Долг платежом красен?
Что ж, не спорит. Он задолжал Дазаю — дважды — жизнь товарищей-не-товарищей из Агнцев и свою собственную. Конечно, за время вынужденного сотрудничества Чуя не раз спасал идиота то от снайперов, то от шквального огня эсперов, чаще — от ничтожных попыток суицида, но героические выпады ощутимого перевеса и что важнее — облегчения — не принесли. Это раздражало, а если учесть, что Дазай по несколько раз на дню припоминал и тыкал носом в дела давно минувших лет — и вовсе вымораживало. Хотелось отплатить выблядку и наконец окунуть самодовольную рожу в ушат с дерьмом, но… не судьба, и виной тому постоянное использование Порчи, разрушительную мощь которой мог остановить лишь один человек — правая рука Мори Огая, самый молодой руководитель Исполнительного Комитета в истории Портовой Мафии — Дазай Осаму.
Когда до Чуи дошёл слух о таинственной организации во главе с лидером, что ищет смерти от рук достойного — по случайному, а может и — нет, стечению обстоятельств — Оды Сакуноске — лучшего друга суицидника, он и предположить не мог, что станет тем, кто поставит точку.
Приказ Мори — не вмешиваться, несмотря ни на что — показался странным, но не вызывал ни подозрений, ни опасений. Мало ли, в мафии всякое случается. Чуя молча выполнял задания, краем глаза наблюдая за всем, что удавалось урвать и переварить, однако ничего из ряда вон не происходило, пока Мори не отослал его с поручением в столицу Японии — Токио. И это тогда, когда Портовой Мафии угрожают — открыто! Но как бы не зудело под ложечкой, Чуя подчинился, ибо слова босса — закон.
Слежка за предателями-осведомителями, чья информация якобы стоила чуть ли не миллиарды американских купюр с первых минут запахла скверной, а задание походило, пусть не на подставу, но около того — никаких тёмных делишек — ни днём, ни ночью. Обычные люди с обычной жизнью в до нельзя обычной среде. Сухо. Серо. И скучно. Тогда Чуя впервые ощутил то, что в простонародье зовётся — интуицией. Голова буквально разрывалась от потока мыслей и предположений. Решение — вернуться в Йокогаму без указания свыше при помощи способности — пришло спонтанно и стало едва ли не ключевым.
По возвращении Чуя затаился. В голове частенько крутилось красноречивое — крыса, что ныкается по самым тёмным подворотням, однако рассудок на пару с совестью заткнулись, стоило свистопляске с участием Анго и Оды развернуться во всю ширь. К слову, с ними Чуя познакомился с подачи Дазая. После одной из миссий блядский суицидник притащил едва живого напарника — незапланированное использование Порчи, в бар под названием — Люпин. Вымотанный, почти на краю миров, ему бы раздеться да в кровать до утра, но нет.
Как можно?! Мы ведь напарники!!! Не переживай, чиби, сядем за столик, выпьем, если уснёшь, не беда, подставлю плечо.
Сучий потрох!
Примерно по такому сценарию и прошёл вечер, за исключением разве что — сна и плеча. Но Дазай не Дазай, если останется не у дел и не попытается облапать почти никакого напарника — бедром к бедру, лапой то на пояснице, то на животе. У Чуи не было сил сопротивляться или бить придурка. Единственное, что страсть как хотелось, завалиться домой и умереть в чистой постели.
О чём говорили и что обсуждали, помнится смутно, но одно Чуя запомнил — взгляд Оды. В нём плескались сочувствие, осуждение и малая доля разочарования, в ком — думается в Дазае, ибо смотрел он отнюдь не на Чую. Эта была первая и последняя встреча. Больше ни с кем из них сталкиваться не приходилось.
Чуя наблюдал за мафией из тени почти неделю. Дазай хоть и мелькал время от времени, преимущественно — на периферии, ничего сверхъестественного в его действиях или поведении не проскальзывало, разве что — перестал зачитывать до дыр любимую книгу:
Самоубийство для чайников.
Беготня, перестрелки и трупы, взрывы, и стволы — втрое старше самого Чуи. От таких пистолетов нет проку, погрешность исчисляется не миллиметрами — целыми сантиметрами.
Удивила и позабавила реакция Акутагавы на появление Оды и спасение собственной шкуры из-под вражеского залпа в одной из заварушек. Вместо благодарности — агрессия с нападением, и если бы не дар второго, первый незамедлительно воспользовался бы предоставленным шансом. Чуя, конечно, замечал одержимость ученика по отношению к наставнику, но чтобы до крайности — не подозревал, хотя… чего душой кривить — не интересовало, от слов — совсем и никак. Чокнутый Акутагава отправлял на тот свет всех, до кого дотягивался Расёмон, только бы заполучить признание Дазая, но невдомёк озлобленному на весь мир недоумку, что не убийство делает человека человеком, воина — воином.
Суицидник не растрачивается на слова, намекает, и довольно прозрачно, не каждый способен понять ход его мыслей, вот и оступаются, за что, собственно, и получают. Чуя привык к закидонам Дазая, понимает заумные речи едва ли не с полуслова, потому часто сталкивается с теми, кто открыто просит о помощи:
Выслушайте.
