— Глотательный рефлекс мышечный акт, при котором в результате поочередного сокращения и расслабления мышц болюс переводится через глотку и пищевод в желудок. — с маменого выглаженного платья не падают неведимые пылинки, пока склизкое и черное пролазиет Эмме в пещевод кажится, раздражая саднящю глотку, «вырвать бы ее, переломать шейный одтел и и пусть мама растопчет тяжелыми каблуками — когда их видила со старшеми девочками и теперь Гильда, искаженно болью лицо её сидит в первом ряду, дрожаще одергивая тянущию к пироженну руку, но на столе Эммы их с каждым разом все больше, девочка смотреть дико, ненавистно, соблазн совсем не щекочет её нёбо, а значит и Гильда справиться, не сможет она по-другому.
«следующий будет Анна, за ней Дженевра»
Мама не скрывает довольство ситуацией
игры в салки и наращивать жир на определенных частяк тела, которые нравятся элитным закупщикам гораздо сложнее чем быть стройными, мои девочки — Изабелла лазерной указкой обводит раздетую Эмму сохраняя приятно глазу вырожения лица
когда видели ее с непосвещенными детьми, сеющий сомнения и раздор на ферме, демон проталкивается в нутро. Агну мама улыбает ласково прежде чем прводить её побыть вместо Эммы натурой, «вот та жизнь которую вы получите разруши семь стен ией только и остается делать вид что троицы не существуе, а так же
— Пошло оно к черту, если увижу тебя поблизости, расскажу все маме, Эмма — с ней все нормально, повышает голос Эмме в лицо, сжимая до кровавых царапин кулоки и оставляет Эмму одну стоять перед чащей и тут хоть кричи, беги за ней, за руку хватай и говори правельнные Эмины вещи, бесполезно. С того дня Агна всего лишь взрослая с загадочными сборищами под луной, и слишком занята, чтобы возиться с ними, не видя Эммино лицо.
Мама крепко держит Рэя за руку, отводя в сумерках поговорить наедине,
— Тебе станет легче как только расскажешь все маме, Рей — его гладят по жестким черным волосам, пальцем подцепляя закрывающие глаз пряди, смотрят участливо, Изабелла так вросла в роль настоятельнисти миленького приюта для сирот, что не может откинуть притворства даже перед своим сыном
— Это все — он спокоен
— Тебе станет легче Рей, ты сможешь дышать полной грудью…- заискивающе шепчет сынку, обещая лучшие пироженные, сохраняюшие разум, но подавляе все страхи и тревоги, все заботы и все боль, работу дворецкого у аристрократов, почти демонические права, ослабляющие вонь детского рабства.
Мама позволяет себе вгрызатся халеными руками в подбородок и щеки когда разочарованно шепечет «ты подвел меня Рэй, от тебя некого толку, Рэй, ты прекрасно все понимешь Рэй, вам не сбежать, Норманну нужна Эмма, иначе он сойдет с уму, Эмме нужна семья иначе она потухнет, тебе нужны они оба иначе ты здашься, но не волнуйся я как хороший фермер не дам товару пропасть, и вы все отпраитесь в услужение — мамена любовь люется изо рта, благахаует цыеточным порошком
Изабелла раскрывает свои карманные часы
— Нам пора, и Рей, не каких бледных шрамов — Изабелла наконец отдаляется от мальчишки и зазывающе протягивает руку
Рей безразлично берет
стоит им двух веревок и жизненно важного подарка от мамы —
— они не смогут убежать, это же очевидно! — Агна шепчет Мари до отбоя отбоя, сидя на ее кровати с ногами, вот только Мари не хочет понимать, мутит ее от пыток, от боли, от этой неясной системой в которой ты всегда из горничной можешь стать грушей для битья, что бы не говорила Изабелла.
— если продолжим плясать под дудку Эммы закончим как она, хочешь чтобы тебя насиловали все оставшиеся месяцы? Прости, Мари, но я хочу спокойно жить и если все делать правильно нам не придется, не придется… — давиться нехорошо воздухом и заходятся приступам кашля от которого слезятся глаза, вжимаясь в лучшую подругу</i>
Изобылла возвышается над ними с крошечным свертком в руках и высокой женщиной с широченной задорной улыбкой
— познакомтись, это сестра Крона — ваш новый поводок- она будет помогать мне с малышами — можете сколько угодно терпеть наказания с горящими решимостью глазаками, не поможет, Эм-ма больше не каких падавков, милая.
Крона плотоядно окидывает старших детей, здоровается с каждым рукопожатием близка к тому чтобы переломить самым непослушным Руки.
Ага, Как же, усмехается у нее в голове Норман, тихо хмыкает Рэй, решительно сводит брови Дон, вдохновленно улыбается Гильда, смотрит через дурман Анна, кивает Мэри, твердо смотрит на них Симона, наблюдает с веток обезьянка, которой Эмма оставляет разбавленную в воде чтоб не сворачивать раньше времени, несмотря на сорванные сестрой Кроной догонялки.
в летний денек прибежав к стене, важный, что бы наконец на нее взобраться, выбрав момент после обеда, после обеда когда дети играют, за десять пятнадцать минут до чайпития, хотя пропустить чаепития манит и мама наверняка этого ждет после всех облав.
разговор как фермер со скотом заканчивается отупевшей от боли в сломанной ноге Эммы, сломанного носа и разбитой в хлам губой Нормана и тяжелом пинком в живот Рею — непослушные дети кинулись втроем на поймавшую их маму. Эмма царапается, вырывается, вцепляется в мамины волосы и резко дергает за что молниеносно получает пощечину так, чтобы было похоже на злаполучное подения с дерево.
— Завтра вы с Эммой будете вместе участвовать в торгах-как скотт хорошего качества в бордели, приведите себя в порядок, а о ней я позабочусь — Изобелла нежно сжимает второю ногу девочки в предупрежднении, но перегруженный болью мозг продолжает бултыкахться выбрашеннной на землю рыбой, не довая хозяйки смирно лежать, но это не создет маме неудобств. чувствуя как мальчики подпозает к друг другу готовить план её убиьства ради дорогой Эммы, несут которую отнюдь не в общие спальни.
