Глава 34. I Chase My Own Soul Like A Dog Chasing Its Tail, Only I Catch It In My Jaws And I Shake And I Shake And I Shake And I Shake Я гоняюсь за своей душой, как пёс за хвостом. Я ловлю её и рву, рву, рву, рву…
В салоне машины Тициано было тепло. Радио негромко играло какую-то рождественскую песенку. Тихо. Слишком тихо, чтобы разобрать слова, за что Леоне был благодарен. Он терпеть не мог рождественские песни. Когда Леоне буквально рухнул на пассажирское сидение, Тиц бросил на него обеспокоенный взгляд. Видимо, было что-то такое в лице Леоне, что мужчина не решился расспрашивать. Машина стронулась с места. За это молчание Леоне тоже был благодарен. Прислонившись головой к оконному стеклу (Мотор мерно вибрировал. Ощущения были странными. Леоне хотелось смеяться), мужчина попытался собраться с мыслями. Нориаки будет ждать рассказа. Стоит ли сказать, что он запутался? Что сбился с пути? Что всё-таки он и впрямь был плохим человеком? Настолько плохим, что даже его сын видел в нём лишь обузу, для того, кого Леоне любил больше жизни… Холод зимы пробирал до костей. Леоне откинулся на спинку сидения. Он задавался вопросом, сможет ли удержать лицо перед всеми. А если нет, то что подумает Полнарефф? Тициано остановил машину на стоянке церкви. — Хэй, — он сжал руку Леоне, прежде чем тот успел выскользнуть на улицу. — Да? — Леоне не поднял головы и не взглянул на своего друга. — Не знаю, станет ли тебе лучше от этого, но я таки скажу… Я люблю тебя. Мой муж любит тебя. Мой сын любит тебя. Мель за глаза называет тебя дядей. Ну… Я, в общем… Это самое… Ты наш, понимаешь? Наша семья. Не нужно звонить или ждать приглашения. Просто приходи, если что. Мы держим запасной ключ на крыльце, за креслом-качалкой. Под горшком с цветком. Да Господи, наш дом в твоём распоряжении, даже если нас там нет! Слышишь? Мой дом — твой дом. — Я… — Леоне покачал головой; какая неловкая ситуация. — Я не посмею навязываться, Тиц. — Я тебя сейчас стукну. В каком месте ты навязываешься? Навязываться, это когда людей вокруг от тебя тошнит, а ты липнешь к ним! Хватка Тициано почти причиняла боль. Неужто он чувствовал, что Леоне был готов выбежать из машины и унестись прочь без оглядки? — Эй, Лео! Вздрогнув, Леоне повернулся к Тициано. — Иди. И помни — нас никогда не будет тошнить от тебя. А! И передай привет Нори! — Я… Конечно… Спасибо. Передам. Тициано только махнул рукой в ответ. Леоне выбрался из машины. Он прошёл по длинному коридору. Двери церкви гулко захлопнулись за его спиной. Он снова приехал последним. Он распахнул двери главного зала и нашёл глазами Полнареффа (снова). Француз стоял радом с Нори. Оба улыбались. На лице Жан-Пьера блуждала настолько мягкая улыбка, что Леоне на миг забыл, насколько яростным оно может быть. Тот Полнарефф был преисполнен ненависти, этот же, казалось, был готов обнять весь мир. Леоне не успел спросить, в чём причина. Стар, мохнатый монстр, громким лаем оповестил всех о его приходе. Большие лапы ударили Леоне в грудь. Леоне покачнулся под весом собаки. Он был слишком измождён, чтобы удержать пса, но всё же старательно улыбнулся. С лица Полнареффа в раз пропала улыбка. Он заметил. — Эм… — Леоне осторожно спустил мохнатые лапы обратно на землю и потёр место, куда пришёлся удар. — Всем привет…? Стар снова гавкнул. Сливочный хвост завилял, как пропеллер. Леоне