Растолкуйте.
Укажите на ошибки.
Без проблем — глотайте, только не подавитесь. И ведь давились же, целыми, мать его, отрядами! Обычными мозгами Дазая не понять. Не то, чтобы Чуя слыл гением, и близко — нет, просто годы работы под громким и пафосным — Двойной Чёрный, принесли плоды — гнилые, местами — ядовитые, но всё же — плоды.
Замес с детьми вызвал в Чуе самое настоящее торнадо: негодование, ярость, желание отомстить… за слабых — жестоко, с пристрастием, так, чтобы скулили, бляди, захлёбывались собственной кровью. Быстрая смерть — избавление. Нет, он мучил бы, истязал медленно, с удовольствием, не давая возможности сдохнуть. С нескрываемым наслаждением сдирал бы кожу небольшими ошмётками, вырывал ногти и зубы, дробил кость за костью. Но… Он не мог, несмотря на неистовое пламя в груди и треск разрывающихся перчаток.
Чуя видел реакцию Сакуноске, слышал его крики. Они звучали по-разному, меняя тональность, а с ней и полярность. Первый и самый громкий — крик боли — невыносимой, всепожирающей, отнимающей то единственное, ради чего раз за разом просыпаешься и идёшь по жизни, стиснув зубы. Следом — хриплый, насквозь пропитанный отчаянием. В нём отчётливо слышалось:
Простите…
Когда хрип перешёл в тихий вой, Чуя не выдержал, спиной навалился на грязную стену у мусорного бака близ захудалой забегаловки. Он не настолько человек, чтобы жалеть всех и каждого, но даже вместилище Арахабаки прорвало, когда глаза выхватили разорванные части детей — пол-лица, часть руки, несколько пальцев и кусок скальпа — не на слёзы, нет — на чувство, что словами не описать и жестами не показать. Кисть мёртвой хваткой вцепилась в ворот собственной рубашки. В горле сдавливало так, что шею свело судорогой. Собственный шёпот не улавливался сознанием, звучал фоном, подобно ветру:
Не успел…
Не смог…
Не за тем следил.
Чуя и правда — не успел бы. Он совершил ошибку — следить следовало не за Сакуноске — за вражеской организацией, но интуиция подвела. Не указала верное направление.
Будучи в Агнцах ему доводилось слышать:
Спасать — не убивать.
Тогда фраза осталась без внимания, но сейчас, когда на его глазах взорвали детей, не достигших и десяти лет — дошло, зацепило, окатило кровавым ливнем и хладными трупами.
Он не заметил появление Дазая на месте происшествия, порыв которого — остановить друга — выглядел настолько жалко и ничтожно, что будь он в своём уме, сам бы прошёлся по его харе кулаками. Дазай боялся потерять друга, в то время, как друг остался ни с чем — только боль и чувство вины.
Чуя преследовал Сакуноске на автопилоте. Он не знает, почему позволил схватке начаться, вернее — как смог удержаться от мгновенной расправы. Возможно, чувства и желания Сакуноске задели по касательной, и Чуя отозвался. Он выжидал. Выжидал того момента, когда сможет применить способность, но так и не дождался. Выстрелы не прекращались, оглушали. Тьма сгущалась — в сознании, под рёбрами. Он чувствовал её кожей, слышал шёпот, и в один момент из глотки вырвались запретные слова. Порча окатила жаром, сдавила сердце, лишая рассудка.
Чуя очнулся в больнице. С пробелами в памяти и невыносимой болью в теле.
— Зачем?
Чуя от неожиданности дрогнул. Взгляд рассеяно мазнул по потолку и остановился на размытом силуэте у окна. Ода? Вроде.
— Ты о чём? — сипло, почти неслышно.
Чуя сглотнул. Боль просто адская. Впервые так ломает после Порчи. Интересно, как долго он буйствовал?
— Зачем вмешался?
Вопрос Оды прошил от макушки до пят.
— Не благодари.
— Благодарить?
Палату сотряс смех — истерический, почти на грани. Чуя прищурился. Глаза с трудом, но наладили чёткость. Ода всё ещё стоит у окна и смотрит так, как никто и никогда не смел таращиться на Чую. Ярость, ненависть, презрение. Какого чёрта?
— В чём проблема?
Ода усмехнулся. В его глазах проскользнули искры безумия. Показалось?
— Скоро сам поймёшь — в чём.
И палата опустела прежде, чем Чуя успел переварить слова.
***
В то утро Чуя так и не смог понять, что имел в виду Ода, но стоило выписаться из больницы, как осознание гравитацией вывернуло наизнанку.
Сначала — смерть Огая, следом — невменяемый Дазай, после и мафия — его дом и семья, что спустя месяц превратилась в зону боевых действий.
— Какого чёрта ты ничего не делаешь?!
Чуя ворвался в кабинет Дазая с пинка, дверь сошла с петли, жалобно покосилась.
