Падение последнего бастиона Джеймса Робинсона

Патрисия не замолкала ни на минуту, и это было настоящей пыткой для ушей Джеймса. Казалось, человеческий организм в принципе не способен извергать из себя подобные звуки, но Патрисия в этом плане была, похоже, сверх-человеком. Она широко разевала рот и выпучивала глаза, будто у нее случился запор, метелила руками воздух, как мельничными лопастями, а по окончании каждой фразы резко дергалась головой и туловищем вперед, видимо, пытаясь выглядеть более убедительной. Наблюдать эту картину чувствительный к прекрасному Джеймс был не в состоянии, поэтому притворялся, что скромности ему отсыпали больше положенного, и, потупив взгляд, потягивал мартини и слушал через неприметные блютуз-наушники звуки природы. Вопли, которые изрыгала из себя Патрисия, особенно органично вписывались в шум прибоя, потому как были почти неотличимы от крика чайки. Осипшей раненой чайки. На самом деле, Патрисия вполне соответствовала современным канонам красоты, была протюнингована по полной программе: ногти-когти, которыми без труда можно было перерезать глотку; ресницы, наращенные в столько слоев, что неспособная поднять отяжелевшие веки Патрисия смахивала на азиатку; губы как после атаки роя пчел; выпрыгивающие из бюстгальтера при каждом движении огромные силиконовые сиськи и не менее огромная силиконовая задница. Ну, тут, конечно были и неоспоримые плюсы — Джеймс слышал, что подобного размера импланты иногда спасали своих хозяек от пуль или амортизировали при авариях! Так что тут Патрисию можно было даже похвалить, за добросовестный подход к собственной безопасности. Безопасность лишней не бывает! Да и сидеть, наверно, на такой заднице, очень удобно. Как будто всегда таскаешь с собой гигантскую поджопную подушку. Джеймс искренне недоумевал, как родители могли посчитать Патрисию подходящей для замужества с ним кандидаткой. Ведь сначала девушки, с которыми они пытались его знакомить, были вполне в его вкусе — милые и неглупые. Проблема была только в том, что он абсолютно, совершенно, категорически не был готов к женитьбе. Какая свадьба, вы о чем? Ему всего тридцать пять, жизнь только начинается! Он еще и полжизни не прожил! Или прожил? Какая там средняя продолжительность жизни у мужчин? У родителей что ни день, то подготовка к похоронам: спину прострелило, ногу свело, колено заклинило, давление скакануло, сердце прихватило — срочно вызывают Джеймса, и со стенаниями, причитаниями и заламываниями рук разыгрывают спектакль: помогите, спасите, помираю! Даром что еще на пенсию оба не вышли, а все туда же — в сторону кладбища косятся! Помирают они, как же! Пытаются играть на чувстве сыновьего долга и вины! Как же так — помрем и внуков не увидим? Как будто в этом и есть смысл жизни каждого порядочного человека — внуков увидеть! Да вон пусть найдут себе сиротку, заберут и нянчат, вот и будет им внук. Или это не внук тогда получится? Но это же, наверно, не принципиально, правда? Что за финт ушами отчебучили родители с Патрисией, Джеймс до конца так понять и не смог. Они ведь и сами на нее смотрели, сморщившись, прижмурившись и даже немного скрючившись, последнее — при ее фирменных выпадах туловищем вперед, инстинкт самосохранения никто не отменял. Может, решили, что Джеймс не был искренен с ними в своей абсолютно правдивой причине отказа от женитьбы. Решили, что дело не в его неготовности, а в том, что девушки ему нравятся другие. Не адекватные, а вот такие — силиконо-утяжеленные и ногте-укрепленные с повадками и голосом раненой, простывшей, голодной, и офигевшей от этого чайки? Это была уже четвертая встреча с очаровательным созданием по имени Патрисия, и девушка, похоже, думала, что дело в шляпе. Так он решил по более широкой амплитуде колебания ее туловища на фирменных выпадах и добавочному, бонусному уровню громкости чаечного крика. Видимо, она