По талому льду

— Сменил бы ты коня, — процедил сквозь зубы Оноре, ёжась от промозглого мартовского ветра. Железная кляча под Джеком, будто соглашаясь со словами алхимика, с гудением выпустила из-под шейных пластин в стылый воздух клубы пара. После резкой остановки поршни в баллонах загнанно постукивали. Что-то жалобно и тоскливо пищало под железным панцирем. Наверное, именно на это намекал Бальзак. Джек не был дураком и хорошо понимал, что мог означать подобный звук, однако упорно гнал от себя беспокойные мысли и опасения. — Ехал бы ты побыстрее, а то темнеет рано. За меня не волнуйся: разберусь как–нибудь, — выдавил из себя Джек и поджал губы. Не хватало сейчас только поддаться сомнениям и развернуться обратно.       Оноре безразлично пожал плечами и плавно потянул свою лошадь за поводья. — Удачи. Оплакивать не буду. — И тебе не хворать, — весело отозвался Джек на колкость алхимика.       Беззаботно–лукавое выражение слетело с лица наёмника, как только тёмный плащ Бальзака последний раз мелькнул среди голых веток берез в жидком перелеске, а шорох жухлой прошлогодней листвы под копытами лошади окончательно стих. Лондон остался один на один с этим безмолвным промёрзшим пейзажем, где лишь серые поля, выжженные по осени кислотными дождями, тянулись на мили вокруг, изредка сменяясь тёмными пролесками и озерцами с мутной бурой водой. И ни одной живой души, даже птицы, казалось, покинули эти гиблые места. Десять миль назад был последний жилой поселок к югу от побережья.       Джек глубоко вздохнул. Молчаливый алхимик своим присутствием хоть немного отпугивал мерзкое, зудящее чувство тревоги. Оно, подобно плотному клубку змей, постоянно копошилось где-то внутри и потихоньку высасывало последние силы. В последние дни Джек начал с досадой замечать, что становится слишком нервным и дёрганым. Для наёмника это неприемлемо. Его болезненно обострившийся слух ловил малейший шорох, и Лондон окончательно потерял покой. На редких привалах он не мог даже на пару часов забыться сном, ежеминутно ворочаясь с боку на бок. Движения стали какими-то вымученными, неуклюжими, рассеянными, словно бы тело не хотело слушаться своего хозяина.       Пару дней назад, слезая с лошади, он поцарапал ногу об винтик, торчащий из железного бока. Странно, что раньше его там не было. Царапина была неглубокой, но длинной. На первый взгляд — сущая ерунда. Джек даже внимания на это не обратил, да и некогда было: им с Оноре предстояло скакать во весь опор до ночи. На Пустошах, где без респиратора даже вдохнуть страшно, задерживаться не хотелось. К вечеру того же дня Лондон почувствовал жжение на месте царапины. Это неприятное ощущение начиналось вполне безобидно: сначала Джек пару раз почесал голень, думая, что его покусали какие-нибудь мошки. Какие такие мошки могут прокусить кожаные вставки на штанах, он, правда, не подумал. Так и провел целый день в седле, изредка перекидываясь с алхимиком парой фраз. Как только они попали в относительно безопасную местность, было решено ненадолго остановиться, чтобы погреться у костра и просушить плащи. Это был первый и единственный спокойный вечер в их вынужденном путешествии. Сидя около огня, Джек уловил какое-то неприятное ощущение. Казалось, что нога за время езды затекла, и наёмник несколько минут усиленно тряс ею, наивно полагая, что это поможет. Через несколько часов лёгкий, но постоянный зуд начал стремительно усиливаться. Тут уж вариант с «просто потерпеть» отпал. А когда Лондон все же удосужился задрать штанину и посмотреть, что там такое, то, мягко говоря, удивился. Внутри царапины блестела свежая кровь, кожа вокруг сильно покраснела, и вся голень была неестественно бледной. Джек не был большим специалистом, но здесь было ясно: дело дрянь. Весь спирт, что был с собой, он вылил на эту злосчастную царапину, разорвал сменную рубашку на полоски и обмотал, как смог. Оставалось надеяться на лучшее.       