Kodaline — All i want
So you brought out the best of me A part of me I'd never seen You took my soul and wiped it clean Our love was made for movie screens
«Есть люди, чувства, которые хочется выражать не так как раньше, а то и вообще, впервые в жизни»
Привязанность равняется боли. Такую формулу Дин знает с детства. С детства помнит, что если привязался — значит, сделал себя уязвимым, открыл спину и подставил незащищенный бок под самую страшную атаку. Тогда еще перед глазами явственно стояло лицо мамы в последние минуты её жизни, а его тонкие ладошки сжимали младшего брата ненавязчиво и так хрупко, будто бы боясь разбить. Дин с самых первых лет работы прекрасно это уяснил, что привязываться просто запрещено. Сэм — это совсем другое. Сэм — это семья. Дин возвел вокруг себя иллюзорную стену из убийств монстров, и силы — до последней капли — положил на тяжкие, трудные, тщетные порой поиски. Костьми лег, вложился в охоту, и до поры забыл, что означает чувствовать себя соединенным, скрепленным с кем-то жгучей красной нитью. И вот сейчас эта нить — почти забытая, стертая из сознания — тлеет углями и расцветает посреди сплошной тьмы, в которую он шагнул очень и очень давно. Чёртов ангел. Винчестер клянётся себе на скрещенных до хруста пальцах, что больше думать о нём никогда не будет, что голубые глаза забудутся с завтрашней охотой, но в конечном итоге готов молиться ему на сбитых коленках, сквозь сжатые до скрежета зубы. Дин смеётся до хрипа и диаметрально разломанной пропасти между рёбер, пока стены вокруг него в мёртвый круг замыкаются, а отпечаток ладони ангела на его плече будто клеймо смерти. Винчестер без него сгибается пополам и давится собственными лёгкими. Дин бы исчез, растворился, став частью этого соленого ветра и умчался бы сильным потоком к хмурому горизонту, среди грозных туч в которых с удовольствием нахрен затерялся. Он с Касом забывает все слова, междометья и звуки. У него перед глазами разноцветные вспышки, как карусель. Не слышит вообще ничего, потому что пульс в висках оглушает. У Дина к нему осязаемая дрожь в позвоночных дисках и бережно сложенные рубашки на пыльных полках его старого скрипящего шкафа, Винчестер теряется во времени, пока уязвимо-шипящие тени ползут по гипсокартоновой стене, пробираясь под рёбра лихорадкой с беспорядком в волосах и морской гладью в глазах. Дин справится — но потерять Каса не может. Потому что все, окончательно и бесповоротно — привязался. И нить опутала и обвилась вокруг горла, удавкой сдавила, лишая воздуха и здравомыслия. Потому что Дин без него — не справится, не пойдёт, не побежит дальше. Привязанность спутала ноги, оковами запутала движения, заставила застыть навек. — Я без тебя не могу. Мольба, речитатив, признание. Не могу — как откровение. Не могу — как шаг навстречу, сквозь бури и людской гнев. Впитывает в себя признания со вкусом слез — и проговаривает «ты нужен мне», едва слышимое и разбитое на десятки осколков. На сотню — ровно по обрывкам души — кусков. И всё, что он слышит, это тихий шелест крыльев за спиной.Вот оно — и с к у п л е н и е.