To Safely Go Home

Дэйв смахивает слезы и сморкается, избегая смотреть на себя в зеркало, потому что знает, что каждый раз, когда плачет, выглядит, как полное дерьмо, – с этим ничего не поделаешь и что толку пялиться в зеркала. Он совершенно истощен физически и морально. Курт выжил, только перестал быть целым. И Дэйв не должен чувствовать себя так ужасно, потому что Курт все-таки жив, пусть больше и не принадлежит ему. Врачи довольно оптимистично полагают, что память должна вернуться, но не могут ни сказать хотя бы приблизительно, когда это произойдет, ни предположить, будут воспоминания возвращаться последовательно или отдельными фрагментами. Именно поэтому Дэйв сейчас злится и плачет, чтобы потом с новыми силами вернуться к решению проблем. Тот факт, что Курт смотрит на него с растерянностью и некоторым страхом, едва не заставляет его опустить руки, но если Дэйв собирается заново пройти через прошлые десять лет, чтобы снова быть с Куртом, то и с этим он должен справиться. Он выходит из туалета и направляется обратно в палату, но останавливается, когда видит Блейна, сидящего рядом с Куртом и мягко прикасающегося пальцами к его лицу, – и чувствует внезапное облегчение оттого, что Курт так же пытается избежать и этого прикосновения. Он смотрит на Блейна взглядом, который Дэйв понимает, как "кто ты такой, черт тебя побери?", и это очень близко ко взгляду "кого, черт возьми, ты тут пытаешься обмануть?", которым Курт постоянно одаривает Дэйва. Блейн говорит с Куртом, выдает какие-то совершенные глупости, вроде "ты поправишься и будешь таким же красивым, как раньше" – и это полный бред, потому что даже с переломами и кровоподтеками Курт ослепительно прекрасен. Где, черт возьми, Берт, думает Дэйв, потому что, судя по всему, Блейн даже не догадывается, что Курт совершенно его не помнит. Курт вдруг смотрит на Дэйва, вместо страха или настороженности в его взгляде отчетливо читается облегчение, и в груди Дэйва разливается тепло. – Карофски. Ты можешь заставить его уйти? Он сводит меня с ума… – едва Курт произносит фамилию, Дэйв снова холодеет, но избавиться от Блейна – о, это та просьба, которую он исполнит от всей души. – Ты слышал его, Андерсон, полагаю, самое лучшее для тебя сейчас – встать и уйти. – Но почему? Мы же лучшие друзья? И я действительно очень переживал за него… – Да-а-а, так сильно переживал, что это твой первый визит за две недели. Вау, Андерсон, да ты просто сокровище!.. Курт потерял память, так что твое присутствие для него совершенно ничего не значит, – Дэйв старается не повышать голос, уважая больничный покой и не желая напугать Курта или дать ему вспомнить, каким полнейшим кретином может быть Блейн, когда того что-то не устраивает. – Что? А твое присутствие, конечно, значит? И что же он помнит о тебе, Карофски? И он не приходил в себя, потому не может знать, приезжал я к нему или нет… – Не имеет значения, что именно он обо мне помнит, потому что он, по крайней мере, помнит меня. – Он и меня вспомнит, если мы еще немного поговорим. – Андерсон, он едва не погиб. Перестань быть таким гребаным эгоистичным мудаком и просто свали. Он вспомнит тебя и поговорит с тобой, когда будет к этому готов, – Дэйв выталкивает Блейна за дверь и захлопывает ее прямо у него перед носом, на мгновение замирает – просто не может удержаться от этого, пытаясь взять себя в руки после того, что Курт совершенно не узнал Блейна. Оттого, что у него действительно абсолютная амнезия. – Он был моим другом? То есть, он мой друг? – Курт смотрит на него с любопытством. – Он заноза в моей заднице, но да, он твой друг. На самом деле, твой бывший… – Оу, правда? Он выглядит немного, хм, по-девчачьи? Дэйв удивленно фыркает, потому что, хоть и согласен с этим, никогда раньше не слышал ни одного плохого слова о Блейне, кажется, Курт