Вообще–то, Оноре был чертовски прав. Сменить лошадь или хотя бы купить новые баллоны сейчас не помешало бы, но ведь в таком случае пришлось бы скакать назад, а это — время. Время, которого критически не хватало. Если протока вскроется, на материк не выбраться до следующих заморозков, что, по сути, неприемлемо, ведь он должен появиться в гильдии с отчётом уже на следующей неделе. Поэтому сейчас стоило поднажать. До станции оставалось немногим больше пятнадцати миль, и это хоть немного, но обнадёживало, успокаивало расшатанные нервы. «Там люди», — уговаривал себя Джек. — «Там тепло, там можно купить патроны, новый респиратор, баллоны про запас. А если повезёт, и эту гадость продать, будь она неладна. Стоит-то, поди, не меньше лошади».       Перстень в виде вороньей головы в густых серых сумерках тускло поблёскивал на пальце. Глаза — огранённые алые рубины — казались теперь маленькими тёмными точками, немигающе глядящими в пустоту. «Вот ведь чертовщина. Поскорее бы от тебя избавиться. И зачем только взял? Как сорока, ей-богу». Какой же соблазнительной была порой мысль закинуть вещицу подальше в кусты и больше о ней никогда не вспоминать. Однако каждый раз наёмник усилием воли останавливал себя. Ну не зря же он провез её через весь остров. Не для того же, чтоб из-за пустых и глупых домыслов лишиться вполне приличной суммы. Хоть временами, казалось бы, безосновательно его одолевал липкий первобытный страх. Он накатывал, как приступ лихорадки, разъедал и сносил напрочь все логичные доводы, приводил в полнейший разлад мысли Лондона. Врождённая предприимчивость и разыгравшаяся не на шутку паранойя ежечасно боролись в нём, и первая с трудом, но побеждала. В те минуты, когда мандраж немного утихал, Джек даже посмеивался над собой. «Старею», — думал он. — «Теперь бы ещё побрякушек бояться».       Наёмник в очередной раз оглядел проносящиеся мимо корявые деревца и попытался отогнать навязчивые мысли. За последний час стало ощутимо холоднее. Чуть подтаявшая днём дорога схватилась тонким льдом, который сейчас хрустел под железными копытами. Где-то вдалеке уже, казалось, виднелась старая вырубка с поваленными полусгнившими деревьями. Эту развилку на карте он запомнил хорошо. Прямо по вырубке и направо, пару миль по болотцу — и он выйдет к берегу, а там и станция недалеко. «Прямо и направо. Нет, надо достать карту. Для уверенности», — сказал себе Джек и пошарил рукой в кармане дорожной сумки. Потрёпанная карта нашлась не сразу. Это была максимально упрощённая копия, сделанная на скорую руку перед поездкой. Она вся была в каких-то непонятных стрелочках, пятнах, каракулях, о происхождении которых сам наёмник помнил мало. Найдя нужное место, Джек с облегчением вздохнул. Вроде все правильно. Хотя, конечно, насчёт пары миль по болоту он слегка погорячился. Если Лондон тогда все верно перенес, расстояние оказывалось как минимум вдвое больше…       Когда же все пошло по наклонной? Теперь Джек с точностью мог ответить на этот вопрос. Почти неделю назад, именно после того самого заказа.       Когда гильдия дала координаты, Лондон уже заподозрил что-то неладное: ехать на остров в начале весны — дело все же рисковое, не всякий возьмётся. Есть шанс провалиться под лёд на обратной дороге. Но больше всего прочего его настораживала сумма, которую ему дали в качестве предоплаты: многовато для старого тщедушного механика, не имеющего при себе ничего опаснее ключа от сарая. Нет-нет, Лондон был вовсе не против, хотя старика чисто по-человечески было жалко. Кому ж это он так насолил? Из родственников — никого, имущество — старая хибара да горстка винтиков. Джек мысленно сделал себе пометку узнать, кто же заказчик. В гильдии, конечно, не скажут, но слухами земля полнится.       