До следующего лета, хён

— Проснись, Чонгук. Мы приехали. Парень испуганно вздрагивает, когда дверь автомобиля со стороны водителя громко закрывается, и лениво разлепляет затуманенные отголосками сна глаза. Он вслед за братом покидает салон машины, ступая на неширокую дорогу и кротким взглядом осматривая местность. Тихо. Так тихо и спокойно, что у Чонгука ненароком замирает сердце и перехватывает дыхание. После долгой дороги неприятная боль в теле на мгновенье замолчала, лишь необъяснимая слабость охватила колени, отчего было боязно сделать шаг. Глаза быстро приспосабливались к ослепляющему свету, разлившемуся вокруг. Он обжигал и согревал до мелких мурашек и волнующей дрожи, казалось, что от него горела чистым золотом кожа и трепетало дикой птицей сердце. Немного кружилась голова. — Возьми оставшиеся сумки из багажника и неси в дом, — просит Хосок, пальцами зачесывая сырую челку назад. Чонгук с досадой вздыхает. Ему в последнее время так сильно не хватало именно солнечного тепла. Чон Чонгук привык к жизни шумного мегаполиса — Сеула. Сколько себя помнит, он находился в окружении вечной суеты, нервотрёпки и бешеного ритма. Подобное в последнее время нещадно давило на виски и мешало дышать полной грудью. От людей, мельтешивших перед взором, болели глаза. От громких и грязных слов закладывало уши. Хотелось спрятаться в самый дальний угол маленькой мышью и коротать там свои деньки в одиночестве. На первый взгляд, Чонгука сложно назвать одиноким и несчастным человеком. У него есть полноценная любящая семья, друзья, которые постоянно зовут на какие-то вечеринки, популярность в виде поклонниц, бегающих за ним хвостиком со словами: «Оппа, давай сегодня сходим куда-нибудь?». Он не заперт в своей комнате, не имеет каких-либо ограничений в своих действиях, а также не подвергается издёвкам со стороны одноклассников. В кармане карточка, с часто пополняющимися деньгами и никаких проблем с учебой. Не жизнь, а сказка. Как говорится, живи, люби и радуйся. Но всё это становится абсолютно ничем, теряется в пространстве и времени, когда Чонгук стоит посреди пыльной дороги и чувствует, как между рёбер блуждает ветер. На нём по-прежнему фирменная одежда, карта в кармане, и где-то гуляют мнимые друзья. Но ему почему-то хочется плакать. Чонгук прикладывает руку к груди. Странно, там всё ещё стучит молоточком, однако он совершенно не чувствует внутри себя жизнь. Чонгук ощущает себя так, будто стоит посреди переполненной народом комнаты, кричит во весь голос, но никто его не слышит. «Среди людей тоже одиноко», — часто вспоминает фразу и горько улыбается. Наступление летней поры было самой сокровенной мечтой за последнее полугодие. Старший брат обещал уехать вместе за город, как только все семейные и учебные проблемы благополучно решатся. Хосок давно заметил, что младший брат тускнеет и сливается с серой массой, становится безэмоциональным и раздражительным. Общество меняет людей. А на Чонгука оно стало влиять неблагоприятно, поэтому Хосок готов был оставить на время все свои дела, только бы вновь увидеть детскую кроличью улыбку на возмужавшем лице. Родители, покинув страну, оставили детям загородный дом в богом забытой деревушке. Чон Минджи и Чон Хван каждый год поддерживали его в порядке. Всё-таки труды родителей были не напрасны, а домик не придётся обхаживать неделю. Лишь смахнуть пыль да протереть полы. Чонгук за свои восемнадцать лет ни разу не выбирался в столь тихое и укромное место. Поездки за границу давно наскучили, он потерял интерес к ним. Когда отец с матерью предложили сыновьям приехать в Испанию к ним на летний отдых, Чонгук категорически был против. Нет, он безумно хотел встретиться с родителями: крепко обнять маму, шепча, как сильно по ней скучал; уверенно поднять голову перед отцом, показывая, как сильно возмужал его мальчик, и увидеть в строгих, но добрых глазах гордость. Чонгук просил родителей приехать на родину и отправиться всей семьёй куда-то подальше от шумного мегаполиса, ближе к природе и чистому воздуху, но те лишь горячо извинялись, объясняя, что у них на это вовсе нет свободного времени. Говорили, как сильно любят, и просили не грустить. Но невозможно не отчаиваться, когда родители видятся с тобой лишь по пышным праздникам и важным мероприятиям. Чонгук всё понимает, не глупый. У взрослых дела, свои заботы и проблемы, строгие расписания, в которых нет места для него. Но он ещё ребёнок, ему по-прежнему не хватает внимания и душевных семейных разговоров за обеденным столом. Ему не хватает чьего-то тепла. Разобравшись с вещами, Чонгук хватает свою увесистую сумку и в спешке поднимается по лестнице на второй этаж, где, по словам Хосока, находится его комната на ближайшие два месяца. Он осторожно открывает дверь и оценивающим взглядом проходится по помещению. Неплохо. Можно даже сказать, миленько, с особой атмосферой. Не совсем как дома, но это к лучшему. Чонгук давно мечтал о простоте. Из сумки он достает лишь новенький альбом и графитовые карандаши, крепко, до дрожи сжимая предметы в руках. В груди у Чонгука снежным комом разрастаются сомнительные чувства: пальцы невидимым магнитом нервно тянутся к карандашам, подушечками хотят невесомо прикоснуться к чистым листам и грифелем провести тонкие линии, вновь творя что-то прекрасное, живое, но трескучий голос где-то в подсознании твердит: «Брось, думаешь, на этот раз что-то получится? Пустая трата сил и времени, не больше». У Чонгука талант к искусству пробудился ещё в раннем детстве, когда он, будучи карапузом, разрисовал мелками обои в своей комнате. Родители не стали ругать ребёнка, лишь всерьёз задумались о развитии подобного таланта, поэтому отдали младшего сына в школу искусств, где усердные труды и пачки денег смогли оправдать все ожидания семьи. Чонгук большую часть своей жизни посвятил рисованию, так как именно в нём он находил свое спасение от одиночества и душевный покой. Он никогда не рассказывал о своих мечтах и страхах, всё это он изображал на холсте, выплескивая положительные и отрицательные эмоции. Чонгук брал в руки кисть и чувствовал прилив энергии, прикасался к холсту и создавал новый мир, улыбался; светилось счастьем и его творение. Но маленький Чон рос, росли вместе с ним и проблемы. При поступлении в старшую школу свободного времени категорически не хватало на новые шедевры. Родители заставляли посвящать себя учёбе, трудиться во благо знаниям и грызть гранит науки. Постепенно мольберт с холстами переместился из комнаты в чулан, покрывшись слоем пыли. Иногда в руки брался альбом, в котором Чонгук пытался хоть что-то изобразить, но вокруг всё отвлекало, не давало собраться с мыслями, грифели ломались, листы мялись, а идеи было неоткуда черпать. Рисунки получались серыми и невзрачными, совсем бездушными и мёртвыми. В последний раз Чонгук брал в руки карандаш три месяца назад. Он пытался нарисовать картину в подарок родителям, что должны были приехать на днях. Но карандаш всё время выпадал из дрожащих пальцев, оставляя на бумаге кривые линии. В коридоре тогда ещё раздался телефонный звонок, а через пару минут в комнату зашёл Хосок, сообщая подавленным голосом, что отец с матерью не приедут в этом году. В тот момент Чонгук понял, что отныне потерял влечение к искусству, что не способен создавать что-то важное, главное в своей жизни. Все холсты и альбомы мгновенно полетели в камин. В ярких языках пламени горели рисунки, сгорали волшебные миры живописца. Сгорал вместе с ними и Чонгук. Он просто был художником, потерявшим вдохновение. Одной из причин выбраться на природу был поиск потерянного вдохновения. Чонгук думал, что если поменяет обстановку, забудет на время прежнюю жизнь со всеми проблемами, то снова сможет воскреснуть в качестве художника-самоучки. Это было единственной надеждой, чтобы не потерять себя окончательно. Хосок-хён говорил, что неподалеку есть небольшое озеро, советовал сходить именно к нему. Поэтому Чонгук решается взять себя в руки, прижимает к груди альбом и кладет за ухо один из карандашей, покидает дом и обещает брату долго не задерживаться. Воздух здесь и правда отличается. Дышится совсем по-другому, привольно и до невероятности легко, всем своим естеством. В груди нет тянущего, колющего чувства, будто легкие стягивают колючей проволокой, перекрывая кислород, только успокаивающее тепло, подобное ласковым лучам солнца. Здесь не слышно шумного гула транспорта и не видно сотни людских серых глаз. Лишь где-то лает собака, кричит петух, а по пути попадаются деревенские жители, что приветливо улыбаются в ответ. Спустя время вдали, наконец, виднеется озеро, и Чонгук, чувствуя внутри приятное волнение и дрожь, ускоряет шаг: ему быстрее хочется увидеть эту красоту. До воды остается всего ничего, и Чонгук резко останавливается, часто дышит, крепче прижимая к груди альбом. На озере он оказывается не один. В нескольких метрах от него на траве лежит парень. Чонгук размышляет, стоит ли ему поискать другое место или всё же остаться, сделав вид, что не замечает молодого человека. Нет, у него нет страха людей или, проще говоря, социофобии. Просто Чонгук привык сызмальства творить в одиночестве. Он делает несколько неуверенных шагов в сторону водоёма и внимательно следит за неподвижным незнакомцем. Продолжает идти как можно тише, но трава под ногами предательски шуршит, отчего Чонгук нервно закусывает губу и чертыхается себе под нос. Человек на траве на удивление даже не двигается. Спокойно лежит и дышит размеренно. От парня каких-то два жалких шага, и Чонгука распирает от любопытства. Он с особой осторожностью и чувством необъяснимого волнения, как в замедленной съемке, поворачивает голову в сторону и в упор начинает пялиться на незнакомца. Чонгук теперь понимает, почему тот его не заметил. Парень спит. И как-то легко на душе становится. Он просто здесь спокойненько посидит, полюбуется пейзажем и порисует, если вдруг снизойдет вдохновение. Никто никому не будет мешать. Просто чудно. Чонгук удобно размещается на траве напротив озера, открывает альбом и достает карандаш. Внимательно блуждает взглядом по каждой детали, пытаясь сделать набросок. Снова смотрит на озеро, а потом на листы. — Совсем не то, — чуть слышно шепчет и подходит значительно ближе. Садится под другим углом и касается кончиком карандаша бумаги. Снова ничего. Снова всё та же знакомая пустота в груди и нелепость в альбоме. Сколько времени Чонгук блуждает около озера в попытке найти подходящий вид — неизвестно. Но незнакомец неподалеку продолжает мирно сопеть, не подозревая о присутствии постороннего человека. Чонгук частенько поглядывает на него, иногда надолго задерживается взглядом, изучая. А после решается подойти ближе. Аккуратно, в надежде не разбудить, приземляется рядом со спящим парнем. Тот на удивление Чонгука даже так не просыпается. И художник мысленно ухмыляется — похитят, убьют, а он и не заметит вовсе. Чонгук оценивающе скользит глазами по юноше — возможно, на пару лет старше. Судя по безразмерным штанам, свободной рубашке, соломенной шляпе, лежащей рядом, и голым ногам — местный житель. Он заостряет внимание на выкрашенных в светлый оттенок чуть удлинённых прядях волос и, кажется, хочет коснуться их. Они, наверное, мягкие и приятные на ощупь. Вглядывается в длинные трепещущие ресницы, обычно такие бывают только у кукол. Медовая кожа. Должна быть так же сладка на вкус, как и любимое лакомство Чона. Густые тёмные брови, что совсем не сочетаются и смотрятся крайне нелепо на фоне блондинистых волос. Забавно оттопыренные уши. Мягкие, в какой-то степени, детские черты лица. Пухлые, чуть приоткрытые губы с едва заметной родинкой. Это выглядит чертовски привлекательно. Аккуратный нос с ещё одной маленькой родинкой на кончике. У Чонгука есть в точности такая же. Он продолжает разглядывать юношу и совершенно не понимает, как человек может быть настолько… красивым? Чистый образ будто сам просится на лист, и Чонгук в спешке хватает в руку карандаш, раскрывает