закрывал глаза на все, что того касалось. Слышать, как он называет Блейна "девчонкой", довольно странно, ибо Дэйв всегда полагал, что Курт считает его образцом идеальной внешности. Да и сам Курт, если уж на то пошло, не является примером силы и мужественности. – Так, а сколько у меня вообще было парней? – Только два… – Ух, хорошо. Ну, по крайней мере, в том, что мой парень ты, смысла больше, чем в том, что я встречался с этим… как там его зовут? Андерсон? Попытка понять, почему это он в качестве партнера более предпочтителен, чем Блейн, озадачивает еще больше, и Дэйву становится ясно, что Берт заполнил некоторые белые пятна в памяти Курта, потому тот и смотрит с любопытством – и это гораздо лучше страха. А еще Дэйву нравится слышать, что Курт называет Блейна по фамилии, поскольку не важно, как часто Курт заверял, что все в порядке, Дэйв всегда считал в некотором роде угрозой их отношениям то, что эти двое раньше были вместе. * * * В то время как Дэйв скучает по своему Курту, он одновременно и наслаждается тем, что может фактически заново узнать его. Краткие моменты его стервозности, его плохое настроение, его язвительность. Это помогает Дэйву осознать, насколько Курт действительно стал мягче. За исключением язвительности – он надеется, что Курт сохранит это, хотя бы потому, что Дэйву нравится. Они с Бертом решили между собой, что справятся с этим, и оба полагают, что чем больше Курт жалуется, тем лучше себя чувствует. Проходит еще неделя, Дэйв просит привезти планшет Курта с загруженными последними выпусками журналов мод, и сияющий от восторга Курт проводит часы, поглощая информацию. Он понемногу начинает выздоравливать, кровоподтеки на лице и теле выцветают до бледно-желтых и бледно-зеленых, и Дэйв безумно рад тому, что вокруг нет зеркал – несмотря на свой реальный возраст, Курт мог бы снова запаниковать, увидев себя сейчас. Дэйв отвечает на десятки вопросов: чем Курт занимался, в какой колледж ходил, есть ли у него хобби. Несколько раз он замечает, что Курт смотрит на него, и Дэйв может поклясться, что тот хочет спросить про них, но слишком смущается поднимать эту тему. Если верить Берту, Курта всегда настолько ужасали разговоры о сексе, пока он был подростком, что он старался игнорировать все попытки Берта поговорить об этом. И Дэйв уверен – когда этот разговор все-таки случится, он будет весьма смущающим для них обоих. Дэйв покупает все диски с телесериалом, который, как он знает, Курт любит, но не помнит, и они вместе его пересматривают. Финн приезжает еще раз, и когда он заходит в палату со словами "привет, брат", Дэйв готов поклясться, что видит, как у Курта дрожат губы. С его амнезией нет ни малейших изменений, поэтому они начинают понемногу заполнять пробелы – слишком сложно становится этого избегать. Финн возвращается вместе с Кэрол и привозит планшет с загруженными на него фотографиями. Они устраивают Курту виртуальное путешествие, начиная с его первого года в старшей школе. Это довольно быстро оборачивается неловкой ситуацией, когда Курт спрашивает, почему он вдруг начал носить элегантную школьную форму. Финн резко замолкает, Кэрол переводит взгляд с Курта на Дэйва и обратно, предлагает им поговорить наедине и уводит Финна из палаты. Объяснять свои действия, рассказывать, как он издевался над Куртом, запугивал его, угрожал, заставил перейти из Маккинли в другую школу – это одна из самых трудных вещей из всего того, что он делал в последнее время, но Дэйв не собирается изображать из себя то, чем он не является. Он не идеален и не собирается заставлять Курта так думать. И может только надеяться, что Курт простит его. Снова. Курт очень внимательно все выслушивает, ни разу не сводя взгляда с Дэйва, а затем возвращается к просмотру фотографий, и Дэйв молчит, даже не предполагая, о чем