***
— Господин Лондон, Вы не в борделе. — Простите, что? — Дверь за собой прикройте. Хаос, царивший здесь несколько часов назад, удивительным образом растворился. Бонапарт был одет в идеально чёрный отглаженный китель и выглядел так, словно это вовсе не он прошедшей ночью поднял половину офицерского состава затем только, чтобы ещё раз убедиться, что на месте предполагаемой семёрки все в упор видят единицу. — Итак, господин Лондон, я принял к сведению ваше замечание. Полагаю, новое условие внесёт существенный вклад в расследование дела вашего отца. В целях безопасности в ближайшее время я не буду вносить вас в официальные списки инквизиторского состава. Наполеон выдержал паузу, наблюдая за Лондоном. — Я надеюсь, вы понимаете, что находитесь, мягко говоря, в зависимом положении? Вы должны помнить, что с сегодняшнего дня вы перестанете распоряжаться своей жизнью, как и каждый, кто вступил в ряды Инквизиции. Я не прошу вас учить клятвы и ставить клеймо раскаленным крестом, как это делали раньше. Джек понял, что должен дать ответ. — Я вполне понимаю. — Прекрасно. Тогда я дам вам и лейтенанту Драйзеру одно поручение. Но у нас осталась одна маленькая формальность. Скажем, для очистки совести. Джек недоуменно сжал губы. Он понимал, что от него требуется, но имел очень смутные представления о том, как это делается. По крайне мере, присяга в гильдии могла выглядеть похожим образом. — Служу Господу и Королю, — тихо подсказал Теодор и отступил на шаг. Лондон опустился на одно колено, покорно склонив голову. Он аккуратно приложил правую руку к кресту на форме и через силу выдавил: — Служу Господу и Королю. Наполеон отточенным резким движением щёлкнул пальцами по своему кресту, отвечая: — Служу Инквизиции. Джек поднялся, отворачиваясь от окна. — Что я должен буду сделать? — спросил он у Бонапарта. — Такой подход мне нравится больше. Но не спешите, иначе я могу решить, что вы пытаетесь ослабить мою бдительность, — с весёлой усмешкой заявил Бонапарт. — Я не могу сказать, что конкретно от вас требуется. Вы должны будете проверить новые координаты и выяснить, что находится в этом месте. С докладом необходимо будет вернуться не более чем через пять дней. Сегодня утром вы с лейтенантом Драйзером где-то гуляли. Для него это дело привычное, а вот вам я не советую портить вашу и без того сомнительную репутацию. Время пошло. Джек кивнул и посмотрел на Теодора. Тот спокойно застегивал плащ, не обращая внимания на язвительные комментарии Бонапарта. Из собора они вышли, когда стрелка часов перескочила за полдень. Этой тёмной ветреной ночью что-то незаметно переменилось, и Джека коснулось неуловимое ощущение, будто именно теперь, когда он увидел посветлевшее небо, перевернувшееся вверх дном в прозрачных лужах, весна наконец захватила столицу. Он задумался о том, что сейчас, должно быть, всё ещё апрель. Ветер лениво теребил полы чёрной шинели. Центральная площадь полнилась оживлённым гомоном. Джек отчего-то подумал, что он давно не видел обычных людей за их обычными делами. Он скосил взгляд, чтобы посмотреть на Драйзера. Лондон всё ещё не понимал. Не понимал, почему внезапно оказалась так щедра и благосклонна к нему судьба. Именно теперь он вспомнил отчаявшегося, сломленного Авраама, старика, что смирился с уготованной ему долей убийцы. Но что же произошло в его душе в тот миг, когда Бог внезапно проявил милость? Что чувствует внезапно оправданный преступник, человек, который чудом избежал гибели, избежал позора? Что чувствует единственный выживший из всего отряда солдат? Мимо