Все складывается замечательно
Эмма сидит под деревом с пустым взглядом приветливым до второй и последней отправки осталось несколько часов, разговор с Норманом и отдается колючий болью в сердце.
Изабелла приходи после полудня и что-то не так, обычно холод души скрывает за плюшью игрушек, но тут она не скрывается
— пойдем, Эмма
— Можно мне попрощаться?
— нет — Изабелла поднимает ее за локоть и тащит несопротивляющуюся девочку на себе оставил костыли под все тем же деревом, но с веток на плечо Эмме прыгает обезьянка, хищнечески скалящаяся на Изабеллу пищащую что-то имитируя человеческую речь, у которой от ужаса сжимаются зрачки хоть ничего больше не выдает ее истиных чувств, она отступает и кланяется
— мы идем на чаепитие, нет смысла тревожить твоих друзей — редкий момент когда уголки губ изабеллы не приподняты, а голос не сочится полевым медом на белую интернатскую форму.
Тяжело опираясь на костыли Эмма идет вслед за мамой.
доходя до ворот, Изабелла опускает свою руку держится за холодную в тени крон сталь и заграждение разъезжается в рвзные стороны
Эмма читала о таком, сканер отпечатков пальцев, но то была фантастика!
Цензура, о которой в качестве догадок говорил Рей
Они доходят до помещение с грузовиками и Эмме чудится спертое детское дыхание в большом черном фургоне
у нее кружится голова, предметы начинают расплываться, надышавшись ржавчиной как маком. Мама проводит ее в одну из комнат, держа за плечо как мама любимое дет
— Познакомся, Эмма это Эрцгерцог Льюис, твой хозяин.
Демон в пафосной шляпе-целиндре и пафосном же черном плаще, которому для образа не хватает Эминной обезьянки, шляпка которой лежит на столе рядом с двумя чашками чая и тарелкой с разноцветными капкейками
— Я давненько хотел с тобой познакомиться, Эмма — демон говорит с хрипотцой, но человеческим голосом и это выпивает у девочки почву из-под ног — так же говорят с детьми, Павус? — у него самая широкая и отвратительная саркастическая улыюка, которую видела Эмма
— так его зовут павус! — Эмма наблюдает как забавная обезьянка устроилась на плече у демона. Внутри Эмма может скрючится на коленях, закрывая свою голову руками и плакать-плакать-плакать, но наружу почему-то выходит одно детское любопытсво
павус сам отвечает удивительно разумно кивая плюшевый головкой, принюхивается
— что ж Эмма, присаживайся, к нашему с дорогим Банионом приезду достали завалящее вино — девочка послушно подходит к высокому резному стулу, но забраться уже порешавше как лучше забраться на него со сломанной ногой, но тут Эрцгерцог покидает свой «трон»
— позволь мне помочь Эм-ма — и молненосно подхватывает девочку под колени, на пол падают костель, усаживает ее на стул и на короткую мнгновенье Эмма обвивает его шею руками, прижимаясь к обманчиво чистой черной коже щекой, пахнувшей разлогающими детскими телами ее рыжые волосы на фоне искрятся и без солнечных лучей.
Она ребячески дуется, «я могла и сама!» и как глубоко не залезть ей пальцем и в головушку не найдешь там ничего кроме восотрженного ребенка 1Х лет
Эрцгерцог упивается когда их мозги работают так быстро что им не нужны слова тратящие кошмарные наносикуду та что там секунды!
у Эрцгерцога мандраж, ему нужно слизывать со стенок бокала вино во время светской беседы, играть любезностями, перекатывать их по небу и думать какой именно длинный многосуставочный палец пронзит малышке глотку, и как аккуратно отделит голову от шее, и для того, что бы уталить здесь эта рыжеволосая девочка с гениальностью на изумрудной кромке, что прислонялась к стене каждый раз, стоило ему подойти к обрыву со стороны третьей плантацию
будь она на мясной ферме, отправилась бы прямиком к их богу на обеденный стол, минуя даже Эрцгерцога. Товар с ферм удовольствия можно убивать, но нельзя есть, таков закон, закон не мешающий впускать корни их золотистому пути в этом гниющем заживо мире, врастать и терять потолок засланяя небо.
Они пришли не за ней, иначе мама не скупилась бы на прощание
Это придает Эмме запала, и ее «вы хорошо поохотились», звучит наивно до тошноты.
— спасибо, маленькая леди, недурно — нечеловеческие клыки с Эммин палец с которых сочится темная слюна. Эмма разглядывает крошечную чашечку знакомую с детства в которую налит ароматный травяной чай, который они собирают все вместе летнеми деньками.
— это же ложь, да? — Эмма говорит заинтересованно смотря на демона, аж голову наклонила в права как впервые встретивши обезьянку, Павуса, сжимая ручку предложенной чашки
— Увы и ах, дичь пошла не та, но
ты можешь это исправить, дорогая Эмма
я могу это исправить, Льюис
они говорят в унисон, и если бы у Эммы была секунду увидела как мама отчаянно неверяще кривится застыв на месте руки вскидываются к губам сами, как тогда
У Эмму хватает на поднять чашку, но рука безостановочно трясется. Эмма хватает её левой стараясь остановить дрожь, кривится от резкой во всех синяках боли и нехорошей пульсации в сломанной ноге
— боль настолько сильная, да, Эм-ма? — - Эрцгерцог облизывает клыки оставляя темные разводы, и в улыбке нет не жалости не сострадание один азарт как при погоне за особенно живучим ребенком
Изабелла удостаивается одного смазанного взгляда, ей нет нужды даже опускать глаза по этикету, только кланяться и уходить, пока Эрцгерцег встает, наблюдая как Эмма вскакивает сама, ее пробивает насквозь, качает, но девочка держатся, наклоняется за костылями и тяжело на них опираясь идет в соседнюю белую комнату. Если до этого Эмма чувствовала себя просто контуженой то сейчас их белая плитка зальется непереваренным зеленым чаем — медецинский стол как у стоматолога только с креплением для ног, способный раздвигаться и сгинаться-ка как будет угодно хозяину, на стендах осовременненные орудия пыток и у Эммы только одно пожелание
— пусть это будет мама
Льюис наклоняется над ней, его нечеловеческое лицо для которого Эм-ма — пылинка под ногами, на теле низшего сословия выцыловыващего королевской семье их демонические ноги, гримаса, которую Эм-ма не способна прочитать
— нам не нужна «мама», для того чтобы отведать пирожные с человеческим «мясом» анальгетиком
У демона на трехпалой ладони маленькая белая таблетка, падающая в детские руки и запиваемая травяным подслащенным чаем
Эмма кивает, но когда Льеюс подхватить дитя хочет — инстинктивно отшатывается.