потрепал пса между ушей. Он избегал встречаться взглядом с Полнареффом и Нориаки. Полнарефф слишком хорошо умел подкрадываться. — Эй, рыба моя? Леоне и не подозревал о том, что француз стоит у него за спиной, пока тот не подал голос. — … Привет, Жан. — Что случилось? — последовал вопрос Нориаки. Юноша пристально смотрел на Леоне. Леоне пожал плечами и попытался укрыться от этого взгляда в объятиях Полнареффа. Не вышло. Нори продолжал смотреть. Леоне отстранился от француза и сел на стул. — Аббаккио-кун, — Нори всё так же использовал свои суффиксы. — Ты не хочешь нам ничего рассказать? Леоне покачал головой. — Я… не уверен, что знаю, как… — Побыстрей, если можно, — Джонни был в своём репертуаре. — У нас ещё куча дел впереди. Услышав его голос, Стар подскочил к мальчишке и положил лапы ему на колени. — Эй! — возмутился пацан. — А ну, кыш! Он замахал руками, но так и не сбросил лап пса с колен. — Джонни-кун, не задирай мою собаку, пожалуйста, — мягко шикнул Нориаки, отбросив с лица длинную прядь рыжей чёлки. — Он хороший мальчик, но просто немного взволнован. Итак? Тогда, может, Полнарефф-кун, ты сначала поделишься с Аббаккио-куном тем, что рассказал мне? — М? Ах, да! Да, конечно. Эй, рыба моя, — Полнарефф поёрзал на стуле, и уставился Леоне в глаза. Он выглядел таким счастливым. Леоне улыбнулся, стоило Полнареффу схватить его за руки. — Рыба моя, смотри сюда! Полнарефф развернул ладонь тыльной стороной. Леоне уставился на тонкую серебряную полоску, плотно охватывающую безымянный палец. Он не помнил, чтобы француз раньше носил кольца… — Гм… Это… мило, Жан. Это откуда? Полнарефф рассмеялся, растерянно и беспомощно глядя на Нориаки. — От верблюда, рыба моя! Леоне почувствовал себя полным кретином. Полнарефф снова сжал его руки. — Это — подарок. — От кого? — От Мохаммеда. — От Мохаме… Стоп, стоп, стоп. Одну долбаную, мать её за ногу, секунду! — Леоне, как лунатик, уставился на кольцо; паззл медленно и неохотно складывался. — Вы что, обручились? — Нет, поженились! — широко улыбнулся Полнарефф, довольно прижмурившись. Леоне был искренне счастлив за друга. Он прослезился. — И ты, поганец, — притворно насупился Леоне, — не позвал меня на свадьбу, да? — Нет, нет, нет! Всё не так! — охнул Полнарефф. Он наклонился вперёд и обнял Леоне. Подхватил его на руки и начал баюкать, словно младенца. — Я бы никогда так не поступил с тобой, рыба моя! Мы… У нас вообще не было церемонии! Мы не планировали. Я не хочу ни праздника, ни поздравлений. Я просто… хочу жить… Я такой растяпа… Никак не возьму себя в руки, а Мохаммед… ну, он не фанат свиданий… Рыба моя, ты же знаешь, что, если бы церемония состоялась, то ты обязан был бы стать моим шафером! Леоне с трудом выпростал руку и обнял француза. — Знаю, знаю, — отозвался он. — Эм… Ну, и какая у тебя теперь фамилия? — Полнарефф-Абдул. Это было так просто… Ты был прав… Чёртов дефис выиграл войну. Они тихо рассмеялись давней шутке, и Полнарефф… Э-э-э… Жан водворил Леоне обратно на стул. В повисшей тишине было слышно громкое собачье сопение. Стар. — Я… — Жан пожал плечами. — Я думал, что это изменит меня. Но… я остался прежним. Это… радует. Отчасти. На лице Нориаки застыло нежное выражение искренней безотчётной любви. — Я рад, что ты, наконец, обрёл своё счастье, хм… Могу ли я, — Нори заметно нервничал, — называть тебя