ilomolo.

— Когда я был старше, я был моряком в открытом море… — Луффи смотрел на солнце, растопырив пальцы, щурился и улыбался. Шрам под левым глазом у него некрасиво кукожился, разделяя гладкую щеку и скулу. Ло знал, что он пытался вырезать себе глаз. Ло знал, что Монки Ди Луффи двадцать шесть лет. Ло знал, что диагноз Луффи — шизоаффективное расстройство. В скобках — смешанный тип. Луффи прописаны литий, карбамазепин и ламотриджин. Ло боится, что антидепрессанты, которые дают Луффи, могут обострить его психоз. Ло боится, что таблетки перестанут ему помогать, и Луффи пропишут ЭСТ, а Драгон давно подписал все нужные бумаги. Если случится так, есть большая вероятность, что Луффи начнет терять память. Но Ло — всего лишь санитар. Он ничего не решает и не уверен, что прав в своих размышлениях. В наблюдательной сейчас только трое больных, принудчик и сам Ло. Цезарь нарушил режим, бросился на Санджи со своими привычными криками о том, что заберет кислород, а тот привычно начал отвечать ему пинками. Цезарь высокий и тощий, с вечно синюшными губами, будто вылез только что из холодной воды, а взгляд — желтый и дикий. Но скрутить его легко. С Санджи справиться сложнее — он бывший тхэквондист в маниакальной фазе. Ло едва ли успевал уворачиваться. Поэтому здесь был Зоро, принудчик. Он здесь третий год из положенных двадцати. Принудчики — преступники, которых вместо тюрьмы приговорили к принудительному лечению. В большинстве своем люди адекватные, а если ты с ними в хороших отношениях, то им даже можно поручать задания. Санджи болен биполярным расстройством. Этиология и патогенез для Ло — тайна, как и для всех остальных. Неясно, откуда берется БАР (впрочем, такая же ситуация относима и ко многим другим расстройствам), и что с этим делать. Все, что могут врачи — ждать, когда закончится фаза и начнется интермиссия. Ситуация Санджи осложняется еще и тем, что фазы у него инверсивно сменяют друг друга. Его просто накачивают нормотимиками типа того же карбамазепина и еще вальпроевой кислотой. Последняя интермиссия у него была три месяца назад, и длилась она с полгода. До этой интермиссии маниакальные и депрессивные фазы меняли друг друга на протяжении семи месяцев. Ло не знает, сколько уже Санджи наблюдается. Ему тридцать, и за последние два года, которые Ло работает в больнице, он лежал здесь раз пять с разной длительностью. Ло думает, что вряд ли Санджи когда-нибудь выздоровеет настолько, что может не ложиться в стационар реже, чем два раза. Зоро всегда сторожит его. Он гладит ладонь Санджи, прижимает его дергающиеся пальцы к постели (развивается тремор из-за препаратов, и когда-нибудь к нему подберется дискинезия), когда думает, что Ло не видит этого. Санджи лихорадочно блестит глазами с суженным зрачком на Зоро; отросшие волосы частично закрывают лицо. Скоро подействуют нормотимики, и его слегка попустит. Психотерапия этому парню мало помогает. Ло не видел, чтобы после сессий Винсмоуку хорошело настолько, что можно было бы говорить, что у него есть успехи. Наличие рядом Зоро его тоже не то чтобы успокаивало. Тот скорее фокусировал внимание больного на себе, а Санджи то ли побаивался его, то ли что. Ло не знал. Зато Ророноа следил, чтобы он принимал все таблетки и ел, когда Ло был занят другими проблемными пациентами. Например, Цезарь. Нет ничего хуже Цезаря. Даже Санджи в самый пик мании или депрессии доставляет меньше проблем, чем Цезарь. У Цезаря шизофрения. Он является сюда каждые три или четыре месяца. Моне, медсестра, рассказала, что он, вообще-то, раньше работал преподавателем в университете, и даже показывала фотографии: в облике Клауна тогда была какая-то кокетливая хитринка, носил он аккуратное подвернутое каре, похожее на шляпку гриба, и одет был в белый костюм. Фото было со свадьбы Моне и Верго. Клаун был другом их семьи, а сейчас он не выказывает никаких эмоций в их сторону. Помнит, но не разговаривает с ними, если того не требует острая нужда. Сейчас у Клауна была длиннющая рваная шевелюра до пояса и носил он розовый шифоновый халат невероятных размеров поверх стандартной серой пижамы. Носить что-то помимо нее, кстати, разрешалось только ему и Луффи, потому что расставание с этими элементами одежды ввергало их в сильную тревогу или гнев. Пояс от халата отобрали, потому что им можно кого-нибудь задушить. Иногда Цезарь зябко кутался в халат, как будто шифон помогал ему справиться с ознобом. Как, например, сейчас. Он отвернулся от всех к стене, сидел, нахохлившись. Увидев, как Луффи растопыривает пальцы к солнцу, он сделал так же. Пальцы у него тонкие, бледные и длинные, похожие на пауков, подвижные. Сине-прозрачные. — Раз, два, три, четыре, пять, семь, раз-два-три-четыре-пять-семь, раздватричетырепятьсемь… — Цезарь сгибает пальцы один за другим и тараторит шепотом цифры до семи. Шесть у него постоянно куда-то пропадает. — Ты опять пропустил «шесть», Цезарь, — весело вставил Луффи. Согретой на солнце ладонью он, скрючившись, сжал холодные ступни. — Куда девается шестерка? — Шестерку упекли в психушку, психушку, психушку, шестерка утекла в вентиляцию, потому что она липла к щеке, Ло-сан, сегодня подадут яблоки? — Клаун опустил сжатые кулаки. — Сегодня груши, Цезарь, — лаконично ответил Ло. Общаться с Цезарем ему не улыбалось. Он всегда выворачивал диалог и больше говорил, чем слушал, а иногда отвлекался на голоса и начинал разговаривать с ними, забыв про того, кто с ним говорил до этого. — М-м, нет, надо доработать его, потому что одаренным становится только один из десяти… Груши тоже хорошо, но я больше люблю яблоки, красные яблоки, яблоки сорта Макинтош, вкус кисло-сладкий, вкус… кисло-сладкий.. кисло… сладкий… — он закончил фразу, но продолжал повторять последние три слова шепотом и в конце концов зажал свою голову между коленей, остро натянувших штанины. — Я больше мясо люблю! — тоже шепотом ввернул Луффи, заглянув в глаза Ло. — Я помню, когда я был старше, я был моряком на открытом море… Ло со вздохом прикрывает глаза. Луффи никогда не рассказывает эту историю до конца. — Я знаю, Луффи.