***
Когда Чимин наконец разлепляет опухшие от долгого, беспокойного сна глаза, яркий утренний свет как обычно не слепит, отчего Чимин сначала теряется, не понимая, где он. Но, стоит осознать, что это квартира Сокджина, воспоминания накатывают незамедлительно, заставляя сердце в ужасе сжаться: он ушёл от Юнги. Конечно, это всё несерьёзно, во-первых, потому что Чимин знает, что ему просто нужен небольшой отдых, во-вторых, вины Юнги здесь, как не ищи, нет, он пропадает на работе круглыми сутками, и Чимин уверен, что дело действительно только в изнурительной нагрузке, в-третьих, как… Как они до такого дошли? Чимин не окунается в истерику, просто лежит, думая сразу обо всём и ни о чём, смотря в потолок. Глупые слёзы текут в уши, даже немного смеша. И он безуспешно пытается их утереть, пока дверь в комнату медленно не отворяется, пугая его. — Не спишь же? Чимин делает попытку прочистить горло, но непроизвольные слёзы только сильнее начинают душить. — Ну, чего ты, Чимин-а, — Сокджин ложится рядом с ним, гладя спутанные волосы, — расскажи мне… Случилось что-то плохое? Чимин не может ответить сразу, успокаивая себя. Сокджину на самом деле не требуются ответы: он и так всё знает, поэтому Чимин не спешит, выравнивания дыхание. Случилось что-то плохое? Звук уведомления рушит тишину, а яркий свет экрана режет глаз, но Чимин всё равно тянется к смартфону, заранее зная, кто написал. «Как вы?» Сообщение сухое, но так явно пестрит беспокойством и заботой, что в груди вновь становится туго, отчего Чимин решает не медлить, печатая почти без колебаний. «Всё хорошо» — А… а где Тэхен-и? — хрипловатым голосом после продолжительного молчания спрашивает Чимин. Или, скорее, его родительское сердце. — С Намджуном. — И Чонгук-и не плачет, находясь без тебя слишком долго? — бормочет Чимин, желая поговорить на отдалённые темы, чтоб ещё раз не разрыдаться, пугая своим разбитым видом ребёнка. — Мой любимый муж читает им обоим лекции по философии, поэтому, я думаю, ещё полчаса, и дети будут уложены. Чимин знает, что сказанное Сокджином — чистая правда: Намджун проводит много времени, бывает, целый день, просто нянчась с Чонгуком, попутно читая ему лекции, которые будут слушать студенты уже утром. От этих мыслей непроизвольно снова просятся слёзы: его альфа имеет возможность быть с семьёй всего день в неделю. Ему больно видеть, насколько Юнги устаёт, но и сделать ничего не может… Хотя есть же наверняка варианты: Чимин тоже мог бы немного зарабатывать, снимая незначительную, но хоть какую-то долю с плеч альфы, только сделать так пока нельзя, он знает это, но… Но как же Чимин скучает… — Принеси мне Тэхён-и, пожалуйста. Сокджин выполняет тихую просьбу мгновенно, возвращаясь с взъерошенным ребёнком на руках, аккуратно укладывая его рядом с притихшим Чимином, оставляя их вдвоём. Милая резиновая уточка Чонгука героически выдерживает нападки только недавно прорезавшихся зубов Тэхёна, который тихо что-то щебечет, дрыгая ножками от усердия. Чимин наблюдает за сыном, ни о чём не думая: он не знает, что делать. Он бы и рад стараться вносить какие-то изменения в их отношения, только сил никаких нет. И эта апатичность кажется такой всепоглощающей и бездонной, убивающей безжалостно надежды, до тех пор, пока... Пока смесь тихих детских лепетаний не приобретает смысл, становясь отдалённо похожей на… первое слово? Чимин резко поворачивает голову, вслушиваясь, и замирает, испытывая почему-то совсем не радость. Непонятный, тянущий под рёбрами, дикий страх врывается в грудь. Юнги должен быть здесь. Разделять этот момент вместе с ним. Только Тэхён, вновь вернув свой интерес к резиновой уточке, так ничего и не произносит. Но Чимин, успокоив почти настоящий приступ паники, решает, что и этого было достаточно. — Сокджин, мне нужно домой. Можно Тэхёни погостит у вас ещё денёк?***
