«Наверное, их Егор вчера забыл. Аня, вроде бы, такие не курит.»
Солнце давно изменило градиент своего света на небе из оранжево-красного на чистый голубо-белый и теперь, небольшими перистыми облаками покрывало периметр над головой. Настежь открыв окно на балконе, я поставила локти на его раму и посмотрела вниз: Москва уже давно не спит. — Люди, — вздыхаю, смотря на то, как несколько человек торопливо шли на разных скоростях, но, в одном направлении, — куда же вы так спешите-то? В спешке совершенно ничего и не успеете, — качаю головой, чуть ёжась от прохладного ветра.«Скоро совсем похолодает, — замечаю медленное изменение погоды, — наверное, к моему дню рождению всё заметёт снегом.»
Подкурив и затянувшись, я делаю пару глотков своего крепкого кофе. По нёбу сразу растекается лёгкая вязкость, чуть обжигая меня кипятком. Немного ещё постояв, я вернулась на кухню и начала готовить завтрак. Так как Нина сегодня была у меня, я решила подать на стол её любимое творожное блюдо. Вставив в уши наушники, я, мысленно подпевая в такт любимым произведениям, достала нужные продукты из холодильника и принялась замешивать тесто для будущих сырников. Пока готовила, не заметила того, как на кухню зашла племянница. Она, подойдя ко мне со спины, резко дотронулась до моих рёбер, заставив по-настоящему испугаться. — Заяц, ты что, решила меня до инфаркта довести? — смеюсь, оборачиваясь. Нина в ответ тоже смеётся и отвечает коротко и с улыбкой: — Да. — Ах ты какая, — треплю её за растрепанные после сна волосы, — а я тут сырники тебе готовлю. Давай, иди чисть зубки, умывайся и приходи, хорошо? Девочка кивнула и, отлучившись, вернулась через пару минут. Позавтракав, она пошла в мою комнату, смотреть какие-то мультфильмы и, если верить её словам, рисовать. Нина ушла, а я не знала, чем себя занять. Дела по работе, которые я всегда делаю дома, я сделала ещё пару дней назад, уборку тоже была закончена совсем недавно и в холодильнике был приготовлен обед и ужин на весь этот день. Оставалось только взять какую-нибудь книгу и удобно устроиться на балконе, но это тоже было немного проблематично. Всё книги, которые были у меня в квартире, находились в той комнате, где спала рыжая. А будить её и, вообще, заходить к ней, когда та спала, не хотелось. В конечном итоге, мне пришлось скачивать приложение на мобильник и производить месячный платёж за его пользование. Перед тем, как уйти на балкон, я приняла душ и сменила одежду с халата на джинсы и толстовку. Выбранная книга и плед на плечах навевал на меня сон. Зевнув, наверное, в сотый раз, я чуть прикрыла глаза. — Доб’ое ут’о, — тут слышу за спиной, — спишь? Тут же повернувшись, вижу рыжую, что сонно потирала глаза и потягивалась, находясь лишь в одной длинной футболке. Мне пришлось отвести взгляд. — Привет, нет. Выспалась? — спрашиваю в ответ. — Да. Давно так крепко не спала. У тебя как-то спокойно и хорошо спится. Я даже дома так не могу выспаться, как у тебя сегодня выспалась. Я киваю и возвращаю на неё глаза. — Переезжай, — неожиданно предлагаю.«Неожиданно для неё и неожиданно, даже, для себя.»
Взгляд у Ани становится серьёзным. Если до этого она полностью была расслабленной, то сейчас, после моего предложения, замерла, и, будто, вся разом подобралась. Она смотрит на меня, видимо, пытаясь понять, шучу я или нет и, явно не зная, что мне ответить.«Да, я бы тоже не знала.» — мысленно соглашаюсь.
— Зачем? Я удивляюсь.«Да, я ожидала разной реакции. Смеха, злости, раздражения. Но явно не этого вопроса.»
— Я не заставляю, — моё плечо само собой дёргается. — И всё же? Зачем?«К чему этот вопрос вообще? Зачем… Думаешь, я знаю ответ?»