Курт может сейчас думать. Если бы это был его Курт, то он бы прекрасно знал, о чем тот думает, но это другой Курт, и он совершенная тайна. * * * – Как думаешь, когда мне позволят вернуться домой? Дэйв бросает взгляд на Берта, потому что именно на отца Курт и смотрит, когда задает вопрос, и пожимает плечами, позволяя Берту ответить. – Я не знаю, приятель. И, хм, домой – куда именно? – уточняет Берт, переводя взгляд на Дэйва, снова замыкая этот странный треугольник. Курт тоже глядит на него и удивленно распахивает глаза, прежде чем еще раз взглянуть на отца. Если Курт захочет вернуться в Лайму и остаться в доме Берта, Дэйв воспримет это спокойно, потому что последует за ним. Они все еще не говорили о том, кто они теперь друг для друга. Курт знает, что они встречаются, но не знает, что живут вместе. Что они были вместе почти пять лет, сложив жизни, как кусочки пазла. Дэйв физически нуждается в его ответе. – Я… к нам домой? – просит Курт отца, и его голос такой тихий и умоляющий, что Дэйв задыхается от боли, потому что ничего не может исправить, хоть и очень, очень этого хочет. – Если ты хочешь вернуться назад в Лайму, мы без проблем можем это организовать, – произносит Дэйв, желая, чтобы Курт понял, но Берт смотрит на них с улыбкой. – Я знаю, что ты специалист по сегодняшнему Курту, Дэйв, но в Курте-подростке я разбираюсь лучше… Курт переводит взгляд с одного на другого и совсем не выглядит впечатленным. – Между прочим, я все еще здесь, – перебивает он, сверкая глазами, и Дэйва просто разрывает от боли, потому Курт выглядит таким непорочным, и совершенно неуместно возбуждаться на этого злящегося Курта, когда, во-первых, его отец сидит тут рядом с ними, а во-вторых, он сам считает себя подростком. – Я понимаю, приятель. Но мы в Нью-Йорке. Ты живешь в Нью-Йорке. Ты уверен, что действительно хочешь вернуться в Лайму? – Я живу в Нью-Йорке? Берт кивает и украдкой смотрит на Дэйва, и тот совершенно не понимает, как Курт умудрился пропустить этот факт. Дэйв каждый день читал Нью-Йорк Таймс, рассказывал Курту, как они гуляли в Центральном парке, что Курт работал художником по костюмам и так часто таскал его на кучу разных мюзиклов, что Дэйв просто сбился со счета… – Ты живешь в Нью-Йорке. Вместе с Дэйвом. Но можешь вернуться обратно в Лайму, если хочешь, только не жди, что дом будет тебе знаком, – мы переехали, чтобы жить с Кэрол и Финном… – Я живу в Нью-Йорке, – снова повторяет Курт, и, несмотря на его замешательство от того, что он до сих пор не понял, что находится в Нью-Йорке, Дэйв довольно усмехается. * * * Курт много наблюдает за Карофски. Он знает, что технически они одного возраста, но все равно чувствует себя учеником, влюбленным в своего учителя, если не считать того, что на самом деле Карофски гей и любит его. Судя по всему. Это и странно, и страшно одновременно. Когда Карофски говорит, Курт смотрит на его губы и знает, что, по всей видимости, он их целовал; и, вероятно, они не только целовались. По крайней мере, он надеется, что было что-то большее. Секс все еще несколько пугает его, но Курт не может не признать, что ему чертовски любопытно. Он рассматривает руки Карофски, они выглядят такими накачанными и сильными, что иногда ему хочется дотянуться и прикоснуться к ним. Курт обращает внимание на длинные пальцы, скользящие по экрану планшета, на морщинки, появляющиеся около глаз, когда Карофски улыбается или смеется, на то, как он облизывает языком губы, когда говорит. Курт совершенно уверен, что пропустил кое-что из того, что рассказывал Карофски, просто потому, что был полностью поглощен созерцанием. Впрочем, это наблюдение позволяет многое понять. Курт может твердо сказать, что отец любит и уважает Карофски. И они с Финном действительно так хорошо общаются, что у них есть даже собственный