альбом и касается поверхности бумаги. Обычно он рисовал то, о чём слышал, но никогда не видел. Но сейчас перед ним воплощение некого божества. И неважно, что этот бог совершенно в нелепой и странной одежде сморщивает во сне смешно нос и отчего-то хмурит брови. Взгляд Чонгука двигался синхронно с кончиком карандаша, и это было похоже на чарующий танец. Карандаш летал ловко, порхал мотыльком, словно что-то невидимое водило рукой парня, направляло. Раз, два, три — он продолжал наносить карандашные линии на шершавую бумагу, поминутно сверяясь со спящим парнем. С такой странной легкостью он рисует впервые. И это пугающе до дрожащих пальцев, до искусанных губ и колких мурашек по коже. Близился вечер, солнце дыней висело над горизонтом и сплетало свои лучи с высокими травами. У Чонгука, кажется, затекла спина, а пальцы, крепко державшие предмет, вовсе онемели. Он несколько секунд разрабатывает кисть руки, а после снова погружается в работу. Остаётся совсем немного, буквально пару финальных штрихов, и его творению смело можно будет ставить статус «завершено». Несколько линий, выражающих объем губ, и Чонгук со слышным выдохом-стоном откидывается назад и устало прикрывает веки. Мозолистые и ослабевшие руки держат перед лицом альбом с рисунком. Чонгук внимательно всматривается в каждую прорисованную деталь и удовлетворённо улыбается проделанной работой. — Наконец-то я смог найти его, — шепчет иссохшими губами. — Смог найти что? — слышится совсем близко, и Чонгук испуганно вздрагивает, суматошно прижимая альбом к груди, пряча рисунок. Перед ним лицо юноши, который несколько минут назад всё еще спал непробудным сном. У него бархатный и глубокий голос, от которого невольно расползаются мурашки по всему телу. Удивлённый, изучающий Чонгука взгляд больших кофейных глаз и едва заметный кончик языка, что медленно проходится по нижней губе. Очаровательно. У Чонгука перехватывает дыхание. Он пялится, определённо пялится и совершенно не смущается этого. Приоткрывает рот в немом шоке, а в голове шестерёнки прекращают свою работоспособность. — Ты будто призрака увидел, всё нормально? — юноша смотрит на Чонгука с неподдельным беспокойством и слегка наклоняет голову. Почему-то это кажется ужасно милым. Чонгук мгновенно приходит в себя, подскакивает на ноги, как ошпаренный, лепечет быстро под нос что-то вроде: «Мне нужно идти» — и как можно скорее покидает озеро под сопровождающий и ничего не понимающий взгляд незнакомца. — Ну что, есть результаты? — Хосок встречает его на кухне с добродушной улыбкой и в нелепом розовом фартуке. Чонгук подавляет в себе смешок. — Да, хён, у меня получилось. — Покажешь? — интересуется Хосок. — Прости, но это секрет, — растягивает гласные и смущенно улыбается. — Всё нормально. Я приготовил ужин, поешь? — и от этого предложения Чонгук не может отказаться. Ночью Чонгуку совершенно не спится. И неизвестно: это от новой обстановки с не такой удобной кроватью, как дома, или же от рисунка, который он разглядывает уже второй час. Он откладывает альбом на рядом стоящую тумбочку, ворочается по кровати в попытке найти удобное для сна положение, до боли и разноцветных кругов жмурит глаза, но сон так и не приходит. Затем снова хватает бедную потрепанную вещь и глубоко вздыхает. Все мысли в голове забиты только этим юношей. Чонгук невесомо касается подушечкой указательного пальца нарисованных губ и бережно водит по контуру, словно боится этими движениями стереть их с листка. Чонгук думает, что таких же он больше не нарисует. Смотрит на маленькую родинку и трогает кончик своего носа. — Всё-таки мы с ним чем-то похожи, —  и улыбается. На рисунке парень, действительно, выглядит как настоящий. Словно живое изображение. Только в чёрно-белом фильтре. Как раз в стиле Чонгука. Раньше он рисовал исключительно красками, экспериментировал, смешивая различные цвета. Крутил в руке яркие кисточки и вдыхал в картину жизнь. Со временем они сменились на тёмные графитовые карандаши, и те стали постоянным спутником в его художественной жизни. Что повлияло на резкое изменение стиля, Чонгук и сам не знает. Наверное, потому что за окном в последнее время стал видеть лишь серые оттенки. Уснуть удаётся только под утро. Всю ночь Чонгук стоит на балконе, всматриваясь в сплетение ярких звёзд и мечтая о чем-то далеком, непостижимом. Чонгук не решается идти на разведку новых мест, поэтому снова отправляется на уже полюбившееся озеро с альбомом под подмышкой и карандашом — только уже в кроличьих зубах. Напевает про себя какую-то незамысловатую песенку и надеется, что сможет найти вдохновение не только в лице светловолосого парнишки, но и в других объектах, желательно, конечно, природы. Всё идёт не по плану, когда Чонгук улавливает детские крики и смех со стороны водоёма. Он вымученно хнычет и понимает, что является эгоистом, раз подумал, что это место приглянулось только ему. Но он не намерен разворачиваться. Подумаешь, дети, подумаешь, будут отвлекать его своими криками и воплями, а возможно, даже приставать. Чонгук выдержит. Ночь в гостях у тётушки Пэк с тремя плачущими детьми выдержал, значит, и это переживёт. По крайней мере, он на это надеется. Чон Чонгук, в принципе, надеется на многое в своей жизни, но не гарантирует хороший из этого исход. Однако, когда слышит знакомый бархатный голос, тётушка Пэк со своими детьми тут же отходят на второй план. Тот самый парень, от которого Чонгук сбежал вчера как последний трус, на берегу играет с деревенскими детишками, что-то кричит, топает ногами по самому урезу воды, беззаботно и заливисто смеётся, отчего глаза превращаются в тонкие полумесяцы. Светится самой странной квадратной улыбкой, которую Чонгук когда-либо видывал. И что-то завораживающее находит в ней. Ветер развевает и на то непослушные вьющиеся локоны, а солнечные лучи играют в макушке, создавая волшебный и неописуемый контраст между его светлыми волосами и солнечным светом. Они ярко горят чистым золотом, переливаясь блеском. Чонгук во второй раз убеждается, что перед ним не человек, а само воплощение очарования и эталон красоты. Земная сирена, что пленит не только голосом, но и телом — грацией и изящностью в плавных лебединых движениях. Всё определенно идёт не по плану, когда грифель в его руке тактично вырисовывает профиль, создавая образ солнечного мальчика, сошедшего с Олимпа. Более чётко выражает глаза-полумесяцы, обрамлённые пышными ресницами. В уголках прорисовывает едва заметные слёзы от смеха, ослепительно квадратную улыбку с рядом ровных белоснежных зубов. Не забывает и про милую родинку на сморщенном носике. Чонгук снова нашёл вдохновение в этом неземном существе. Радостные возгласы детей постепенно утихают, не слышно больше и смеха парня. Чонгук, к сожалению к счастью, поздно это замечает. — О, снова ты, — удивлённо тянет первую букву уже знакомый незнакомец. Он всё также стоит на берегу, только уже один. Ребятишки давно убежали домой. Широко улыбается, когда Чонгук отрывает от листа карандаш и обращает на него внимание. Почему-то убегать и прятаться больше не хочется. Юноша быстрым шагом направляется к Чонгуку и останавливается на расстоянии вытянутой руки. Оценивающе рассматривает альбом в руках брюнета и по-щенячьи наклоняет голову. Чонгук вспоминает этот жест со вчерашнего дня. — Ты что-то рисовал? Посмотреть можно? — интересуется, а юный художник почему-то не в силах отказать. Он протягивает альбом и смотрит исключительно на навстречу протянутые руки. Останавливается на длинных изящных пальцах и не может отвести взгляд. Прямо сейчас Чонгук нуждается в том, чтобы запечатлеть эти руки на большом холсте. Поставить в рамочку и каждую ночь любоваться перед сном. Кажется, Чонгук нашёл свой фетиш. — О, это же я, — восторженно восклицает и внимательно рассматривает изображение. — Боже, да у тебя талант, — констатирует факт, Чонгуку ли об этом не знать, — подожди, а где Мэй, Шинхён и Лиён? — Прости, кто? — хмурит брови, отчего на лбу появляются складки. — Дети, которые были со мной. Почему ты нарисовал только меня? — А, ты о них, — вспоминает, — я просто не успел нарисовать, — Чонгук разводит руки в стороны, не признаваясь, что силуэты детей на рисунке в его планы совсем не входили. Парень, кажется, верит. Улыбается и отдаёт альбом. — Ты же и вчера меня рисовал, правда? Прости, но я уснул. Наверное, сложно было рисовать спящего человека, но я думаю, что получилось не так уж и плохо, да? — в тембре его голоса Чонгук улавливает ноты вины и совсем не понимает, за что тот извиняется. «Ты везде получаешься безупречно прекрасно», — мысленно отвечает. — Стоп, погоди, — Чонгук хмурится и смотрит в озадаченные глаза парня, — ты не злишься, что я без спроса рисовал тебя? — Что? Нет, вовсе нет. Мне было приятно, — чуть слышно произносит последнее слово, краснеет, ковыряет босоногим носком землю и отводит взгляд. — Прости, если я тебя напугал. — Всё в порядке, — уверяет его Чонгук. Образ солнечного мальчика ничуть не отличается от его ангельской души: парень по-детски наивен, любопытен. Чем дольше Чонгук смотрит в выразительные и светлые глаза, тем больше теряется в кофейной гуще. — Меня зовут Ким Тэхён, — протягивает руку, — а тебя? — и снова улыбается своей очаровательной квадратной улыбкой. — Чонгук, Чон Чонгук, — и аккуратно берёт чужую руку в свою. Чонгук, кажется, сходит с ума, потому что чувствует, как приятные разряды тока от кончиков пальцев медленно бегут по венам и пульсируют. Под кожей ощущается теплое шевеление, точно бабочки просыпаются и цветы распускаются. Совершенно неописуемо, волнующе. Он снова чувствует себя живым. И ему нравится это чувство. — Ты станешь моей музой? Чонгуку не по себе. Он добрые пятнадцать минут ковыряется в тарелке с овощами и лишь иногда кладёт в рот кусочки еды. На вопрос Хосока «что случилось?» отмахивается и твердит, что всё нормально. Старший пожимает плечами и, слава богу, не навязывается. За это Чонгук ему благодарен. Он и сам не понимает, почему ведёт себя так странно. Вроде ничего страшного не случилось: конец света не объявляли, пришельцы не нападали, и врач не звонил, сообщая, что тот неизлечимо болен. Но под ложечкой всё равно неприятно сосёт, и Чонгук, кажется, догадывается почему. Реакция Тэхёна на неожиданный вопрос, станет ли тот его музой, немного будоражит. Сначала Тэхён удивленно раскрыл рот, хмуря брови и часто-часто хлопая ресницами-крыльями в непонимании. Чонгук уже хотел было извиниться перед ним и сказать, чтобы тот просто забыл про случайно вылетевшие необдуманные слова, но Тэхён задал весьма странный вопрос, приводящий в ступор: «А можно?». Теперь пришла очередь удивляться Чонгука. Он тогда, словно в прострации, кивнул и в ответ услышал радостный писк и громко вопиющее: «Я согласен!». Сказать, что Чонгук был потрясён, — значит, ничего не сказать. Тэхён настаивал на встрече у озера в пять часов вечера, а Чонгук, в принципе, был не против. Сейчас только обед, до назначенной встречи еще три часа. Что делать всё это время — он понятия не имеет. Вроде бы должен радоваться, что вернулось вдохновение спустя нескольких долгих месяцев в образе деревенского паренька. Но почему-то ему не до веселья. Он до сих пор помнит ощущение, когда взял ладонь Тэхёна, прокручивает этот момент в памяти и хочет снова прикоснуться к нему. Провести бережно пальцами по щеке и убедиться, что тот настоящий, а не выдуманный идеальный друг, иначе Чонгука точно упекут в психушку. Ровно через три часа Чонгук стоит у озера и наблюдает, как Тэхён кидает камушки в воду. «Точно ребёнок», — усмехается и подходит ближе. — Привет. Тэхен оборачивается и одаривает Чонгука приветливой улыбкой. — Я рад, что ты пришёл, — искренне говорит парень и поднимается с корточек. — Куда ты хочешь пойти? — Я не знаю местности, — честно признаётся, — так что по твоему желанию. — Ты, должно быть, впервые здесь. Я тебя раньше не видел. — Всё верно, я приехал со старшим братом, — Чонгук следует за Тэхёном. Правда, не