— Я хочу. Аня чуть улыбается, смотря на меня сверху вниз. — Хочешь? Так просто? Ну, окей, тогда я подумаю. И склоняет голову набок. — Завтракать будешь? — спрашиваю, после нескольких минут молчания. — Пока что нет. Девушка подходит к распахнутому окну и, прямо как я недавно, облокачивается на его раму, смотря вниз. — Я сырники приготовила. — Чуть попозже, ладно? — Ладно. Может, кофе? — А у тебя это, ну, горячий шоколад есть?Ты сама как горячий шоколад» — <i>мажу взглядом от её голых щиколоток, до линии края чёрной футболки на бёдрах.</i>
— Есть. Тебе принести сюда или на кухне попьёшь? — Лучше внут’ь пойдём. Тут холодно, — ёжится. — Да, есть такое. — Ты знаешь, Ксюш, ст’анная, — смотрит на небо, будто что-то пытаясь в нём найти, — тебе холодно, но ты вместо того, чтобы зак’ыть окно, ук’ываешься пледом. — И что? Мне просто так уютнее. Не люблю, когда вокруг меня тепло, но, нет свежего воздуха. Я лучше в прохладе посижу, чем буду задыхаться. — В этом ты вся, — поворачивается ко мне лицом, — ты всё усложняешь. Усложняешь, ну, и подчиняешь своим правилам, что ли. Ты не любишь, когда всё п’росто и понятно. Ты любишь загадки и недосказанности всякие.«Это психоанализ? Когда мы успели с тобой поменяться местами? — вспоминаю тот день, когда пришла к ней домой и сказала ей, что у неё депрессия.
— Я об этом не задумывалась, если честно, — интонация получается сухой и равнодушной. Аня выдохнув, быстро обводит глазами периметр балкона, видимо, ища ими сигареты. — Даже сейчас, когда я п’ямо спросила зачем мне к тебе пе’еезжать, ты сказала, что ты этого хочешь. Ты не сп’ашивала, чего хочу я. — К чему ты ведёшь? — чувствую то, как внутри меня зарождается раздражение, — я просто предложила тебе, Ань. А соглашаться или нет, лишь твоё дело. Проблемы я в этом не вижу. — Я это к тому, что это, так-то, не п’осто пе’еезд и просто какая-то смена локации. Это се’ьёзный шаг, — смотрит на меня, словно я не разумный школьник, — это жить вдвоём двадцать четы’е часа в сутки, это общий быт и это отк’ытость друг пе’ед д’угом во всём. — И что, ты разве не готова к этому? Разве ты уже не взрослая девочка? — Я? Я не готова, — твёрдо кивает, — и ты не готова. Ты меня совсем не знаешь же. Да и я тебя тоже, если честной быть.«Ох милая, тебя-то я, как раз-таки, знаю очень хорошо.»
— Если бы я не была готова, то я бы тебе не предлагала у себя жить, Ань. Вообще, я не понимаю, к чему весь этот разговор. Настроение и так паршивое, а ты ещё тему такую подняла, пиздец, — мне становится неуютно смотреть на неё снизу и я встаю с кресла, сбрасывая с себя плед, — если ты не хочешь переезжать, то так и скажи. Не нужно доводить до того, чтобы я сама вернула назад своё же предложение. Взяв с кресла пачку сигарет, которая всё это время там лежала, и зажигалку со столика, я подкуриваю сразу две и протягивая рыжей одну из них. — Вот, — Аня усмехается, — ты не сп’ашивала, хочу ли я ку’ить. Ты п’осто дала мне готовое.«Да что ты за бред несёшь?» — невыносимо хочется спросить её.
— Что? — смотрю на неё и пытаюсь не повысить громкость своего голоса, — ты смеёшься сейчас? Ты же хотела курить. Я видела, как ты на зажигалку смотрела. — Да, я хотела… — И тогда что тебе не нравится? — перебиваю. Она снова усмехается. И это меня, блять, бесит. — То, что ты не даёшь мне сказать о своих пот’ебностям и не даёшь мне сделать мне свой выбо'. У тебя нет запятых, у тебя одни точки, кото’ыми ты всё об’убаешь. И тебя также нет воп’осов. Ты хочешь, чтобы всё было только по твоему и никак иначе. И ты даже не задумываешься, когда так делаешь. Это очень сложно. С тобой, в смысле, очень сложно. — Да с чего ты это решила вообще? Не решаю я за других. Я взмахиваю рукой и пепел летит мелкой пылью на мою толстовку. Стряхнув его с чёрной ткани, вспоминаю про то, что так и не притронулась губами к сигарете. — Я это вижу, — следит за тем, как я делаю тягу одну за другой, — с одной сто’оны, ты ведёшь себя ясно и п’ямо: ты гово’ишь, чего ты хочешь и 'ешаешь за других. А с д’угой сто’оны, ты уклончива и очень вет’енна, — и видя то, что я снова хочу перебить, выставляет передо мной ладонь, — погоди, сейчас всё объясню. Помнишь, когда ты меня в больницу отвезла?«Почему она тоже вспомнила этот день?..»
