс Альфред и обернулся, наблюдая его лицо. — Знаешь, иногда люди просто ждут таких слов. Иногда всем нам нужно, чтобы кто-нибудь сказал, что всё будет хорошо, и это нормально. Этих слов я ждал от тебя очень долго. Ты сказал, что завидуешь мне. Боюсь представить, что сейчас творится у тебя на душе, — он опустил взгляд и продолжил разливать кофе по чашкам.
«Наверное, я в конец сошёл с ума. Но почему-то от этих слов мне будто даже немного щекотно. Всё будет хорошо, говоришь?» — Кельвин улыбнулся, возможно более искренно, чем когда-либо, и тоже отвернулся.
Альфреду видеть его таким безжизненным было жутко и непривычно. В душе он был даже согласен на новую войну, лишь бы Кельвин ожил. Но озвучить эту мысль он не решался.
— Кельвин, а помнишь, ты сказал, что заставишь меня полюбить тебя? Зачем? Тебе просто это в голову пришло? Ты же когда-то давно говорил, что уверен в свое…
— Так, — громко прервал его Кельвин. — Ты чего это вдруг? Давай не будем об этом!
— Нет, ну пожалуйста, Кельвин, я просто хочу понять. И не ври мне, помни, ты обещал.
— Да не знаю я! Просто сказал и всё, — раздражённо буркнул американец, и подпер голову рукой.
Альфред прищурился, пытаясь понять, ложь это или правда. Но потом пришлось убрать подозрительную гримасу, так что он поставил перед ним кофе и покинул кухню. Он давно собирался лечь спать. Что-то ему всё равно не давало покоя. И он волновался, ему не хотелось ничего чувствовать к Кельвину такого. Они ведь решили исполнить контракт и распрощаться. Им не нужна эта любовь… Ох, какое же громкое слово, для такого-то бардака, просто неимоверно громкое неправильное слово. О какой любви может идти речь, когда с самого начала они пожирали друг друга? Не давали друг другу спокойно жить? С самой первой их встречи они оба были обречены, нет, даже раньше, всё было кончено ещё когда Альфред заключил контракт, а Кельвин согласился его исполнять. Эту «любовь», если это отродье так у кого-нибудь повернётся язык назвать, не стоит защищать и беречь. Поскольку она мёртворождённая.
Они уже и сами не знали, что каждый из них чувствовал по отношению друг к другу. Кем они были друг для друга? Сейчас, расходясь спать, оба они прокручивали у себя в голове события последних минувших дней, недель. Ниточки паутины Кельвина, которые он плёл из лжи. Упивающийся своей глупостью, болью и одиночеством Альфред, не способный даже немного отстаивать своё счастье. Какие глупцы… Сколько напрасных страданий они причинили друг другу. И сейчас оба они невольно думали об этом.
Вместо усилий над собой, вместо стремления к близости они оба выбрали страдания. Может, они оба мазохисты? Может, они просто хотели страдать?
В любом случае, они не смогли прийти к ответам. Оставалось только спать.
Проблема и Чудовище.
***
Человек-то мал, а дом его — мир.
©Варрон Марк Теренций
Альфред будил Кельвина перед работой в тот день, когда погода наконец-то решила оставить в покое несчастное бестолковое человечество. Повременить с его уничтожением было мудрым решением, поскольку у двух мужчин, которые были вынуждены проживать в одном доме в связи со сложившейся ситуацией, только-только начали появляться мозги. В то же утро Кельвин позвонил прямо за завтраком одному из начальников и сообщил, что больше не может там работать.
Без третьей подработки день вдруг показался пустым и впервые за долгое время Кельвин смог выспаться. За третьей в бездну последовала и вторая подработка. Альфред почему-то чувствовал облегчение и радость за своё чудовище. Кельвин стал выглядеть куда живее, был немного активнее и у него появилось много свободного времени. И, удивительно, они нашли довольно неплохим вариантом проводить его вместе.
Прошло не так уж много времени и после этого Кельвин уже говорил «дом» по отношению к квартире Альфреда. Он сам не замечал такую мелочь. Просто был не способен придать значение такому пустяку, как словечко, что случайно проронил, говоря о месте, где жил последнее время. Квартира, кстати, окончательно перестала его раздражать.
С каждым днём Альфред и Кельвин относились друг к другу всё более терпеливо. Они привыкали друг к другу, стали многое друг другу прощать. Темы для разговоров становились всё менее нейтральными, потихоньку приобретая личный характер. Будто они стали больше доверять друг другу. Обоих это немного смущало, для каждого из них открываться вот так, осознанно, было чем-то новым.
Однажды Кельвин зашёл в дом Альфреда и… Ощутил странное тепло. Оно было совсем инородным, не таким, как все другие привычные чувства. Это было похоже на чувство безопасности. И странно, что возможно это слово вызывает ассоциации с жертвой, кажется, что убежище, крепость, нужно только слабым. Но иногда они очень нужны Мистерам Петерсонам. И Кельвин усмехнулся этой мысли, стоя, как дурак, посреди входного коридора. Его шарф висел у него через плечо. Весна пришла в Кингстон-апон-Халл. Самая настоящая весна, с её иллюзорным переменчивым теплом, с её бесконечными лужами и ветром.
Люди таяли тоже. Это было заметно, это было в воздухе.
***
Кельвин играл в карты с Альфредом, часто выигрывая и откровенно злорадствовал. Но это было так смешно и весело, словно они дети, Альфред даже отвечал ему разными пафосными фразочками, которые вычитал из книг. Ему не хотелось отыграться. Ему просто хотелось продолжения вечера. Ему хотелось подольше смеяться вместе, дразниться, как дети. Им это было необходимо. И они так наслаждались этим, что совсем потеряли чувство времени.
— Стой! Это нечестно! — Альфред смеялся от души. — Я видел, ты достал эту карту из рукава только что! Это неправильно, ты должен хотя бы скрывать, что ты жульничаешь!
— А вот и нет, я пообещал не врать тебе! — со смехом в ответ сказал Кельвин, и только потом вдруг заметил время. Они переглянулись и продолжили играть. Это было куда интереснее, чем спать перед работой. Любой, кто зашёл бы в эту комнату, застал бы их за весьма незрелым и излишне потешным поведением.
— Нет, стой, стой, Кельвин! Нет! Боже, прекрати, ты не можешь пытаться показывать фокусы прямо во время игры!
— Почему это не могу, ещё как могу!
— Но у тебя всё равно неправильно получается, смотри, как нужно! — после чего англичанин заставил карту исчезнуть. После этого посыпался настоящий шквал шпионских шуточек.
Крепость теперь была не только в доме Альфреда. Она была в каждом из них. Несмотря на то, что они творили раньше, сейчас жизнь заставила их научиться быть убежищем друг для друга. Они больше не думали друг о друге как о тюрьме или якоре. Сейчас их даже можно было бы назвать друзьями. Хотя… Возможно, у них возникало желание целовать друг друга чаще, чем положено друзьям.
Дьявол наблюдал, улыбаясь. Он не мог поверить, что скоро отвяжется от этих двух баранов, которые уже успели надоесть ему со своими глупостями.
