Забытая реальность

а в соревнованиях по тотальному одиночеству мы бы разделили с тобой гран-при. Вера Полозкова

«Данечка, давно от тебя не было вестей. Все ли в порядке? Очень не хватает тебя, ты бы писал изредка. Я понимаю, у тебя новая жизнь, слава, какое тебе дело до меня, да других ребятишек, когда-то бегавших рядом. Но время идет и мы не молодеем. У меня родился сын, представляешь? Нет, наверное, нет. Я знаю, что ты не забыл меня. И других тоже не забыл. Но отгородился… и с друзьями не общаешься. Почему? Есть причина? Вероятно, никогда она не откроется ни мне, ни кому-либо другому. Надеюсь, что ты не побрезгуешь ответить на мое сообщение. Аня» «Чувак, ты совсем обленился! Выползай из своего укрытия, да пойдем бухать. Чего бы нет? Слышал, наша Анька-то дитём обзавелась, а Саша укатила с компашкой друзей в кругосветку. Про Косторка ничего не слышно, да и если честно, особо я не интересовался. Трубку не берешь специально? Ты — мудак! Жду ответа. Морис» Морис: Эй, Глейх, я знаю, что ты в сети. Морис: я не отстану, чувак, я все равно докопаюсь до тебя. «Странно, что ты оборвал со всеми связь, я от тебя такого не ожидала, не видела бы результатов, решила бы, что ты помер. Так не делается, друг, а уж избегать меня на соревах — это вообще дно. Слушай, позвони мне, я хочу знать, что все в порядке. Степашка» И таких сообщений сотня. Даня лежал в кровати, пролистывая сообщение за сообщением. Они писали. Поначалу писали все кому не лень. Затем некоторые отсеялись, будто устали ждать ответа. Или не ждали вовсе? Спустя какое-то время отсеялись еще несколько человек. Некогда лучшие друзья обходились коротенькими: «с днем рождения» или поздравляли с очередной медалью. А после все стихло. Он почувствовал это — облегчение от того, что чувство вины больше не придется испытывать, игнорируя очередное сообщение, или не отвечая на звонок. Отрешенность, как способ бегства, тотальное одиночество, как возможность наказать себя за то, что однажды просто отказался от чего-то по-настоящему важного. В его жизни осталась Юки. И сейчас, прыгнув ему на грудь, она провела хвостом по смартфону Дани, будто предостерегая его от дальнейших необдуманных поступков. Он закрыл социальную сеть, бросил телефон на тумбу, и скинул с себя Юки, зарылся под одеяло. День за днем проходили, как под копирку: он ходил на работу, что-то делал там, вынуждал себя не грубить людям, которые иногда казались ему настолько мудаками, что в его взгляде прослеживалось нечто такое от чего они просто напросто разбегались. Он старался даже не общаться со своими спортсменами. Работа. И только она. Мужчина приходил домой, заваривал чай, включал ноут и смотрел бессмысленные фильмы, частенько спрашивая себя, а на что на самом деле он тратит свою жизнь. «На работу» — тут же отвечал он, это успокаивало. И Даня ложился спать. Пятничные посиделки в баре, завершались тем, что он возвращался домой, кутался в одеяло и спал. «Нередко с виду успешные и счастливые люди, — думал в такие моменты Даня, сжимая край одеяла, — думают — а нахрена все это». Протрезвев, он материл себя за такие мысли, заставлял сам себя поверить в то, что у него в жизни все правильно и хорошо. Лежа сейчас, и считая баранов, чтобы сон, наконец, его настиг, Даня представлял себя в роли семьянина. Домик какой-нибудь в деревне, несколько кур, возможно свинья, жена и дети. В груди щемило от осознания, что он никогда бы не смог жить так. Наверное, это его личное проклятье за то, что однажды отказался от человека, которого любил, которого желал. «Люблю, — поправлял себя Даня, — люблю и сейчас». Но страх сковывал его сердце всякий раз, когда он понимал, что кроме жалости, а возможно и дозы отвращения, больше ничего не чувствует к Алине. Это заставляло его ненавидеть себя еще больше. Впрочем, он с ней переспал. Было ли это желание, помутнение, или в его душе осталась хоть капля прежних чувств, мужчина не знал. Но ему было горько от того, что он не желает знать, что повлияло на ее мировоззрение, что изменило ее. Дане казалось, будто услышь он ее историю, то она автоматически станет для него обузой. «Невелика потеря» — подумала Алина, выбрасывая из нарезанной Даней песни отрывок, который, как ей казалось, совершенно здесь не к месту. Она его заменила, подшлифовала и теперь музыка зазвучала по-новому. Она прекрасно понимала, что он придет в бешенство, ведь просил — ничего не трогать. Алина не удержалась. Завязывая шнурки, она осматривала пустые трибуны. Никого. В такое время здесь не было еще учеников, да и Даня приходил позже. Сама Алина вышла на разминку, потерла руки, осмотрелась и… поклонилась. Ощущение мгновенно перенесли ее на много лет назад, когда трибуны были забиты до отказа, когда каждый хотел получить ее автограф, когда фотографы едва ли не дрались за возможность сделать