— Конечно, помню. — Ты отвезла меня и удерживала там силой. И когда я попыталась бежать, ты чуть не избила меня. В всё потому, что ты хотела, чтобы я завязала с на’котиками. — Я бы ни за что ни избила тебя, — всё-таки повышаю голос, — я просто хотела, чтобы ты освободилась от зависимости. — Вот именно, ты хотела. Ты даже не сп’ашивала у меня, хочу ли я б’осить это дело. Хотя, когда ты ко мне в клинику потом п’ишла, я тебе сказала о том, что не соби’аюсь б’осать. И до этого я тебе об этом гово’ила. — Ага, — теперь уже усмехаюсь я, — а потом у тебя была передозировка. Ты так себе пример выбрала, Ань. Если учесть, что сейчас ты, всё-таки, завязала. — Нет, п’име', как 'аз-таки, подходящий. Вспомни, как ты потом бегала и искала меня, когда меня Его' на машине заб’ал. Ты не понимала, что я не хочу тебя видеть и то, что мне была не нужна твоя помощь. Хотя, я ясно дала тебе об этом понять. — Ты жалеешь о том, что я всё-таки тебя нашла и о том, что сейчас ты стоишь тут со мной? — Не пе’еиначивай, — морщится, — я о том, что ты всегда делаешь так, как хочешь этого сама. И п’и этом, когда что-то намечается се’ьёзное, ты в’убаешь заднюю. Нап’име', я не хотела с тобой общаться, но мне п’ишлось общаться с тобой и, не смот’я на общение, не понимать, кто я для тебя: знакомая, под’уга или кто-то ближе. Или, вот тебе д’угой п’име', — затягивается никотином, беря короткую паузу, — я не хотела ехать с тобой за го’од, но мне п’ишлось поехать. И когда между нами всё стало более-менее понятно, ну, когда мы п’изнали свою симпатию, ты п’опала и никак не давала знать о себе. Хотя я тебе звонила, к слову, — пожимает плечом, — и так, Милас, каждый 'аз. Ты не знаешь, что делать, когда что-то получаешь. Но, когда ты чего-то хочешь, ты этого добиваешься, ни смот’я ни на что. Ты по головам готова идти, но, чтобы только исполнить желаемое. — Разве это плохо? — единственное, что могу спросить.«И примеры так себе, и анализ.»
— Да. Когда это касается того, кого любишь, то да, это плохо. — Я просто привыкла так делать, Ань. Это стиль моей жизни и это одно из моих главных правил. Ты должна понять это. При любом раскладе, я одна в своей стае. Одна в той жизни которую построила своими руками и своими же решениями. Только я должна быть быть главным человеком в своей жизни. Рыжая чуть опускает и выгинает светлые брови над переносицей и несколько раз кивает, смотря мне в глаза.«Что это за взгляд? Жалость? О, не-е-ет, только не она.»
Я ожидала услышать многое, но только не следующее: — Ну, типа, я понимаю, ты одиночка, там, такое у тебя всё, — дёргает в коротком жесте пальцами, в которых была зажата сигарета, — но ты не одиночка. Ты просто одинока, Ксюх. И мне хочется эти самые пальцы сломать, чтобы она больше не спела мне подобное говорить.«Ты не одиночка. Ты просто одинока. — повторяются эхом в голове её слова, — Одинока. Одинока.
— Это не так, — пытаюсь опровергнуть её предположение, но толком, почему-то, ничего не могу сказать. — Нет, это именно так. Ты одинока. Ты не подпускаешь никого к себе. А кого подпускаешь, то лишь из-за того, что п’авила твоей игры это диктуют тебе. Нап’имер, как с той девушкой. Сколько вы там вместе были? Год, два? Да без 'азницы, в принципе, главное то, что не ко’откий с’ок ваше общение длилось. И в конечном итоге, ты её б’осила. Я п’осто, блять, уве’ена, в том, что ты испугалась того, что она слишком хо’ошо стала тебя знать и понимать. Ты не любишь, когда ты для человека становишься отк’ытой книгой. Ты не любишь, когда тебя легко читают. Тебе с’азу становится скучно. И ст’ашно тоже становится так-то. Ты просто не умеешь дове’ять до конца. Тебе всегда кажется, что тебя обманут и предадут. Но, Ксюш, не все хотят сделать тебе больно.«А в какой-то степени она права. Да, Милас?» — спрашивает меня мой внутренний голос.