Жан-тян? — Да, — с улыбкой отозвался Жан. — Полный порядок, док. Фамилия теперь у меня не фонтан, согласен. — Спасибо. Я искренне рад за тебя, Жан-тян. Вы двое хотите детей? — Н-ну… Нам ещё, вроде как, рано думать о таком… — покраснев, Жан взъерошил волосы на затылке, и отвёл взгляд. — Но… — француз не знал, куда деться от смущения. — Мо иногда вещает… И, в общем, дети когда-нибудь у нас будут. — Чего? Ты сам-то понял, что сейчас сказал? — Джонни подался вперёд, глаза мрачно сверкнули из-под козырька шапочки. Жан пожал плечами. — Некоторые вещи Мохаммед просто… знает. Я не могу объяснить, как это работает. Он знал, кем я был до того, как мы встретились. Он знал имя Нори, как он выглядит, и знал, что случилось в ту же секунду, как его ранили… Он просто… Он чувствует… и видит… разное. Сначала я в это не верил, но… он знает слишком много такого, о чём знать не должен. Так что, да, — Жан пожал плечами, показывая, что объяснения закончены. — Дети будут. Француза, казалось, нисколько не волновали причуды мужа. Джонни явно не настроен был отступать. Хол Хорс… Леоне понятия не имел, о чём думал ковбой. Он снова прятался за инвалидной коляской Джонни. Нори кивнул и снова уставился на Леоне. — Аббаккио-кун? Ты собрался с мыслями? Леоне почувствовал, как по спине заструился холодный пот. Он заёрзал на стуле. — Ну, я… я не… не знаю, гм… — он несколько раз сжал и разжал кулаки. — Эм… В общем, отец Бруно, Паоло, приезжает на Рождество. Нориаки закинул ногу на ногу. — Вы не ладите? — Дело не в этом, просто… Он убеждён, что Бруно нужна жена. Что если он выйдет за меня замуж, он когда-нибудь пожалеет об этом, возненавидит меня и умрёт несчастным… — Леоне прикусил язык, прежде чем остаток предложения ушёл в массы. — Б-Бруно не хотел, чтобы его отец узнал, что он никогда не женится, поэтому он выставил меня вон. Чтобы я своим поведением его не выдал. Я теперь живу в старой квартире с Наранчей и Фуго… Я… это больно… Я снова распадаюсь на части… Всё чаще проваливаюсь … Не помню, что происходило всего пару дней назад… Всё как в тумане. Из жизни исчез целый день. Где я был? Что делал? Я с ужасом жду, когда мне снова начнут сниться кошмары… Я… Я просто… Леоне смолк. Он опустил голову. Стар подошёл к нему и уткнулся холодным носом в ладонь, лежащую на колене. Леоне погладил собаку промеж ушей. — Мои дети переживают за меня, а я чувствую себя премерзко. Я не могу жить без Бруно. Он моя опора, и это неправильно. Я знаю это, но… я боюсь… Я боюсь, что если я… что он, может, мне и не нужен вовсе? И всё думаю… Что, если он никогда не позволит мне вернуться? Леоне била крупная дрожь. Он отчаянно хотел спрятаться ото всех хоть куда-нибудь. — Я понимаю, Абаккио-кун, — голубые глаза Нори лучились нежностью. Леоне не мог вынести этот взгляд. — П-понимаешь? — Да. Когда я был моложе, у меня не было друзей. Ни одного. Дети боялись мальчишку с уродливым лягушачьим лицом. Мой ДжоДжо был первым человеком, кто рискнул подойти, познакомиться. Мы подружились. Дружба переросла в нечто большее, и, в конце концов, мне стало ясно, что именно с Джотаро я готов провести остаток дней своих. Но он был моим другом. Моим единственным другом. Я шантажом и угрозами пытался заставить его оставить меня. А кроме него у меня никого-то и не было. Я так боялся узнать, что он меня не любит. Что находится рядом только из