знает, куда именно. Однако его это абсолютно не волнует. С ним хоть на край света. За пару часов прогулки по деревне Чонгук многое узнает о Тэхёне. Он всю жизнь прожил здесь со своей бабушкой. Ему двадцать лет, и он старше Чонгука. Любит сладкое, но ест его крайне редко, и не переносит острую пищу. Бабушкин помощник, любимец деревенских детишек и пример подражания для всего поселения. В общем, не человек, а золото. Он говорит много и без остановки. Описывает чуть ли не каждый куст и пень, встречающийся на пути. Рассказывает, как упал с дерева, когда снимал с высокой ветки соседскую кошку. Как маленький заблудился в лесу и встретил там большого лося. Даже про то, как однажды случайно увидел купающихся девушек без одежды. Уверяет, что их писклявые голосочки до сих пор слышит по ночам. Чонгук от души смеётся. Когда Тэхён просит Чонгука рассказать ему о своей жизни, тот толком ничего не говорит, только несколько дежурных фактов: он живёт в Сеуле, на первом курсе старшей школы, занимается рисованием, неплох в спорте, но не увлекается им. Интересуется старой корейской литературой и не ест фастфуд. Тэхён тянет разочарованное «понятно», и Чонгук понимает, что Тэхён хотел услышать совершенно другое. Просто ему больше нечего рассказывать. Они останавливаются на холме, падая на мягкую траву, и смотрят на плывущие по небу облака. — Смотри, то облако похоже на дикобраза с яблоком на спине, — Тэхён в очередной раз указывает на небосвод рукой и щурит глаза от яркого солнца. — По-моему, это просто облако, Тэхён. Не вижу там никакого дикобраза, — как ни пытался Чонгук разглядеть в продуктах конденсации водяного пара животное, так и не смог ничего увидеть. Кажется, ему стоит приобрести розовые очки. — Да ты только погляди, — тычет пальцем в небо, громко восклицая — вылитый дикобраз! — Как пожелаешь, — сдаётся Чонгук и поворачивает голову. Смотрит исключительно на Тэхёна. — О, кит с короной! Всегда говорил, что морской царь не Нептун, а кит! На такое заявление Чонгук усмехается. У Тэхёна поистине богатая фантазия. Тэхён — мечтатель. Именно такие выводы делает Чонгук за проведённую неделю вместе с ним. Ему бы сказки писать и прославиться с помощью них на весь мир — как-то раз говорит Чон, на что Тэхён еле слышно бурчит, что ему не нужны популярность и деньги. Ему нужен только Чонгук — остаётся неозвученным. С госпожой Ким он познакомился пару дней назад. Милая и добрая старушка очень была счастлива, что у её внука наконец-то появился друг. Называла Чонгука хорошим мальчиком и ворчала на деревенских парней-оболтусов. Не разрешала Тэхёну с такими водиться, объясняя это тем, что ничему хорошему они его не научат. Пыталась накормить Чонгука, ужасаясь его худобе, и спрашивала: «Случаем, голодом его дома не морят?». Тот смущенно смеялся, вежливо отказывал, успокаивая старушку, что хорошо питается и о нём заботятся. Тэхён в сторонке на это лишь тихо хихикал. Они почти каждый день приходили к нему в гости. Бабушка поила их чаем с домашним вареньем, и Чонгук клянётся, что вкуснее него ничего не пробовал. — Бабушка, Чонгук замечательно рисует, — на одном из чаепитий выдаёт Тэхён и улыбается так, словно испытывает за него гордость. Хотя так оно и есть. — Правда, что ли? — охает старушка. — Полюбоваться можно? — и поспешно хлопает руками по карманам на юбке в поисках очков. Чонгук не знает, что ответить. Он бы мог соврать, что альбом остался дома. Но Тэхёну ли не знать, что тот везде таскает его с собой. Старший точно обидится, если не покажет его бабушке свой талант. Только вот на рисунках изображён один хён, как на такое отреагирует госпожа Ким? Чонгук не хочет думать об этом, поэтому с тихим голосом: «Да, конечно» передаёт альбом. Старушка надевает очки и морщинистыми руками открывает альбом. Подолгу смотрит на каждый рисунок, иногда щурится и хмурит брови. Осторожно переворачивает листы и рассматривает новое изображение. Эта тишина напрягает, кажется, только Чонгука, потому что Тэхён довольно улыбается и попивает из кружки чай. — Ну как тебе, ба? — тянет гласные мальчишка, — правда Чонгук-и талант? — Милый, а почему на твоих рисунках нарисован только мой Тэхён-и? — старушка не отвечая внуку, обращается к успевшему побледнеть Чонгуку. Именно этого вопроса Чонгук боялся больше всего. Он сжимает губы в тонкую полоску, а во рту всё пересыхает. Кусает изнутри щёку и нервно дёргает ногой под столом, что не скрывается от Тэхёна. И как он адекватно объяснит, что на художество его вдохновляет только Тэхён? — Я… — Бабушка, просто я — его муза, — неожиданно выдает Тэхён и широко, невинно улыбается. Чонгук не знает, куда спрятать красные и горящие щеки. Тэхён точно мечтатель, убеждается Чонгук, когда они сидят вечером у дома на лавочке. — Сегодня полнолуние. — Ага, наверное, лунные кролики сейчас готовятся к празднику, — болтая ногами, констатирует Тэхён. — Лунные кто? — смеется Чонгук. — Кролики, — повторяет старший. — Откуда кролики взялись на луне? — мягко улыбается ему Чонгук, поднимая глаза в небо. — Ты что, не знаешь о лунных кроликах? — спрашивает Тэхён, смотря на младшего с неподдельным изумлением, словно весь мир знает о существовании лунных кроликов, кроме Чонгука. Тот отрицательно мотает головой. — Как же так? Тогда каким образом, по-твоему, светится ночью луна? Это лунные кролики освещают её с помощью своей белой шерсти и даруют нам, людям, свет. А когда наступает полнолуние, они устраивают праздник: танцуют и поют песни, — поясняет Тэхён. — А кто тогда живёт на звёздах? — На звёздах никто не живёт, — уверяет Ким, — они сами живут. Чонгук в полном недоумении от таких открытий. — В смысле? — Потом как-нибудь расскажу, — обещает Тэхен, продолжая исследовать небо. Чон хмыкает и устремляет взгляд вслед за старшим. Начинает темнеть. Кожа Чонгука невольно покрывается мурашками. Стоило одеться теплее. Здесь холоднее, чем летом в Сеуле. Парень не привык, но продолжает смиренно сидеть, иногда шмыгая носом. Он думает, что не зря познакомился с Тэхёном. Со старшим интересно. Он совершенно отличается от других людей: весел, энергичен и беззаботен. Иногда говорит совсем нелепые, но парадоксально гениальные вещи, о которых Чонгук раньше никогда не думал. Всегда ходит босиком, потому что не любит носить обувь. Улыбается широко, солнечно и ведёт себя как маленький ребенок. Всё это завораживает и притягивает Чонгука. — Чонгук. Из раздумий вырывает хриплый и бархатный голос, похожий на бокал сладкого горячего вина в морозную ночь, успокаивающий и одновременно волнующий. Тэхён редко говорил именно таким тембром: низким, режущим лучше острого кинжала. Не больно, просто на секунду становится не по себе. И как-то необычно звучит собственное имя, абсолютно по-другому, словно это и не Ким вовсе. Тэхён никогда не звал его таким тихим, но в то же время раскатистым баритоном, похожим на нежное рычание тигра. Чонгук медленно поворачивает голову. Тэхён смотрит на него немигающим, проницательным взглядом. До самого дна души дотянуться пытается. Гипнотизирует и притягивает к себе крепкими цепями. Очаровывает и соблазняет. У него глаза блестят, как у зверя в темноте. Обворожительно. Если русалки заманивают рыбаков в море пением, то он пленит Чонгука именно бездонным взглядом. Выражение лица сосредоточенное, нейтральное, от былой ангельской улыбки не осталось и следа. Губы чуть приоткрыты, а между ними скользит шаловливый язычок. Чонгук видит в нём дьявола-искусителя, что смотрит плотоядно и пытается душу высосать. Он не понимает, как Тэхён за пару минут кардинально изменился. Буквально недавно он твердил о каких-то лунных кроликах, вёл себя как ребёнок, мило в изумлении поднимал брови и открывал рот в форме буквы «О». У Чонгука нет сил что-либо сказать. — Ты красивый, — невзначай выдает Тэхён и наклоняет голову в сторону. Чонгук перестаёт дышать. Кажется, у Чонгука перевернулся мир. Иначе как можно объяснить то, что он полночи пялится в потолок, изредка моргая. У него перед глазами всё ещё тот чертовски соблазнительный и горячий Тэхён, сладостный голос в ушах и пленённое сердце, скачущее бешеным кроликом. У него в груди трепет и пламя, словно там что-то выжигают, ожившие в животе бабочки и каша из мыслей только об одном человеке. Кажется, Чонгук заболел, потому что его бросает то в жар, то в холод, он постоянно ворочается и не может уснуть. И название этой болезни: «Чёртов Ким Тэхён». Чонгук закрывает глаза, и тут же пишется картина маслом: руки Кима на его плечах, томное прерывистое дыхание старшего и затуманенный взгляд. Его же руки блуждают под тэхёновой безразмерной рубашкой, очерчивая каждый изгиб тела. У него расстёгнуты верхние пуговицы, оголяющие медовые ключицы. Чонгук тянется к ним, языком касаясь сладкого участка кожи. Тэхён вымученно стонет, спускается своими музыкальными пальчиками ниже, заигрывая. (Чонгуку нравится, как они смотрятся на его теле). Останавливается в районе паха и смотрит вопросительно, как бы спрашивая разрешение. Чон похотливо улыбается. Тэхён елозит на нём бёдрами, дует недовольно губы уткой и хнычет, как маленький ребёнок. Ненасытный, раскрепощённый и чертовски сексуальный. Чонгук распахивает глаза и пугается собственных мыслей желаний. Его никогда не интересовали парни. Становится действительно страшно, потому что Чонгук больше не видит в старшем друга, он видит в нём исключительно свою вторую половинку. Желание прикоснуться к Тэхёну растёт снежным комом, хочется поцеловать его до искусанных локтей и дрожащих рук. Касаться губ кончиками пальцев не только на рисунках, но и в живую, шептать нелепые милости и комплименты, насколько он прекрасен. С этого дня всё явно будет не так, как прежде, и Чонгук боится этих перемен. В эту ночь Чонгук понимает, что безнадёжно влюблён. Слышится голос Тэхёна. Кажется, он до сих пор спит. Ким часто стал сниться, не давая покоя даже в сновидениях. В них он бегает босыми ногами по воде, брызгает в Чонгука и заливисто смеётся, обзывая мокрым лягушонком. Они настолько яркие и правдоподобные, что Чонгук начинает путать их с реальностью. Он слышит, как Тэхён здоровается с Хосоком, и последний предлагает ему позавтракать. Ким любезно отказывается, объясняя, что поел дома. Он находит в этом что-то странное. Рядом с Тэхёном в царстве Морфея никогда никого не было, кроме Чонгука. Его сны — персональный мир для него и Тэхёна, где они души друг в друге не чаяли. Были ещё единороги, странные крылатые звери, радуга и розовые деревья, но никак не Хосок. Что-то здесь явно не то. — Чонгук еще спит? — доносится снизу. Хосок отвечает коротким «да». — Ничего, сейчас исправим! Доносятся спешные и шумные шаги по лестнице, а затем дверь с характерным звуком распахивается. На пороге стоит возбуждённый Тэхён, он тяжело дышит и улыбается во все тридцать два зуба. — Проснись и пой! — кричит так громко, что с ним не сравнится ни один петух в деревне. Чонгук стонет в подушку. Это был не сон. — Ну же, — возмущается, подбегая к кровати, — вставай, — привычно тянет гласные и пытается стащить одеяло. — Отвали, я не выспался, — грубо огрызается младший, сильнее натягивая ткань на голову. — Потому что ночью спать надо! — Тэхён повышает голос, не останавливая попытки вырвать у Чонгука бедное одеяло. — Я на тебя сейчас ведро ледяной воды вылью, — угрожает и почти рычит. — Только попробуй! — Вот и попробую! — скользит по паркету, еле держась на ногах. Чонгук сдаётся и выпускает ткань из рук, когда Тэхён делает рывок на себя. Он поддаётся назад и падает на задницу, шипя что-то нечленораздельное. — Ты в порядке? — интересуется Чон, подрываясь с кровати. Судя по звуку, Тэхён не хило так приложился. Последний не отвечает и сверлит взглядом дырку в Чонгуке, снова наклоняя голову по-щенячьи. Видимо, у него это уже вошло в привычку, когда видит что-то интересное и удивительное. — Чонгук. — Что? — Ты раньше не говорил, что у тебя есть кубики. — Твою мать, Тэхён! — верещит Чонгук и кидает подушку прямо в изумлённое личико.