— Нет, — отвечаю и ему, и ей, — всё не так. Но рыжую уже было не переубедить и не остановить. Она решила высказать мне всё, о чём думает на счёт меня. — П’екрати вести эту иг’у. Люди не иг’ушки для тебя. Не солдатики, кото’ыми ты можешь помыкать так, как тебе угодно. Пе’естань быть такой сложной, замо’оченной. Если бы ты стала чутка п’още, к тебе бы потянулся весь мир, я тебе отвечаю. — Ань, ты ошибаешься. У меня есть близкие люди рядом. — Кто? Твоя семья? Ми' не заканчивается на семье. Я гово’ю о знакомых, д’узьях. Да, к тебе тянутся люди. На пе’вый взгляд, — она делает на этой фразе акцент, — в потом всё, — качает головой. — Что всё? — Потом им надоедают твои п’авила и они устают 'азгадывать загадки в виде твоих уходов от них и последующих неожиданных возв’ащений. Знаешь, как бы люди не любили 'азгадывать к’оссворды, они 'ано или поздно их оставляют в покое. Если сидеть над ними постоянно, то от них начинает по п’осту болеть голова. Я снова не знаю, что говорить.«Что мне говорить? И нужно ли на это отвечать? Это провокация или реальная обида на меня?»
— И как долго в тебе копились эти слова? — Достаточно долго, чтобы сейчас их тебе высказать, — говорит, беря с подоконника пачку сигарет. Я не знаю, что сказать ей. Она права и она прекрасно это понимает. Но как я могу признать это? Как вообще можно признать то, что я живу, если посмотреть в масштабе, лишь для себя? Кто признается в том, что он эгоист?«Может, с этого и стоит начать?» — снова внутреннее я, — с признания самой себе?»
— Мне неприятно было всё это слышать, но ты единственная кто мне об этом смог сказать. — Се’ьёзно? И таким удивлённый тоном.«Боже, неужели ты действительно думаешь, что я настолько моральный урод, что мне об этом говорит каждый встречный?!»
— Мне говорила о том, что я эгоист моя бывшая девушка, — отвечаю, игнорируя её усмешку, — но она об этом сказала, а вернее, выкрикнула, без каких-либо аргументов и фактов. Ты же, полностью аргументировала свои высказывания и подкрепиоа примерами из моего поведения по отношению ко мне. К Яне, кстати, я относилась бережно и вовсе не вписывая её в свои, как ты выразилась, игры. Аня не сразу отвечает мне, решив уделить всё своё внимание никотину и виду с балкона. — Тогда почему мной ты иг’аешься? — наконец интересуется.«Почему ты думаешь, что я играюсь тобой? Почему я вообще должна с тобой играть?»
— Я не играюсь. Я просто боюсь, что тебе будет больно, — признаюсь. — Больно после того, как ты 'ешишь уйти? Когда уйдёшь, так же, как от той девушки, которую б’осила? — Ты про бывшую? На мой вопрос она смеётся. — Чё, и бывшую ты тоже б’осила? Как и ту, вче’вшнюю? — её тон отдаёт обидой. Обидой, как мне показалось, за всех моих бывших.«Блять.»