них, пряча любопытные взгляды, просеменила стайка студентов. Нет, что-то определённо изменилось. Оно дышало ветром и неизвестностью. Оно было серебристое, как инквизиторский крест, и холодное, как весенняя ночь. Оно было набившей оскомину гранью среди бесконечного множества обещающих «до» и сокрушительных «после». Джек вдохнул поглубже. Под ногами стелилась распятая дождём, сверкающая от влаги мостовая, чистая, как дворцовый паркет. Азартная, шальная мысль проскочила в его голове: «Неужели я все-таки выиграл?» Они свернули на широкую улицу, ведущую к вокзалу. Джек чувствовал, что его спутник не спешит, поэтому и сам слегка замедлил шаг. — Спички ещё при тебе? — спросил внезапно Драйзер. — Да. Надо? Джек не смог сдержать смех, когда увидел, как ему протягивают открытую пачку «Магдалины». — Невыгодный обмен, господин Драйзер. Вы, должно быть, шутите? — Я никогда не шучу, — совершенно серьёзно ответил Теодор. — Зря, — улыбнулся Джек, вытягивая белоснежный столбик, –Жить было бы проще. Они сели на затёртую скрипучую лавку и с минуту курили молча. Полоса солнечного света, рассёкшая облака, заставила Джека сощуриться. — Ты бывал в том месте? — спросил Драйзер, повернувшись к Джеку. Лондон, оторвавшись от хаоса пёстрой толпы, перевел вопросительный взгляд на инквизитора. — Если речь идёт о координатах, то я не могу ответить однозначно. Я мог там быть, но с тех пор прошло лет пятнадцать. — Что-нибудь помнишь? — Нет. Абсолютно. Я даже не уверен, что такое действительно было. Но вот только, — Джек задумался, покручивая в пальцах пуговицу на шинели, — это место находится в двадцати милях от посёлка, где был мой… — короткое, но неловкое слово встало комом в горле, и Джек, проглотив его, исправился: —… где я жил тогда. Однажды отец взял меня с собой в заброшенную церковь. Он там что-то искал.***
Джек едва поспевал за Эдвардом: прибрежная осока цепляла шершавыми листьями и шипела, как живой змеиный клубок. Глина чавкала под ногами, и из прибрежных зарослей веяло душным жаром. Где-то вдалеке, там, где роились тяжёлые синие тучи, яростно, словно обозлившийся пёс, рычал гром. Тишина вокруг пугала Джека. Он почти бежал, спотыкаясь, падая, а отец все ускорял и ускорял шаг. Пелена непрошеных слёз застилала глаза, и Джек упрямо растирал их по лицу перемазанными глиной ладонями. — Подожди меня, — выронил Джек, стараясь подавить слёзную мольбу в голосе. Он знал: отец будет недоволен. Эдвард не ответил. Джек со всхлипом глотнул жаркий воздух. — Никто никогда не будет тебя ждать. Привыкай, — откликнулся отец, — Мы уже почти пришли. Они шли по берегу реки около часа без остановок. Порой Джеку казалось, что он вот-вот потеряет сознание от жары и страха. В зарослях кто-то копошился, и ощущение, что за ними наблюдают, ни на секунду не покидало его. Когда знойную тишину разрезала первая вспышка молнии, они вышли на заросшую поляну. Заброшенная, опалённая пламенем пожара церковь тонула в море иссохшей пряной травы, как старый маяк в солёных водах океана. Джек ошеломлённо глядел на то, как отец встаёт на колени и крестится. Эдвард говорил что-то на незнакомом Джеку резком и быстром наречии. Дождь хлынул неожиданно, внезапно, будто небо, как дно огромного судна, дало течь. Вспышка молнии, полыхнувшая через всё небо, заставила вздрогнуть. Гром прогрохотал над их головами, и Эдвард молча направился ко входу в церковь. На месте двери разверзлась уродливая дыра, а внутри клубился густой мрак. Джек поспешил за отцом. Внутри церкви ему стало не по себе: стены были покрыты толстым