— Я не знаю почему — Эмма тянется к своим глазам большим и непроглядно зелеными, заволокла их толстая пелена, настолько сузился зрачок. Руками Эмма пытается прикрыть грудь, какая глупость она даже не раздета, где же ее рациональность где холодный бесстрастный подсчет синяков и гематом, как борцы с преведеньями не бояца самого факта потустороннего вмешательства, скурпулезно его последствия.
— Съешь пирожное, Эмма
— давай заключим сделку Льюис
довольство. он оскалился довольно все еще стоя наклонившись. Эм-ма не пойдет на корм и на ее теле сегодня не появится широкий разрез — сырое мясо во весь двенадцатилетний рост. Крошка поняла, что он Льюис готов ради еще одной хорошей охоты, еще одного яркой пульсации ядра на пределе, еще одной капли кищащий адриналином крови, еще одним доведенным до безумства отчаяньем мальчишки. Раскусила детка старого демона лично посадившего себя на ошейник страстей. девочка тянется к пирожному, но руки трясутся и безпречинные слезы застелают глаза, тогда демон берет самое красивое, акуратнно разделыват, дляным языком строго по демоническому этикету слизывает с куска сладкий
ей остатки пирожного ложат на тарелку завороженной Эмма, заносит вилочку, отрезает кусочек и давит давит давит, превращая в квембрюле на вид
— кто сказал что я буду слушать, Эмма?
— вы не напад — Эмма сглатывает — вам хочется услышать про наш побег? Мы сбежим через два месяца через мост, Агна сказала что спустя два часа от отправки там минимум охраны, бежать будем группами малыши будут в самом центре, каждая группа так же отвечает за пять грудничков, это предложила Роуз, жучки вырубим моим устройством — дрожаще улыбается, её несет на Нормана на Рея на девочек, на все ее семью, и как что каждый из них сделает когда выберется. Там есть поезда, девичьи платья жирафы и целый мир
— Семья! Там обязательно будет у нас семья!
у меня
— глазницы ловят отблеск плотного белого цвета играя самыми яркими оттенками зеленого среди месива скуки его ядра серой.
Таблетка снимает боль, но Эмма дергает рукой обнажая россыпь черных синяков от демонической хватки
— Я выслушаю твою просьбу и откажу в спасение каких бы то было детей ферм, и Эм-ма — с вечным оскалом снова подходит вплотную к застывшей девочки и наклоняется прямо к уху
— некто больше не тронет тебя не пальцем, моя Эмма — его язык у ее мочки.
— я вернусь через неделю,
тогда и станцуем, Эмма — Эм-ма. Товары премиум качества с фермы удовольствия грейсфальд, о ней мечтал Меневра когда подыхал, её ждут в бункере отчаевшиеся дети, из неё Льис выпьет душу и сожрет жадно все удовольствие способные ему дать.
Мама несет её на руках, это дурная привычка взрослых, думает Эмма, на что мама тихо говорит что товару такого качество не пристало напрягать милые переломанные кости, смотря непрыровно ей в глаза, Эмма выдерживает взгляд благодарно улыбается и целует в щеку, а в мыслях холодная черная кожа, вырезанная детской рукой ножницами оскал не под силу который понять человеку и крутость круче героев коммиксов, даже обезьянка фамильяр есть
Её погибель
Но Льюс не причит ей вреда, будет лечить и ухаживать как за комнтаным цветком, а если резать — только жировые ткани под анастезией!
хихикнув, девочка сильнее вжимается в маму
— а Норман выграл у сестры Кроны, а у нее часы как у мамы, честно-честно выйграл — Эмма дуется, смотрит на мальчика в своей голове, стоящего на скале неестественнно прямо, как капельки воды подобно крови впитываются в его ботинки и обещает он всем своим видом возмездеем, Эмму проберает до срощенных идеально костей, спину покрывают мурашки.
Она болтает ногами, прихлебывает чай, пока герцог скалится и по глоточку выпивает её душу, откусывая маленькими кусочками, в его пасти только что растаял филе меньон из второй мясной плантации любезничает и отбирает скот для охотничьих угодий, Эмма, кормит демона их пережёванными взрослыми жизнями и мечтами, как и просил её заискеаще Эрцгерцог с вежливым поклоном как своей сестрице королевы.
— у вас, детишек все привязанности одинаковые, Эмма, вчера Лукас проследил за грузовиком под носом у старухи Нэн — его скрепучий голос сочится скукой, он тянет по глоточку вино, представляя рыжего мальчика последние воспоминанием как Льюис сжирает его руку.
— Все люди разные, и привязанности тоже! — Эмма ручками упирается в стол
Когда демон начинает так что с клыков сыплется сахар, растворяясь в черной слюне, дальше про мальчика Лукаса знающего про любовь своего лучшего друга и больно пихает его в ребра «признайся ей» когда она улыбается, с мягким румянцем на щеках
— Рей вчера устроил ревизию в библиотеке — голос чуть дрогнул — и нашел ещё книги Маневры, она не одна как думали сначала — Эмма улыбается через силу — и если выбирать кого оставить, это буду. я задержу маму, сдам ей свой план скажу что хочу стать мамой или умереть, но не служить демоном зверушкой, она поверит — девочка не смотрит на собеседника, в чай, как от ложке расползаются круги, на ее лице, в улыбке, в глазах удоволетворению
— Я съем твою Маму, Эмма
— угу — наконец смотрит Эрцгерцогу в глаза, ее зеленый будто светится изнутри под белым ровным флюместентом.