Он следил за лачугой старика целый день. Сам не мог понять, почему медлил. Свидетелей нет, старик в доме один — это Джек проверил ещё рано утром, — даже собаки, которая могла поднять шум, во дворе не наблюдалось. По этой дороге редко кто проезжал, разве что заблудившиеся охотники или сборщики налогов, но сейчас явно «не сезон». Как-то слишком все просто и прозрачно. Где же подвох? Что он упустил? Джек давно уяснил: каким бы плёвым дело не казалось, всегда надо быть начеку. Всякое случается.       Когда он выбрался из низины и медленно направился к лачуге, уже сгущались сумерки. Окошки хижины мягко светились, что играло на руку наёмнику: он мог видеть всё, что происходит внутри, но старик не заметит его раньше времени. По крайней мере, Джек на это надеялся. Кинжал он предусмотрительно спрятал в рукав. Обойдя дом с другой стороны, где окна заслоняла криво сложенная поленница, наемник ступил на узкое отсыревшее крыльцо и уверено постучал. Долгое время в хижине было тихо. Только скрипнули старые доски крыльца под сапогами, и ветер с тихим шорохом поворошил кучу какого-то хлама в углу двора. Над крыльцом болтался на верёвке мигающий фонарь. Можно было подумать, что хозяин ненадолго отошёл, не считая нужным погасить свет. Но старик ведь не выходил целый вечер. Джек постучал уже громче. На третий или четвёртый раз по ту сторону двери прозвучало хриплое: «Кто?» — Выручай, дед. Лошадь сломалась.       На несколько секунд снова воцарилась тишина, будто хозяин раздумывал, отвечать ему или нет.       Наконец, замок глухо щелкнул, и дверь чуть приоткрылась. Однако железную цепочку старик пока не снимал. В образовавшемся проёме показалось его хмурое, сонное лицо. — Чем платить будешь? — недружелюбно буркнул он. — Если починишь к утру, сорок золотых дам.       На исчерченном тонкими морщинами лице отразился напряженный ход мысли. Сумма была немаленькой, отказаться ему, по–видимому, не хотелось. — Сорок пять, — буркнул он. — Половину неси сейчас.       Джек молча пошарил в сумке. Он предполагал, что старик на это клюнет, поэтому подготовился заранее.       Щелкнула цепочка и дверь медленно отворилась. «Быстро и неожиданно» — принцип, который Джек усвоил довольно давно, теперь пришёлся как нельзя кстати, и теперь был самый подходящий момент. Лондон сделал резкий короткий шаг вперёд, переступая через порог. Старик не успел даже отойти от двери, наёмник зажал ему рот рукой, толкая назад. Дверь закрылась с громким хлопком. Когда Джек уже занёс кинжал для удара, старик неожиданно ловко извернулся как змея и лезвие вошло куда-то в живот. Медлить было нельзя. Джек резко провернул рукоять и дёрнул её на себя, хватая пошатнувшуюся жертву за плечо, чтобы как можно тише опустить тело на пол. Старик ещё дергался, скрючившись в странную фигуру у ног Лондона, и что-то хрипел, пытаясь зажать рану. На щербатый деревянный пол падали тёмные капли крови. Добивать его Джек не посчитал нужным, поэтому просто переступил через изломанное предсмертной агонией тело и бегло осмотрел убогую комнатушку, которая, видимо, совмещала в себе спальню, кухню и ванную. В ней не было ничего особенного: старая, растрескавшаяся от сухости кровать, знатно поеденная жуками, сколоченный из неотёсанных досок стол, печка и умывальник. Кажется, старику было действительно нечего прятать. В лачуге было очень тепло, даже жарко: в печи горели и потрескивали раскалённые угли. «К утру уже все остынет» — отстранённо подумал Джек и снова оглянулся вокруг. Он ожидал увидеть здесь как минимум полусобранную паровую пушку.       Когда наёмник присел на корточки рядом с телом старика, намереваясь забрать своё золото обратно, глаз уловил серебряный блеск. На узловатом пальце плотно сидел массивный перстень с рубинами. Джек невольно прикинул его стоимость. Было абсолютно непонятно, откуда у простого механика такая дорогая вещица. Это ведь так контрастировало с почти полной нищетой, в которой он жил. Видать, подозрения Лондона вовсе не безосновательны. Были секреты у старика, но теперь-то он точно их не выдаст.       Перстень слезал с пальца медленно, а через сустав долго не проходил, будто совсем не хотел расставаться со своим хозяином.       