Необходимость

      Эггзи за свою короткую жизнь уже успела составить для себя список правил, благодаря которым её тушка до сих пор проявляла чудеса акробатики и паркура на пыльных и мокрых крышах холодных бетонных блоков, — которые умники архитекторы именуют жилым комплексом, а местные жители про себя ядовито называют коробками, — и в ус не дула, даже не пытаясь мечтать о сказках и рыцаре на белом коне.       Однако весь этот длиннющий список она смыла в унитаз, скормила собаке или возможно даже запихнула в задницу своему любимому отчиму, так как ситуацию с высокими мужиками в идеально сидящих костюмах, — без белого коня, конечно, но все же, — которые как по волшебству появляются рядом с мутного вида постройками и выглядят при этом на щербатых ступенях не хуже чем на обложке журнала, — впечатление не портит даже блюющий в ста метрах от них неприятный тип, — этот самый список явно не предусматривал.       Как и того факта, что спустя уже несколько часов она будет доверчиво приоткрыв рот пялится в огромное зеркало, — такая вот Алиса, да? — стоя с этим самым мужиком в просторной примерочной, и рассуждать на тему ложек в жопе, — хотя судя по тому, как он раскидывает типов в пабах, у него там запрятан целый столовый набор, верно Мистер Харт?       И хотя тот тип пообещал ей аж целое «нихрена», а объяснил и того меньше, Эггзи готова была не только щучкой нырять за ним в колодец и кататься на странного вида метро, но и спасать из горящих домов собак и переводить старушек через дорогу, — главное чтобы Мистер Харт довольно и с гордостью кивал, не давая ей даже задуматься о той легкости, с которой Эггзи меняет свою жизнь, перечеркивает весь свой длинный список правил и доверчиво следует за мутным мужиком в костюме.       И на месте привычных будней быстро появился лысый волшебник, восемь соседей-сокамерников, всемирный потоп в одной комнате, мопс который никак не хотел становиться бульдогом, и хренова туча изнуряющих тренировок, под изысканный словесный понос Чарли, после которых думать хотелось исключительно о практическом применении полученных навыков и все-таки подсыпать яду Мерлину в кофе.       Эггзи даже не заметила, как жизнь её обросла бесконечными деталями и воспоминаниями, цветными красками, настолько яркими, что даже под крепко закрытыми веками во время прыжков с парашютом все горит радугой. И Эггзи забывается, лежа на белоснежной наволочке в доме своего наставника, подбрасывает к потолку эфемерные надежды, цветочной пыльцой оседавшие ей на лицо, перебирает, треплет ласково, как загривок ДжейБи, и думает, задыхаясь от трепета в груди, мечтает, и греется в лучах заботы. И все будет хорошо-хорошо...       А потом Гарри Харт умер.       И вместе с ним в её груди что-то сдохло, так и не вылупившись.       Это Эггзи осознала, сжимаясь в комок на кухне, прижавшись спиной к кухонному шкафчику и захлебываясь слезами и виски. Все планы, все надежды, — глупые, нелепые, ненужные — осыпаются пылью в её голове, теряются в отчаянии, — она даже не извинилась, она его подвела, она не оправдала надежд, — и Эггзи скулит, задыхаясь, потому, что это она виновата. Потому, что эту чертову собаку все-таки стоило убить.       А теперь Гарри Харт мертв.       Эггзи осознала это во второй раз, встретившись взглядом с усталыми и покрасневшими глазами Мерлина, и, как итог, повиснув у него на рукаве, безуспешно сдерживая сухие истерические всхлипы, сжимая ткань до боли в пальцах и запихнув все этичные нормы и правила поведения глубоко в задницу. Мерлин дал ей чуть больше допустимой минуты, легонько поглаживая широкой ладонью по вздрагивающей макушке, — прямо как в тот раз, когда Гарри впал в длительную кому, — и настойчиво подтолкнул к самолету, напоминая о важности предстоящей миссии.       