чувства долга, ведь я был совсем один. Я решил, что найду себе ещё друзей и освобожу Джотаро от себя, — Нориаки пожал плечами. — Теперь я понимаю, насколько был глуп. Никто его не вынуждал. Он мог уйти в любой момент, но не сделал этого. Гроза прошла, и небо прояснилось. Банально, но факт, Аббаккио-кун. Бруно любит тебя. Слышал бы ты, с каким пылом он говорит о тебе! — В голосе Нори заискрилось веселье; Леоне очень хотелось спросить, что такого Бруно говорил о нём. — Он непременно позовёт тебя, Аббаккио-кун. Просто… дай ему время, хорошо? Бруно любит отца, но, в итоге, выберет тебя. Даю слово. Не сомневайся в нём. Леоне вздрогнул, испытывая страх пополам с облегчением. Что, если Нори был прав? Он надеялся, что Нори был прав. Его страшила мысль, что Нори ошибся. Он коротко кивнул и поёжился. Взгляды всех присутствующих скрестились на нём. Нори переключился на Джонни и Хол Хорса. Хол Хорс что-то невнятно пробубнил. Джонни натянул на глаза свою шапочку. — Ну, мне уже лучше, — фыркнул он. — Во всех смыслах. По дому я теперь передвигаюсь на костылях. Лестница — это тот ещё Эверест, конечно, но Джайро всегда рядом и готов помочь. Я хочу, чтобы он переехал ко мне. — Джайро-сан хорошо с тобой обращается, Джонни-кун? — Да. Да. Конечно. Он милый. Он, на самом деле, хороший человек. Джонни продолжил рассказывать о своём Джайро. Леоне уткнулся лбом в плечо Жана, пропуская его слова мимо ушей. Жан теребил кольцо. Интересно, что делает Бруно? А Миста? Триш? Может, их навестила Коюки с детьми? Как Бруно переживает присутствие отца? Все ли там хорошо? Мысли роились в голове, как рой разворошённых пчёл. Он так сильно хотел к Бруно. Пусть не поговорить, не коснуться, не поцеловать, не обнять, но… Увидеть его, хоть мельком… — Аббаккио-кун! Щеки коснулись мягкие пальцы. — А? Что? Леоне подскочил и смущённо уставился на Нориаки. Он отстранился от Жана и принялся тереть глаза. Он чувствовал себя донельзя странно. — Ты застыл и смотрел в никуда. Не моргал. Ты это имел в виду, когда говорил, что проваливаешься? Прохладная ладонь Нори легла на его лоб, и Леоне слабо кивнул. — Понятно… Это не хорошо… — Я знаю. — Как думаешь, почему это происходит? Леоне пожал плечами. — Не знаю. Это началось сразу после… я… так проще думать, что ничего не случилось… Проще, чем осознавать, чему я позволил произойти… Я просто… Сначала пропадает звук, потом я перестаю видеть окружающих… Потом я прихожу в себя. Обычно от чужого окрика… Я так надеялся, что с этим покончено… Но, — Леоне снова пожал плечами, — кажется, старые привычки не так-то просто искоренить, да? Жан чмокнул его в макушку. — Жан! — хмыкнул Джонни. — Ты замужем, если не забыл! — Заткнись, Джонатан. Или я и тебя поцелую. Леоне слабо улыбнулся. Эти двое привычно ругались. Хоть что-то в этом мире было неизменным. Нориаки простёр к ним руки. — Спасибо вам всем, что вы есть. Что остались так надолго. Мы же семья. Верно? Сёстры? — Да, Нори! Жан вскинул вверх кулак, и Нориаки смущённо опустил на него ладонь. Жан со смехом перехватил его руку, и осторожно сжал. — Сёстры. Нори обхватил ладонь Жана двумя руками и счастливо улыбнулся. — Спасибо, Жан-тян. С тобой всё хорошо теперь. Я так гордиться тобой, — от волнения Нори снова начал запинаться и делать ошибки. — Сейчас и всегда! Жан поднялся и обнял его. Леоне тоже внёс посильную лепту._______________