Clarity Zedd (Sam Tsui amp Kurt Schneider Cover)

— Выше! Ещё выше! — радостно вопит Тэхён и, по всей видимости, сейчас лопнет от счастья. Чонгук глубоко вздыхает и сильнее раскачивает качели. Тэхён привёл его в своё любимое место, где, по его словам, он провёл большую часть своей жизни. На одиноком дереве висели старые качели, которые заставляли волноваться о безопасности. Ветка, на которой они держались, скрипела от каждого толчка, а веревка давно стёрлась и, казалось, вот-вот оборвётся. Чонгук бы не хотел, чтобы Тэхён себе что-нибудь сломал. Но тот совсем не волновался, успокаивал, что всё будет хорошо, и даже предлагал разделить с ним это веселье. Чонгук, конечно же, отказался. — Гукки, я летаю. Я птица! — опускает верёвки и раскидывает широко руки в стороны. Тэхёну кажется, что у него выросли большие крылья, как у птицы. Он всегда мечтал летать. Закрывает глаза, тянет руки к небу и чувствует, как касается холодных звёзд. Он набрал бы их горстями и непременно подарил Чонгуку. Тот был бы счастлив. Его переполняют эмоции, улыбается широко и смеётся искренне, словно ребёнок, отчего захватывает дух и бегут мурашки по коже. Видит яркое ослепляющее солнце, жмурит глаза и пытается до него дотянуться. Не боится, что сгорит. Боится навсегда потерять тепло. Хватает пальчиками лучи и крепко зажимает в кулаках, чтобы те подольше остались с ним. Ещё немного, и Тэхён сможет долететь до лунных кроликов, поэтому просит Чонгука сильнее раскачивать качели. Ким их встречал только во снах, но продолжает верить и хочет убедить младшего, что они существуют. До них осталось совсем немного. Он удерживается на волнах небесного океана и ощущает свободу. Его никогда еще не охватывало такое сильное чувство эйфории. Шире тянет улыбку и постоянно твердит: «Я птица, птица, птица». — Пожалуйста, держись крепче, не хватает, чтобы ты навернулся. Он открывает глаза и чувствует, как начинает падать. Звёзды всё дальше, а крылья меньше. Тэхён уже не летает с другими птицами. Он смотрит на них с тоской в глазах и толикой зависти. Разочарованно вздыхает и обвивает верёвки пальцами. Вечно летать он не может. — Хён, всё в порядке? Я тебя звал, но ты не отвечал, — Чонгук смотрит с неподдельным беспокойством, останавливая качели. Тэхён висел на них тряпичной куклой и улыбался грустно, одними уголками губ. — Всё хорошо, Гукки, я почти долетел до лунных кроликов. Чонгук усмехается, мягко улыбается, треплет макушку своего хёна и говорит, какой же он всё-таки ребёнок. Тэхён подарил бы Чонгуку свои крылья, лишь бы тот почаще улыбался. Тэхён после головокружительного «полёта» быстро утомляется и засыпает под тем же деревом, иногда смешно причмокивая губами. Чонгук сидит напротив него с альбомом в руках и не спеша вырисовывает контур лица Кима. Это уже второй по счёту рисунок спящего Тэхёна. Плавно нажимает на грифель, передавая мягкие черты и нежность. Сейчас старший кажется именно таким. Весь альбом посвящён только одному человеку, на которого чем больше смотришь, тем быстрее сходишь с ума. Тэхён как сладкий и запретный плод в райском саду. Его страшно хочется и сложно устоять перед таким соблазном. Поэтому Чонгук завершает рисунок и осторожно подкрадывается к спящему Киму. От волнения кусает губы и впивается ногтями в траву. Думает, если не сейчас, то никогда. Ближе наклоняется к нему и невесомо касается своими губами губ Тэхёна. Углублять поцелуй рискованно и страшно. К счастью, старший не просыпается, а Чонгук также аккуратно отстраняется и довольно улыбается. Целый день Тэхёна и Чонгука проходит в компании старого дерева с качелью. Сидят на прогретой траве, почти плечом к плечу и любуются закатом. Чонгук раньше такого не видел: небо будто наливается солнечным кипяченым, понемногу остывающим соком. Солнце уставшее и отцветшее, словно цветы в конце лета. Оно захлёбывается в этом соке и постепенно остывает, как горячее золото. — Когда-то давным-давно, — начинает неожиданно Тэхён, — жили юноша и девушка, которые так сильно, нежно, красиво и преданно любили друг друга, что невольно вызывали зависть у людей. Но людская злоба и зависть стали преследовать их, и не в силах противостоять злым козням, влюбленные ушли от людей. Юноша стал синим морем, а девушка — красным солнцем. И лишь на закате море и солнце соприкасаются друг с другом. Юноша ласково поёт своей любимой песни волн, а девушка нежно обнимает его своими лучами. Трагично, не правда ли? — Чонгук кивает. — Эту историю мне рассказала моя бабушка, когда я был маленьким, однако я до сих пор верю в неё, — у Кима голос тихий и печальный. Младший боится таких резких перемен в его настроении и совершенно не понимает, чем они вызваны. Последние лучи солнца мягко соприкасаются с прядями Тэхёна, отчего они переливаются чистым золотом. Тэхён прекраснее любого заката. Прежде чем уйти, они вырезают на дереве острым камнем фразу из нескольких букв: «Ч.Ч.Г + К.Т.Х». Отныне эти символы выжжены у них в сердцах. Перед чонгуковым домом Тэхён глупо улыбается и желает спокойной ночи. Благодарит, признаваясь, что никогда не летал так высоко. Тэхён в последнее время очень тактильный: обвивает руками талию Чонгука и кладёт подбородок ему на плечо. Говорит, что тот милый, называет его улыбку кроличьей и просит почаще улыбаться. Тэхён нуждается во внимании. Он ластится беззащитным котёнком к груди Чонгука и постоянно скулит: «Обними своего хёна, ему холодно», несмотря на то, что на улице плюс тридцать. Чонгук думает, что таким образом Тэхён подпитывается энергией, когда та иссякает. Иначе как ещё можно объяснить его солнечную улыбку, ослепляющую всё вокруг. Иногда он бывает странный: бегает по комнате Чонгука и ловит солнечных зайчиков, говоря, что те дружат с лунными кроликами. Может уснуть на полу — но при этом ему нужно обязательно что-то обнимать, — часто меняет настроение, как по щелчку пальца. Прыгает босиком по лужам и мечтает прокатиться на радуге. Весь Ким Тэхён устроен из странностей, и Чонгука это вполне устраивает. Он боится фильмов ужасов, но почему-то не против смотреть их вместе с Чонгуком. Они частенько уютно устраиваются на диване, плотно соприкасаясь друг с другом, чтобы мягкого и теплого пледа хватило на всех. Только Ким-аля-мне-холодно-Тэхён вырывает его, сворачивается в кокон и просит, чтобы его кормили, так как руки где-то под пледом живут своей жизнью. Чонгук постоянно возмущался под нос, но покорно кормил с рук, словно прирученного зверя. Ким светился широкой улыбкой и твердил, какой его Гукки хороший. Когда крики помощи, вопли, плач и другие пугающие звуки раздавались из телевизора, а на экране — кровь, чудища и скримеры, старший вжимался в Чона и прятал голову в его плечо, дрожа и, кажется, всхлипывая. Чонгук лишь усмехался, нежно гладил, успокаивающе шепча, что это всего лишь фильм, а в случае чего — он сможет защитить его. Тэхён верил, но поднимать голову не спешил. Их мирная дружеская идиллия медленно, но верно перерастала в романтическую. Они оба это замечали, но изменить ничего не пытались. Зачем? Если и так всё прекрасно. (Если им до дрожи и головокружения хорошо вместе). Они никогда не признавались друг другу в своих чувствах. Не решались, боялись, что отвергнут. Но и не пытались строить из себя лучших друзей. Контактировали на максималках, особенно Тэхён: брал за руку Чонгука, а на удивлённый взгляд ярко улыбался, объясняя, что так он не потеряется. Любил кусаться не больно. Нежно прикусывал плечи, а затем зализывал красные отметины языком. Иногда блуждал пальцами по торсу, признаваясь, что прежде не видел накаченных кроликов. Чонгук ко всему этому привык. Он же рисовал. Тэхён был его натурщиком. Личной моделью с хрупкой фигурой и ранимой душой. Чонгук любил зарываться пальцами в его светлую макушку, играя с прядями, когда тот комочком располагался на его коленях и засыпал. А затем невесомо касался его губ, не решаясь углублять поцелуй. О таком увлечении Тэхён, конечно же, не знал. Сегодня Хосок уехал по делам в город, оставляя дом на младшего брата. Чонгук же времени зря не стал терять, позвал Тэхёна. Тот согласился с условием, что фильм он будет выбирать сам. У Чонгука не оставалось выбора. — Гукки, романтика или комедия? — интересуется Тэхён. — По твоему желанию. Чонгуку, если честно, не до фильма. На кухне припрятана где-то добрая пачка чипсов, которую Хосок-хён куда-то положил. Он уже как десять минут лазает по всевозможным полкам и шкафчикам, не теряя надежды. Он сует руку в последний самый высокий шкаф и ногтями проходится по стеклу. По звуку можно определить, что это бутылка. Он изымает её из шкафа и крутит в руках. Искал чипсы, а нашёл шампанское. Идеально. На радостях он забывает про пачку чипсов и летящей походкой направляется в гостиную, где Тэхён до сих пор ломает мозги над выбором фильма. — Хён, — весело тянет, — смотри, что нашёл. — Ты думаешь о том же, о чём и я? — ухмыляется старший. Чонгук довольно кивает. Фильм крутится, а шампанское быстро убывает. Тэхён растрогался под конец какой-то сопливой романтики, крича через слёзы, как он рад за Кевина и Хлою, желал во время свадебной сцены им долгой и счастливой жизни. Чонгук решает больше не наливать старшему. Только тот ещё больше начинает реветь, объясняя, что алкоголь греет его замёрзшую душу. Когда бутылка валяется на полу, а спирт вдарил по вискам, начинается самый разгар веселья. — Получай! — кричит Тэхён и кидает подушку в сторону Чонгука. Тот легко уворачивается, несмотря на то, что его так не плохо шатает. — Чёрт, вот же. — Хён, из тебя меткий снайпер, как из коровы балерина, — смеётся младший, а Ким и не дуется. На правду, как говорится, не обижаются. — Стой, — неожиданно выдаёт Чонгук, — кажется, Хосок приехал. Тэхён замирает, медленно поворачивая голову к окну, мысленно догадываясь, насколько им сильно попадет. Но попадает только ему. Правда не от Хосока, а в лицо подушкой, любезно брошенной Чонгуком. — Боже, хён, — хохочет Чон, хватаясь за живот, — ты такой наивный дурачок, сейчас лопну со смеха. — Ах ты мелкий, — Тэхён надувает ноздри и смотрит на Чонгука, будто бык на красную тряпку. Чонгук понимает, что это не сулит ничего хорошего и подрывается с места на второй этаж. Его шатает, и он чуть ли не падает с лестницы, продолжает смеяться, оглядываясь назад. Он забегает в свою комнату, прячась за дверью. Тяжело дышит и ждёт. Тэхён вихрем врывается следом, едва не круша половину мебели в доме. Чонгук аккуратно закрывает дверь и на цыпочках крадется за спиной старшего. Наклоняется и шепчет в самое ухо: — Бу. Тэхён громко верещит, резко дёргается, голова идёт кругом от выпитого алкоголя, поэтому он кренится вперёд, падая. Чонгук реагирует мгновенно, хватает за талию и поворачивает его к себе лицом. Ким, весь