считала, что еще немного, и переманит Джеймса в свой птичий клан, и они отправятся вить гнездо на скалы. Ну, то есть, кувыркаться у Джеймса в кровати. Несомненно, с последующим заездом в секретариат мэрии для регистрации отношений. Родители, наверно, думали о чем-то подобном. Это было понятно по тому, что они начали тренироваться улыбаться Патрисии. Пока что это было похоже на судорогу у человека с параличом лицевого нерва, но Джеймс не сомневался в их актерском таланте. Это всего четвертая встреча! К десятой уголки их губ наверняка уже будут дрыгаться симметрично! Джеймс надеялся только на то, что родители не решат внезапно изменить дислокацию увеселительного мероприятия под кодовым названием «Встречи с Патрисией» со своего дома на дом Джеймса, потому что он серьезно сомневался в собственной способности справиться с несокрушимой мощью Патрисии и в возможности вытолкать ее за порог. Но в адекватности собственных родителей он сомневался не меньше, ведь Патрисия все больше входила в раж, а они не прекращали встречи. Он уже не был уверен, что продолжение общения с Патрисией наконец убедит родителей в абсурдности их затеи с его добровольно-принудительной женитьбой. На работе Джеймс, утомленный плотным общением с очаровательным созданием Патрисией, клевал носом и только не глядя ставил размашистые подписи на бумажках, которые ему с завидной периодичностью подсовывал новый секретарь. На этот раз — парень, потому что его предыдущие секретарши все поголовно были озабоченные не меньше его родителей. В смысле — тоже мечтали осчастливить родителей Джеймса внуками. Пока никто из них не догадался, что они не одиноки в своем страстном желании, и не объединился с родителями Джеймса против него же, он решил обезопасить себя хотя бы с одного фронта, раз уж родителей вразумить было абсолютно невозможно. Последней секретарше стало так дурно от жары, что она, в отчаянии спасая свою жизнь, упала в полуобмороке к Джеймсу на стол и двадцать секунд спустя внезапно оказалась уже в неглиже. Даром, что навороченные японские сплиты в офисе стабильно охлаждали воздух до восемнадцати градусов по Цельсию, и обвинить их можно было разве что в том, что они своими мощными потоками воздуха задули секретаршу на стол и сдули с нее одежду. Версия же самой секретарши показалась Джеймсу неубедительной, как и начальнику отдела кадров, который был настолько бесстрашным, что, не боясь обвинений в сексизме и ущемлении прав женщин, уволил секретаршу по бесчеловечной статье — сексуальные домогательства. Хотя, признаться, от того, как громко и часто она выкрикивала обвинения в сексизме и бесчеловечности и угрозы натравить армию феминисток, Джеймс весь покрылся испариной. Но секретарша имела неосторожность отозваться оскорбительно о лицах нетрадиционной сексуальной ориентации, к коим без малейшей на то причины приписала Джеймса и кадровика. В ответ начальник отдела кадров пригрозил ей тем, что призовет на защиту ЛГБТ-армию, и как бы ее феминисткам не прилетело еще больше за оскорбление секс-меньшинств. Признаться, контратака прошла идеально, и секретарша была мгновенно деморализована. После устранения помехи продуктивному трудовому процессу в виде коварной секретарши Джеймс воспылал еще более глубоким уважением к начальнику отдела кадров, и они даже хлопнули после работы по стакану вискаря в ближайшем баре, чтобы отпраздновать окончание своей маленькой победоносной войны. Через день на месте секретаря Джеймс обнаружил уже тощенького суетливого паренька, вчерашнего студентика по имени Стюарт, которого Джеймс про себя снисходительно звал Стьюи. Стьюи слишком заискивал перед Джеймсом и ходил в буквальном смысле на цыпочках, боясь лишний раз побеспокоить. Однако своими беззвучными подкрадываниями из-за угла он нервировал Джеймса в сто раз больше, чем если бы топал даже как стадо обезвоженных слонов, несущихся