Поездка домой прошла куда лучше. Ему действительно удалось выразить словами то, что он чувствовал. И он даже не помер от этого. Впрочем, Тициано наверняка был бы польщён, если бы узнал, что Леоне вознамерился использовать его в качестве «консервного ножа», дабы вскрыть, наконец, этот нарыв, взорвавшийся всепоглощающей яростью. Тициано не вёл себя так, будто прекрасно понимал, что творится на душе у Леоне. Леоне был благодарен за это. Фальшивое сочувствие ему претило. Машина притормозила у многоэтажки (о, как он тосковал по нежно-розовому зданию пекарни), и Леоне, не задумываясь, наклонился и запечатлел на щеке Тициано поцелуй. Оба удивлённо уставились друг на друга. — Прости, — прошептал Леоне. — Это всё дурное влияние Жана. Тициано засмеялся. — Забей, чувак, все в порядке. Подумаешь, чмокнул друга на ночь глядя! Даже твоя мамочка не назвала бы это гейством, вот поверь мне! Леоне решил не комментировать тот факт, что оба они как раз-таки и были геями. И до ночи ещё было далековато. — Я… — выдавил он. — Хорошо. Извини… я просто… Я пойду, пожалуй. Спасибо. Увидимся на следующей неделе. — Ага. Едва не поскользнувшись впопыхах, Леоне вбежал в подъезд. Дверь в отапливаемое (временами) помещение хлопнула за спиной. Он остановился, старательно потирая руки (почему так холодно?). Обхватив себя руками, Леоне, тихо бурча себе под нос, поднялся на свой этаж, попеременно ругая то собачий холод на улице, то вечную мерзлоту в коридоре. Онемевшими от холода пальцами Леоне пошарил в кармане. К моменту, как он нашёл ключ, с губ, пополам с угрозами, срывались совершенно непотребные ругательства. В лицо пахнуло жаром. Леоне вздохнул с облегчением. Сбросив пальто, Леоне прошёл внутрь. — Я дома! — крикнул он, бросив верхнюю одежду на диван. — С возвращением! — крикнул из кухни Наранча. Леоне поспешил туда и чуть было не получил сковородкой по носу. На него внимательно смотрел Фуго. — С возвращением. — Спасибо, Панна… Что у нас на ужин? — Ничего! — Наранча хлопнул рукой по столу. — Пока не исправишь настроение, ты не получишь ни крошки! Бруно тебе написал письмо. Иди и прочитай его! — Ч-чего? Бруно, что? — У тебя, что, мозг усох? Я тебе конверт на днях передал. Ты ещё разревелся. Паннакотте пришлось унести письмо сюда. Ну? Проясняется в головушке? Или где? Всё ещё пребывая в замешательстве, Леоне помотал головой. Подойдя ближе, он растерянно поднял конверт. На лицевой стороне значилось его имя. И почерк определённо принадлежал Бруно. Сердце зашлось от радости. Реальность была слишком хороша, чтобы быть правдой. Письмо… Что в нём было? Мог ли он вернуться домой? Или… Там был приказ больше никогда не возвращаться? Что же? Что? Дрожащими руками Леоне вскрыл конверт. Милый Леоне, Мне так жаль. Прости. Я во многих вещах так не прав. Я причинил тебе боль, и сожалею о том. Знай, я не хотел этого. Я… Если бы я не признался тебе тогда, то мне не пришлось бы сейчас бороться с моими демонами. Жизнь шла бы своим чередом. Знаешь, у меня всё получилось. Мой отец сейчас здесь. Я совсем не уверен, будет ли он ещё здесь, когда ты станешь читать это письмо. Я вообще не знаю, вручу ли его в твои руки. Отец спрашивал о тебе. Я испугался и сказал ему, что ты взял отпуск и уехал на Рождество к семье. Не представляешь, как же я раскаиваюсь в этом. Я не хочу, чтобы ты брал отпуск