To Safely Go Home

Курт слышит множество звуков, думает о множестве вещей, когда секунды вдруг растягиваются в часы, едва он видит, как идущую впереди машину заносит и бросает на него. Мысль "о черт" возникает первой наряду с голосом отца ("Когда ты за рулем, то должен беспокоиться не о себе на дороге, а обо всех прочих идиотах, понимаешь?") и просьбой Дэйва ("Просто возвращайся домой в целости и сохранности, ладно?"). И последнее заставляет его почувствовать себя ужасно, потому что Курт совершенно уверен, что вообще уже не попадет домой – ни в целости, ни как-либо еще. *** Дэйв не узнает номер, высветившийся на экране телефона, но все равно берет трубку, чувствуя, как сжимается желудок, потому что Курт опаздывает уже на пять часов и не отвечает на его звонки, и Дэйв знает, что что-то случилось. И от этого все его нервы натянуты, как струна, еще до того, как он принимает звонок. – Добрый вечер, сэр. Я звоню, чтобы спросить, знаете ли вы мистера Курта Хаммела? – О боже. Да. Я знаю его. Это мой… партнер, – любовник. Вторая половинка. Единственный человек, который абсолютно все обо мне знает и все равно меня любит. Что случилось? Что с ним? Что произошло? – Вы его медицинский представитель? – О боже. Что произошло? Где он? – Мне очень жаль, сэр, но, пожалуйста, ответьте мне, вы ли его медицинский представитель. – Да. Мать вашу, да. Где он? Дэйв хватает ключи и куртку, пока человек на том конце провода называет ему больницу, уточняет – отделение интенсивной терапии, говорит, что состояние Курта стабильно, но может потребоваться еще одна операция. Дэйва окатывает осознанием, что Курта уже прооперировали, чтобы стабилизировать. Дорога до больницы занимает слишком много времени, все сейчас слишком долго. Припарковаться, дойти до отделения интенсивной терапии – все затмевается необходимостью увидеть Курта. Охрана, регистратура приемного отделения, окруженная стеклом и проводами, девушка – медсестра, или регистратор, или как там оно называется, думает Дэйв. Он идет к стойке и ловит свое отражение в стекле: бледный, с перекошенным лицом, сам больной от беспокойства. – Мне звонили. Курт Хаммел. Он… здесь. Пожалуйста, пусть он будет здесь. – Ох, да, минуту. Подходит врач и говорит о сломанных костях, проколотых легких, множественных ушибах, внутричерепных гематомах и возможном внутреннем кровотечении в районе сердца, и слова омывают, окружают, оглушают Дэйва, и он, шатаясь, отходит к ближайшей стене, опирается, сжимается в комок. Он может казаться очень сильным в отношениях, но Курт – его опора, заземление, его сильный, смелый, чудесный… – Он будет жить? – Я не знаю. Сейчас он жив, однако, думаю, вы понимаете всю серьезность ситуации. Ему очень повезет, если он выживет. Мы ввели его в медицинскую кому. Есть кто-нибудь, кто может вас поддержать и кому мы могли бы позвонить? Просто на всякий случай. На всякий случай. Блядь. Дэйв просит его набрать один номер. * * * Арти приезжает в больницу спустя полчаса, и ему хватает короткого взгляда на Дэйва, чтобы забрать из дрожащих пальцев телефон и позвонить Берту Хаммелу. А затем Финну. А затем еще нескольким людям, о которых Дэйв даже не подумал: начальнику Курта, Мерседес, Блейну – Курт постоянно поддерживал со всеми связь. Дэйв слышит, что Арти просит Мерседес передать остальным и обещает сообщать ей все новости незамедлительно. Он не отводит взгляда от коридора, ожидая, когда медсестры, что бы они там ни делали, закончат и выйдут из палаты Курта, позволив туда вернуться, когда Арти появляется в поле зрения. – Так. Берт прилетит первым же рейсом, Финн тоже. Мерседес передает наилучшие пожелания, а Блейн собирается приехать так быстро, как только сможет. Тебе что-нибудь нужно? – Чтобы это оказалось всего лишь ночным кошмаром, от которого я избавлюсь, проснувшись… – отвечает Дэйв, потирая руками лицо. – Ну, с этим я ничего не могу поделать, но вот что мы будем делать. Сейчас ты пойдешь и подпишешь документы и скажешь врачам, что они могут и мне сообщать все новости о Курте, чтобы мне не пришлось вас подслушивать. Потом я устрою все для Берта и Финна. И позвоню Марии, чтобы она съездила к вам и привезла тебе какую-нибудь одежду – так тебе не придется уезжать… Если что-нибудь еще будет нужно, просто позови меня, договорились? Дэйв кивает, и Арти крепко сжимает его плечо: – Он упрямый сукин сын, он выкарабкается… * * * Неделю спустя Курт все еще не приходит в сознание. Но врачи не беспокоятся, потому что так или иначе считают, что он делает определенные успехи. Дэйв отмечает, что два небольших аппарата убрали нынешним утром, видимо, это означает что-то хорошее, заключает он, реальные доказательства, что Курту действительно лучше, чем он думает. Они с Бертом сменяют друг друга, по одному дежуря в палате Курта, – правила