раскрасневшийся, смотрит томно из-под приопущенных ресниц и судорожно дышит. — Испугался? — Ещё чего, — возмущается Тэхён и дует губы. — Да ну? Недавно кричал, как истеричка, — ухмыляется Чонгук и недобро сверкает глазами. Алкоголь меняет людей, раскрывает настоящее эго, давая свободу своим внутренним демонам, понимает Тэхён, смотря на младшего. От милого и стеснительного крольчонка не осталось и следа. Он смотрит пронзительно только на старшего, сражая и убивая наповал. — Не смотри так, — просит Тэхён, отводя взгляд. — Почему? — Ты сейчас чертовски сексуальный, — признаётся и облизывает пересохшие губы, — боюсь не сдержаться. — Тогда не сдерживайся, — обдаёт горячим дыханием в самые губы. «Грёбаный Чон Чонгук». Тэхён не выдерживает, сам тянется к губам, буквально выпрашивая поцелуй. Чонгук тут же берёт инициативу на себя, охотно проникает в рот к старшему и сплетает языки. Тэхён протяжно стонет, зарывается в смоляные волосы, оттягивая. У него плывет комната, мир переворачивается с ног на голову, ноги становятся ватными, а тело обмякает, поэтому он закрывает глаза и крепко хватается за футболку младшего: боится, что упадёт. Чонгук целует его нежно, оттягивает бархатные губы, прикусывая. Он наконец-то смог полностью распробовать их на вкус — вишнёвые. Змеиными движениями блуждает по деснам, вылизывая и лаская. Тэхён проникает руками под футболку Чона, очерчивает изящными длинными пальцами пресс, оглаживает спину. От прикосновений холодных рук у Чонгука мороз по коже и волосы дыбом. — Чёрт, ты сводишь меня с ума. До кровати они добираются в два шага. Чонгук наваливается сверху и снова жадно припадает к губам. Рубашка Тэхёна слетает к чертям на пол, и Чонгук припадает к выпирающим медовым ключицам. Чонгук очень любит сладкое, в нём он себе никогда не отказывал. Скользит языком и прикусывает кожу — Ким скулит, хмурит брови и с силой вцепляется в загривок младшего. Чонгук спускается ниже, выцеловывает каждый сантиметр кожи, отчего Тэхён покрывается мурашками, напрягается и не знает, куда себя деть. В шортах тесно и от этого неприятно до томных стонов и закусанных губ. Когда Чонгук добирается до кромки шорт, то постепенно стягивает их вместе с боксёрами и отбрасывает к рубашке. Тэхён мгновенно краснеет, тушуется и скрещивает ноги. — Не стесняйся, ты прекрасен, — шепчет Чонгук и раздвигает колени. Тэхён под ним опьянённый, горячий, раскрепощённый, он прикусывает большой палец, ёрзая на шёлковых простынях. Белёсые отросшие пряди волнами раскинулись по подушке в форме ореола. На тёмных простынях это выглядит безумно прекрасно. Всё тело Тэхёна — эстетика в чистом виде. У него длинная тонкая шея, по изяществу сравнима разве что с лебединой. Хотелось испробовать её, покрывая мокрыми поцелуями, оставляя метки, тем самым давая понять, что это его собственность. Ярко выраженный острый подбородок, высокий очерк скул и маленький шрамик, о котором Ким почему-то не рассказывал. Отрывистые вздохи слетают с припухших дрожащих губ и растворяются в комнате, не выходя за её пределы, от этого острые ключицы ходят ходуном. Тэхён хорошо держится, но извивается как змея и хнычет. Тэхён — это очарование, образец грации и элегантности, сравнимой с фарфоровой куклой. Это нечто неземное и сказочное, приводящее в оцепенение и сражающее наповал. Тэхён — само совершенство и идеал. Чонгук приподнимает ногу старшего и прикусывает ляжку. Тэхён стонет и выгибается кошкой. Младший снимает с себя футболку, и Тэхён не может сдержать восторженного оха. Снимает шорты с боксёрами и снова припадает к губам, буквально наваливаясь на старшего. От прикосновений к горящей плоти Тэхён покрывается колкими мурашками и мычит в поцелуй, елозя по кровати. Одной рукой зарывается в волосы, а другой прижимает за талию к себе ближе. Они сливаются в одно целое, сплетаются красными нитями и делятся единым воздухом. Им так хорошо вместе. Чонгук поворачивает Тэхёна на живот, приподнимает бёдра, заставляя принять коленно-локтевую и выпятить аппетитные ягодицы. Перед ним открывается поистине прекрасный вид: изящный изгиб бёдер, пышные округлые ягодицы, что вызывают жгучий прилив желания. Его гибкое грациозное тело с безукоризненной нежнейшей кожей выглядит непорочно, но и одновременно чарующе обольстительно. Он осторожно, пытаясь причинить как можно меньше боли, вставляет смазанный палец, проталкивая его до самого основания. Тэхён громко скулит, весь напрягается и сжимается. Цепляется пальцами за простынь и пытается слезть с него, лишь бы избавиться от боли. Всё желание и возбуждение притупляет боль, даже алкоголь не помогает избавиться от неприятных ощущений. — Тише, просто расслабься, — Чонгук возвращает тело на место, успокаивающе гладит под животом и медленно начинает двигаться. Когда Тэхён более-менее привыкает, Чон добавляет второй палец, а затем и третий. Старший долго не мог расслабиться, весь сжимался, причиняя обоим дискомфорт, скулил и шипел, впивался ногтями в ткань. Чтобы затмить боль, Чонгук касался Тэхёна, аккуратно скользил пальцами, срывая с губ томные сладостные стоны наслаждения. Тэхён не замечает, как сам начинает насаживаться, виляя бедрами. У него голова идёт кругом, перед глазами мутная пелена, а тело бьётся в судорогах от жарких, плавящих кожу прикосновений. Он беспомощно подгибает пальцы на ногах и мечется по кровати от распирающего чувства во всём теле. Ему по-прежнему страшно от раньше неведомой ему близости и от того, насколько далеко они смогут зайти. Но обратной дороги нет и останавливаться прямо сейчас будет не только опрометчиво, но и сложно. Он плавится в умелых руках Чонгука, вымаливает большего, крича до сорванных связок. На самом деле лишь стонет, хватает губами воздух, которого сейчас чертовски не хватает. Пальцы двигаются всё быстрее, набирая темп, а у Тэхёна внутри всё набухает, жжётся и завязывается в крепкий узел. Ему одновременно некомфортно и в то же время безбожно хорошо. Чонгук вынимает пальцы и разворачивает Тэхёна на спину. Тот недовольно хнычет от пустоты внутри. Ему кажется, что без ощущения Чонгука в себе не сможет теперь жить, он с этих пор будет постоянно нуждаться в нём. Хочет, чтобы тот всегда был рядом, всё время ласкал и покрывал горячими поцелуями. Они заменили ему воздух, и без них он точно задохнётся. Тэхён, кажется, сходит с ума. Младший компенсирует сорвавшееся удовольствие своего хёна нежным, чувственным укусом в шею, от которого Ким выгибается дугой, со свистом выдыхает и закатывает глаза, откидывая голову назад. Он зарывается во влажные волосы Чонгука, вырисовывая на макушке хаотичные узоры, и с приоткрытыми губами тянется за поцелуем. Чон не отказывает, проникает языком внутрь, впивается ногтями в молочные бёдра, оставляя красные отметины. Он никогда не нуждался так в человеке, в его интимных прикосновениях, в обычном присутствии и теплой улыбке. Он буквально чувствует, как с груди спадают тяжкие цепи. Но Тэхён уже давно там поселился, ему эти преграды были не помехой. И как бы это банально не звучало, Тэхён — заветный ключ к его сердцу, его воздух и спасение от одиночества. Он его вдохновение. — Всё будет хорошо, — опаляет ухо горячим дыханием Чонгук. Тэхён не понимает, что имеет в виду Чонгук, до тех пор, пока не чувствует острую режущую боль, которая буквально разрывает его изнутри. Он вскрикивает, непроизвольно роняет кристальные слёзы и задыхается. Чонгук вошёл в него до основания, но относительно аккуратно, с диким стоном и опрокинутой назад головой. Тэхён под ним скулит, хрипит, бьётся в агонии и ломает ногти о матрас. Он весь сжимается, закусывает губы до крови и хочет лезть на стенку. Чонгук шипит и впивается в губы Тэхёна, лишь бы отвлечь от боли. Нежно лижет, смахивает подушечками пальцев слёзы, шепчет какие-то глупости, успокаивая. Ким благодарно принимает поцелуй, слышит шёпот Чонгука и расслабляется. Его голос как шум моря, который Тэхён слышал только в фильмах. Он очень любит море, но никогда там не был. Но у него есть Чонгук, который ласкает лучше любых волн. Младший медленно начинает двигаться, отчего Тэхён снова болезненно морщится и скулит. Он до крови царапает ему спину, глубоко впиваясь ногтями, потому что это не сравнится с пальцами, которые он благополучно принимал и от которых получал дикое наслаждение. Чонгук наращивает темп, не забывая поощрять Тэхёна за терпение трепетными поцелуями, гладит бёдра и не перестаёт шептать, какой Ким молодец. Постепенно Тэхён привыкает, входит во вкус и начинает подмахивать бёдрами в такт. С губ срываются сладкие протяжные стоны. Боль понемногу утихает и затмевается на фоне всеобщего наслаждения. У него тело сырое, потное, отчего руки Чонгука скользят. Приходится цепляться с силой, извиняясь за причинённую боль. Но старший её вовсе не ощущает, ведь внутри всё жаром дышит, будто раскалённое железо вставлено. Ему душно, он хрипит и задыхается от нехватки кислорода в лёгких. Мечется в лихорадке и вскрикивает от каждого удачного толчка. Чонгук поворачивает Тэхёна снова на спину, притягивает ближе за талию и снова толкается внутрь, наращивая бешеный темп. Старший вскрикивает, но не от боли, а от неудержимого удовольствия. Откидывает голову назад и выгибается, как русалка на скале, хватая жадно воздух. Когда накатывает волна оргазма, у Тэхёна окончательно сносит крышу. Ощущения пробирают до костей. Он громко выкрикивает, выстанывает имя Чонгука, как умалишённый. Содрогается в дикой агонии и с головой тонет в безумии. У него закладывает уши и дрожат ноги, в висках колотит, пульсирует, а сам он сжимается как пружина. Младший тоже теряется в прострации, чувствуя приближающуюся разрядку, сильнее толкается и хрипло стонет. У них двоих перед глазами фейерверки взрываются, радуги переливаются, звёзды ослепляют и искры разлетаются. Это больше, чем просто секс и подавление животных инстинктов. Это отдача искренней любви и сокровенных чувств, желание распробовать друг друга до мельчайших деталей, до кончиков пальцев и трепещущих ресниц. У них целуются не тела, а души, прикосновения ощущаются где-то глубоко внутри, не снаружи. Они связаны крепкими нитями, которые не оборвёшь ни в жизнь. Помечены единой меткой, заставляющей чувствовать друг друга на расстоянии. В их венах вместо крови пылкая страсть, пульсирующая под тонкой кожей. Тэхён рассыпается пеплом в руках Чонгука. Свою душу без торга навсегда отдаёт. «Бери без остатка, я весь твой». Это его плата за спасение от одиночества. Они валятся без сил на мокрые простыни, судорожно переводя дыхание. Чонгук прикрывает уставшего, сонного Тэхёна одеялом, который, кажется, находится не в этой реальности, целует во взмокший лоб, притягивает к себе за талию, крепко обнимая. — Я люблю тебя, — шепчет Чонгук и прикрывает глаза.