к водопою. Вкупе с еще одним нервотрепательным фактором в лице очаровательного создания Патрисии, суетливость Стюарта грозила довести Джеймса до ручки и лишить последних надежд на прекращение нервного тика на левом глазу. Лучше бы тик атаковал правый глаз, на левом зрение у Джеймса было получше, а еще в серой радужке было пикантное зеленоватое вкрапление. В общем, свой левый глаз Джеймс самым бессовестным образом оценивал выше правого. И за это Джеймсу было даже немного стыдно, ведь как там говорят? Человек должен любить все элементы своего тела одинаково, несмотря на то, что один может быть красивее другого и лучше выполнять свои обязанности? Или это не про глаза говорили, а про детей? Нет-нет, думать о гипотетических детях Джеймса, вместо того чтобы работать, могут только его родители, но никак не он сам! В поле зрения Джеймса внезапно впрыгнуло тщедушное тельце Стюарта. Джеймс ожидаемо дернулся в своем кресле и уронил пару бумаг. Паренек бросил на Джеймса заискивающе-испуганный взгляд из-под очков и аккуратно опустил на стол идеально ровную стопку бумаг. Джеймс оторвал от Стюарта взгляд, полный недовольства его приемами бесшумной ниндзя-телепортации, и вперил его в появившиеся перед ним листы, решив не пугать секретаря своим несомненно грозным видом. Стюарт истолковал это по-своему. Решив, что Джеймс недоволен и без того безупречно ровной стопкой, он резко выхватил из органайзера Джеймса линейку, вызвав у начальника очередной приступ нервного тика, и с высунутым языком стал приплясывать с ней в руках вокруг стола, делая стопку еще более идеальной. Джеймс стал погружаться в гипнотический транс от Стюартовых ритуальных танцев с бубном, то есть с линейкой, и из его рта, без устного разрешения и письменного согласия владельца, сам собой вырвался вопрос о наболевшем: — Скажи-ка, Стьюи, ты женат? Стюарт замер с откляченной к потолку костлявой задницей и лицом, едва ли не лежащем на уже совершенно точно идеальной стопке документов. Медленно повернул голову, не меняя положения, побелел-покраснел-посинел-снова побелел и как был, раком, беззвучно выпрыгнул из поля зрения Джеймса, воспользовавшись своим очередным ниндзя-приемчиком. Джеймс не думал, что случайно вырвавшееся уменьшительное «Стьюи» могло настолько впечатлить паренька, что он пропал на несколько часов. Других оправданий для подобного неуважительного и непрофессионального поведения своего секретаря Джеймс не находил. С началом обеденного перерыва, как только дамочки из находящегося у Джеймса в подчинении бухгалтерского отдела упорхнули дружной чирикающей стайкой в столовую, перед столом Джеймса материализовался Стюарт. Парень таращил на своего начальника огромные панически бегающие глазища, старательно тянул руки по швам, носочки к полу, а подбородок к потолку, приняв, видимо, какую-то особенную йога-асану, призванную придать ему сил. Затем, нервно оглянувшись по сторонам, Стюарт рывком склонился к Джеймсу с по-прежнему идеально ровной спиной, и, зловеще, как показалось Джеймсу, прошептал: — Мистер Робинсон, я абсолютно свободен. Джеймс сначала не понял, от чего именно считает себя свободным Стюарт, и кто его разрешил освободить, когда до конца рабочего дня еще пять часов. Но когда слишком долго ожидавший его ответной реакции Стюарт снова стал менять окраску лица быстрее заправского хамелеона, Джеймса осенило. До речевого аппарата, похоже, дошло быстрее, чем до мозгов, поэтому из Джеймса снова против его воли вылетело: — Стьюи, так ты гей? На сморщенном лице паренька отобразилась мучительно сложная мозговая деятельность. Спустя полминуты кряхтения он опять вытянулся в струнку и отрапортовал: — Никак нет, мистер Робинсон. Я асексуал, и, судя по слухам, которые о вас ходят среди подчиненных, вы тоже. Поэтому я сразу понял, что у нас много общего. Брови Джеймса от удивления поползли вверх. Конечно, для него