— Да. Её я тоже бросила. Точнее, мы расстались больше по моей инициативе, чем по её. — Из-за чего конк’етно? — тушит на этих словах бычок в стеклянной пепельнице и полностью поворачивается ко мне, облокотившись спиной о подоконник. Она смотрит на меня выжидающе. Ждёт, пока я скажу причину окончания своих прошлых отношений. Она ждёт ответа, но, кажется, уже его зная. — Я изменяла. С той, которую бросила вчера. На протяжении полугода. И после моего признания мне стало стыдно. Но Аня не смеялась больше. Не смеялась, не усмехалась, не смотрела с иронией или чем-нибудь похожим. Она смотрела устало. — Тепе’ь ты понимаешь, почему я не хочу к тебе переезжать и почему не хочу с тобой сближаться? Меня начинает трясти. Руки и пальцы заходят в собственном странном танце, по своему желанию дотрагиваясь до моей шеи, лица, предплечий и, естественно, толком не расчёсанных после сна, волос. Я всегда, когда, хоть даже немного, но нервничаю, начинаю теребить собственные волосы, чуть ли не выдерая их вместе с луковицами. И я, всегда, когда отказывалась в стрессовой ситуации, не знаю, куда себя девать. И сейчас, после всего услышанного, вопрос рыжей и её, резко ставшее отстранённым, поведение влияло на меня не лучшим образом.«Удар под дых. Всё её слова — это удар под дых. Удар правдой по больному.»
— Понимаю, — кое-как, наконец, выдавливаю из себя. — Это хо’ошо, — уже не так громко говорит, — ты не’вничаешь? Мне что, удалось тебя задеть? Снова это удивление. Пытаюсь скрыть свои нервы смешком. — А кого они не заденут? — Так ты же камень, Ксюш. Тебя же не задеть. — Я крепкая, — киваю, поднимая на неё глаза, — но я человек. И мне… мне сложно признавать тот факт, что я именно такая, какой ты меня видишь, — и видя то, что Аня хочет вставить слово, я дотрагиваюсь до её запястья, — подожди. Дай мне сказать, ладно? На моё удивление, она не одёргивает от меня свою руку. — Да, хо’ошо, я тебя слушаю. — Я правда такая, какой ты меня назвала. Я такая, потому, что я не умею по-другому. Вернее, я умею заботиться о людях, слышать их, понимать. Но, мне сложно с кем-то поддерживать подобный длительный контакт. Ты верно сказала, что я ветренная. Верно, потому, что да, я такая. Я сегодня одна, а завтра другая. Я любила одну, изменяла с другой и, в конечном итоге уйдя от первой, нашла себе третью, — Аня снова хочет мне что-то сказать, но я ей этого не даю, — ту, которая заставила меня посмотреть на жизнь по-другому. Из-за тебя я стала более мягкой, более чувствительный. Я перестала себя вообще контролировать. Я могу резко вспылить, прослезиться или впасть в апатию. Я стала чувствовать мир вокруг себя в более чётких и ярких тонах, — решаю признаться сразу во всём, — а для меня это… для меня это уязвимость, понимаешь? Потому что я отвыкла чувствовать что-то в полной мере. А от тебя у меня внутри коротит что-то и жжёт. Я на тебя смотрю не так, как на всех, не так, как на других девушек. Ты отличаешься от них, но, в то же время, такая же. Такая же только внешне, не подумай ничего такого. Но, и это только на первый взгляд. Если в тебя начать всматриваться, то всё вокруг замирает и я не знаю, как выйти из этого транса. Ты будто магнитом к себе тянешь. Я не знаю, как долго я буду любить тебя, но пока я могу это делать, то я буду. Буду любить тебя, буду пытаться измениться по отношению к тебе и никогда не предам тебя. А если разлюблю тебя, то скажу об этом прямо и не оттягивая этот момент до последнего, — делаю глубокий вдох и на выдохе говорю: — я люблю тебя. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была рядом. Чтобы мы были рядом друг с другом, — исправляюсь, — если это взаимно, конечно же. И только закончив свой монолог, я замечаю то, что мои ладони давно вспотели, а щёки, судя по всему, давно окрасились в пунцовый цвет и сейчас буквально горели огнём. Я привожу в норму своё дыхание, которое сбилось, будто после того, как я пробежала много километровый кросс, и жду ответа от Ани.«Почему ты молчишь? — смотрю на рыжую, — неужели, ты мне откажешь?»
Но рыжая продолжает молчать, никак не реагируя на мои слова. Она просто смотрит, очерчивая взглядом каждый миллиметр моего лица и будто пытается запечатлеть меня в своей памяти. Создаётся такое впечатление, что она знает, что видит меня в последний раз и теперь тщательно меня запоминает, чтобы потом не потерять мой образ в дорогах и поворотах своей памяти. Мне становится не по себе.«Ну не молчи. Пожалуйста, не молчи.»