— so this is love?

Они сидят на поле из миллиона душистых и изысканных цветов. Когда Тэхён привёл Чонгука сюда, тот не смог сдержать восторженного оха. У него даже в глазах зарябило от количества красок, перехватило дыхание и ноги подогнулись. Он никогда не видел столько цветов в живую. Тэхён тут же прочитал на лице младшего неподдельное восхищение, улыбнулся со словами: «Боже, Гукки, какой ты милый». А Чонгук продолжал находиться в состоянии ступора с чуть приоткрытым ртом и недоумённо хлопал глазками. Тэхён, как маленький ребёнок, бегал по полю, всё время смеялся, падал на землю, размахивая ногами и руками. Чонгук не переставал поражаться его темпераменту. Неделю назад он был совершенно иным человеком: с похотливым взглядом, сладостным стоном и развратным телом. Такое ощущение, что у него раздвоение личности: в нём живёт милый, отчасти глупый ребёнок, который верит в лунных кроликов и любит обниматься, а также соблазнительный молодой человек, совращающий и опьяняющий лучше любого вина одним только взглядом и движением тела. Тэхён — создание странное, загадочное и абсолютно непредсказуемое. Он плетёт для них с Чонгуком венки, пока младший запечатляет этот момент на бумаге. Выходит не так ярко и красочно, как в живую, потому что у Чонгука вечно в руках серый карандаш. Как-то раз Тэхён, взглянув на рисунок, сказал, что это не он вовсе. Чонгук нахмурил брови, не понимая, что не так. Тэхён на нём был таким же, как и на остальном десятке изображений. На вопрос «почему?» Ким ответил, что, по сравнению с рисунком, он дышит жизнью. Перед новым отъездом Хосока в город Чонгук попросил привести ему краски. Старший брат смутно удивился, так как знал, что вот уже восемь лет тот рисует только графитовыми карандашами, но расспрашивать не стал. — Гукки, это тебе, — он надевает на голову Чонгука пышный цветочный венок и широко улыбается, — тебе безумно идёт, ты похож на сказочного принца. На нём в точности такой же венок, что делает его похожим на лесную нимфу: золотые волосы обрамляют мягкие черты лица, движения плавные, будто он не ходит, а порхает, глаза бездонные, чарующие, голос переливчатый, сладкий, который хочется попробовать на вкус. Этот голос для Чонгука — колыбельная, песнь души и сердца. Хрупкий, невероятно прекрасный и несравнимо изящный. — Давай сделаем фото на память? — спрашивает Чонгук и получает утвердительный кивок. Чонгук достаёт телефон, которым практически не пользовался вот уже полтора месяца, только если звонили родители. Тэхён приземляется рядом, обхватывает руками его за шею, как обезьянка, делает пальцами знак «V» и широко улыбается фирменной квадратной улыбкой. Щелчок. Фотография сделана. Старший начинает вопить, просит показать, как он получился, и не скрывает своего восторга со словами: «Мы так хорошо смотримся вместе». Чонгук на это лишь грустно улыбается. Эта фотография — его жизнь, остановленная на миг и запечатленная на века. Свидетельство об их с Тэхёном совместном счастливом моменте, которое сохранится лишь на этом снимке. Чонгук бы хотел иметь способность останавливать время. Ведь их счастье продлится недолго.