До нужного поворота Джек добрался, уже когда плотная непроглядная тьма затаилась в кронах невысоких елей, а мелькающие справа и слева стволы казались чёрными. Тропинка между деревьями оказалась довольно узкой, еловые ветки остервенело хлестали наёмника по плечам, норовили залезть в лицо.       Изредка на мрачном вечернем небе выглядывала луна. В такие минуты было особенно хорошо видно, как густой пар сочится из стыков между железными пластинами на шее коня. Смутное чувство тревоги снова захлестнуло сознание Лондона. Он специально сбавил скорость и прислушался. И, вроде как, ничего странного: мерно стучали поршни, с тихим гудением вращались железные шарниры в ногах коня. Но в этом стандартном механическом шуме улавливался все тот же тихий свист, как и тогда, когда они прощались с Оноре. Нет, конечно, ему могло и показаться. Можно было бы списать всё на нервы и недостаток сна, но теперь уж слишком явно слух Джека выхватывал этот звук из массы прочих. Конечно, конь был неновым, по-хорошему, надо было уже кое-что заменить, смазать шарниры, перебрать систему вентиляции, которая барахлила, судя по тому, как нагревались пластины под седлом. На всё это Джеку, как правило, не хватало времени. Он был вполне в состоянии купить новую, но откладывал это дело до поездки в столицу: как-то не хотелось случайно приобрести подержанный или ворованный хлам в этой глуши.       Теперь Лондон думал о том, как вынужден был нещадно гонять своего «боевого друга» в последние дни. Неудивительно, могло что-нибудь и разболтаться.       Ветер тянул с юга влажный, болотный воздух с едва уловимыми нотками гнили. Тут, среди приземистых деревьев, было, наверное, теплее, чем в полях, и порой под копытами коня слышалось сочное громкое чваканье. Тропа выделялась тёмной полосой на тонком слое почти стаявшего снега. Это наталкивало на мысль, что кто-то был здесь недавно, но явных следов не наблюдалось. Лондон попытался сильнее закутаться в мокрый, потяжелевший плащ. Промозглый ветер всё равно просачивался под одежду, унося слабое тепло и заставляя покрываться мурашками. Зубы предательски стучали. Холодный воздух будто пронизывал, забирался под кожу и хозяйничал там, заполнял лёгкие вдох за вдохом. Было даже тяжело дышать от бьющего в лицо ветра, и Джек хватал воздух ртом, пытаясь справиться с этим.       Лондону казалось, что эта тропа, постоянно петляющая между деревьями, тянулась слишком уж долго. Он гнал лошадь на полной скорости, стараясь не замечать бешеного мелькания веток по бокам. Луна снова выглянула в узкий просвет между тучами, освещая корявые болотные деревца. Отчего-то в такие моменты Джек отчётливо ощущал чужое присутствие. Это чувство было таким вымораживающим, жутким и противным, как те капли ледяной воды, что падали порой за шиворот с веток. Впервые он ощутил это, когда они с Бальзаком проезжали мимо покинутой деревни на пустошах. Покосившиеся, облупленные дома смотрели на него неприветливо, враждебно, тёмными глазами-окнами, будто бы недовольные, что кто-то потревожил их покой. В глубине заросших кустарником яблоневых садов клубился ядовитый туман, обращаясь в нечёткие движущиеся фигуры. Казалось, кто-то внимательно, не спуская глаз, следил за каждым его движением.       Джек снова почувствовал, как бешено колотится сердце и ком подступает к горлу. Он рвано выдохнул и пригнулся к шее лошади. Так было немного теплее. Пальцы совсем онемели, а кожаные перчатки, вымокшие изнутри, только усугубляли ситуацию. Наёмнику казалось, что он даже не смог бы разжать руку и отпустить поводья: холод сковал всё тело, не давая пошевелиться. Какое-то неопределенное движение тёмных масс мерещилось то справа, то слева. В мокрых проталинах бешено мелькали лунные блики.       Джек потерял счёт времени. Сколько он уже ехал по болоту? Час? Два? Нет же, определённо меньше. «А вдруг я пропустил поворот?» — пронеслось в голове у Джека, и он почувствовал, как внутри все холодеет. «О боже. Боже–боже–боже. Нет. Должен был заметить».       