— Тебе мало трупов? Два отряда!!! Два отряда, блять, а ты всё тянешь кота за яйца!!! Отдай приказ!!!
Чую трясёт. Столько людей он ещё не терял. А утром, за тридцать минут до рабочего дня, убили Хироцу, и нигде-нибудь, а перед главным зданием Портовой Мафии.
— Успокойся. Не настолько всё и плохо, — отмахнулся Дазай, потягивая виски средь бела дня.
Чуя стиснул кулаки. Эта мразь… С тех пор, как Дазай занял место босса только и делает, что курит, пьёт, ширяется да по бабам шатается. Сколько раз Чуя вытаскивал его из борделей за час до собрания комитета, встреч и мероприятий? Приводил в чувства, одевал и тащил на переговоры? Чуя простил ему убийство Мори Огая, простил, потому что был уверен — справится, потому что — не чужой, пусть не друг, пусть с большой натяжкой, но напарник. Как же сильно проебался.
— То есть, убийство Хироцу у главного входа в Порт — это нормально?
Чуя сбавил тон, хоть внутри и бушует ураган. Криками Дазая не прошибёшь, впрочем, как и трупами. Одного Чуя не понимает — почему?
— Ничего серьёзного. Такое случается. Не горячись, напарник, лучше сходи в бордель, сними парочку шлюх и расслабься…
— Ты, блять, совсем ёбнулся? Сколько ещё мы должны потерять, прежде чем ты начнёшь действовать?!
Нет. Как бы Чуя не старался сохранять спокойствие, не может. Сегодня Хироцу с остатками Ящеров, вчера Гин с Акутагавой, позавчера Тачихара с Кью и Хигучи, а завтра — Коё? Чую будто заряд молнии шарахнул. Руки затряслись, а в груди скрутило так, что едва не сложило пополам.
Скоро сам поймёшь — в чём проблема.
— Т-ты… — Чуя в ужасе уставился на новоиспечённого босса портовых.
Дазай с толикой удивления посмотрел на бледного, как стена подчинённого.
— Ты не отдаёшь приказ, потому что знаешь, кто стоит за убийствами, — прошептал Чуя, не веря ни своим глазам, ни ушам, ни чутью.
Он забыл. Не подумал, что — возможно.
— С чего такие мысли? Если бы знал, отдал приказ, но…
Чуя не дослушал, вылетел из кабинета со скоростью подвластной лишь ему. Дверь второго натиска не выдержала, с грохотом рухнула на пол, подняв столб пыли. Только бы успеть!.. Но он не успел. Не успел остановить пулю, лишь увидел блядский пиджак бежевого цвета, что скрылся за сёдзи справа от входа.
Коё — его наставница и сестра лежит посреди узкого коридора рёкана в багровой луже. Она погибла до того, как последняя пуля вошла в голову. Он сделал это намеренно. Намеренно позволил увидеть.
Чуя кричит, не замечая, что коленями увяз в крови, скулит, губами касаясь простреленного лба наставницы. Он не слышит шорохов за спиной, не видит толпу, что стоит минут пятнадцать в ожидании одного единственного приказа. Он не готов, не готов отдать остывающее тело наставницы. Ему больно. Больно так, что легче сдохнуть. Все… Все, кого он знал, кого любил — убили. И ради чего? Чтобы понял, прочувствовал… осознал.
Он оставил Коё её подчинённым. Чуя не прощался. Незачем. Ведь всего в шаге от той же пропасти.
Дорога до порта заняла не больше получаса. Дазай встретил у дверей. Взъерошенный, на нервах, в глазах удивление с малой долей страха. Но не потому, что напарник с ног до головы в крови, и не потому что без шляпы, перчаток и плаща, а потому что боится услышать, увидеть… прочитать.
— Что-то случилось, Чуя?
Едва ладонь Дазая касается щеки, как пули в кармане жилетки под воздействием Смутной Печали прошивают сердце босса Портовой Мафии, а следом и кисть насквозь пробивает солнечное сплетение.
— Да, случилось. Ода случился.
Дазай кашляет, заливает кровью плечо Чуи. Он не пытается оттолкнуть или отомстить, лишь шепчет рваное:
— Всегда знал, что умру от твоей руки.
Чуя не дёргается, когда тело Дазая падает к ногам, не смотрит и не чувствует ни сожаления, ни вины. В нём не осталось ничего человеческого.
— Псы не прощают предательства дважды.
Встреча с Одой состоялась часом позже в месте, где взорвали детей. Ни упрёков, ни приветствий, ни взглядов, ни даже злости. Они пришли не разговаривать, не мстить — они пришли, чтобы скормить Смерти себя.
… дарители тёмной немилости не будите меня во второй раз…
Когда-то он жаждал избавиться от долга. Вскоре благополучно о нём забыл. Впоследствии спас Оду и смог простить Дазая. Жизнь за жизнь — чем не равноценная плата? Всё хорошо, живи и радуйся, но не всегда жизнь бывает в радость, а цена за вмешательство в чужие судьбы — в пределах разумного и допустимого…