Trading Yesterday — Love Song Requiem

Они лежат на крыше какой-то старой постройки и смотрят на ночное небо. Там — непроглядная темнота, бездонная пропасть и что-то притягивающее, зовущее к себе. Там — лунные кролики Тэхёна и бесконечность ярких звёзд. — Смотри, прямо над нами — созвездие Ориона. Оно названо в честь охотника Ориона из древнегреческой мифологии. Если приглядеться, то в нем можно увидеть фигуру человека. Его называют царем звёзд или верным пастухом небес. Видишь? — Тэхён тянет указательный палец над головой, указывая на яркие звёзды. Чонгук щурится, а после довольно кивает. — Левее — созвездие Лебедя. Вон тот крестообразный рисунок, — парень перемещает руку чуть левее и указывает на следующее созвездие. — Да. Я вижу. — Следующее — Дракон. По легенде этот дракон охранял в саду дерево с золотыми яблоками, но Геракл убил его. А дракон поселился на небе, светя яркими звёздами. На этом Тэхён замолкает, продолжая смотреть куда-то в небо. Чонгук тоже не торопится что-то сказать. — Помнишь, ты удивился, когда я сказал, что звёзды живые, и обещал рассказать почему? — Тэхён разрывает тишину тихим хриплым голосом, не отводя взгляд. — Помню. — Рассказать? Чонгук в знак согласия кивает. — Когда-то давно всё человечество делилось на два клана: простых и крылатые люди-звёзды. В них было мало общего, у каждого были свои морали и ценности. Простые люди всегда взгляды упирали в землю и живое мяли под себя. Они жили за высокой стеной и никогда не мечтали о полёте, потому что не ведали о небесах. А у людей-звёзд были крылья из чистого лунного серебра. С помощью них они прогоняли мглу от людей и освещали ночное небо. Они жили на воздушных островках, а днём прыгали по белым облакам. Когда наступала ночь, звёздные люди начинали петь песни. Из их уст лилось настоящее волшебство. Эти песни были своего рода колыбельными для простых людей, предвестниками хороших сновидений. Но мир между звёздными и простыми людьми был вскоре нарушен. Зависть поработила разум простого человечества. В отличие от людей-звёзд, простые не имели крыльев и не могли рассекать ими небесный воздух. Поэтому, чтобы воцарилось равноправие между населением, звёздным людям оборвали крылья. Но кто мог подумать, что крылья будут являться источником жизни людей-звёзд. Без крыльев они не могли существовать, потому что именно в них заключался смысл их жизней. Без них они — никто. Простые телесные оболочки. Их миссия была провалена. Они погибали. Медленно и мучительно сгорали от палящего солнца, иссыпаясь. Их тлеющие тела сравнялись с землёй, а после прах подхватил ветер, унося в далёкие небеса. Простолюдины были в ужасе, они испугались не на шутку. Но, прежде чем началась паника, на темном небе стали медленно, один за другим, появляться серебряные камни. Их свет сверг кромешную тьму. Десятки. Сотни. Тысячи. Миллионы. Их количество было неисчислимо. Они заполонили собой буквально всё небо. И люди стали находить что-то похожее в этих камнях. А именно крылья звёздных людей, что были беспощадно оторваны. И тогда человечество поняло, что те светящиеся камни — души погибших звёздных людей. Несмотря на смерть, они продолжали дарить свой свет населению. Поэтому прозвали их звёздами. Они неслышно плачут у небесного порога. Им снится далёкое загадочное время, когда те были ещё звёздными людьми. — Вот как, — говорит Чонгук, когда Тэхён заканчивает рассказывать историю. Чонгук поворачивает голову к Тэхёну и смотрит в кофейную бездну глаз. В ней отражается космос, каждое созвездие, вся вселенная. А в этой вселенной — души звёздных людей. Они в глазах Тэхёна живут. И младший просит: «Пусть они в них никогда не сгорают». — Можно тебя поцеловать? — спрашивает Чонгук. Ким в ответ только кивает. Он наклоняется и аккуратно прикасается к холодным губам. Тэхён томно прикрывает глаза и не может справиться с приятной дрожью во всём теле. — Знаешь, стало намного теплее. — Да. Намного, — шепчет Тэхён. Кажется, звёзды начинают петь. Домой они идут в абсолютной тишине. Но у Чонгука внутри бушует ураганом волнение, и в животе неприятно стягивается узел. Он боится. До дрожащих пальцев и бешено бьющегося сердца боится сказать Тэхёну, что ждёт их впереди. Боится сделать ему больно. Опасается, что после этого его персональное солнце перестанет так ярко светить и излучать тепло. Не хочет видеть слёз на прекрасном лице, которое в последнее время чаще стала украшать улыбка. Боится, что сам не справится с этим. Разобьётся на мелкие частицы и рассыплется пеплом, как те звёздные люди. У него подкатывает к горлу неприятный комок, от которого становится трудно дышать. Он шумно сглатывает, прежде чем начать. — Через два дня я уезжаю домой в Сеул, — звучит как приговор. Чонгук ожидал совершенно любой реакции от Тэхёна — плача, криков, истерики, мольбы остаться подольше. Но никак не: — Хорошо, — шепчет одними губами и грустно улыбается. У Чонгука внутри что-то неожиданно отмирает.

Fleurie — Hurricane

Они стоят под тем же деревом с качелью, когда провожали солнце. Сейчас тоже закат, но они прощаются не с ним. Они прощаются друг с другом. Между ними жалкий метр и неловкая тишина. Между ними множество счастливых моментов и одна участь на двоих. Смотрят друг другу глаза в глаза и не могут найти подходящих слов, чтобы наконец начать. Всё кажется страшным, слишком реалистичным сном. Вот сейчас они оба проснутся на берегу озера, возможно, заплачут от страха потерять друг друга, крепко прижмутся, успокаивая себя, что это только жуткий кошмар и на самом деле всё хорошо. Но почему-то они не просыпаются. Им холодно. Их бросает в крупную дрожь. Но не от того, что приближается осень, а от осознания, что долго не смогут увидеть друг друга. Они не справятся, замёрзнут и умрут одинокими душами без тепла. Завянут, подобно последним летним цветам среди венца холодных серых будней. Рассыпятся пеплом с немым криком и разобьются волнами о скалистый берег. В зрачках застывает жизнь, и что-то с треском рвётся в районе груди. Все эмоции заперты глубоко внутри, чтобы не показаться слабыми. Они просто не выдержат, если кто-то из них заплачет, сломается, не в силах больше сдерживать свои чувства. Между рёбрами воет раненым зверем ветер, сжимая в крепкие тиски внутренности, и кричать до сорванных связок и потери сознания хочется, только вот в глотке застревают все звуки, что разрывают на части тело и душу. Но в то же время не покидает ощущение холодной пустоты, съедающей заживо. Это забавный парадокс, от которого хочется истерично смеяться и громко плакать. Они оба справились с одиночеством, зализали душевные раны и дополнили жизни друг другом. Вместе раскрашивали мир в яркие оттенки не для того, чтобы расстаться и снова остаться самыми одинокими людьми, открывая старые раны на сердце, которые теперь вряд ли можно будет залечить, а чтобы наконец-то обрести законное счастье и коротать свои последние деньки вместе. Но всё получается именно так. Чонгук не подпускал никого к себе так близко, потому что боялся, что не сможет потом отпустить, когда придёт время. А Тэхён просто наивный ребёнок, который и представить себе не мог подобное. — В общем, — первый разрывает давящую тишину Чонгук, — это тебе. Он протягивает Тэхёну свой альбом с рисунками, а тот мгновенно оживает, выходит из подавленного состояния и растерянно хлопает глазами. — Я решил, что подарю тебе его на память о нашем проведённом вместе времени, надеюсь, он будет хоть как-то напоминать обо мне, — у него дрожит и хрипит голос, а пальцы едва держат альбом в руках, — в конце есть небольшой презент, думаю, тебе понравится. Тэхён открывает альбом и листает рисунки, которые, казалось бы, не заканчиваются. Когда предпоследний лист падает к остальным, Ким каменеет, а во рту все пересыхает. Он тщательно изучает изображение, водит неморгающим взглядом по каждой детали, рассматривает долго и торопливо. Чонгук в страхе смотрит на него, затаив дыхание, пытаясь выловить хоть какую-то реакцию, но бесполезно. Тэхён будто вне этой реальности. На последнем листе альбома рисунок. На нём Чонгук и Тэхён с фотографии, которую они вместе сделали в поле цветов. Они выглядят нелепо, но в то же время мило с венками на головах. Солнечно улыбаются и счастливо смотрят из прошлого. Казалось бы, обычный рисунок, как и все остальные, если бы не одно «но». Изображение выполнено масляными красками, которыми Чонгук раньше никогда не рисовал. Рисунок пестрит яркими оттенками, и это выглядит поистине сказочно и волшебно. Он настолько красочно реальный, что Тэхёну кажется, будто это тот самый снимок. Ким смотрит на маленькую бумажку, прикреплённую к рисунку, вчитываясь в написанное:

«Ты сказал, что мой последний рисунок мертвый, поэтому я решил вдохнуть немного жизни в наше с тобой счастье».

У Тэхёна внутри всё взрывается, а кислород перестаёт поступать в легкие. Он начинает понемногу задыхаться и чувствует, как подгибаются ноги и кружится голова. Тэхён настолько потрясён, что не может вымолвить хоть какой-то звук (не то что слово) в знак благодарности. Из него вырывается сдавленный всхлип, а кристальная слеза падает прямо на изображение, растекаясь уродливым ореолом на листе. Он содрогается всем телом в беззвучном плаче и кусает губы в попытке успокоиться. Но слезы предательски текут из глаз, а из уст вылетают приглушенные хрипы. — Чон… Чонгук, я… я… — он хватает губами воздух и пытается что-то сказать, но выходит что-то нечленораздельное. Чонгук преодолевает между ними расстояние в один шаг и притягивает к себе Тэхёна, крепко прижимая. Старший тыкается в его грудь, как слепой котёнок, весь дрожит и заходится в громких рыданиях, не способный себя контролировать. Всё, что он так долго держал у себя глубоко внутри, всё, что прятал так тщательно и надёжно, закрывая на восемь замков, как скелеты в шкафу, выплёскивается наружу неудержимой, всепоглощающей волной эмоций вместе с горячими слезами и задушенными хрипами. Он размазывает свою стойкость по Чонгуку и мысленно проклинает себя, что сорвался, не смог удержаться. Чонгук беспомощно поджимает губы в нитку, гладит Тэхёна по спине в успокаивающем жесте и шепчет: — Всё хорошо, не плачь. Его самого ломает, гнёт и разрывает на части. Отчаяние и боль скребутся когтистыми лапами о грудную клетку, оставляя внутри уродливые шрамы, которые всегда будут напоминать об этом дне. Он прикусывает до боли язык, лишь бы не разреветься на месте, хотя удушливая истерика подкатывает комом к горлу, отчего дышать становится в разы труднее. Казалось бы, Чонгук уезжает не навсегда. На год. Всего каких-то триста шестьдесят пять дней. Восемь тысяч семьсот шестьдесят часов, пятьсот двадцать шесть тысяч шестьсот минут и тридцать один миллион пятьсот тридцать шесть тысяч секунд. Подобное не стоит такого критического состояния и литра пролитых слез. Но когда ты привязан к человеку до помутнения рассудка, сплошного сумасшествия и дикой ломки. Когда дышишь им, а не воздухом, мёрзнешь без его прикосновений и полностью зависим от него, расставание сравнимо разве что с мучительной пыткой.

