На развалинах былой жизни

реки набухли. народ бежал и жмурился от тепла. кто-то кричал: «пожар! . пожар! .», а это любовь была. р. рождественский Он от мягкого брикета отлепил небольшой кусочек, скрутил его в шарик, а после расплющил под нажатием большого и указательного пальцев. Приклеил на бумагу чуть выше конца сигареты, подкурился и в бутылке из-под кока-колы прожег небольшое отверстие горящей стороной. Сделал несколько тяжек, ожидая, когда табак истлеет и задымится коричневая маленькая лепёшка, смахивающая на комок пластилина. Чуть желтоватый, более густой дым постепенно заполнил бутылку, после чего Егор быстро снял крышку с горлышка, вдохнул дым, задержал во рту, а после прогнал внутрь, проглатывая и чувствуя, как заполняются легкие. Он накрыл горлышко снова, подождал, пока дым снова заполнит пластмассовую емкость, после чего выдохнул остатки того, что не успело осесть на бронхах и повторил процедуру. Дважды. Сигарету, на которой уже не осталось гашиша, он выкинул в окно, не заботясь о том, что сильный ветер может раздуть горящие искры, тем самым, спровоцировав пожар. Закрыл окно и только тогда почувствовал как гашиш ударил в голову. Что-то тяжёлое приятно сдавило грудь и голову, потянуло ноги. Егор прикрыл глаза, на полную включая трек Скриптонита — капли вниз по бёдрам. Только так он мог не думать. Не думать о сестре, которую госпитализировали. Не думать об ответственности, что упала на его плечи. Не думать об отце. Не думать о ней. Колено дёрнулось, а краешки сухих губ чуть приподнялись. У Егора мелькнула мысль о том, чтобы дать Соне покурить, когда её выпишут. Так она облегчит боль. Так ей станет легче. А её сменили воспоминания о том, как он вытаскивал её с покуров, как находил маленькую дудку в её комнате, как в поисках зажигалки в карманах её куртки, наталкивался на кусочки изоленты и маленькие пакетики. А потом и его переживания, затем мысль о Василисе и после водоворот картинок, и не за одну он не мог зацепиться. Думы смешались, оставляя после себя лишь пустоту внутри. Поэтому он так любил гаш. Потому что он не переживал. Не нервничал, не боялся. Егор прислушивался к стуку своего сердца, чувствовал, как по пищеводу идёт вода, когда её пил, ощущал, как она смягчала пересушенную слизистую рта. Он чувствовал как челюсть стянуло, как скрипели зубы и как тяжело было шевелить губами, когда он пытался подпевать тексту. Мысли стали лёгкими, приятными, одурманивающими, мышление — отрывочным. Тепло разлилось по телу, приятная дрожь охватила руки. Предметы стали отдаленными. Егору было хорошо. Лучше всех. Но человек, который держал под контролем все, потерял его над собой. Телефон завибрировал, заставив песню остановиться. Юноша провёл по дисплею несколько раз, поскольку с первого взять трубку ему так и не удалось. — Здарова, — произнес темперамент, — Ты был у Сони? — Был, — Егор попытался собраться с мыслями и так тяжело ему было вспомнить что происходило в больнице. Он сидел, ожидая вердикт врачей, а когда он был вынесен, Егор молча поднялся, сел в машину и уехал в самое отдалённое и малолюдное место. — У неё сломана голень. Трещина еще. — Я знаю, — сухо выкинул темперамент, тяжело дыша. Он уловил странности в медленном и расслабленном голосе приятеля, предполагая вещи довольно нехорошие, но решил об этом не говорить. — Это было понятно. А в целом то? Как она? — Я не видел её, — ответил Зицын, — Я знаю только то, что этот. — Что? — Этот, — замкнул Егор. — Что все. Рафаэль сделал несколько глубоких вздохов, пытаясь успокоить взбудораженные нервы, пока бандит рассматривал ёлку, растущую неподалёку от места, где он остановился. Егор все свое внимание приковал к дереву, перестав даже слушать о чем ему говорил мутант. Кажется, будто он забыл что означают его слова. — Я сейчас приеду и вдарю тебе. — Рафаэль выругался, чувствуя, как его игнорируют, — Номер палаты и этаж. — Второй этаж, седьмая. — Ответил тот, — Или седьмой и вторая. Я не помню и не понимаю, позвони через часа два. С этими словами он скинул трубку, но