ритуал тайного рукопожатия, какой бывает у друзей. Что Арти приезжает каждые два дня без единого пропуска и привозит Карофски чистую одежду или еду, и у них есть общие шутки, а Карофски каждый раз спрашивает о ком-то по имени Мария. И все это в противовес точке зрения Блейна – когда он навещает Курта, то довольно эмоционально старается расписать все злобные выпады Карофски, закончившиеся десять лет назад: как тот поцеловал его, угрожал убить и вынудил перевестись в другую школу. Все это выглядит так, словно он пытается заставить Курта возненавидеть Карофски. И если бы Карофски к тому времени не успел, уткнувшись взглядом в пол, методично перечислить все свои преступления против Курта, Курт несомненно встревожился бы от этого потока презрения и очевидного отвращения. Вместо этого он слушает и недоумевает, почему считал другом парня, которого изнутри пожирает нескрываемая ненависть. А Карофски, не считая того, что однажды назвал Блейна занозой в своей заднице, больше не произнес в его адрес ни одного плохого слова, хотя язык его тела, и изменения в поведении совершенно непрозрачно намекали, что Блейн ему не нравится. И Курт может это понять, потому что если бы Карофски дружил со своим бывшим партнером, тот бы точно так же не нравился Курту. И Курт игнорирует мнение Блейна, потому что отец, Финн и Арти любят Карофски, а он доверяет им больше, чем парню, которого даже не может вспомнить. * * * Во время сеансов массажа Курт глубоко задумывается – регулярная физиотерапия дает ему достаточно времени, чтобы погрузиться в размышления, которые к тому же отвлекают от боли. Он довольно быстро приходит к мысли, что "знать" и "испытать самому" – совершенно разные вещи. Он так много теперь знает. О том, какой была его жизнь. Какая она. Но это совершенно бесполезные сведения, а некоторые из них еще и пугают. Курт совершенно не помнит обучение в колледже, но ему же необходимо использовать свои знания в работе, значит, работать он больше не сможет. Он живет с Карофски. Они в отношениях уже почти пять лет. Вот только Курт совершенно не помнит ни одного поцелуя в своей жизни, не говоря уже о том, что делил эту самую жизнь с кем-то кроме отца. Он пытается мысленно называть Карофски Дэйвом. Курт видит вспышки боли в его взгляде каждый раз, когда обращается по фамилии, и не хочет умышленно причинять боль, вообще не хочет, чтобы тому было больно. Называя его Дэйвом, Курт, вдобавок ко всему, отстраняется от того Карофски, который над ним издевался и которого он все еще время от времени вспоминает, правда, с каждым днем все реже. Ничто в поведении Дэйва не говорит о том, что он может относиться к Курту не с безграничным обожанием, а как-то иначе. И факт, что кто-то так очевидно любит его, придает Курту сил. И все-таки он не любит Дэйва. Курту нравится проводить с ним время, приятно понимать, что Дэйва к нему влечет (а как иначе, он же такой сексуальный), но никаких глубоких чувств в этом нет. Он не может сейчас ответить на чувства Дэйва и совершенно не уверен, что когда-нибудь сможет, потому что не в силах заново прожить эти пятилетние отношения. Временами между ними возникает неловкость, и Курт прекрасно понимает, что ее не было бы, если бы все воспоминания остались с ним. Что они, возможно, могли бы понимать друг друга вообще без слов. Ему действительно нравится Дэйв, и Курту кажется, что мог бы полюбить его, если бы не чувствовал себя по сравнению с ним таким ребенком. Курт старается не зацикливаться на мысли, что он подросток, по ошибке запертый в двадцатилетнем теле, потому что искренне полагает, что, наоборот, может получать от этого гораздо больше удовольствия. * * * Когда Курта наконец выписывают, ему вручают длиннющий список того, что он должен и не должен делать. У него есть инвалидное кресло, которое Курт не может