ilomolo.

Сегодня в стационар определили молодого парня. На него было неприятно смотреть даже ему, хотя Ло видел много за два года работы санитаром. — Что с ним? — спросил он у Моне, которая как раз рассматривала его карту. — С Сабо? — рассеянно уточнила она. — Его зовут Сабо? — Да… Рю Сабо. Ничего радостного, как и со всеми здесь. — насмешливое «хм». — Афазия, делирий, ну и… Сам видишь, что еще. Парень напряженно сидел, как и все новенькие, в наблюдательной, щурясь, как будто в комнате было слишком светло, хотя за окном облака серой мокрой ватой обложили солнце. Пижама на широких, но костлявых плечах висела, как на вешалке, светлые волнистые волосы походили на солому. Он был невероятно худ; казалось, челюстные и локтевые сейчас прорвут пергаментную кожу. Вены синей и зеленой паутиной светились на веках, шее, обвивали руки — до того кожа была тонкой и иссушенной. Местами рубцы и шрамы от ожогов перекрывали ее толстой бугристой коркой. Самые уродливые были на лице: глаз, лоб и скула на левой стороне. Веко обожжено так, что глаз был полузакрыт, бровь и ресницы отсутствовали вовсе. Бескровные губы с трещинами сжаты, и, если бы не взгляд животного, угодившего в силки, его образ был зловещим. Правой рукой с недавно остриженными ногтями он рассеянно чесал контрактуру после ожогов на сгибе локтя левой. Из-за этой контрактуры она не разгибалась полностью — кожа после ожога уродливо стянулась. — Что с ним произошло? — спросил Ло со смесью жалости и отвращения. Приглядевшись, он увидел на руках больного крохотные ожоги-точки, кое-где свежие, кое-где зажившие. О бедного парня тушили сигареты. — Над ним издевались долгое время. Он пропал полгода назад, его держали где-то за городом. Не давали есть, пить, спать, избивали, пытали огнем. — Моне рассказывала так, будто речь шла о погоде. — Говорят, это делал его то ли лучший друг, то ли какой-то родственник, я в подробности не вдавалась. — Бедняга… Низкодозированный галоперидол и терапия? — И рисперидон. Но сначала надо вернуть его тело в нормальное состояние. Выходим, в общем. — А как у него дела с импрессивной речью? Моне качнула зеленой головой и сделала неопределенный жест рукой. — Более или менее, но вот говорить он не может. И неизвестно, сможет ли вообще. Все же, афазию лечить нужно как можно скорее, а нам неизвестно, когда и как случилась травма мозга. Возможно, что недавно, а может, и месяц назад. Он сам не помнит — у него достаточно обширные пробелы в памяти. — Что неудивительно, при таких-то травмах и потрясениях… А как он будет изъясняться? Не дадим же мы ему ручку или карандаш. Если сам не покалечит кого-нибудь, так заберет кто-нибудь, тот же Цезарь или Юстасс. — Не знаю. Может, фломастеры дадим. Или мелки. Ло вздохнул и медленно подошел к больному. Тот весь подобрался, как будто сдерживался, чтоб не отшвырнуть себя на пару метров. — Меня зовут Ло-сан, — четко и негромко сказал он. — Ты понимаешь меня, так ведь? Сабо вымученно нахмурился, и открыл рот, тщась сложить губы, зубы и язык в правильную комбинацию, чтобы выразить свои мысли. Но он забыл, как это делается и в конце концов просто кивнул. На секунду санитар увидел всю его Pars Cervicalis, от C1 до самого сильно выпирающего C7. Как будто взглянул в раздел позвоночника в учебнике анатомии. — Мы поможем тебе, — попытался подбодрить парня Ло. — Ло самый лучший! — уверенно донеслось сзади, и оба посмотрели в коридор, где, широко расставив ноги, стоял Луффи и сиял улыбкой, ему свойственной. Через секунду все изменилось, и оба оглушительно закричали, разрывая глотки.