оказаться асексуалом гораздо более лестно, чем геем, да простят его нетолерантность представители этого секс-меньшинства. Но скорее всего его непосредственные подчиненные использовали несколько другой термин. Обозначающий мужчину с эректильной дисфункцией, импотент, если быть точнее. То, что Стюарт решил его причислить из-за этого якобы имеющегося у него недуга к модным нынче асексуалам, показывало паренька в хорошем свете, если, конечно, он не относил к ним по той же причине и себя. — Стьюи, ты асексуал по моральным убеждениям или по, к-хм, медицинским показаниям? — Что вы, мистер Робинсон, это же не одно и то же. Я здоров, и уверен, вы тоже, просто немногим дано понять асексуалов, поэтому дамы и вешали на вас всякие нелестные ярлыки. Джеймс побарабанил пальцами по столу, размышляя, как воспользоваться полученной информацией в правильном ключе, а не сделать ситуацию еще хуже. — Стьюи, скажи, как ты это понял? Ну, что мы с тобой похожи? Уж чем суетливый зашуганный зверек Стьюи мог быть похож на флегматичного и вполне уверенного в себе Джеймса, тот понять не мог. Если Стьюи ему напоминал вертлявого суриката, то сам себя Джеймс несомненно считал львом, царем зверей. Вон и прайд львиц имеется в наличии — стучат по клавиатурам, зарывшись носом в цифры. Вместо туши антилопы к обеду, правда, приносят своему вожаку папки с отчетами, ну так и не в саванне обитает их могучий прайд, а в отделе бухгалтерии. Стюарт интенсивно закивал и принялся загибать пальцы: — Вы интеллигентный, трудолюбивый, спокойный, ответственный, высокопрофессиональный специалист. Ну и можно представить из рассказов, каких красоток вы отшивали. Все признаки асексуала на лицо! Джеймс искренне удивился, сколько в нем, оказывается, скрывалось добродетелей, спасибо, что хоть кто-то оценил! Но больше его интересовало другое: — И что, часто тебе приходилось? — Что приходилось? — выверенным жестом задвинул очки поглубже на нос Стюарт и для надежности еще и задрал повыше подбородок. — Отшивать красоток, конечно. По твоим словам, это очевидный признак асексуала. К удивлению Джеймса, Стюарт ничуть не смутился. Только пожал плечами: — Не то чтобы красоток… Точнее, не то чтобы это были девушки… Я обычно нравился парням. Поэтому меня не сильно удивил ваш вопрос про мою ориентацию. «Нифига себе, несильно. Завис на полминуты и так кряхтел, что я боялся, обделаешься. Как же ты тогда сильно удивляешься?» — хотел сказать Джеймс, но на этот раз одержал победу над своим своевольным речевым аппаратом и промолчал. Джеймс еще раз постучал пальцами по столу, оглядел Стюарта с ног до головы и обратно, и так еще раз пять, прикинул, как тот будет выглядеть, если научить его узнавать на бирках одежды свой размер, а не хватать на два размера больше, подстричь покороче и очки нацепить посолидней. Получался вполне себе миловидный парень. Который действительно мог бы понравиться определенному типу геев. Каких-нибудь максимально брутальных и серьезных. Мог бы он понравиться Джеймсу, будь он геем? Ну, раз Джеймс брутальный и серьезный, значит, он был бы как раз тем самым типом геев, которым нравятся такие парни. На взгляд Джеймса, логика выбора партнеров у геев работала именно так. Джеймс бросил взгляд на висящие над входной дверью часы. До конца обеденного перерыва оставалось еще три четверти часа. — Паспорт с собой? — А? — завис Стюарт. — Паспорт, говорю, с собой? Ты же мне только что сказал, что не женат. Или что-то успело за пятнадцать минут измениться? — Вы, то есть ты, то есть мы, хотите… — мямлил Стьюи, в то время как его лицо включило режим неисправного светофора. — Мой здесь, — Джеймс, не глядя, выудил его из дипломата и помахал перед лицом Стюарта. — Д-да! — непонятно с чем, но очень воодушевленно согласился Стюарт, выгреб из внутреннего кармана безбожно большого ему пиджака свой и помахал в ответ. — Поехали? — Поехали!