Рафаэль ждать два часа точно не собирался. И он был зол. Он понимал, что Егор не в себе и что сейчас, возможно, накурен, как его сестра когда-то, и это члена клана Хамато еще больше выводило из себя. Разве можно так? Разве можно курить травку, когда твоя сестра в таком состоянии? Но Егору было не просто можно, а нужно. Необходимо. И кое-что потяжелее травы. Рафаэль покинул логово в районе четырёх утра, дождавшись, когда все члены клана уснут и, Рафаэль сможет избежать расспросов и претензий. Вышел через люк в Мюнхенском переулке, свернул на Колумб стрит, поднялся вверх, поплотнее кутаясь в куртку и прикрывая зеленое лицо шарфом, прекрасно понимая, что в этом районе мало кто слышал о мутантах. Там он уже свернул к госпиталю и, к счастью, в это время суток никто близ больницы не ошивался. Разве что, какая-то старушка сидела на скамейке возле, неработающего на зимний сезон фонтана, и с улыбкой на устах наблюдала за инеем, что покрыл мраморное сооружение. Рафаэль же не задержал взгляд ни на старушке, ни на гейзере, а только двинулся за больницу — туда, откуда, он мог хотя бы попытаться забраться к Соне. — И все же: седьмой или второй? Рафаэль ступил на пожарную лестницу, поднялся на пару этажей выше и заглянул в окна палаты. К несчастью, на этом этаже даже палат не оказалось. Лишь кабинеты с гудящим и незнакомым ему оборудованием. — Все же седьмой. И вдруг его голову пронзила мысль, заставившая мутанта спуститься обратно и двинуться к фонтанчику. Он вдруг осознал, что не знает что говорить Соне. Совершенно. Сам не понимая как, темперамент обнаружил себя сидящим на лавочке, стоящей рядом с той, где сидела старушка и только тогда глупые мысли отпустили его голову. Взгляд янтарных глаз упал на небьющийся гейзер, а слух заострился лишь на звуке снующих туда-сюда машин где-то вдалеке. Это все, что мог слышать мутант в одну холодную звёздную ночь с последнего дня осени на первый зимний день. За исключением тоненького голоска. — Доброе утро. Рафаэль не понял, по какой причине его соседка решила с ним заговорить. Он растерялся, посильнее натянул на лицо красный шарф. Не понял почему утро, если небо все еще тёмное и даже намёка на рассвет нет, совершенно позабыв о времени. Он пониже наклонил голову, всматриваясь в узоры плиточной кладки под его ногами и пробурчал, — Доброе. Старушка, к его радости, даже не смотрела в сторону Рафаэля, одарив вниманием одну какую-то точку за деревьями, окружающими больницу, но говорила она именно с ним, — Пришли к кому-то? — Да, — он сделал крохотную паузу, — К девушке. Женщина улыбнулась какой-то понимающей улыбкой, несколько раз бодро покачала головой, — Это хорошо… Хорошо, когда есть кому приходить. А чего сидите тогда? — В смысле? — Так, вы же пришли к ней, а сидите здесь. — Спокойно объяснила она. Рафаэль задумался на пару секунд, не зная как объяснить старушке, что ноги сами его привели сюда и, он не понял каким образом и почему оказался сейчас рядом с незнакомкой, а не рядом с Соней. — Не знаю. Я…Я думаю. — Ох, — быстро прилетело в ответ темпераменту. — Думать это уже не хорошо. Это равносильно тому, чтобы делать шаг назад. Вы, судя по вашему голосу, еще очень молод, а жизнь... А жизнь, она…знаете… Пролетит быстро. Молниеносно пролетит, и оглянувшись один раз поймете, что в одно время вы слишком много думали. — И что же мне теперь, — возмутился Ночной Всевидящий, — Не думать что ли? — Не думать, — широко улыбнулась женщина. — Не думать и все на этом. Так за размышлениями можно провести всю жизнь и только на её закате понять, что упустили самое важное. Я тоже, знаете ли, думала. Много думала. А час назад потеряла единственного человека, которого любила и вместе с тем, человека, который был женат на другой. Рафаэль умолк, раздумывая над словами старушки. По хорошему, нужно было бы выразить соболезнования, но он искренне не понимал почему она такая спокойная и от этого не находил слов. А между тем, женщина продолжала. — У меня была бы возможность провести с ним всю свою жизнь, но я упустила её