болтая ногами в последний раз девочка спрыгивает со стула и уходит в сопровождении охранников фермы
Её допускают до детей младше шести, но сестра Крона неустанно следит за Эммой и пробраться в Мамин кабинет оказывается сложнее чем все, что Эмма делала до этого, с предательской мыслью, что — бы ей не делается — для демонической услады, открытой ухмыляющейся, Льюиса, пригубившего кровь двенадцетилеток. Её подозрительность усиливает мелькнувший у сестры Кроны розовый мех…
Их план был отвлечь маму пока проберется в тайную комнату, но мама собрала всех вместе на пекник на поляне у дерево Рея и это плохо, так плохо, как тогда, когда мама сказала, что все старые простыне перешьет в пеленки для малышей.
Эмма слушает как счастливые дети обсуждают домашний арест глупой Эммы, которая расстроила приемных родителей оставаясь в приюте.
Эмма встает, отпуская с кален Филла, и обиженным подроском с горящеми обидой глазами с невыплаканными слезами злости убегает, крикнув маме на прощанье веское отстань!!! и на секунды в зелени отрожается то, что Эрцгерцег ласково называет «взглядом убийцы», Изабелла хладно наблюдает с елейной улыбкой как девочка убегает в лес, что бы с другой стороны в ее комнату проникнуть через окно, в конце концов этот план с отверткой они разрабатавали так долго и Норман с Реей так правдоподобно переглядывается друг с другом, растреренные с загнанным сердцем под ребрами и непрошенной влагой, с тихим «Эмма»…
Сестра Крона готовится броситься в погоню, но её останавливает жесткая рука Изабеллы на плече
девочка не запинается, ловко расправляется с креплением решетки самодельной отверткой, пробирается в святая святых и отодвигает шкаф
Алиса падает в кроличью нору и ломает хребет
Эмма одна в круговороте мертвых игрушек истлевших рисунков выгоревшей белезной старой формой, натыкается на мамену радиорубку тянет неуверенно руку, но тут же одергивает — гениальный мозг сквозь просветы глазниц находит их — листки сложенные старательно один к одному на столе, поделенные на графы аккуратно с вписанными цифрами — заводчик мамины цифры с шее, селекция знакомые Эмме символы сегодняшней малышки рядом с клеймом благодатного дома и бордель. Ну же, быстрее перелестни пока слезы не размыли чернила, перелистни, там графский дом и его будущая горничная…
там важная информация, Эмма, соберись, Э М М А, ты сюда за этим пробралась! голосом детским в черепной коробке
она роется в бумагах суетливо, сверяя клеймо демоническое праздника на всех анкетах старших детей
сезон охоты в Золотистом Пруду, большой фестиваль в столице, частные заказы…вот он — идеальный план Изабеллы избавится за неделю от всего Именного клуба чаепитий
и Эммы
её звериный рев отражается от стен, разодранные губы кровоточат и кровь попадает в пищевод, перед глазами плывет, её скручивает на полу и пока она вгрызается ногтями в дерево до кровоточащих заноз её находит спокойная как всегда Изабелла
Эмме так хочется заорать «не подходи ко мне», кинутся на нее и разорвать шею зубами, но выдает только жалкое не надо туда, мамочка, не води меня больше в комнату с прожектором не
— ох, Эмма…
Изабелла подходит к ней, садится рядом и обнимает не находящего в себе сил сопротивляться ребенка, чьи рыдания на её плече.
Мама нежно гладит непослушные рыжие волосы
— тебе не стоило сюда приходить, милая, а все эти проказники, мальчишки бывают такими несносными, не волнуйся пара смен на кухни пойдет им на пользу — она мягко отстраняет от себя девочку, сжимая её личико в ладонях
— после отправки тебе станет лучше — подбадривает её мама — поверь мне Эмма, Эрцгерцог…
— я… я дам ему что он хочет, только не надо Нормана и Рея, не надо, я буду бежать так быстро и он… он… — сквозь всхлипы.
— Моя дорогая Эмма, мое любимое дитя,
жаль только лжешь — голос мамы такой грустный, что Эмма прижимается сильнее, утыкаясь влажным носом в накрахмаленный воротник
она не сопротивляется когда её на руках выносят, хоть нога и зажила, только смотрит пустым взглядом куда-то вдаль и в голове пульсируют новые знания.
каких-то пятнадаць минут спустя, Эмма смотрит доверчиво, убирая мешающую огненную прядь, лезущую в глаза, девочка обещает друзьям с которыми они через час сбегут, что не будет делать глупостей и сбежит в составе группы Нормана, только быстро-быстро убедит Агну им помочь, сломать ведь чужоё желание выжить дело пяти минут. Рей отвешивает ей щелбан и пока возмущающуюся громко Эмму утешает Норман теплыми вопреки прекосновениями, в мягкие рыжие, крепче сжимает в кармане самодельный пребор способный выжечь через плоть их поводки, намертво примотанные к маменым часам.
На прощание Эмма улыбаясь утаскивает их в тройное обьятие и её звонкий девчачий смех отражается звоном, правда что бы это не походило на прощание слишком сильно, девочка смотрит чересчур для нее серьезно уверенно, пожимает этим двумя руки как своим поддельникам
Норман наблюдает за ней пристально вплоть до момента, когда подруга отправится уважать старших — его часть плана по обману Эммы и Рея вот вот начнется, успешность побега только пойдет ему на руку, осталось подыграть другу найти маму.
Рей вздыхает глубоко от этой дурехи, заразившей их Нормана худшим по мнению Рея из бед — наивностью, сжечь их всех, пусть сгорят, а эти охотники подавятся их горелой плотью, кроме Нормана и Эммы. Придурошных Нормана и Эммы!