есть правила. Арти каждый вечер привозит им еду и свежую одежду для Дэйва, сразу заявив, что последнее, что Курт должен почувствовать, когда проснется, это запах пота Дэйва. Финн приехал и уехал, пообещав вернуться. А Дэйв все так же потрясен видом лежащего на больничной кровати такого маленького, худенького, сломанного, бледного, словно лист бумаги, Курта, с торчащими из него трубками и проводами, будто привязывающими его к жизни. * * * Курт приходит в себя на девятую ночь, и его болезненный стон выдергивает Дэйва из полусна – он едва задремал, ссутулившись в кресле возле кровати Курта под накинутым на него дежурной медсестрой одеялом. Дэйв тянется к кнопке вызова, помня строжайшие инструкции нажать ее, едва что-нибудь изменится. Ему еще ни разу не пришлось этого делать, потому, наверно, все и воспринимается так серьезно – сразу три медсестры вдруг оказываются в палате: одна расспрашивает его о том, что произошло, вторая светит фонариком Курту в глаза, а третья нажимает какие-то кнопки на одном из оставшихся аппаратов жизнеобеспечения. Его выпроваживают за дверь, уверяя, что все в порядке, что он сможет вернуться через пару минут. И Дэйв звонит Берту и сообщает, что Курт очнулся. * * * Курта переводят в другую палату – левая рука в гипсе, ноги в шинах, его держат на снотворном, чтобы он не пытался двигаться, потому что костям нужно время, чтобы срастись, – но и короткие моменты просветления у него случаются. Он не может говорить, не позволяют трубки и кислородная маска, и выглядит совершенно дезориентированным, когда открывает глаза – всего лишь на какие-то несколько секунд. Но несмотря на все это, Дэйв понемногу начинает успокаиваться, наконец убеждаясь, что Курт жив и его здоровью больше ничто не угрожает. Что он никуда не исчезнет. Не покинет его. * * * Курт совершенно не помнит, что произошло, не понимает, в каком странном альтернативном мире он находится, но все это ему абсолютно не нравится. Очень больно. И единственный человек, которого он узнает, – его отец, и выглядит он ужасно. Словно за одну ночь постарел на десять лет. Но Курт относит это на стресс из-за того, что он в больнице, а также на недавний инфаркт. Но кто этот парень, который постоянно рядом, стоит только открыть глаза? Кажется, он выглядит как весьма привлекательный старший брат Карофски, но Курт никогда даже не пытался узнать, есть ли у Карофски старший брат, ему не было до этого никакого дела. Он хочет убрать с лица кислородную маску и вытащить из руки трубочки капельниц; он хочет, чтобы туман в голове наконец-то рассеялся; он хочет пошевелить руками и ногами, но они кажутся невероятно тяжелыми и словно придавленными к кровати. Курт не может даже поднять голову – только открыть глаза; а простая попытка пошевелить пальцем требует какого-то невероятного количества усилий и безмерно утомляет его так, что он снова проваливается в сон. * * * Когда Курт в очередной раз просыпается, маски нет, а отец и этот парень, которого он мысленно называет Карофски-старший, сидят рядом с кроватью и тихо разговаривают. Он не уверен, что хочет прерывать их, поскольку они выглядят полностью поглощенными разговором, что бы они там ни обсуждали, а потом слышит свое имя и понимает, что разговор именно о нем. Это кажется крайне странным. Курт никак не может сообразить, почему отец с кем-то о нем говорит… если только это не имеет отношения к тому, как и почему он попал в больницу. – Что произошло? – голос звучит хрипло, горло сухое и болит. Карофски-старший мгновенно подскакивает к нему со стаканом воды и соломинкой, Курт делает маленький глоток, испытывая невероятную благодарность. – Ты попал в автомобильную аварию. Очень серьезную. Едва не умер… – отвечает отец, и его голос срывается в конце фразы. Курт больше всего сейчас хочет встать и обнять его. Вместо этого Карофски-старший протягивает руку и утешительно сжимает плечо Берта. И это снова выглядит странно, а у Курта не остается сомнений в родственном сходстве. – Ох. И кто меня сбил? Ты? – ему хочется сказать больше, задать больше вопросов, но горло уже болит от напряжения, поэтому он пытается обходиться как можно меньшим количеством слов. И единственная причина, которую Курт может придумать для того, чтобы оправдать необходимость нахождения этого парня рядом с ним в больнице, – это его вина: наверно, он и был в той машине, что его сбила. Но парень вдруг тревожно хмурится, с беспокойством смотрит на Берта. – Сходи за врачом, Дэйв, – просит отец тихим голосом, и Карофски-старший выходит из комнаты, но прежде смотрит на Курта так, что тот не может интерпретировать взгляд. Огорчение, боль, облегчение, радость? – Эй, приятель… м-м-м… что последнее ты помнишь? – Ну, школу сегодня утром, Rocky Horror в постановке хора… Отец снова протягивает стакан