— Ань? Но она не отвечает. — Аня, — зову её более твёрдо и громко. Но так же слышу в ответ тишину и лишь шум проезжающих машин за пределами окна. — Ань, в чём дело? — Пойдём, ты сделаешь мне го’ячий шоколад? Мои брови сами собой ползут вниз. — Ань, это не ответ, — я начинаю злиться, — я тебе только что в любви призналась, а ты говоришь, что хочешь горячий шоколад? Что за бред? — И сы’рники, — добавляет с небольшой улыбкой. — И сырники. Прекрасно! — взмахиваю руками, — что ещё ты хочешь?! Может, салат?! Или яичницу?! — Ксюш, не к’ичи, — тихо говорит. — Нет, ну, а что?! Может, ты что-то хочешь?! Помимо горячего шоколада, сырников и моего признания?! — Хочу, — спокойно кивает. — И что же?! Ну?! Что ты молчишь?! Говори же! Что ты ещё хочешь?! — Быть с тобой. Я по инерции открываю рот, что-то желая сказать, но тут же закрываю его обратно, прокручивая в голове только что услышанное. — Что? Мой вопрос выходит растерянным и, каким-то, по-детски, наивным. — Я хочу быть с тобой. Ну, с тобой вместе хочу быть и жить тоже с тобой вместе хочу. Ну, как па’а типа. — Ты согласна переехать ко мне? — Но только после того, как ты п’едложишь мне быть твоей девушкой. — Что? Ну мы же взрослые, Ань, какие предложения? — но она лишь хитро улыбается на это, — А-а-ань, ну не-е-ет, — и её улыбка становится ещё шире, — серьёзно? — Да, — коротко кивая, она становится на носочки и задирает подбородок вверх. Я же на это вздыхаю, понимая, какой же она ещё ребёнок.«И это хорошо.» — добавляю про себя.
— Ну, хорошо. Что, прям так и говорить? Так и предлагать? — Милас, не будь ты занудой, я тебя п’ошу. Внутри меня вновь начинается тряска. По спине снова бежит дорожкой жар, а конечности резко бросает в холод. — Ладно. Ладно, хорошо. — Ты такая медленная и нерешительная, — легко смеётся. Качаю головой и устанавливаю между нами зрительный контакт. Я смотрю в её глаза, которые в свете полуденных лучей становятся янтарными и чувствую, как разом теряю весь свой словарный запас.«Мои нервы, кажется, окончательно меня покинули.»
— Аня, — кладу ей на плечи ладони, чуть надавливаю, заставляя её встать ровно и на одном дыхании спрашиваю, — согласна ли ты на то, чтобы с этой секунды вступить со мной в отношения и стать моей девушкой? И она снова ничего не отвечает, но теперь, хотя бы, продолжая улыбаться и как-то странно на меня смотреть. — Ань? Ань, не надо снова тянуть, — и виды то, что улыбка становится шире, я снова зову её: — Ань, пожалуйста, хватит. И даже после моей просьбы она ничего не говорит. Просто смотрит и усмехается. И в мою голову начинают закрадываться различные мысли.«Она решила меня проучить, — понимаю её молчание, — она заставила меня признаться в своей слабости, заставила меня признаться ей в любви и теперь легко даст мне понять, что я никогда не была ей нужна. Это просто издёвка. И почему я сразу это не поняла? Почему я снова доверилась? Да ещё и так глупо.»
Аня начинает смеяться.«Неужели я и правда права? Какая же я дура…»
И я решаю высказать ей всё, что думаю о ней я. Решаю припомнить все моменты, которые мне не понравились и все наши ссоры и всё, что она когда-либо мне сказала. Я решаю в ответ ударить её по самому больному. Смех смолкает. — Я соглашусь п’и одном условии, — говорит, видимо, видя мой напал.«И каком же? Попросишь меня официальное заявление сделать? Заказать пару минут экранного времени на первом канале?»
— Каком? — спрашиваю, убирая с неё руки и делая шаг назад. — Я соглашусь, если только твои сырники окажутся вкусными. — Что? — теперь мои брови оказываются уже намного выше своего естественного расположения.«Что? Сырники? При чём тут сырники? — хмурюсь, пытаясь понять, но потом начинаю улыбаться, — ах да, точно, она же у меня ребёнок.