фотографию чемпионки. Она не понимала славы. До поры, пока не пришло осознания, что отправившись на заслуженную «пенсию» фанаты все еще остались, а ее инстаграм теперь был освобожден от менеджера, мониторившего абсолютно все, что Алина выкладывала. Теперь она могла делиться всем. И она ощутила это — вкус славы. Алина стала одной из тех, кто выкладывает фотографию едва ли не каждую секунду, ей нравилось, что ее любят. Ее и человека, который находился рядом. Слава… слава всегда могла разрушить жизнь, но в этот раз Алина справилась без помощи. Глядя на пустующие трибуны сейчас, она не могла признаться себе, что ей не хватает внимания. Она бы поспорила, если бы нашелся отчаянный дурачок, посмевший попросить у нее автограф на данном этапе ее жизни, то от его самооценки ничего бы не осталось. Алине было стыдно, но в то же время, она понимала — ей никто не нужен. Алина сделала несколько шагов, а затем вращение. Фоновая музыка доносилась будто издалека и девушка быстро подстроилась под ее ритм. Она танцевала на льду, будто арена была переполнена людьми, как в прежние времена. Она наслаждалась этим — лживым ощущением воспоминаний. Она зашла на риттбергер, выполнила его и услышала это — аплодисменты. Сначала показалось, что это только в ее воображении, как и полные трибуны болельщиков. Но нет. Аплодисменты эти жиденькие и очень неуверенные. Она широко распахнула глаза и обернулась. Алину бросило в жар, она была готова поклясться, что ее щеки в этот момент пылают — будь здоров. — У тебя все еще отличная техника. Жаль, что так рано закончила карьеру. Если секунду назад ей хотелось провалиться от стыда сквозь землю, то теперь ее обуревал гнев. — А у тебя все еще отличная способность говорить ерунду. Ты знал, почему я заканчиваю, кстати был не против. — Против, — буркнул Даня. «Но не будем об этом» — поняла Алина, хотя ей необходимо было ему высказать еще несколько ласковых слов. Она постаралась взять себя в руки, а затем обернулась назад. Все только в ее воображении. Теперь и навсегда. Она поковыляла к калитке, мрачно наблюдая за тем, как Даня садится за свой ноутбук. Возможно, их сотрудничество продлится недолго и Даня таки уволит Алину. Она видела, как его лицо меняется, когда он разглядывал музыкальную дорожку. Менялось выражение лица, и видимо его решение взять Алину на работу. — Это не годится, зачем ты поменяла? — Ты даже не послушал. Алине бы лишний раз помолчать, да в последнее время она намолчалась. Да и Даня действительно даже не послушал. — Я вижу то, что ты изменила и думаю, что я ясно выразился: не… — он старался подобрать слова и Алина с каким-то нездоровым наслаждением понимала — он ее боится. Обидеть ее или то, что она обидит его — это уже другой разговор. — Может, уже послушаешь? — поинтересовалась девушка, присаживаясь на край стола. — Нет. — Четко, ясно и очень неприлично. Алина с каждой минутой злилась все больше. Даня бесцеремонно удалил нарезку, захлопнул ноутбук и осмелился посмотреть на Алину. Их взгляды пересеклись. — Просто признай, что у меня получилось лучше, — Алинина самооценка хоть и находилась на дне, но даже сейчас Алина не могла этого не признать, — и тебя это бесит. — Да, — сказал Даня, — бесит. Что ты лезешь туда, куда бы не следовало. — Ты не послушал. И не посмотрел схему проги. Ты сам ее просил. Она взяла со стола листочек. На эту схему она убила весь вчерашний вечер и даже ночью подрывалась, чтобы проверить: а не приснилось ли ей все это. Даня рывком выхватил у нее из рук листок. Алина заметила как дрожат его руки, как он несколько раз сглатывает и неуклюже топчется на месте. И пусть он пытается показаться строгим боссом, ему все еще неловко перед Алиной. А ей перед ним. Они не обсуждали ту ночь. Словно приняли негласное правило: не говорить о том чего впринципе не должно было случиться, но оба понимали, что ни капли не жалеют о содеянном, пусть оба и убиваются чувством вины по причинам известным только им двоим. Алина закрывала глаза и упивалась воспоминаниями всякий раз, когда чувствовала запах его одеколона. Он так и не сменил этот странный запах, но для Алины это было все равно что вернуться домой — на несколько лет назад, когда она была той, кого любили и лелеяли. Для Дани эта ночь стала точкой невозврата, он старался абстрагироваться от мысли, что использовал Алину в своих корыстных и очень отвратительных целях. Он заставлял себя не думать о ней — обнаженной в его руках. — Н-нормально, — заикнувшись, одобрил Даня, — хорошая работа, всмысле. Алине похвала не принесла никакого наслаждения, она все еще бесилась от того, что он проигнорировал ее попытки помочь. — Знаешь, ты никогда не умел воспринимать критику. И гордо удалилась к своему столу, прихватив папку с программами. Она не слышала, как Даня произнес ей вслед: — Ты никогда не умела критиковать.