Просмотр ленты новостей в четвёртый раз излишен, а бездельное лежание на кровати сделало её какой-то неестественно жёсткой, отчего Юнги ворочается и, так и не найдя удобного положения, сдавшись, просто вперяет взгляд в стену: у него появилось свободное время. Слишком тихо. Обычно так не бывает: либо Чимин шаркает по дому, пытаясь поддерживать его в чистоте, либо Тэхён попискивает в своей кроватке, требуя внимания. И Юнги бессознательно пытается перекричать эту звенящую тишину — наверное, сейчас самое время взяться за тот новомодный сериал, что, кажется, успели посмотреть все его коллеги по работе. В последнее время именно это является главной темой для обсуждения на обеденных перерывах, и Юнги, стоя на расстоянии от курилки так, чтобы не пропитаться сигаретным дымом и в то же время слышать, о чём говорят сотрудники, всё равно не может поддержать разговор. И это не то чтобы беспокоит, скорее, от невыносимой и даже жалкой необходимости простого разговора о степени идиотизма сюжета сериала становится смешно. Раньше таких проблем не возникало: для этого был Чимин. Его любимый муж с появлением ребёнка, конечно, не стал менее интересным собеседником, только теперь поговорить с ним на отвлечённые от хлопот отцовства темы практически невозможно. И дело не в том, что Чимин якобы стал резко помешан исключительно на ребёнке, просто времени у него хватает только на него. И имеет ли право Юнги вообще жаловаться? Ответ, естественно, однозначен, только чувства в груди противоречивые. Он ценит безмерно весь труд Чимина, видит, как тот каждый раз делает выбор в пользу семьи, но ему всё ещё эгоистично недостаточно. Ему мало самого Чимина. Проводить время со своим маленьким ребёнком — это одно: трепетное, нежное и осторожное, а со своим омегой, уже мужем, — другое: спокойное, тёплое, тихое. И если уж возвращаться в прошлое, то не в бары, клубы, а на подраный диван в однушке напротив университета Чимина, где они, забывая о внешнем мире, посвящали друг другу себя. Обычные завтраки вместе, обычные объятия перед сном, обычные поцелуи в щёку, но как же, оказывается, это было важно. Экран ноутбука переливается картинками из того самого сериала, только Юнги, проверив смс от Чимина, с туманным отчего-то зрением смотрит сквозь. На крошечный вязаный носочек в углу комнаты.***
Чимин при входе в квартиру, по обыкновению, об зимнюю, всё ещё не убранную от нехватки времени обувь не спотыкается: её почему-то нет; да и аромат еды, наполняющий квартиру, немного сбивает с толку, потому что Юнги редко готовит, хотя преуспевает в этом не хуже самого омеги. Странное чувство поселяется внутри, и Чимин не имеет сейчас возможности полностью его распознать, просто отчего-то ноет в груди. Юнги выглядывает из кухни, сдержанно улыбаясь. — Знал, что ты придёшь, — не усмешка, а тихая радость. Но Чимин не понимает этого. — Вот как… Молчание. — Ты не голоден? — Я… нет. То есть… да, может, съел бы немного, — к горлу тошнота от волнения подкатывает на самом деле, — если... Если ты… — Конечно, я не против. Готовил для тебя. Для тебя. Один вопрос снят. Точнее, это не было большим вопросом, просто Чимин максимально пытается мыслить на отвлечённые темы, чтобы резко не разрыдаться перед мужем, который, к слову, выглядит довольно неплохо. Мешки под глазами, конечно, никуда не делись, всё так же вызывая укол боли где-то под рёбрами, но в целом вид свежее, чем обычно. Видимо, хоть кому-то этот однодневный выходной от семейных хлопот