Ветер уже протяжно выл, казалось, не в ушах, а внутри черепной коробки, перемешивая все мысли. Сильный холодный поток мокрого воздуха сдёрнул капюшон с головы и растрепал слипшиеся от копоти и влаги пряди волос. Наёмник, вцепившийся мёртвой хваткой в поводья, даже не обратил на это внимания. Он начинал с ужасом осознавать, что почти каждый просвет между деревьями был похож на то, что он искал. Тропа тоже становилось всё менее различимой: вроде есть, а вроде и нет. А может, он уже сошёл с неё? Может, несётся в самую гущу болот, не разбирая дороги?       Холодный, безучастный свет луны доводил теперь до исступления. Буквально несколько мгновений наёмник не осознавал, что он делает. Казалось, рука сама дернула поводья в сторону, решив всё за хозяина. Лошадь резко метнулась влево, прорвавшись сквозь жидкую поросль каких-то хлёстких шумных веток, и помчалась в болотные дебри, рассекая копытами рваные сгустки ядовитых паров. «Теперь точно конец», — отчаянно подумал Джек, услышав, как чавканье под копытами стало громче. Он как будто наблюдал за всем со стороны и никак не мог повлиять на ситуацию. Теперь они неслись по странной волнообразной траектории: онемевшая рука конвульсивно дергала поводья то в одну сторону, то в другую. Ноги лошади ступали по чему-то вязкому и противному, комья непонятной массы налипали на копыта, затрудняя ход. Задняя нога всё чаще выходила из общего цикла.       Ветер подул с юго-запада, и поток свежего влажного воздуха вклинился в душный смрад болота. И не будь Джек так захвачен паникой, он разглядел бы в этом проблеск надежды. Если б он не совершил этот необдуманный поворот, так и не нашёл бы дороги по давно устаревшей карте. А пока, ничего не подозревая, он скакал прямиком к узкому песчаному берегу, и до желанной станции было уже рукой подать. Впрочем, хорошо, что Джек этого не знал. Окрылённый надеждой на скорую развязку, он, возможно, не заметил бы одну очень важную деталь.       Значок инквизиторского обхода, аккуратно прибитый к стволу искореженной берёзы, блеснул в темноте. Он был хорошо знаком Джеку с малых лет: аскетичный чёрный крест с серебристой каймой, на котором выгравирован ворон, раскинувший крылья над испуганной мышью.       Об инквизиции ходили разные байки, и за годы её существования народ перестал понимать, что из этого правда, а что — миф. Иные говорили, что те ставили опыты над людьми, скрещивали их со зверями, облучали и держали у себя в подвалах, моря голодом. Другие с пеной у рта доказывали, что инквизиторы, все как один, — приспешники сатаны и адепты тёмных культов. Третьи уверенно заявляли, что те и сами — результат генетического эксперимента, проведённого правительством.       Джек к таким россказням относился с некоторым скептицизмом. Он считал, что правда где–то посередине, а домыслы излишни. Однако, немного выпив, порой любил развесить уши там, где говорили о «Псах Господних».       Сначала Джек не на шутку перепугался. Значок был явно свежий и висел на этом месте не больше недели. Что они могли вынюхивать на почти безлюдном острове? А вдруг инквизиция перехватила письмо заказчика, и его сейчас уже ищут? Но ведь в письме не было указано имя исполнителя. Да и как бы они узнали Джека?       Пока лошадь с отчаянным скрипом неслась вперёд, он пытался уговорить и успокоить себя, однако получалось плохо. Нервы, пребывающие в вечно возбужденном состоянии, реагировали на любое действие, и наемник снова задыхался от накатившей паники. Где-то вдалеке уже виднелись тусклые жёлтые огоньки станции, но это не принесло ни радости, ни облегчения. Ни тепло, ни свет, ни люди сейчас не успокоили бы его. Казалось, хищный ворон раскинул над Джеком свои крылья, а он мечется испуганной мышью в предсмертной агонии.       