А Гарри Харта больше нет.       Человека, который научил её всему, поверил, когда остальным было на неё плевать, — и Эггзи все равно, что это только в память об её отце, ей все равно, что без голоса Мерлина и взгляда Гарри сама она бесполезна и не смогла даже выстрелить в ту собаку, и что мир опять потускнел, скрылся за грозовыми тучами, — и Эггзи протяжно всхлипывает, сжимая в кулаке ткань бардового халата, уткнувшись лбом в обивку дивана, сидя на котором Гарри Харт объяснял ей пользу правильного приготовления мартини. Если бы она не подвела его, если бы включила тогда мозг, если бы выстрелила в собаку, — она бы могла помочь. И предотвратить случившееся.       И Эггзи не хочет думать, что Галахаду никогда не следовало верить в неё, никогда не знать, и никогда не пытаться отплатить добром, потому что все хорошее, что когда-либо делает Эггзи, — превращается в абсолютно и окончательно плохое; потому что Эггзи приносит одно несчастье, только своим присутствием; потому что рядом с ней умирают даже те, кто даже не собирался этого делать все тридцать лет службы в Кингсмен; потому что девочка-лампочка совершенно не похожа на своего отца; потому что Гарри Харт ошибся.       Мерлин ловит её за локоть в коридоре, долго и молчаливо изучает взглядом, а Эггзи честно пытается натянуть на лицо хотя бы подобие улыбки и доброжелательности, — с ней все в порядке, все просто чудесно, куда направляться дальше, — но Мерлин в зародыше срубает её жалкие попытки, и почти силой загоняет к себе в координаторскую, где вручает кружку с чаем, садится напротив, и говорит с ней долго и мягко, смотрит устало и с пониманием, поглаживает рукой её дрожащее плечо. Ей стыдно, что она отвлекает его от работы, что не может помочь, заставляет делиться своим теплом, а сама взамен не дает ничего, и Эггзи не поднимает на него мокрых глаз, держит дистанцию и лицо, а затем некрасиво всхлипывает ему в грудь, тянется ещё ближе, — потому что он понимает.       ...так нужно...       И Эггзи чувствует себя защищенной, когда серьезный, но чуть насмешливый голос Мерлина направляет её на миссиях, прокладывает путь по крышам или в лабиринтах коридоров, и Эггзи верит, даже когда приходится прыгать, казалось бы, в пустоту, ни на секунду не сомневается в том, что за углом её не будет ждать неожиданного сюрприза, и бормочет благодарности напополам с проклятиями под тихий смех координатора, — потому что он в неё верит.       ...необходимо...       Она превращается из ультрафиолетовой сгоревшей лампочки с треснувшей улыбкой обратно в себя, хватается за любую работу, приносит кофе, тихо и смущенно устраивается в соседнем кресле под недовольный, но уже смирившийся взгляд Мерлина, и впитывает в себя каждую интонацию, каждое движение, чтобы спустя два часа, несмотря на почти злое бурчание и бурные попытки сопротивления, размять ему уставшие плечи, пожелать спокойной ночи, и со счастливым лицом направиться в дом Гарри, ставший ей родным, и не пугающий теперь кошмарами, ловя в спину угрозы о двухмесячной миссии в джунглях Амазонки, и точно знать, что координатор сейчас едва заметно улыбается, — потому что он так же заботится о ней.       ...правильно...       Эггзи наблюдает за тем, как умелыми руками местного волшебника, огромная дыра в её груди под названием «Гарри Харт» заклеивается пластырями, сшивается цветными нитками, заполняется другими крохотными воспоминаниями, которые медленно возвращают её к жизни, и Эггзи не хочет повторять свои ошибки, не хочет привязываться к Мерлину, не хочет терять ещё и его, потому что на все добро она отвечает только несчастиями.       Но все равно спокойно засыпает только в координаторской.