Агна упирается потемневшим взглядом
— я не сбегу с вами, Эмма — зрачок норовит выпрыгнуть из прорезей в ее черепе
— ты ела переженные? послушай еще можно…
— нет!!! ты не понимаешь, Эмма — больно всепляется в плечи девочка — у тебя всегда было преимущество, тебя любила мама и ты некогда, ты некогда — зеленные некогда глаза выглядят жутко — знаешь, это я вела их в комнату с прожектором, я помогала маме отбирать шестилеток, я держала их за руки, я убеждала их что именно этого хотят их любящие родители нужно всего лишь, я втянула в это Мери… Знаешь нам никогда не везло, не в шесть лет, не сейчас, не в вашем глупом побеге не повезет, так что, я собирать вещи, сегодня моя отправка, вот только…
Агна, опустошенная после бравады низко опускает голову
— иди к Мэри, Эмма, иди, пожалуйста, и пусть не приходит прощаться — Агна ее отталкивает, и с прямой как и полагается старшей их загадочного клуба идет домой
«хоть ей и не повезет тоже, Эмма» — но вместо этого говорит — да стань ты уже эгоисткой Эмма, быстро же учишься! — своим родным, не сломанным голосом.
— я лично прослежу, чтобы младшие выросли подходящей для охоты дичью, ведь этого хочешь, Изабелла? — Норман улыбается
— хочешь занять место Рея? Будто я не знаю, что ты будешь таким же бесполезным, в конце концов вы же мои любимые мальчики, и я знаю про вас все — Изабелла не отрывается от глажки детской ослепительно белой после стирки формы — ты потерял Эмму и теперь пытаешься отомстить собственной матери? — - Изабелла переворачивает мальчишечью рубашку, что бы прогладить с изнанки
— боюсь вы не моя мать, Изабелла, но уверен эта сделка достойна вашего внимание — мальчик спокоен как никогда, смотря в лицо смерти, улыбается легко.
Рей спешно разбирает полки за своей кроватью, любуясь на труды долгих десяти лет — они дороже, чем вывести из строя чип, ценее, выковыриванья самодельной отверткой решеток на окнах, и потому позваляет себе ухмылятся в приступе ложного, как надышался маком, выблевал клубнично-банановый крем, обнажая зубы и лихорадочный блеск в глазах, крутить бутылки с маслом в руках.
Эмма бросает самодовольному Льюису «зачем тянуть!», «поймай меня», «Льюис!!!» когда они стоят друг напротив друга: нам необязательно сражаться, я могла бы просто пойти с тобой, стать твоей зверушкой, коей и являюсь только научи охотится, научи убивать, научи убегать и быть может я смогу вырваться, сломать железные прутья, и когда потухну ты сьешь мое хладное тело, но с собой я утяну этот сломанный, порочный мир.
Эмма смотреть в глаза под маской, раскидывая руки, как при объятиях, в которых не нуждается Эрцгерцог, сердце бешено колотится, к щекам приливает румянец, на личике нежная улыбка
девчонка делает последний шаг к нему, будто падая в объятия к демону, и тут же разворачивается бежать, заранее зная каждый поворот что сделает, приближающий ее к участи быть на столе у брата королевы, может и она отведает кусочек? Предательство девочка не чувствует, только ноющую боль, отдающую теплом
А еще Эмма знает, что ждет её с демоном — детское тельце на острых когтях пальцы входя в плоть всеми фалангами.
***
вместо банального и это все, Эрцгерцог хрипло смеется, сладко поет,
что
— Танцы с милой Эммой некогда не закончаться так безвкусно, будет отжирать по кусочку долгие годы, сначало руку, затем часть печени, желочный пузырь, нога, костный мозг, Так долго как позволит твоя плоть, малышка — Льюис издевается, пасть широко раскрыта и за оскалом бритв черный мясистый язык, такой длинный что может и печенье со стола улизнуть у Эммы под носом.
— да-да — девочка забавно хмурится — все то она понимает, товар премиум класса найти не на мясной плантацию, а значит не подвластный обещанию — такоё случается раз в тысячилетие, конечно Льются переполняет самодовольство радость да рассказ
сидят они все в той же комнате для избранных, друг на против друга и девочка вежливо интересуется, понравился ли её рассказ и для особо доходчивых поясняет что больше про планы лучших друзей не намерена
— лгать очень плохо, девочка — глаз медленно вращается с глазом паруса в такт
— есть детей очень плохо, демон — Эмма отставляет кружку и злобно смотрит на собеседника
— ты сдала мне своих друзей, это хуже
— я рассказала тебе сказку, о которой ты просил — на последок Эмма поправляет повисшую антенну и думает уходить, несмотря на недопитый остывший чай, от которого бросает в дрожь — ведь на вкус он такой же как всегда готовила мама, и сладости на столе мамены и даже чудовище с этой его «милой Эммой» так напоминают мамены…
но Эрцгерцог встает вместе с ней и весь его чудовищный рост против миниатюрной Эммой — далеко ей не убежать если только Льюис старый закостеневший старик и человеческая девочка улизнет, и сама же улыбается своим же глупым мыслям.
— сегодня у нас гости, Эмма, твои новые братья — и как истинный аристократ Льюис встает пред очаровательной дамой, что держит за руки Рея и Нормана
мама тихо преветствует демона позабыв свой лоск, одно безразличие в сереневых глазах, перед Эрцгерцегом и она просто девчушка, обслуживающий персонал, слуга, несостоящийся деликотес от возраста утративший ценность, хуже демонов низшего сословия и когда дыхание демона щекочет идеально гладкую кожу
— я усыновляю всех троих, вы же не против, Изабелла?
Как Эмма за его спиной широко распахнув глаза, неверяще смотрит на Рея, перепачканного в горючем, с коробком спичек пустым в руке и застывший взгляд Нормана, которого тащат как нашкодившего мальчишку.
Пока они собирают вещи Эмма замечает что Норман не здесь как и Рей и возможно это последняя возможность им поговорить с глазу на глаз и от этого ком в горле и щиплет в глазах
— это все моя вина, я я не знаю как…
— глупости, Эмма, у тебя получилось вытащить нас отсюда, и убить одного демона гораздо проще чем убить пятерых — Норман все так же спокоен и мягок с ней, но что-то не так, Эммма чувствует: прямая осанка, почтительно растояние, он так же как и все старшие дети боится или
он знает.