пошёл на пользу; Чимина же отделение от мужа вогнало в ещё большее уныние. — А обувь?.. — Убрал. Знаешь, никогда бы не подумал, что небольшая влажная уборка дома может так успокаивать. Столько мыслей в голове прокрутил за это время. Чимина не сильно удивляет инициатива мужа помочь с домашними делами: до появления дополнительных часов на работе обязанности распределялись в равной мере. Омегу больше интересует содержание тех самых мыслей, потому что минуты проходят, он нервно мнётся в коридоре, а главный вопрос от альфы так и не звучит. «Почему ушёл?». Или, что хуже, «Почему вернулся?». Чимин знает, что ошибся, хочет решить это побыстрее, внутри всё натянуто, будто струна, глубокого вдоха не сделать. Юнги же с каменным спокойствием после ещё нескольких мгновений взаимного молчания повторно предлагает пройти на кухню, блюдо отведать. Звук постукивающих вилок о посуду ненамного разряжает обстановку. Чимин пытается сконцентрироваться на вкусе еды, но не чувствует и грамма сытости или удовлетворения, хотя ужин выглядит прекрасно. Да и не только ужин, квартира почти сверкает, вычищенная, Юнги явно ошибся, подобрав слово «небольшая влажная уборка». Только вот для кого и зачем? Может, совсем не его ждали вечером в квартире? Боже… Он же доверяет своему альфе, почему тогда сейчас так позорно слаб, не в силах контролировать свои потаëнные, глупые страхи. Возможно, они правда поторопились. Наверное, они слишком молоды для такой ответственности... Нет, нет, нет. Чимин не может его потерять: любит безмерно, да и какой повод? Недостаточно прикладывается сил? Так он готов делать ещё больше. Поэтому он не выдерживает — мягко прижимается к спине альфы, оставляя робкий, боязливый поцелуй аккурат изгиба шеи. Тепло. Как же ему не хватало тепла чужого тела, которое всего лишь на мгновение, но позволяет забыть о своих переживаниях. Ему так хочется прижаться ещё ближе и чувствовать, как по спине гладят тёплые руки. Но не сейчас. Поэтому, когда Юнги оборачивается, пытаясь что-то сказать, Чимин впивается в его губы поцелуем. Он не хочет слышать упрёки. Не вынесет ссоры сейчас. Возможно, грубое сжимание боков и развязный, глубокий поцелуй — это своего рода наказание. И он согласен. Пусть хотя бы так. Слишком слаб, чтобы найти другой выход. Чимин ахает, когда его подхватывают под бёдра, перенося в спальню, и тихо мычит, соприкасаясь с холодными простынями. Холодно. В их общей постели, в преддверии секса с любимым ему невыносимо холодно. И Юнги, нависая над ним, отчего-то замирает; Чимин думает, от нерешительности, неуверенности, что омега точно согласен, поэтому он подаётся вперёд первый. Только ответа на немой вопрос в глазах альфы на самом деле не знает. Он не понимает вопроса. Тело без слоёв одежды начинает заметно дрожать, но Юнги делает всё, чтобы дарить омеге максимум тёплых прикосновений: ладони скользят по рёбрам, талии и бёдрам, возвращаясь обратно, проделывая тот же путь. И омега ожидаемо возбуждается, чувствуя тёплые прикосновения губ внизу живота: это было довольно давно, потому и сработало. Чимин никогда по-настоящему не воспринимал секс как наказание, но именно этот раз отдалённо видится таким. Нет. Он не хочет об этом думать. Лучше он сконцентрируется на неизменно приятных ощущениях, что дарит его любимый муж, между прочим, целиком и полностью по его инициативе. Он сам дал на это согласие. Так надо. Но, когда касания плавно перетекают на внутреннюю сторону бёдер, Чимина бьёт уже крупная дрожь. Наверное, это не будет длиться слишком долго. Чимин надеется на это. Поэтому сухим голосом отказывается от растяжки, говоря, что уже готовился, почти жалко прося поскорее