На станции было ожидаемо немноголюдно. Пара стареньких кобылок замерла в покосившихся стойлах, и чья-то раздолбанная телега валялась почти у крыльца. Железные створки ворот были гостеприимно распахнуты, а во дворе царил лёгкий беспорядок, какой и должен быть на захолустных станциях у не слишком расторопного хозяина. «Значит, инквизиции тут не ожидается. Иначе было бы на порядок чище», — сделал нехитрый вывод Джек. Он въехал во двор и с трудом слез с лошади: ноги задубели и едва сгибались, а левая голень отдавала тупой ноющей болью. Наёмник почувствовал себя таким смехотворно-беспомощным, когда наконец доковылял до крыльца, поднялся по зазубренным и обколотым каменным ступеням и открыл дубовую дверь, сощурившись от света. Изнутри пахнуло тёплым сухим воздухом. Наёмник, скитавшийся в холоде и сырости полтора месяца, не мог поверить своему счастью. Первое, что Джек успел заметить, — горящий камин и ряды потёртых столов. Свет исходил только от пары свечей, стоящих на столах, да из-за кованой каминной решётки, и всполохи алого пламени матово и уютно поблёскивали на покрытом обшарпанной краской полу. Но даже к такому, казалось бы, неяркому свету глаз привыкал с трудом. Он поспешно и неуклюже ввалился в помещение, слегка запутавшись в москитной сетке, которую, видимо, не снимали ещё с прошлого лета. Не желая больше находиться в промозглом холоде, Джек с силой захлопнул дверь, чем обратил на себя внимание двух людей, вальяжно рассевшихся в углу комнаты. Те, в общем-то, сразу потеряли к нему интерес, и наёмник облегчённо выдохнул. Окоченелыми руками он смахнул капюшон с головы, выпутался из плаща и стянул перчатки.       Покрасневшие кисти рук были все в кровавых трещинках. Перстень всё так же был на пальце. Где-то в глубине души Джек надеялся на то, что потерял его. Так не хотелось смотреть опять в затягивающие кровавые омуты-глаза. Каким-то сиюминутным порывом Лондон хотел сдёрнуть кольцо и кинуть его в камин, но потом явственно ощутил, как оно держит его, будто врастая в палец, и не отпускает. «Ладно, черт с ним», — подумал Джек и сунул руку в карман куртки, пытаясь скинуть вещицу туда, чтоб не мозолила глаза. Перстень не снимался.       В дальнем конце комнаты, плотно укрытой тенью, скрипнула дверь. Вошёл мужчина средних лет, одетый в линялый синий фартук. Он выглядел нездоровым: отёкшие глаза с желтоватыми белками смотрели мутно, как будто из глубины. Джек, коря себя за это, рассматривал его с пытливым интересом ребёнка, впервые увидевшего больного. Апатичное, туберкулёзно-бледное лицо не выражало ничего, кроме усталости и досады от того, что его разбудили.       Джек направился к нему и первым подал руку, радуясь, что надел перчатку обратно. Мало ли, действительно туберкулезник. — Баллоны, оружие, спирт? Кофе? Патроны? Чай? Лекарства? — монотонно-вяло предложил хозяин станции, исполняя свою многолетнюю и уже, видимо, порядком поднадоевшую обязанность. — Да, два баллона и спирта поллитра, и…       Джек был уверен, что ему удастся купить патроны в карабин. Так, на всякий случай. Гораздо приятнее ведь знать, что они там есть, не так ли? Однако мысль о том, что остров в техническом плане отстаёт от материка как минимум на год, пришла ему только сейчас. Нужного калибра могло вообще не быть. — …и патроны сорок шестого калибра.       Хозяин криво улыбнулся и хмыкнул, пытаясь задавить предательский смешок. — Ясно, — вздохнул Джек, пожав плечами. — Серьёзно Ремига у тебя, или повыпендриваться решил? — внезапно спросил хозяин. — А я похож на того, кто хочет повыпендриваться? — Вообще-то похож. За всё будет два золотых, можешь здесь переночевать, но завтра чтобы вымелся до рассвета: говорят, инквизиция тут шарится, а ты выглядишь подозрительно, — всё так же безэмоционально сообщил владелец станции, переливая спирт в бутылку.       