Он все-все знает об Эмме, об мерзких вещах и теперь ему гадко так гадко как было Эмме сначала, пока Эмма не привыкла, но что если Норман не?
— Норман как всегда умолчит при тебе, но это гораздо лучше твоего безрасудного побега в мир демонов с малышнёй, тот план был по настоящему туп — Рей все еще сжимает коробок из-под спичек, вспоминая как мама отдала ему пустую коробчку перед отправкой и думает не засунуть ли её в предсмертный чемодан.
— Вовсе план не дурацкий, правда, Норман? И ты обещал Рей, я прощаю тебя, если ты перестанешь себя так вести — утыкается пальцем ему в грудь, как не в чем не бывало
— да, Эмма — пустой, лишенный эмоций монотонный звук, от которого сжимаются внутри
— Норман я хотела рассказать, я просто, просто…
Неприятной тема — Рей от дрожи впивается ногтями себе в предплечье
— не берите в голову, это было разумным, Эмма, Рей? Не тревожьтесь за меня понапрасну — идеальная дружеская, нежная улыбка Нормана — нам сейчас нужно собирать вещи, пока не пришла мама, что ты возьмешь с собой, Эмма? Не против если наш веревочный телефон будет у меня?
девочка так нечего и не взяла из приюта фермы, её гробница пуста, ведь двойное дно в полке давным давно нашла мама, еще когда Рей запрятал там зажигалку для проверки шпионещих детей и открывать его бесмысленно, но ей почему-то весело, они так храбро держаться хоть и через каких-то полчаса будут визжащий от оттчаенья дичью в руках демона, им всем страшно до чертиков, и так же до чертиков хочется её открыть
поддается расшатанное дерево легко, отрывая затхлый деревянную гробницу, по которой Эмма проводит ладонью, насаживая себе мозоли
— Вы закончили? Нам пора — Рей наблюдает как подруга пытается вернуть себе самообладания, раскачивая пустой чемодан, Лезет к зеркалу в углу, смотря идет ли ей серая форма и не слишком ли портит её рыжие волосы, Норман же придирчиво расссматривает свой педжак пытаясь расправить его сильнее тяга мамы, завязывает туго галстук.
— Да, мои дети — Изабелла бесшумно открывает дверь, подходит к ним поправляе детдомовские шляпки на их головах, из ведений на нее смотрят сотни детей с ошейниками на тоненьких шейках с ненавистью, а она лишь светится от довольство, видя как три бабочки обломали себе крылья в её паутине.
Они стоят перед выходом, гордые и загадочные по традиции снисходительно улыбаясь шмыгующий ребятне, а раньше Эмма, дурочка и не замечала какая траурная на них одежда, и как не идет к рыжем волосам извечная шляпа, аж за волос дергает, некак он не ложится по-нормальному.
Гильда с Доном смотрят в их спокойные лица и сами смаргивают слёзы — еще не все потерянно, звучит набатом у Гильды в голове, мама слишком занята отправкой старших девочек, и даже если всех их продадут, есть другие плонтации, другие неочем не подозревающие семьи, и возможно, только возможно они смогут сбежать, если все им рассказать!
«они, не мы»
руку Дона она сжимает потому что видит он в этих треснувших улыбках и мнимом спокойствии одиннадцатилеток предательство. Глупо, иррационально, по детски, упрекает в своей голове девочка, они жертвуют собой не для того, чтобы ты распускала нюни!
Гильда тянется к ним, тянет за собой на буксире Дона и заключает всех троих в объятья, еле удерживаясь от рыданий, уткнувшись в плотную ткань педжака. Дон, крепится. отворачивается нарочито от Рея с Норманом и Эммой которую бить нельзя ведь она девочка, но не выходит и глаза влажно блестят, когда четверо увлекают его за собой.
не — Эмма болезненно улыбается, но изумруд такой же чистый и яркий
сдавайтесь — Норман мастерски натягивает радость с доброй грустью маска плотно прилегает к лицу
не за что — у Рея в кой то веке уверен в этих двух идиотах. четырёх. тридцати шести.,
а для мамы
— приглядывайте за малышами
— ведите себя хорошо и слушайтесь маму
— и на письма отвечайте
Дон неопределенно угукает на каждое, и время преодолевать эту пропасть у Эммы попросту нет
Когда их уводит напевающая Изабелла, девочка не выдерживает,
— ты счастлива, мама? — так по-детски искреннее
темно, одинокий фонарь неровно полыхает в сумраке, в маминых руках
— конечно — Изабелла над ответом не задумывается не на секунду.
И прежде, чем мама что-то заподозрит, девочка в отчаянии хватает своих друзей за руки, на движение оборачивается Изабелла, но встречает только трех храбрящихся, расколовшихся на мелкую стеклянную крошку детей с влажными глазами.
Мягкое вырожение маменых губ как преклееное, успокаивать их позно да и не за чем, какая разница, мамочка справилась — через минуту они будут в пасти у Эрцгерцога, а её наконец бабушка переведет на вожделенную мясную ферму с этого производства элитных шлюх, там серебряный крест под накрахмаленным воротником будет к месту.
и тут, когда они подходят к детскому ограждению Норман шепчет «пора, Эмма» и девочка кивает, секунда и боль в ухе и они разбегаются в разные стороны под оборванную ноту мамы.
Эрцгерцег ведет Эмму за собой, краем глаза замечая их конвой из двух мальчишек — подумать только, стоило девочке остановится как вкопанной увидев демона, переводя взгляд со своих не бегущих ног, до опускающих кулак рук на Льюиса с извечной ручной демонической обезьянкой.
— Забавно, не правда ли, Эмма, вы могли сбежать втроем, но тебя душит стокгольмский синдром — говорит небрежно демон, пока Эмма смотрит ему в чудовищную сожравшую не одну сотню детей только на золотистом пруду, пасть.
— Льюис, тебе не обязательно на нас охотится я уйду с тобой, я не буду сопротивляться, только дай им уйти! — выговаривать слова получается с трудом, каша в гениальном мозгу не как не хочет проясняться!