заполнить его. — Пожалуйста, скорее. Юнги не возражает. Хотя должен был. В таких случаях он всегда настаивает на безопасности. Но, видимо, Чимин не ошибся, и его муж действительно таит на него обиду. Заслуженно. Это должно скоро кончиться. Он шире раскрывает бёдра, давая удобнее уместиться между них, но альфа медлит, что-то выжидает, а Чимина каждая минута душит всё сильнее: он хочет, чтобы это кончилось поскорее. Как же мучительно долго. И Чимин, до этого предпочитавший смотреть на дальнюю стену, резко поворачивает голову от нетерпения, натыкаясь на пронзительный взгляд карих глаз. Мгновенно хочется сделаться таким крошечным и незаметным, и Чимин всем телом сжимается, пытаясь убежать от этого взгляда. Но не получается. Юнги зачем-то тягуче-нежно обжигает кожу прикосновениями губ, целуя каждый палец рук, поддерживая зрительный контакт. И Чимин ломается. Он не сразу понимает, что дышать так тяжело именно из-за града крупных слёз, падающих на белоснежную простынь. Чимин сворачивается в комок, закрывая лицо ладонями и шепча сбивчивое: — Прости, я… Я сейчас успокоюсь, прости… Он чувствует, как Юнги отстраняется от него, и это так пугает. Чимин мгновенно хватает его за руку, не понимая, что происходит, из-за затуманенного зрения. Только спустя минуты удушающих рыданий наконец-то приходит осознание, что сейчас он утыкается носом в чужую грудь, а по спине, как он и желал, мягко гладят руки, посылая волны тепла. Он хочет ещё раз резко подскочить, проверить, правда это или ложь, но ему не дают, прижимая ближе к себе. Тихие слова распознать не удаётся, но они заметно успокаивают, пусть слёзы и не останавливаются, солёными дорожками полосуя раскрасневшиеся щёки. Он всё ещё рвано выдыхает в ключицы альфы, борется с вновь подкатывающими рыданиями, но парадоксально осознает, что становится легче. Наверное, так было нужно. Наверное, Юнги это знал. Чимин слабо ударяет кулаком в грудь альфы, тут же прижимаясь ближе. И только когда не остаётся раздражающих иканий, а сон так и не приходит, Чимин всё-таки медленно отстраняется, всё ещё страшась, но уже пробуя произнести хоть слово, но в итоге получаются лишь хрипы. — Я вернусь через секунду, не пугайся, — Юнги приподнимается, стараясь, как и обещал, сделать всё быстро, но не может уйти, не смахнув оставшиеся капли слёз. Омега уже достаточно успокоился, чтобы мыслить более чётко, поэтому такой паники, как в прошлый раз, когда Юнги, оказывается, просто поменял позу, укладываясь на бок, у него не случается. Но он по-прежнему очень раним, пытаясь восстановить дыхание, но заложенный нос сделать этого не даёт. — Вот, возьми, — Юнги упирается коленом в кровать, в одной руке держа салфетки, которые он протягивает Чимину, в другой — бутылку с водой. Омегу сейчас присутствие мужа заботит несильно, поэтому он прочищает нос сразу же, как заветная салфетка оказывается в руках. Но небольшое смущение за свой внешний вид всё же накатывает, поэтому он отказывается от воды, собираясь как можно быстрее извиниться, но... — Выпей, пожалуйста, голова будет болеть. На этот раз Чимин не противится: тон Юнги слишком мягкий и заботливый. Чимин кутается в плед, оставляя место для альфы, который сразу понимает намёк, ложась рядом. — Юнги… — Чимин протягивает руку, зарываясь в копну мягких, каштановых волос. Его муж такой красивый. Он изучал черты его лица тысячу раз, но не против сделать это ещё раз. Сам он явно раскрасневшийся, опухший и взъерошенный, но Юнги почему-то смотрит на него мягко и... виновато? Нет, Юнги не должен, а вот он сам... Вообще, он тоже теперь не знает, что сказать: час в объятиях мужа заметно сократил количество мыслей в