Джек молча кивнул и отправился к лавкам, намереваясь подремать пару часов до рассвета хоть бы и сидя. Наёмник уселся на ближайшую к камину лавку, расслабляясь под действием долгожданного тепла, и откинулся спиной на стену. Как бы много он отдал сейчас за то, чтобы просто проспать несколько часов, отбросив тревогу и все сомнения, провалиться в темноту и дать отдых своему истерзанному сознанию. Его мечтам не суждено было сбыться: уж слишком большой груз проблем давил сейчас на его плечи. Инквизиция, рискующая сломаться лошадь, царапина, никак не желающая затягиваться, погода, кольцо, которое ещё не скоро удастся продать. Да он даже практически безоружен. Если бы Джеку взбрело вдруг в голову перечислить все свои беды, которые валились на него как из рога изобилия, пальцев на руках ему явно не хватило бы.       Именно сейчас он вспомнил о царапине. «Надо бы глянуть, что с ней там. Наверняка я слишком драматизирую», — сказал себе наёмник, но от его уверенности не осталось и следа, когда он задрал штанину и размотал пропитанные тёмной кровью тряпки. Кровь и не думала останавливаться, а вокруг раны появился нездоровый синеватый оттенок. «Кажется. Мне кажется. Это свет так падает», — твердил себе Джек, чувствуя, как снова всё холодеет, но умом он уже осознавал, что нужен антибиотик и чем раньше — тем лучше. Но единственный доступный в стране антибиотик, пенициллин, — дефицитный товар, это Джек знал наверняка. На материке можно было достать хоть розового слона, хоть поющую мышь, хоть шапку из шкуры койота, но не пенициллин.       Когда-то они с Оноре обчистили контрабандистов в поезде. Бальзак тогда не был таким высокомерным снобом, да и алхимиком его можно было назвать разве что с натяжкой. Сколько им было тогда? Шестнадцать? Семнадцать? Тогда и море было по колено, и казалось: всё можно пережить, изменить, вывернуть по-своему. Увы, с возрастом теряешь эту возможность и становишься просто тягловой лошадью, которая идёт по течению до тех пор, пока то не смоет ее из жалости. Тогда же грязный и кислотный мир не казался им ни грязным, ни кислотным. Тогда — ветер в отросших волосах, сквозняк, гуляющий по загаженному вагону пригородной электрички, лучи яркого закатного солнца, скользящие в бешеном танце по рядам стареньких лавок — мгновения призрачного счастья, которое хочется пить залпом, до дна, до последней капли. Легко поставить на кон всё, легко победить, легко проиграть. Ты беден и чертовски богат одновременно. Они одни в вагоне. Джек курит в форточку и хватает рукой ветер, а тот скользит сквозь пальцы, как время, как песок. А за окном закат серебрит бесконечное поле. Джек больше никогда не видел такого яркого и чистого света.       Хриплый, шипящий голос из динамика прерывисто сообщает о следующей остановке. Джек хватает рюкзак, и они с Оноре почти вываливаются из тамбура на пути и взбираются по крутой насыпи, укрытой жёсткой железной сеткой. Они падают в тёплую траву, и Джек вываливает из рюкзака «добычу». Сто сорок ампул. Сто сорок. Он и сейчас помнит эту цифру. Через каких-то несколько месяцев он купит своего первого коня, а через полгода, серым мартовским утром, в первый раз заберёт чужую жизнь. Пока же, к сожалению или счастью, Лондон об этом не знает и сосредоточенно считает ампулы, а Бальзак лежит и смотрит в высокое, бесконечно синее небо.       Сто сорок ампул пенициллина нёс в своём рюкзаке Джек девять лет назад. А сейчас ему нужна всего одна несчастная баночка в серой этикетке с жалким учёным штампом. Какая ирония!       Усталость всё же пересилила чувство страха, и Джек забылся беспокойным сном, обессилено уронив голову на дощатую столешницу. Ему даже ничего не снилось, лишь иногда он открывал глаза и смотрел пару мгновений на затухающие угли в камине и на серые доски стола, чтобы после снова провалиться ненадолго в желанную тьму. Вся комната в уютном полумраке исчезала словно бы за плотным театральный занавесом и появлялась снова, нечаянно потревожив чуткий сон колебанием тени от свечи или гулко упавшей на латунный поднос каплей воска.       