толкать сам из-за сломанной руки, и костыли, которые не может использовать по той же причине. Он в состоянии и сам ходить, но ноги все еще почти не держат. Они медленно становятся сильнее, конечно, и у Курта есть трость, которая позволяет ему передвигаться на короткие расстояния. Правда, он чувствует себя древним стариком, но все равно пользуется ей, потому что ничего на свете Курт не хочет так же сильно, как вернуть возможность снова нормально ходить и танцевать, о которой он помнит. Кроме того, трость дает некоторую независимость. И Курт не жалуется: визиты Арти – регулярное напоминание о том, как ему повезло, что он вообще может снова ходить. Квартира у Дэйва восхитительная. Курт знает, что это также и его квартира, но ни одна вещь – ни техника, ни мебель, ни картины – ни о чем ему не напоминает. Он оказывается в гостиной, скользит взглядом по фотографиям – он с Дэйвом, отец, друзья, которых он узнает по предыдущим годам, и люди, которые ему абсолютно не известны. Курт может поклясться, что Дэйв с отцом ждут, что внезапно случится момент просветления и воспоминания вернутся мгновенно, но ничто не кажется ему знакомым. Дэйв первым возвращает его к действительности и провозит по квартире, все объясняя и показывая. – Здесь... э-э-э... твоя комната. Совершенно ясно, что это их спальня, и Курт знает, что Дэйв собирается спать в кабинете или где-нибудь еще, по крайней мере, пока отец занимает комнату для гостей. Какая-то часть его хочет предложить и дальше делить комнату на двоих, но Курт держит рот на замке, потому что, каким бы любопытным он ни был, он все еще не готов к чему-то подобному. – Рассмотри все. Это твоя спальня, так почувствуй, что ты снова дома. Перебери свою одежду и вещи, узнай их заново, ладно? Курт судорожно кивает – ему и рекомендовано так поступить; к тому же его съедает любопытство – какую же одежду он носит. Дэйв одевается определенно лучше, чем раньше, обычно в джинсы и рубашки на пуговицах, но Курт ни разу не видел лейблов, а сам различить бренд сейчас не мог. Инспекция гардероба даст некоторые ответы. Сам Курт одет в спортивный костюм, на котором сохранился лейбл, и ему просто необходимо узнать всю свою остальную одежду, даже если она ему и не понравится. Он сгорает от нетерпения. Дэйв снимает трость со спинки кресла и кладет ему на колени, говоря, что Курт может позвать его в любой момент, если ему что-нибудь понадобится, а если захочет – то может вздремнуть. Курт медленно поднимается, проверяя, удержат ли ноги, прежде чем направиться к шкафу и потянуть дверцу на себя, открывая. Он понимает, что это нелепо, но все же испытывает слегка смешное чувство облегчения оттого, что у него, очевидно, все еще есть чувство стиля. Он перебирает костюмы, а затем тянется к рубашкам, одна из которых несомненно принадлежит Дэйву: чуть удлиненная, очень элегантная, с аккуратной отделкой – двойной строчкой на воротнике – и с пришитыми разноцветными нитками пуговицами. На ней отсутствует лейбл, и Курт уверен, что держит в руках то, что было сделано на заказ – непосредственно для Дэйва. А потом вдруг понимает, что, возможно, он сам сшил ее Дэйву. Курт вешает рубашку обратно в шкаф, закрывает дверцу и медленно и очень осторожно идет назад. Он возвращается к кровати и присаживается отдохнуть. Хоть Дэйв и предложил ему перебрать все вещи, Курт чувствует себя настырным другом, который пытается влезть в чужую жизнь. Обнаружить, что он шил для Дэйва, – это слишком личное, особенно учитывая то, как тесно переплетается его внутреннее ощущение себя с тем, как он одевается. Факт, что Дэйв позволял Курту шить ему одежду и надевал ее очень… трогательный. Он знает, что Дэйв бухгалтер, и больше ничего, но оказывается, для Дэйва совершенно естественно поддерживать его работу, носить сделанные им вещи. Ладно, он