слоем копоти. Джек чувствовал, что глаза снова становятся влажными. — Он не был католиком. Я об этом раньше не задумывался. Джек вопросительно глянул на Теодора, ожидая, что тот объяснит это неожиданное заключение. Теперь, оглядываясь назад, Лондон понимал, какой странный оттенок принимали страницы его прошлого в свете недавних открытий. — Что он там делал? — Не помню. Наверное, я не смотрел на него. Я совсем не помню, как мы возвращались. Но если не… Зачем тогда всё это было? Зачем он взял с собой меня? — Не понимаю, — признался Драйзер. Джек невесело усмехнулся. — Полагаю, понятнее не станет. Теодор молча достал из кармана сложенную карту. Клок драной бумаги, расцвеченный пятнами машинного масла, был очень знаком Джеку. Нервные, быстрые надписи, стрелки в разных направлениях, цифры, расчёты, даты. Лондон не мог не помнить, ведь всё это было сделано его рукой. Нет, он, как законченный болван, аккуратненько посчитал сумму дорожных расходов в уголочке карты и прибавил к ней неприличную цифру. Крайне неприличную. И даже таможенную пошлину рассчитал. Эта цифра была его сокровенным ориентиром, путеводной звездой, которая в итоге могла сделать все невзгоды совершенно незначительным. Потрясающе. Фееричный обман. Театральщина. Его поманили — он побежал, как глупый шавчонок, не предполагая даже, что в этой, на первый взгляд, обычной проходной пьеске на сцене появятся те самые люди. Те самые, способные на многое. Джек истерично рассмеялся. Этот злобный, удушающий смех рвался наружу, ревел сухим кашлем в груди. От этого смеха ему стало больно, и он явственно ощутил, как в лёгких разгорается трескучее пламя, кусающее его изнутри злыми алыми языками — копьями. — Твоя карта заинтересовала меня, потому что на ней изображен именно тот район, в который попадают нужные координаты. И те, ошибочные, и новые. Я должен сказать, что твой последний заказ поступил в гильдию от неизвестного лица. У меня есть основания предполагать, что за этим может стоять кто-то из гвардейский элиты. — Какие основания? — выпалил Джек удивлённо. — Позже. Сейчас важен тот факт, что ты был в том районе. Пусть и не по своему желанию, а по указанию заказчика, но… — Драйзер внимательно посмотрел на него, — я должен задать этот вопрос: какова была твоя задача? Джек опустил голову и тяжёло выдохнул. Весенний ветер, как холодная и скользкая змея, прополз по рукавам шинели. — Мне дали всю необходимую информацию. Моя задача очевидна, — Лондон усмехнулся с ощутимой горечью и уточнил: — была очевидна тогда. Но теперь я не понимаю. — Я шесть лет пытался разобраться в деле Эдварда Лондона. Ты думаешь, я приблизился к истине хоть на шаг? — Значит, будем искать дальше, — задумчиво произнёс Джек.***
На перроне стояла обыкновенная суматоха. В угольно-чёрной шинели с крестом Джек чувствовал себя мишенью. Казалось, взгляды людей, настороженные, враждебные, боязливые, намертво прикипали к нему. Стоящий рядом Драйзер не обращал на это ни малейшего внимания. Однако всё происходящее вокруг было неизмеримо лучше, чем душный, болезненный страх смерти, лучше, чем бесконечные Пустоши, лучше, чем безлунные ночи, проведённые на болотах без сна. «Лучше», — беззвучно шепнул Джек, зацепив взглядом чужое плечо. Он не хотел признаться себе самому в том, что груз страшного, лишающего разума тяжёлого одиночества исчез. Лондон презрительно усмехнулся. Стоило ли за это расплатиться той иллюзией свободы, что давала ему длинная, но прочная цепь гильдии? Джек, который засыпал в обнимку с дробовиком, прислушивался к каждому