Они уже устроили в лесу фермы догонялки и кроны, ветки, земля пьют человеческую кровь, пока Изабелла загнала остальной скот в загон.
Доломанный скот не интересен, не вливается в дьявольскую кровь наркотиком, не будоражит ровно горящее на изнанке ядро, мясо, само идущие на убой воняет одним страхом-мочой и не заслуживает стола аристрократов, тем более эрцгерцега.
девочка отчаянно тянется к нему ладонями на зеленом плещется искренность, так что демон учует эту вонь слаще разложения.
— Если уходить сейчас, то никакой тебе больше семьи, Эмма, дорогуша, их всех отправят в срок.
«из моего дома тебе не убежать, девочка»
— Льюис, пожалуйста — Эмма просьбу не договаривает, скальпель из лазарета летит прямо в открытый демонический глаз, задевая плотный белок, демон резко разворачиваясь, уклоняясь.
Вторым скальпелем намеревается перерезать себе горло, но не успевает, и демон, оказавшийся слишком к ней близко жилистыми пальцами сжимая остриё.
у Эммы опускаются так и не ставшие окровавленными руки, орудие летит зеленую траву, не повредив демоническую кожу. Глаза мутнеют, еще немножко и крепкий хребет переломит и даже ученные с Лямбды способные создовать человеческое мясо с нуля, не смогут вернуть ему элитный товар с третий плантации для удовольствия, девочку, что по иронии судьбы не вкусит их бог, наглое человеческое дитя не желающее ползать в ногах, Эмму, что врет ему в глаза слаще любой, самой лучшей мамы.
— давай, Эмма, ты же хочешь выжить? — - Эрцгерцог один в один копирует слова старухи, у этих безымянных девчонок была она, у Эммы есть Льюис.
Эмма широко распахивает глаза, вмиг приходя в себя, руки так же предательски мелко дрожат, она сжимает ладонью её за запястье
— они сбегут — переходит на нежный шепот, убеждая себя что не здесь и не с ним, тянет хрупкую человеческую ладонь, нельзя сжимать, переламаешь тонкие косточки.
Рыжеволосая девчонка пожимает руку чудовищу, пока ледяной ветер играет с листвой и на плече довольно облизывается Павус.
Поймать оставшихся друзей Эммы и высоко на землёй поднять дело пары движений фокусника, отвлекающего на огонь, детишкам следовало бежать как мальчишке с мясной плантации, Юго, а не слушать гамельского крысолова и сейчас под голубым небом, харкают кровью, подвешенные за глотки.
Норман, что-то хрипит своими последними словами, «живи, Эмма», Рей молча прощается с жизнью мысленно приказывая этой дурёхе бежать, когда тыкает припасенным ножем в сустав, и это всё, на что хватает изможденного мальчишку.
Эмма обессиленно опускается на колени, кусает обветренные в кровь потрескавшиеся губы и готова сделать всё, что угодно, лиж бы Льюис отпустил их, они же сейчас задохнуться! Видимо Эмма и правда эгоистка раз думает только о своих лучших друзьях сейчас, но ведь они часть семьи значит все правельно?
В голове всплывают картинки как в услужении можно что-нибудь попросить у хозяина, непременно вежливо и…
Растегивает первую пуговицу своей белой рубашки, как на одном из наказаний, в голове мутнеет и ее скручивает как от удара по почкам, и девочка совсем не замечает как Льюис опускается с ней на колени, перехватывает осторожно, мешая выдывить пуговицу из петель. Плотная демоническая кожа едва касается человеческой. Эрцгерцог Льюис находит слова, но изрыгать их из пасти — дурной тон, тем более, что жесты этот человеческий ребенок ценит больше, сухого «ты предназначенна не для этого, моя дорогая 63194», и любезности.
Эмма поднимается сама, обреченность с отползающим, не как не могущим в себя прийти Норманом и шатающимся на своих двоих Реем.
Они так держаться друг за друга, их души красная нить судьбы не будь её — давно бы сбежали, браки, заключенные на небесах? У Эммы от этого один пепел на губах.
Почему Льюис позволяет им троим идти следом?
Эрцгерцог возвращает их как нашкодивших котят, где у фургонов для новых рабов их ждет Изабелла. Тот редкий момент, когда мама не улыбается, взгляд холодный и не знай её предположишь страх в глубине холодных серенывых глаз.
— прошу прощение за моих непослушных детей — мама легко кланяется получая в ответ только глубокий дьявольский голос о замечательной охоте — Норман сжимает поданную руку, Рей надеется что собственные ребра не пробили легкие, на плече Эммы лежит когтистая рука покравительственно.
— преготовь все необходимое, Изабелла — Льюис не удостаивает взглядом, смотрит на макушку своей драгоценной Эммы, приглядываю за её друзьями.
Изабелла еще раз кланяется и уходит в страшную белую комнату.
У Эммы внутри все сжимается в комок.
На ватных ногах проходит внутрь стараясь сосредоточиться на жесткой руке Льюиса на плече и втайне надеясь что ей не придется смотреть на казнь друзей, лучше уж идти первой — она садится на кушетку сама, чувствуя как увядает прикосновение Льюиса к её плечу, умудряясь одновременно смотреться затравленно и не ребячески решительно на то, как мама делает, не шаг, одно намеренье, но эрцгерцег вскидывает театрально руки, задевая краем уродлевого пальца с когтем тонкую фарфоровую кожу у маминого уха, из пасти сыплется ошметками человечины «простите старого охотника» и за безрозличеем — настоящей Изобеллы веднеется трясущаяся от страха девченка, тянущая бабушке руку. Эмма хочет увидеть в маме человека когда-то любившего свою семью как сама Эмма, но фиолетовые глаза остаются просто фиолетовыми глазами, еще раз поклонившейся женщины
— Как вам будет угодно
— а сейчас посиди спокойно и не дрыгай ногами, Эмма — Эрцгерцог из людей выпивает не одну кровь, душу
Эмма толком и не знает почему на это по-детски дуется и пинает ногой воздух с удвоенной силой.