с водой, и Курт может поклясться, что он очень серьезно чем-то обеспокоен. – Что? – Курт… это было десять лет назад. * * * Он сильно шокирован, начинаются тесты, врачи подталкивают его, наводят на мысль, повторяют и повторяют идиотские вопросы о том, какой сейчас год. Ответы, которые Курт им дает, не меняются. И хотя Берт и сказал, что уже 2020, и он не видит причин не верить отцу, все это никак не укладывается в голове. Наконец врачи оставляют его в покое, отец выглядит совершенно опустошенным, а Карофски-старший (который, теперь Курт в этом совершенно уверен, на самом деле Дэйв Карофски) снова заходит в палату. Отец смотрит на Курта, затем на Карофски, снова на Курта и встает. – Вам двоим нужно поговорить. А мне просто необходимо пойти и выпить чашку кофе. Я скоро вернусь. Дэйв, что-нибудь хочешь? – Не сейчас, Берт, спасибо. Так странно слышать, как он называет отца Бертом, особенно учитывая то, что они учились в одной школе – Курт практически уверен в этом. Учились в одной школе? Он начинает путаться. – Итак, кто ты? Ты напоминаешь мне парня, с которым я когда-то учился… – Курт… – кажется, ему становится физически плохо, он смотрит на свои руки и снова переводит взгляд на Курта. – Я Дэйв Карофски, и мы действительно учились в одной школе. Ох… – Да, я так и понял, что это ты. Но почему ты здесь? – Так ты узнал меня? – Ну, я сначала подумал, что это твой старший брат или что-то вроде этого. Слушай, я очень ценю твое беспокойство, но зачем ты тут? Я имею в виду – ты же издевался надо мной в школе. – Да, это было, но очень давно. – Не для меня. – Я… да, конечно, ладно. Карофски замолкает, и Курт вздыхает, потому что понятия не имеет, почему этот парень выглядит так, словно сам попал в аварию, но все его травмы только внутренние. – Мне очень жаль, правда. Я ничего не могу с этим поделать. И я верю, что ты действительно очень хороший парень, но все еще совсем не понимаю, зачем тебе тут находиться. – Я… я… м-м-м… они сказали, что мы не должны слишком нагружать тебя, просто позволить твоим воспоминаниям вернуться самим… но столько всего произошло за эти десять лет. Курт действительно не сразу осознает, что все это значит. Он был занят тем, что слушал, как врач перечисляет все его повреждения, говорит о реабилитации, о том, как его дом должен быть изменен теперь, чтобы он мог жить там, пока не восстановится полностью. Но десять лет. Просто исчезли. Что-то, что он может никогда больше не вернуть. Курт чувствует нарастающую панику – где все его друзья? Есть ли у него вообще хоть один друг? А что насчет работы? Или парня? Был ли у него когда-нибудь секс? Обучение в старшей школе? Колледж? Он не может вспомнить ничего, чувствует, как на глаза наворачиваются слезы, горло сжимается, и он весь дрожит, и рыдает, и понятия не имеет, является ли эта реакция последствием шока, но что бы это ни было – это полный отстой. – Тш-ш-ш-ш, Курт… Курт, все будет в порядке, мы со всем этим справимся. Ты справишься… Голос Карофски тихий и успокаивающий, и он мягко гладит Курта рукой по одному из тех немногих мест, где прикосновение не причинит боли, но Курт пытается отодвинуться, нахмурившись, потому что все это совершенно не имеет смысла. Конечно, десять лет могут изменить кого угодно, но позволить прикасаться к себе парню, который еще вчера толкал его на шкафчики… так или иначе, это просто не кажется правильным. Он видит короткую гримасу боли на лице Карофски, но не понимает почему; Дэйв выпрямляется и засовывает руки в карманы, покашливает, прочищая горло. – Ну, как у вас тут дела? – отец заходит с чашкой кофе в одной руке и бутылкой с водой в другой, протягивает воду Карофски, ни слова не говоря. Тот машинально берет ее, но тут же извиняется, говоря, что ему нужно воспользоваться туалетом, и это звучит только как отговорка, чтобы уйти… И это нисколько не тревожит Курта, потому что он все еще не понимает, почему Дэйв до сих пор тут, и, может, когда тот уйдет, отец наконец-то ответит на некоторые его вопросы. – Пап, почему Карофски здесь? – Дэйв? Оу… – Берт бросает взгляд на дверь и снова возвращается к Курту, и Курт знает, что означают эти сжатые губы. – Дэйв провел здесь каждый день и каждую ночь со времени аварии. И оставлял тебя только тогда, когда тут был я или медсестры просили его выйти из палаты. Да, я был не очень-то рад, когда вы двое начали встречаться, но теперь я уверен, что это единственный человек, который может любить тебя почти так же сильно, как тебя люблю я… – Подожди, он гей? Он мой парень? У меня есть парень? О святая Гага… – Ты не говоришь так уже очень давно… – произносит отец с грустной улыбкой, и Курт чувствует, как паника возвращается, потому что многое изменилось. Конечно, все и должно было измениться, но кое-что все-таки начинает обретать смысл.