Kristian Kostov — Beautiful

— Прости, — мычит Тэхён, не переставая плакать. — За что? — в изумлении изгибает брови Чонгук. — Мне нечего тебе подарить взамен. Чонгук горько усмехается. — Глупый, глупый Тэ, — шепчет с лёгкой улыбкой, — ты и так подарил мне больше, чем требуется. Если бы не ты, я бы никогда не смог увидеть, насколько прекрасен мир. Никогда бы не познал истинного счастья, никогда бы не научился фантазировать и мечтать. Не узнал бы о лунных кроликах, легенде о закате и звёздных людях. Не познал бы таких окрыляющих чувств и эмоций, которые я испытываю к тебе. Ты раскрыл мне глаза, Тэхён, спас от одиночества и саморазрушения. Ты всё ещё моё вдохновение и муза, ты ведь помнишь это, Тэ? Тэхён судорожно кивает. — Я люблю тебя, и это лучшее, что случалось в моей жизни, помни это. Тэхён сильнее заходится в рыданиях, плачет навзрыд, воет раненым зверем и цепляется за футболку Чонгука, как за спасательный круг. Он шепчет имя Чонгука, как мантру, и боится отпустить его. Отпустить навсегда. Слёзы обжигают веки невыносимой горечью, а губы ужасно солёные, глотать эту соль неприятно. У него болит и кружится голова от продолжительной истерики, но остановить её Тэхён не в силах. До боли в сердце хочется высказаться, долго говорить от души прощальные слова напоследок, как это сделал Чонгук, но он только беспомощно открывает и закрывает рот, неспособный больше ни на что. Тэхён эгоист, потому что не думает сейчас о Чонгуке, думает, как пережить без него дождливую осень и суровую зиму. Он был настолько слеп и глуп, что на год вперёд продумал план времяпровождения с младшим. Не мог держать в себе чувство радости только от мысли, что в этом году будет праздновать свой День Рождения не только в кругу одной бабушки, но и Чонгука. Что не придётся поедать одному праздничный пирог, тихо напевая себе под нос песенку: «С Днём Рождения меня» — и считать свои ушедшие года без своего человека. Тэхён не только эгоист, но и наивный дурак, раз не думал о том, что у Чонгука, кроме него, есть ещё и другие дела с рядом не менее важных, чем он, проблем. Но и сейчас, наперекор подсознательному голосу, что кричит: «Очнись, ребёнок! Ради тебя он не оставит прежнюю жизнь», надеется, что Чонгук его не бросит. Ни в жизнь. От разрывающих голову мыслей Тэхён сильнее обвивает Чонгука руками и впивается пальцами в его кожу, в надежде слиться в одно целое и остаться с ним навсегда. Хочет вместе со слезами впитаться в тело, с кровью от напористых ногтей проникнуть под кожу, растекаясь родным теплом по венам. Стать звёздной пылью, которая всегда будет блестеть в его чёрных омутах и просто быть рядом. Всегда. Разве он так много просит? — Мне нравится твоя улыбка, пожалуйста, улыбайся почаще. Чонгук нежно блуждает по его волосам, мягко улыбаясь. И тогда Тэхён перестаёт верить в чудо, понимая, что младший с ним всё-таки прощается. Он мысленно твердит: «Нет, нет, пожалуйста, не надо, остановись», а на деле лишь беспомощно кивает. — И ещё, ты можешь мне кое-что пообещать? Снова кивок. — Прошу, снись мне. «Иначе я сойду с ума». — Обещаю, — шепчет одними губами Тэхён, находя силы вымолвить такое нужное Чонгуку слово. Чонгук шумно выдыхает, будто с его шеи сняли верёвку с тяжёлым камнем, и даёт слабину, позволяя слезам скатиться по щекам. Они так и стоят, вросшись друг в друга, со сплетёнными пальцами рук. Их сердца бьются в унисон, у них одно дыхание на двоих, горячий озноб по всему телу от прикосновений, красная нить, привязанная к мизинцам, и ни одной мысли в голове, кроме: «Люблю». Чонгук забирает частицу Тэхёна с собой, потому что: «Бери без остатка, я весь твой». — До следующего лета, хён. — До встречи, Чонгук.

Ghost - Jacob Lee

Неправда. Отрекаются, любя, Вытаскивая острые занозы.

Тэхён долго смотрит в сторону, куда ушёл Чонгук. У него глаза красные, с полопавшимися капиллярами, застывшая соль в уголках, напрочь сорванный голос и пустота в районе груди. Ни единой мысли в голове и ни одной эмоции на сердце. Непонятно чего ждёт. Наверное, что Чонгук на полпути сорвётся обратно, прижмёт к себе крепко и скажет, что он остаётся с ним навсегда. Но Чонгук почему-то не возвращается.

Устав от непрерывного дождя. В котором одиноко прячут слёзы.

Он ушёл тихо. Оставил невесомый поцелуй на губах и грустно улыбнулся. Тэхён тогда уже не плакал, лишь шмыгал носом и обнимал себя за плечи, ёжась от холода мокрым воробьём.

Я столько лет отчаянно пытался, Свою любовь от холода спасти.

Чонгук оставил ему лишь альбом, который он сейчас так бережно и крепко прижимает к груди. Это единственная вещь, за которую Тэхён теперь будет цепляться, как за покидающее тело жизнь.

Что много раз мне снова удавалось Сгоревший мост над пеплом возвести.

Тэхён садится на качели и открывает первую страницу. На ней он безмятежно спит, не подозревая, что за ним кто-то пристально наблюдает. На рисунке у него смешно сморщен нос, чуть приоткрыты губы. Это их первая и весьма неудачная встреча. Он помнит испуганное лицо Чонгука, его большие оленьи глазки и кроличьи зубки. Невольно усмехается, потому что в тот момент младший был забавным и милым. Следующее изображение — Тэхён на берегу озера. Он задорно смеётся, улыбается и весь светится счастьем, пока где-то в сторонке стоит Чонгук с карандашом в руках. Тогда они и познакомились.

Казалось нам, что нет краёв у счастья, Полёт над бездной будет длиться вечно.

Он показывал Чонгуку весь его маленький мир. Учил заново жить, крепко держа в руках его ладони. Отдавал безвозмездно всё тепло и душою, точно пледом, укрывал от мороза, несмотря на то, что замерзал сам. Светил для него ярче солнца, лишь бы тот не заблудился в кромешной тьме. Широко улыбался только для него, чтобы не смог забыть, как это — улыбаться самому. Чонгук в нём нуждался, как в кислороде, а Тэхён позволял дышать им и задыхался сам.

Тела и души обжигая страстью. Так искренне любили и беспечно.

Тэхён любил просто так и за всё. За то, как пахли его волосы после дождя, когда они, словно сумасшедшие, танцевали вальс по лужам. За узор его чёрных трепещущих ресниц, местами склеенных и длиною до небес. За глубокие глаза с выразительным взглядом и за мягкий изгиб губ. Как изящно он вырисовывал на бумаге его черты. Любил трепетно и нежно так, как не умели любить другие, так, как ещё никогда не любили. Любил, как заблудшие люди любят своего бога. Любил до потери пульса, беспамятства. И сходил с ума от этой любви. Он никогда не говорил Чонгуку: «Я люблю тебя». Тэхён всегда выражал свою любовь в действиях, а теперь проклинает себя, что не успел сказать столь волнующие и важные слова, которые так долго и трепетно ждал Чонгук.

Конечно, отрекаются, любя. Чтобы себя спасти. Добра желая.

Он пытается собрать себя по мелким частицам, как разбитое зеркало. Подбирает подходящие кусочки, аккуратно склеивает солёными слезами, царапая пальцы в кровь. Но снова осыпается, трескается сильнее, попадая в глаза колючей звёздной пылью. Не сдаётся, вновь соединяет мелкие крупицы воедино, не понимая, что разбитое зеркало больше не склеишь. Как и не соберёшь самого себя без Чонгука.

И, отрекаясь с болью, уходя, Ломают крылья и скользят по краю.

Тэхён рассматривает каждую страницу в альбоме, проводит подушечками пальцев по всем нарисованным линиям, а память в голове рисует воспоминания так красочно, так ярко, что ненароком ослепнуть можно и потерять рассудок. Кажется, ещё немного и он заблудится в своем прошлом, в моментах, когда они делили одни чувства и эмоции с Чонгуком на двоих, когда летали высоко, свободно, точно вольные птицы. Рассекали крыльями воздух и старались не смотреть вниз, боясь, что упадут. Он не знал, что ностальгия даётся с такой болью, поэтому готов потеряться в своих воспоминаниях.

А там внизу, где камни, лёд и холод Ждала разлука, лязгая цепями.

Тэхён раскачивается на качели, смеётся заливисто и громко, широко разводя руки в стороны. Закрывает глаза и пытается взлететь как в прошлый раз, только уже без Чонгука. Тянется руками, чтобы почувствовать кончиками пальцев холодные звёзды, но они, словно чужие, осыпаются на раны солью и неприятно щиплют душу. А Тэхён так мечтал принести их Чонгуку.

И вот горят мосты, не слышен голос… И сотни километров между нами.

Он совсем не ощущает чувства полёта и не сразу понимает, что и не летит вовсе. Крылья за спиной сломаны и горят ярким пламенем, осыпаясь на ладони пеплом. Тэхён сравнивает себя со звёздным человеком, которому так же безжалостно, как и ему, оторвали крылья, украли из лёгких последний кислород и забрали смысл жизни. Он больше не может летать, как летал с Чонгуком. Тэхён больше ничего не может делать без него.

Не правда… Отрекаются, любя… Роднятся с одиночеством привычным.

Тэхён смотрит на дерево, где вырезано несколько кривых букв: «Ч.Ч.Г + К.Т.Х». Чонгук обещал вернуться, но Тэхёну всё равно хочется кричать.

В стране с названьем серым «Без тебя» Поверьте… Отрекаются, любя.

— Ну что, ты готов? — спрашивает Хосок и закрывает багажник. Чонгук кивает. — Тогда поехали. Чонгук садится в машину и облокачивается головой о стекло. На экране телефона фотография, которую он не перестаёт разглядывать с тех пор, как попрощался с Тэхёном и ушёл, не оборачиваясь, боясь сорваться к нему. Тэхён выглядел побитым щенком, который провожал с мольбой в глазах: «Пожалуйста, не оставляй меня». Но Чонгук оставил. Покинул своё персональное солнце, которое, кажется, совсем погасло. Он знает, что разлука Тэхёну дастся намного тяжелее. Он позволил приручить его к себе, привязаться, разрешил любить и быть любимым. А теперь проклинает себя за это, ведь понимает, что Тэхён преданным псом будет ждать его. И Чонгук обязательно к нему вернётся, нужно только подождать. Он сам не замечает, как дорога укачивает его, и он проваливается в сон, всё также крепко держа телефон с фотографией. Ему снится Тэхён. Он бегает по воде босыми ногами, по цветочному полю с венком на голове. На качелях с раскинутыми в сторону руками, закрыв глаза и крича: «Я птица». Чонгук хочет отругать его, чтобы держался крепче. И Тэхён всё время широко улыбается квадратной улыбкой, как улыбался только Чонгуку. Смотрит безумно влюблёнными глазами, как смотрел только на Чонгука. Всё-таки Тэхён сдержал обещание.