за раздумьями, — горько усмехнулась она. — Тогда у моего нынешнего мужа была квартира в столице и ферма, а у любимого не было ничего. Мои родители были против, и я все думала какой выбор сделать, чтобы ни о чем не пожалеть. А пока думала, его родные уже нашли ему невесту. — Дак, разве родители могут принимать решения за детей? — Рафаэль совершенно усомнился в правдивости её слов. Нахмурился и даже немного разозлился. — Ох, нет, — ответила она. — Мой любимый, разве что, не нашёл в себе силы отказаться от совести. Они жили очень бедно, а невеста была из состоятельной семьи. Ему пришлось жениться на ней, чтобы скрасить старость родителей. А не думала бы я тогда так долго, согласилась бы сразу, доверившись любви, случилось бы это все? Нет, я полагаю. Запомните, дорогой — когда дело касается настоящей любви, то мыслить ни в коем случае нельзя. Особенно, если вы молоды. Рафаэль с трудом миновал несколько этажей, всеми силами заставляя себя не смотреть вниз. Ноги его скользили, когда он ступал на, покрывшиеся льдом железные ступени пожарной лестницы, и каждый раз при таком скольжении его сердце замирало. Именно в такие моменты он больше всего жалел о том, что он не человек и потому у него нет возможности попасть через обычный вход. Поняв, что оказался на седьмом этаже, Рафаэль остановился. Заглянул в первое попавшееся окно, наткнулся на затемнённый коридор и из кармана брюк достал подавитель ЭМИ. К слову, это изобретение было улучшено Донни, и настолько оно было улучшено, что глушило не только электромагнитные импульсы, но и звуковые, и ещё какие-то, о которых Рафаэль либо не услышал, либо не захотел услышать. Одно мутант знал точно: включи его и камеры выйдут из строя. Темперамент зажал маленькую красную кнопку на чёрной миниатюрной коробочке с одной, выходящей из неё антенной. Та зашипела, кнопка загорелась, а после умолкла, оповещая о том, что подавитель работает, мигающим красным светом кнопки. — Отлично. Мутант со взломом окна справился быстро: воспользовался заранее приготовленной отверткой, отжав створку окна в том месте, где находится защелка. Затем, нажимом на фурнитуру, открыл створку. Не прошло и двух минут, как темперамент оказался внутри. В ноздри моментально ударил запах лекарств и белизны. Свет в больнице погас, когда Рафаэль вышел из кабинета, куда изначально забрался, в коридор. Да, он ни разу не сомневался, что Донателло — гений. Да простит его старший брат за вещь, которую Рафаэль…одолжил. Щурясь начал искать нужный номер на двери палаты, но вскоре понял, что в этом не было необходимости. Рядом с одной из палат, в креслах сидело двое мужчин в чёрных костюмах, совершенно бестактно похрапывая. Рафаэль огляделся, надеясь на то, что дежурных на этаже нет, и проник внутрь бесшумно, как и полагается опытному ниндзя. Успел за все это время разозлиться. Ему все еще было непонятно откуда такое халатное отношение к девушке, за которой теперь нужен только глаз да глаз. Свет луны падал на пушистые ресницы, вздернутый нос и темные кудрявые волосы, распластавшиеся на подушке. Стараясь не разбудить девушку, Рафаэль аккуратно присел на край кровати, едва ли дыша. Как же давно он её не видел. Но Соня, отличавшаяся чутким сном, моментально открыла глаза. Сонные, чуть припухшие. Девушка сначала расширила их от удивления, а после резко привстала, рукой хватая руку Рафаэля, словно не веря, что это реальность. — Эй, герой, — прохрипел он. — Лежи, с ума сошла что ли? Она непонимающе захлопала ресницами, прежде чем окончательно отошла ото сна, — Ты чего здесь делаешь? Темперамент по-доброму усмехнулся. — Знаешь, когда я семь этажей по скользкой пожарной лестнице сюда забирался, я ожидал хотя бы приветствия. Софья улыбнулась, кивнула, не отпуская его руку, но отводя взгляд куда-то в сторону. Освещаемая лишь светом луны, она казалась мутанту еще более красивой, чем обычно. — Привет. — Привет, — кивнул он. Дальше разговор не шёл. Было бы странным интересоваться друг у друга как дела, да и к тому же больше всего Рафаэль хотел извиниться