Эмоции в глубине

      Лань Сичэнь хорошо помнил, сколько пришлось терпеть его брату, чтобы наконец воссоединиться с любимым. Знал ли он, что его ждёт такая же участь?       Глава Ордена Цзян казался неприступным, хмурым, иногда даже грубым, до случая в Храме ГуаньИнь. Плача, дрожа, все равно высказывал свое недовольство. Печально наблюдать за человеком, которому открылась правда, который чувствовал себя обманутым, немного преданным, виноватым... Но, так завораживающе. Всего на немного увидеть чувства – хватило с лихвой. Хотелось ещё раз лицезреть их на столь хмуром лице. Разве мог Лань Хуань отказать себе в этом?       Все проходило словно так и должно быть. Эмоции расцветали на лице ярким цветком, сведённые брови принимали свою первичную форму, а глаза начинали блестеть – будто перед взором Главы Клана ГуСу, снова оказался юноша что приехал для учебы. Он и не заметил, как начал ловить взглядом любые движение мужчины. Будь то глубокий вздох по случаю очередного недовольства или раздраженное цоканье языка, вызванное поведением Вэй Усяня. Но пребывание в Башне Золотого Карпа не может продолжаться вечно. И если Цзян Чэн имел на это полное право, ведь его племянник слишком юн и горяч, чтобы самому взвешенно раздавать приказы, то Лань Сичэнь подобным не располагал. Близилось его отбытие. Оставалось совсем немного времени, чтобы насытиться ставшим для него привычным человеком. Вдруг стало так ничтожно мало моментов, которые могли раскрыть его личность, обнажить перед мужчиной в белом все чувства. Подозревал ли Глава Ордена Цзян, что в нем теперь стали так остро нуждаться? Допускал ли мысли, что за ним наблюдают? И если да, смог бы принять? Ответить взаимностью? Столько вопросов, на которые Лань Хуань не знал ответа. Ему бы хватило одного неуверенного шага со стороны, чтобы начать действовать. Но стоило ли его ожидать?       Вслед за ГуСу собрались и остальные кланы. На столах было не столько еды, сколько алкоголя. Разные напитки – слабее, ярче, острее, – стояли почти перед каждым. Наказав не пить, ведь ещё лететь на мечах, Лань Хуань всматривался в противоположный стол, отмечая в каком настроении Цзян Чэн. – Цзэу-цзюнь, вокруг столько вина, Вы даже не попробуете? – услужливо спросил адепт Ордена Цзинь, который отвечал за удобство гостей. – Нет, не стоит, нам... – Я готов с Вами выпить, если это требуется, – видимо, не расслышал Цзян Чэн.       Немного приоткрыв рот, чтобы отказать, он так и не смог вымолвить и слова. Цзян Чэн уже подошёл к нему и протянул наполненную чашу. Одна, вторая – благо Лань Сичэнь умел пить. Так он думал и про своего собеседника, но тот покрылся румянцем после пятой чаши, отказываясь говорить. Его лицо приняло задумчивое выражение. И не успел Лань Хуань разглядеть как следует, как Цзян Чэн резко поднялся. – На воздух, – ответил он на немой вопрос. Они прошли по тропе к озеру, останавливаясь у мощного дерева. – Вам нехорошо? – вежливо поинтересовался Лань Сичэнь, завороженно смотря на желанное лицо, озаряемое светом луны. – Я знаю. Два слова — один глухой удар сердца. Это можно понять не так, как хотел Лань Хуань? Можно ли отнести к другому случаю? – Да? – он опустил свой взгляд, смотря в глаза перед собой. – Вам не стоило так рассматривать меня при посторонних, – недовольно отозвался Цзян Чэн, выпрямляясь.       Конечно адепты ордена ЮньМэн Цзян не могли напиться и от пяти кувшинов. Значит разговор произошел обдуманно, без посторонних. – Я знаю, что из-за Вас в тот день в моей комнате обнаружились кролики. И это Вы предложили ночную охоту, а также мой орден для совместной работы с Вашим. Цзян Чэн прямо посмотрел на мужчину, лицо которого казалось не изменилось и вовсе. – Вам что, инструкцию по ухаживаниям дал Лань Ванцзи? – грубые слова возвращались вместе с надменным выражением Цзян Чэна. – Я отказываюсь работать вместе. Надеюсь, что по приезде к осени, у Вас будет другое обо мне мнение.       И он ушел, оставив только возможность смотреть себе вслед. Разве можно было надеяться на что-то большее? Мечтать, что когда-нибудь разрешат касаться? Думать, что откроют тело и душу?       Тишина наполняла, а после, уходя, не оставила и капли эмоций. Слишком опустошен. На языке чувствовался вкус горечи, а в мыслях были последние слова Цзян Чэна. Но, он же сказал, что они встретятся. Осенью Лань Сичэнь вновь будет наблюдать за ним, теперь осторожней. А пока, стоит разобраться в себе, как и посоветовал Цзян Чэн. Что он чувствует по отношению к нему? Чего хочет? Можно ли его чувства, сравнить с художником, который увидел прекрасную музу и хочет запечатлеть ее на бумаге. Или же это что-то большее, чем желание сохранить в памяти образ?