голове, оставляя в основном только стыд за своё поведение. И омега думает всё же сказать что-нибудь, но его снова прерывают: — Не извиняйся. — Но… — Тут нет ничьей вины. — Тогда почему это случилось?.. — спрашивает больше у самого себя, на самом деле уже зная ответ: — Мы немного устали. Чимин, всё ещё обнажённый, прижимается крепче к Юнги, не намекая на интим, просто ища больше жара от чужого тела. Ему так спокойно. Мыслей всё ещё много, но они больше не окутаны невыплеснутыми, концентрированными эмоциями, отчего дышать становится заметно легче. — Если извиняться, то только мне за случившееся только что… Я так скучал, но, Чимин, я не собирался... не мог сделать тебе больно... — Юнги, я понял. Не сразу, но правда понял. — Сейчас лучше? Чимин может улыбнуться, смотря в глаза мужа. Лучше. С первого шага в квартиру его душила неопределённость, напускная вина и страх, что они не справятся; теперь же он понимает, что ничего между ними не изменилось: Юнги всё так же чрезмерно чуток и заботлив, видя Чимина насквозь. — Как тебе удаётся выдерживать? Ты столько работаешь, почти не бываешь дома, но всё равно справляешься лучше меня, хотя я просто сижу с ребёнком... — Во-первых, не говори так о себе, ты тратишь слишком много сил и истощён эмоционально, а так быть не должно, и мы скоро вместе это исправим, а во-вторых... Никак не удаётся. Если ты о том, что я выгляжу нормально, то я сам удивлён, что вчерашние слёзы никак на внешнем виде не сказались. Чимин замирает, неверяще уточняя. — Слёзы? Юнги улыбается, убирая прядь светлых волос Чимина за ухо. — Я недавно понял, что альфе тоже нужно быть иногда слабым... Тем более, когда рядом такой сильный омега. Юнги уже знает, что Чимин не смутится, услышит его правильно. И при встрече глаз ожидаемо видит понимание. Они оба всё это знали, просто выход был неясен. До вчерашнего дня. Им обоим надо было сорваться раньше. — Я говорил с начальником. Мне вернут второй выходной, и я напишу отказ от двух дополнительных смен на неделе. Ещё звонили родители, спрашивали, как скоро они смогут забирать хоть иногда Тэхёни в гости? — Он ещё маловат и часто плачет, когда теряет меня из виду надолго, но, думаю, через пару недель мы начнём пробовать, — Чимин реагирует в первую очередь на вопрос, касающийся ребёнка, отвечая почти сразу, только из-за тихого смешка Юнги осознавая, что именно ему сказали вначале. Юнги будет проводить с ними больше времени. — Ещё, если ты, конечно, хочешь, через четыре месяца стартует мини-курс для… — Юнги… Альфа не понимает, почему его прервали, пока не чувствует короткий нежный поцелуй, сквозь который слышится тихое «спасибо». — Знаешь, когда я писал тебе смс, думал, ты не ответишь. Я винил себя, что был недостаточно заботлив, плохо выражая благодарность, но потом… — Что? — омега, хоть и не понимает, к чему ведёт разговор Юнги, уже слишком расслабленный и сонный из-за близости с мужем и разрешённых проблем, потому просто льнëт ближе, прикрывая глаза. — Твой ответ. Чимин не помнит, потому что в том состоянии голова была перегружена переживаниями. — Знаю, что, скорее всего, ты не вкладывал большого смысла, но это помогло мне понять, что мы оба с тобой глупые. Счастливые и глупые. — Почему? — Чимин улыбается. Укладывает голову на грудь альфы и улыбается, всё же вспомнив, что тогда написал. — Потому что... Любимый муж, здоровый ребёнок, собственная квартира и постоянный заработок, значит ли это, что... — Всё хорошо? Юнги улыбается ему в ответ, будто бы прочитав мысли. Он сделает их жизнь лучше, и будет возможность хоть сутки над колыбелью стоять, у них всё получится, поэтому... — Определённо, у нас всё хорошо.