очень неплохо шьет, теперь даже лучше, чем раньше, если эта рубашка что-то значит. Но все равно – Курт получил удовольствие, обнаружив, что шил что-то, что носит кто-то еще кроме него. Даже если он и не помнит, как делал это. Прикроватная тумбочка притягивает его внимание, и, чувствуя себя невероятным вуайеристом и стараясь быть как можно тише, Курт медленно тянет верхний ящик и заглядывает в него. Презервативы. Любрикант. Салфетки. Курт резко захлопывает ящик, не успев обратить внимание на то, что еще там лежит, жутко краснеет и слышит торопливые приближающиеся шаги. Он не понимает, почему увиденное так шокировало его, совершенно логично, что они с Дэйвом занимались сексом. Просто увидел свидетельства – слишком очевидные, чтобы их можно было игнорировать… – Ты в порядке? – Ага, да. В порядке. Просто… нормально, все нормально. Слегка напуган, но все хорошо. Ты можешь возвращаться к разговору с отцом о… о чем угодно. Дэйв обводит взглядом комнату и, видимо, о чем-то догадывается, потому что останавливается на тумбочке. – Оу. О-оу. Понятно… – он откашливается, прочищая горло. – Если тебя так напугал верхний ящик, то от нижнего тебе пока точно лучше держаться подальше. Дэйв натянуто улыбается, и Курт, ставший уже знатоком улыбок Дэйва, понимает, что тот разрывается между желанием рассмеяться и нахлынувшими мучительными воспоминаниями. И это одна из самых частых улыбок, которые он видит. Любопытство берет над ним верх, и Курт наклоняется и открывает нижний ящик. Он не такой идиот, чтобы не узнать дилдо или вибратор… или эти небольшие игрушки, которые выглядят миниатюрными орудиями пыток. И отчаянно пытается не представлять, где все это побывало. Курт уже почти спокойно думает о возможности секса в будущем, но даже не понимает, для чего нужна половина этих вещей. Он ни с кем раньше не говорил о сексе и был просто в ужасе, когда обнаружил, что отец выходил в Интернет для поиска подобной информации. Курт уже собирается задвинуть ящик, даже не намереваясь к чему-либо прикасаться, когда вдруг видит маленькую коробочку и тянется к ней. Он совершенно уверен, что это будет очередная странная игрушка, о которой ничего не знает, но опознает коробочку для драгоценностей. Курт открывает ее очень аккуратно, потому что в ней все еще может лежать что-нибудь странное, и его сердце вдруг начинает биться сильнее, когда он осознает, что внутри. Любой бы не выдержал. Два кольца. * * * Курт очень медленно проходит по коридору и входит в гостиную, шаркая ногами. Дэйв и отец резко оборачиваются к нему, и беспокойство в их взглядах совершенно одинаковое. Дэйв вскакивает и идет к нему, когда Курт показывает коробочку. – Ты хотел, чтобы я это нашел? – он может думать только о том, что эти кольца купил именно Дэйв, но тот берет коробочку, и на его лице ни малейшего признака узнавания. Вот черт! Курт только сейчас понимает, что копался в своей тумбочке, а не в тумбочке Дэйва… Подтверждение обрушивается на него, когда Дэйв, открыв коробочку, широко распахивает глаза и резко переводит взгляд на Курта. – Я никогда раньше их не видел… Курт чувствует себя ужасно. От взгляда на лицо Дэйва сердце разрывается. И Курт только сейчас до конца понимает, как сильно Дэйв его любит, и какую непоправимую боль Курт может ему причинить. Он хочет выхватить кольца, отмотать время, чтобы, черт возьми, хотя бы подумать о возможных последствиях своих действий. Дэйв отступает от него, и Курт физически ощущает, как между ними вырастает стена. Он совсем не хотел ранить Дэйва и понимает, что никогда в жизни не чувствовал себя так плохо морально, как чувствует сейчас. – Мне нужно пройтись… Берт, ты?.. – Иди. Все будет в порядке. Курт смотрит, как Дэйв хватает куртку и выбегает из квартиры, даже не оглянувшись, крепко сжимая в руке коробочку с кольцами.