Свинцовый рассвет тускло и нехотя заглядывал в окно, подёрнутое пеленой лёгкой изморози. Огарок вчерашней свечи сиротливо таял на столе. Ночь не принесла наёмнику облегчения, а лишь вымотала и отобрала последние силы, оставив после себя ломоту и болезненную слабость во всём теле. Джек с трудом поднял голову и сел на лавке, вытянув покалывающие от неудобного положения ноги. Сейчас наемник чувствовал себя сгустком тупой пульсирующей боли. Он вяло окинул комнату мутным бессознательным взглядом. Вчера она казалась значительно больше. Несмотря на ранний час, людей, кроме хозяина, лениво протирающего столы сухой тряпкой, не было. Судя по всему, он проспал не больше трёх часов: ходики на противоположной стене показывали полпятого утра. Если в этот промежуток времени подморозило, лёд в протоке мог треснуть от перепада температур в течение следующего дня, поэтому Джек решил поспешить. Тянуть дальше было нельзя.       Он наскоро выпил чашку горького кофе, перевязал ногу свежим бинтом и отправился в стойла менять баллон коню. В старом оказалась нехилая продольная трещина, а корпус был сильно выгнут, видимо, от перегрева. Крепление тоже было деформировано. Даже сейчас, спустя столько времени, механизм ещё не остыл. Пытаться снять старый баллон самому было бы глупо, Джек это понимал. Удивительно, но это даже не расстроило его. С чувством покорной обречённости перед лицом судьбы он прицепил боковую пластину на место и завёл механизм. Застучали поршни, гоняя нагревающийся пар, зашипел дефектный баллон, что-то заскрежетало. Джек криво улыбнулся: с его-то везением в последнее время, коняга могла вообще отказаться работать. Оставив механизм как следует прогреться перед поездкой, он решил найти хозяина станции и перекинуться словечком, успокоить нервы перед опасной дорогой.       Тот отыскался не сразу, пришлось стучать в окно подсобки и ждать, пока он с ворчанием выберется оттуда, заспанный, бледный, все в том же мятом фартуке. «Наверное, он в нем родился», — мысленно предположил Джек.       Хозяин молча предложил ему кривую самокрутку из серой промасленной бумаги, а тот молча согласился, привычно пропустив её между пальцами, хотя был уверен, что завязал. Просто слишком тяжёлое утро, просто на душе слишком погано, слишком режет слух треск тонкой коросты весеннего льда, слишком низко висит небо, да и вообще — слишком.       Какое-то непривычное смирение и даже покорность царила сейчас у него внутри, и не было уже сил сопротивляться ей, да и, положа руку на сердце, не хотелось. Они так же молча уселись на каменные ступени, осыпанные мелкой крошкой снега, и несколько минут Джек жадно затягивался горьким дымом, выдыхая его в сияющее морозным серебром небо. Хозяин, тихо выдохнув, неожиданно заметил: — Поздняя весна в этом году. — Значит, летом кислотой зальёт. Примета, — откликнулся Джек, радуясь нейтральной теме.       С протяжным криком поплыл под самыми облаками гусиный клин. «Возвращаются», — подумал Лондон. — «Значит, тепло идёт. Нет, всё-таки раньше их зальет. Ветер с юга, из столицы». — Слышал, ночью сегодня лёд трещал? Вон, разлом видишь?       Джек прищурился, стараясь разглядеть широкую полосу серого льда и скрытый утренней дымкой противоположный берег. У берегов на льду появились бурые пятна, а посередине действительно белел первый разлом. Ветер гнал поземку по серому мутному зеркалу, а рваная кромка берега утопала в сухих камышах и осоке. Кое-где лёд был покрыт коркой смёрзшегося снега. Вообще-то расстояние между двумя берегами было меньше мили, но сейчас казалось таким огромным и непреодолимым.       Джеку как-то неосознанно хотелось потянуть время ещё чуть-чуть, однако самокрутка уже порядком укоротилась, тлела быстро, а ветер уносил пепел прочь. Наёмнику было абсолютно нечего сказать, хозяин молчал тоже.       Сухо попрощавшись с ним, Джек поднялся со ступени, затушив об неё окурок, и побрел к стойлам. Конь уже был готов. Наёмник запрыгнул в седло и решительно дёрнул поводья. Сомнения остались позади, а в голове свистела долгожданная пустота, как перед прыжком в бездну.