Над кушеткой загорается белым напоминающие хирургические лампы, одну из которых Льюис подносит к её шее, цифрам на ней, девочка чувствует холод и взрагивает непроизвольно, на что Эрцгерцег возвращает руку на плечо. В сотни маленьких стекляшек Эмма видит свою чистую, неизгаженную клеймом скота шею, и глаза неприятно щипит от зрелища, но у демона в когдях маленькое навороченное, но все же тавро и в него от мнгновений последних свободы рыжеволлосоко скота капает болезненый наркатический адреналин как сотню лет назад от мяса премимум класса, сьеденным вместо бога. Но рука все же движется филигранно, на обезболенную еще раз шею (пришлось вспомнить об Изабелле, оторвав её от детей)
Эмме чертовски идет его имя над белым воротником.
Руку Льюис подает ей нарочно, а Эмма принимает так же, а оставляемые как бы случайно белые царапины пустяки.
Льюис думал наслодится как девченка с болью смотрит на друзей, окончательно становлящимся его игрушками с фермы удовольствий, но сам процесс, клеймить скрывающего за идеальной улыбкой дружелюбной сквозящей холодом от глаз, держащего маску до конца и до синяков под глазами…
Клеймить убеждающего себя ребенка в принятии обреченности и фатальности их положения, несущего бремя памяти, и кому как не брату королевы в тисках божественных законов помнящего вкус настоящей дичи его понимать…
Когда заканчивает трое сбиваются в стаю, друг дружку утешая, пока демон передают Изабелле инструменты, сжимая на последок породистое личико в тисках издевательски, емму не противятся, стоят ровно и если и смотрят в глаз под маской то безэмоцианально, руки по швам сложив, не замечая под вышкаленостью огонька, а он так привык к лесному пожару этой зеленоглазой девочки, что слизовать кровь не собирается, только забирает детей, оставляя маму обрабатовать раны, вернее сделал бы, не вмешаясь Эмма, утянувшая Нормана прихватившая Рея — Эмма цепляется за его правую руку и отводит от лица мамы несопратевляющегося, и ей некто не мешает совершать эту глупость — и в фермерше Эмма заставляет его увидить гордость
мамы.
Вести их через лес, с завязанными глазами, идти не прячась от диких демонов, принимая коварную судьбу если одного съедят, возвращая себе разум, не хуже чем у него или самой Регулы, острыми каблуками шпорить лошадь в тисках сжимая детей, смотрящих на убиствонную флору вокруг осознавая какой неудачный это был бы побег, но Льюис выбирает машину любезно предоставленную штабом, перед которой стоит в мрачной решимости Эмма, сжимая ладонь Нормана до побеленея костяшек, как будто знает все планы на неё эрцгерцега и что с малььчиком увидится она не скоро — поездка по миру демонов станет их последней встречей на месяца, года, десятилетия, демон еще не решил, от Эммы и её поведения зависит их судьба.
Дети в кожаном салоне демонической машины крошечны, от демона водителя их отделяет поднятая перегородка — черни позволенно лишь вдыхать аромат свежей плоти, тайно мечтая и себе купить зверька с фермы, не премиум класса так хорошенько шестилетку, на третьей плантации даже они по качеству превосходят любой товар удволетварительного качества. Они проезжают по мосту, и все трое не пропускают не кадры внешнего мира и толп охранников «сам Эрцгерцог Льюис говорят сдесь»
— любуйтесь, пропасть о которой я вам говорил, ваша веревка с камешком на конце одну Сару бы выдержала, и то свалилась бы в бездну дитё
— но Норман говорил бежать через мост самоубийство
— бежать вообще самоубийство, но если бы я их отвлек…
— мы с Эммой тебя остановили бы — Норман вглядывается в каждый дюйм, запоминая дорогу, участвую в последнем их праздном разговоре
— вы с Эммой оба бестолочи, какого черта ты творишь, дура! — когда прилетает щелбан от девочки возмущенной оскорблением. За демоном она не подглядывает, по спине ползут мурашки от осознание что он притаился прямиком за затылком.
Внешний мир запоминается деревьями, скребущими синее, вечернее небо, травой человеческого роста и мелькающими безобразными мордами на обочинах дороги, выбеленной асфальтом между остравками нетронутой демонической природы. Здесь даже есть развязки о которых читала Эмма, переплетение узких, тонких дорог.
Восторженно гладя по сторонам, на сужающийся асфальт, вдыхая полной грудью прошедший кондиционер воздух, представляя, как бежит по сьеденным мхом несуществуещим тропинкам, забитой детьми головой, как тащит на себе малышей, пока в далеке догорает приют, как болит её загннонае сердце, жертвовать кем-либо ради семьи, ради обломков золотой клетки, и единственного рассвета на воле правильно, твердит метафизический Рей, молчаливо соглашается Норман, поучает Агна и девочка прекрасно понимает что все они сплетены в порочный круг саможертвования с неизбежностью терять и сама не понимает, как еще может улыбаться, особенно ему, как из нее клочьями может вырываться звонкий смех, и как глядя на свое отражение на стекле в своих глазах не видит гнили несбывшихся мечт о свободе, один мор, как от клубнично-бананового крема.
На очередной обочине их ждут лошади, как у всадников апокалипсиса, думает Эмма.
***
Пряничный домик, выкрашенный в жизнерадостный небесно-голубой, с белыми окошками, не как не огорожен от грозящей съесть его чащи, Эмма идет первой, открывая дверь детям с демоном, скрепит натужно деревянный пол, мелькает фиолетовой искрой павус и из непролазной тьмы загорается электричество.
Эмма не в прихожей с остальными, она в просторной комнате с голограммами окон, своей детской кроватью из благодатного дома и кролика Конни на подушке
— стены ты не докрасил — мертвецки спокойно молвит девочка с красной резинкой в рыжих волосах, смотря прямо в камеру, и веселая, беззаботная Эмма, не способная на злые помыслы и убийства не умирает в ней, не дождешься
Льюис
— начнем, 63194? — человеческий голос из динамика.