шороху и не зажигал костёр даже в самые холодные и тёмные ночи, дал бы вполне однозначный ответ. И теперь этой суррогатной, мнимой, фантомной свободы ему было не жаль. Разве что старый ошейник был привычнее нового. Не было ни сил, ни желания удивляться собственной покорности и неподвижности. Он устал. Двери вагонов ещё не были открыты, однако народ поспешно собирался в длинные нестройные очереди. Джек вопросительно посмотрел на лейтенанта, который не спешил присоединяться к желающим проникнуть в вагон. — Первый класс всегда наполовину пуст. Зайдём за несколько минут для отправления. Пёстрая толпа, окружившая их, гудела, как пчелиный улей. Джек шагнул ближе к Драйзеру. — А удостоверение? — Скажу, что ты со мной, — пожал плечами Теодор. — Вряд ли они захотят связываться. Двери с лязгом открылись, и толпа заволновалась, взбудоражилась. Болезненная неприязнь заставила Джека отступить: в бурном потоке, в общей толчее он видел диких зверей, что боролись за строго ограниченное место под солнцем. Теодор аккуратно, почти невесомо удержал Джека за локоть, останавливая. — Нас тут съедят, — с невесёлой усмешкой проронил Лондон. — Они привыкли жить в последний раз. Прости их. «Действительно», — подумал Джек — «Как в последний раз». Стрелка длинной узкой тенью ползала по циферблату, медленно съедая оставшиеся до отправления минуты. Они замыкали подтаявшую очередь. Впереди, у входа в вагон, какой-то нескладный, резковатый студент громко и гневно возмущался, размахивая помятым билетом у лица проводницы. «Прости их», — пронеслось эхом в голове Джека, пока он разглядывал аккуратные, тонкие крылья бровей и покрасневшие от холода полупрозрачные веки. Джеку стало жаль её: она тонула в огромном сером пальто, пряча озябшие руки в длинных рукавах, и с пустой молчаливой тоской смотрела в конец очереди. «Я не могу пропустить вас. Это билет на завтрашний поезд», — тонкие алые губы сжимались в упрямую линию. «Но мне нужно сегодня!» «Ничего не могу поделать». Кто-то оттолкнул студента от входа, и снова потянулись жёлтые желчные билеты к тонким замёршим рукам. «Прости их». — Он со мной, — тихо, но уверенно сообщил Теодор, стоящий на железной подножке. Тёмные большие глаза метнулись от лейтенанта к Джеку, придирчиво оглядывая его с ног до головы. — Тогда Вам следует показать свое удостоверение. Я не смогу пропустить вас без него. Джек неуверенно мотнул головой, собираясь что-то сказать. Его взгляд невольно зацепил острый точёный подбородок и блестящие тускло-пшеничные кудри, лежащие на плечах. «Красивая», — без всякого чувства мысленно констатировал Джек. Он улыбнулся: беспричинная жалось медленно растекалась по венам как яд. Он почему-то вспомнил мёртвую синицу. — Кажется, мы друг друга не совсем поняли, — проговорил Джек. — Дело в том, что я оставил… Теодор тяжело вздохнул и прикрыл глаза, будто собирался выпить залпом стакан спирта. — Оно у меня. Джек с неприкрытым удивлением взглянул на чёрный прямоугольник в руке Теодора. Он понимал, что теперь необходимо вести себя, будто так и должно быть. — Где ж я на этот раз его посеял? — с облегчением выдохнул Джек. — Боже, весь день как на иголках. — В архиве. Я обещал передать его Вам. Джек аккуратно взял удостоверение и, раскрыв, передал проводнице. Он не успел даже мельком заглянуть внутрь, но, наблюдая за тем, как глаза напротив на краткий миг расширились от удивления, заподозрил неладное. — Не смею задерживать Вас, полковник. Чёрная корочка вернулась в руку Джека, и он, совершенно ошарашенный, на ватных ногах вошёл в вагон.