— Аня! — легонько толкаю её в плечо, — ты меня напугала!«Ох, хорошо, что я не начала говорить…»
Я хочу её обнять, но она уворачивается и отходит в сторону. После этого девушка, огибая меня, трусцой выбегает с балкона, останавливаясь лишь тогда, когда прибегает на кухню. Покачав головой и усмехнувшись с того, что я правда очень недоверчивая, я пошла вслед за рыжей. — Ну что, давай, — ставит чайник на плиту, — угощай меня своими сы’никами. И я угощаю, заранее разогрев их на сковороде и подав на стол со сметаной и черничным вареньем в отдельных блюдцах. — Ты всегда так долго спишь? — спрашиваю, ставя рядом две кружки с горячим шоколадом, как она и просила. — Спасибо, — говорит, сразу же поднося кружку любимым напитком к губам, — не, не всегда так долго. П’осто, когда я знаю, что мне никуда не нужно, я отключаю все будильники и сплю до того, пока не п’оснусь от того, что уже выспалась. А так, когда нужно или на учёбу или на 'аботу, то я с пе’вым будильником встаю. Даже если поспала всего часа два пе’ед этим. — На учёбу? Ты в институте восстановилась? — Не, ты чего, — чуть смеётся, — я туда не ве’нусь больше. Уж точно не на ту кафед’у, на какую меня мама отп’авила в своё в’емя. Я сейчас на онлайн-курсах обучаюсь. — На каких? — Ма’кетинг. — Ого, — пожимаю губы, — неплохо. И как, тебе нравится? — Вроде бы да. Не то, чтобы меня п'ям тянет в эту область, но, почему бы не поп'обовать? Да и там спонтанно как-то вышло всё. Я в 'озыг’ыше в одном у знакомого участвовала, так по п’иколу, знаешь. И, ко’оче, выиг’ала, как понимаешь, ку’сы. Кстати, сам п’икол в том, что всё, что ещё у него 'азыг’ывалось, у меня либо уже есть, либо было когда-то. И кстати, он не специально меня победителем выб’ал. Не он вообще выби’ал, кстати. Там прог’амма какая-то, кото’ая 'амдомно человека выби’ает. Ну, не человека, а число, кото'ое до этого было п’исвоено участнику. Ко'оче, это 'еально случайность была. И, знаешь что ещё? Так, сы'ники остыли уже, наве'ное, — говорит не громко и, делая паузу, чтобы откусить сырники, смотрит на меня. — Что знаю? — киваю ей. Она чуть округляет глаза, молча прожёвывает и проглатывает только что откусанный сырник. — Ксюш, тут это, — сглатывает слюну и начинает бегать по комнате взглядом.«Я что, соль с сахаром перепутала? Так нет, не может быть. Нина бы мне сказала. Хотя, она могла вообще в урну выкинуть всё, пока я отворачивалась. Хотя, это её любимый завтрак. Но она же ребёнок и, всё-таки могла, да. Чёрт, как же стыдно.»
— Что там? Солёные, да? Я две сахарницы купила просто. Одну для сахара, другую на соли. И я никак не научусь сначала смотреть, а потом сыпать. Видимо, и сегодня перепутала. Я так яичницу недавно посахарила себе. Сказав это, тянусь к тарелке, чтобы забрать её и самой их попробовать. — Просто сы’ники вкусные у тебя, — улыбается и делает глоток из кружки, — я не думала, что ты так вкусно готовишь. — Блин, Ань, я уже подумала, что с ними что-то не так. Ты просто резко так замерла, хах, — поясняю ей. Аня прикрывает глаза на пару секунд и после, когда их открывает, повторяет мне: — Сы’ники у тебя вкусные. — Да я поняла, — киваю и тоже делаю глоток горячего шоколада, — что они вкусные, а не солёные. — Нет, Ксюш, ты не поняла. Я гово’ю, — наклоняется ко мне, опираясь ладонями на стол, — сы’ники. Твои. Вкусные. — Так, и что… И я поняла. И сразу замолчала. — И что? — улыбается. — Вкусные, в том смысле, что ты согласна? Я правильно поняла тебя? Или опять неправильно? Это типа сарказм? И на самом деле они не вкусные, да? — Ну, ты Милас, то’моз, конечно. В тебе 'омантики вообще нет что ли? — Почему нет-то? — смотрю на то, как её лицо оказывается в десяти сантиметрах от моего, — вообще-то я очень даже ро… Меня прерывает её поцелуй. Наш первый поцелуй. Наш первый, но, я надеюсь, не последний поцелуй.