перед Соней за сомнения в её чувствах к нему, но извинения, как и положено, даются нам очень нелегко. — Мириться пришёл? — Мягко спросила она, а после нахмурилась, будто что-то вспомнив, — Или соболезнования выразить? Рафаэль улыбнулся, выразив на лице добрую усмешку, — И то, и другое. Соня провела ладонью от предплечья к его ладони, чувствуя под пальцами каждый мускул, вложила в неё свою, желая напомнить себе о том, какая у Рафаэля необычная на ощупь кожа. Да и разве только на ощупь? В голову сразу ударило воспоминание о моменте, когда девушка впервые прочувствовала каждую клеточку его тела. — Как твоя нога? — Темперамент боязливо сжал её руку, своей, безотрывно глядя в шоколадные глаза. — Сразу же прооперировали, — прошептала она. — Я не особо поняла, что с ней. Это Егору объясняли. — Понял. — Кивнул он, — Ты не сердись, что я ничего тебе не принёс. Как-то внезапно подорвался. У меня только это есть. С последними словами, темперамент выудил из кармана плитку молочного шоколада с малиной. Соня улыбнулась, прошептала «спасибо», полное искреннего тепла и благодарности, а после положила её под подушку. — Да за что, глупая? — За то, что шоколадку принёс. И себя принёс. — Соня засмеялась. — Знаешь, не будь я в таком плачевном положении, то попыталась бы надрать тебе зад. — Прости меня. Я знаю, что я последний кретин и если ты не захочешь меня видеть, то я пойму. Она умолкла, не сводя с лица мутанта, прожигающего взгляда карих глаз. Руки её мелко дрожали то ли от недавней операции, то ли от волнения. Внутри неё зарождались сомнения до этого момента. Соня часто думала о том, что вернись Рафаэль к ней — она ни в коем случае его не простит, но сейчас, глядя на необыкновенные янтарные глаза, которые она так полюбила, на единственное существо в этом мире, которое заставило сердце оттаять, она подумала, что будет как будет. И действительно. Оба странные, чуток больные на свои головы. Рафаэль и Соня были лучшей парой. Она не нашла приюта в людях, но нашла приют в мутанте и этого было вполне достаточно, чтобы быть счастливой. Много раз она задавалась вопросом: а что было бы, если бы он остался тогда? Они бы не смогли сыграть роскошную свадьбу, она не смогла бы пойти с ним под венец. Соня бы однозначно не сумела бы родить от него детей, но все это пустота по сравнению с настоящей, заложенной в нас Богом, истинной любовью. И потому сама потянулась к нему, накрыла треснутые, местами шершавые губы, вовлекая в один из тех поцелуев, которые мы дарим только особенным. Только самым дорогим сердцу. А после, как ужаленная оторвалась от него, тяжело дыша. Такое поведение девушки выбивало Рафаэля из колеи и даже смущало. Она с трудом, опустила здоровую босую ступню на холодную плитку, а затем и ту, что была загипсована. Резко встала, придерживаясь за стену, стараясь не ступать больной ногой. Рафаэль подскочил так же внезапно, хватился её талии, — Ты чего делаешь? Этот его шёпот был шепотом, человека очень разозлившегося, и едва ли переходил на обычный тон голоса, что могло бы разбудить охрану. Соня улыбнулась своей самой лучшей улыбкой, какая была в её арсенале, и он вдруг понял то же, что и она. Ни одна девушка в мире не вызывала у него такую гамму чувств, как эта и никого он ранее не желал так одарить теплом, заботой и нежностью, как эту. Мутант почувствовал нарастающее тепло внизу живота, почувствовал как сбилось его дыхание и как каждая клеточка кожи покрылась мурашками. Эта улыбка, этот неподдельный живой блеск в глазах, когда её щеки такие впалые, кожа бледная, а сама она едва ли стоит на ногах. Это все вкупе с лукавым задорным голосом, будто бы совершенно ничего плохого и страшного не произошло, — Так, покурить хочу. А что нельзя? Он облизнул пересохшие губы, — Эм… Нельзя, Соня, нельзя. Конечно, блин, нельзя. Ты же после операции. — И что? И что? Очень простой вопрос, на которой довольно часто невозможно найти ответа. Рафаэль только нахмурил брови, тяжело вздохнул, понимая что спорить здесь совершенно бесполезно и поднял её на руки.