или уезжал к семье на Рождество. Я хочу, чтобы ты был здесь, со мной. Я купил тебе подарок. Сочельник я хочу встречать только с тобой. Быть вдали от тебя сложнее, чем я думал. Мой бесценный лев, за эти месяцы ты влез мне под кожу, сроднился со мной. Теперь, когда тебя нет, я понятия не имею, что делать и как себя вести. Я всё время поворачиваюсь, говорю с тобой, а тебя нет. Прошлой ночью я упал с кровати. Ты не подхватил меня, как всегда делал. Боже, что же я пишу. Пара строк, а мысль скачет. За это тоже прости. Уже поздний вечер. Я очень устал. Мне трудно спать одному, а в мыслях только ты. Забавно. Теперь, лишившись этого, я понимаю, как отчаянно жаждал твоих прикосновений, твоих объятий. Я не помню, говорил ли тебе об этом хоть когда-нибудь. А твои поцелуи. Они так невинны, словно ты боишься меня. Я люблю тебя. Люблю… Тебя… Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Я! Люблю! Тебя! Люблю! Тебя! Я ведь почти никогда тебе не говорил этих слов. Я люблю тебя, Леоне. Пожалуйста, пожалуйста, не думай, что это не так. Я люблю тебя. Так сильно люблю. Но я так испугался… Я сглупил, не подумал, и ненавижу себя за это. Я поговорю с папой. Обещаю, Леоне. Я расскажу ему всё, хоть это и пугает меня. Я позвоню тебе, когда решусь на этот поступок. И ты сможешь вернуться домой. Я так хочу, чтобы ты вернулся домой, Леоне. Капелло свил гнездо в твоей рубашке и беспрестанно плачет. Я тоже. Мысли путаются. Я не могу спать без тебя, но спать нужно. Я передам это письмо Наранче. Он отдаст его тебе лично в руки, если я решу, что ты всё же должен его увидеть. Нужно лечь спать. Спокойной ночи, Леоне. Пожалуйста, пусть тебе, в отличие от меня, снятся сладкие сны. Я люблю тебя.— Бруно
Леоне читал, и буквы расплывались перед глазами. Воздух сгустился и был таким сладким. Летящая вязь трёх, явно написанных второпях слов «Я. Люблю. Тебя.» тронула его почти до слёз. Он сложил бумагу и вложил её обратно в конверт, который опустил на колени. Он не был уверен. Не понимал, отчего на душе так больно. Это письмо не должно было причинить столько боли. — Эй! — Наранча поставил перед ним тарелку с едой. — Ты там жив? — Да, спасибо, — Леоне кивнул. На лице расползлась кривая улыбка. Вооружившись вилкой, он попытался подцепить что-то с тарелки. — Чем вы двое занимались, пока меня не было? — Ничем, — Наранча принялся ожесточённо драить сковороду. — Смотрели какой-то никчёмный фильм. Как там дядя Нори? И тот бугай? — Нориаки в порядке. И у Жана тоже всё хорошо… Просто отлично… Он вышел замуж. — Он вышел замуж… Стоп. Что? Ты серьёзно? — Наранча уставился на Леоне. — Ты почему на свадьбу не пошёл? Тебя не позвали? — У них не было церемонии. — А так разве можно? — Почему нет? Наранча задумчиво кивнул. Леоне встревоженно уставился на него. Мальчику и так-то было плевать на закон с высокой колокольни, а тут… — Так, кхм… — от греха подальше Леоне решил сменить тему. — Кто-нибудь из вас видел Бруно? Наранча неопределённо пожал плечами. Леоне уткнулся в тарелку, молча ожидая продолжения. — Ну, я видел его недавно, — наконец сдался Наранча, водрузив сковороду на плиту. — И… Как он? Наранча снова пожал плечами. — В порядке. Уверено старается казаться нормальным. Его отец уже место себе от подозрений не находит. Я заглянул в кухню… Ну… Бруно всегда готовит, когда нервничает. Он сейчас там почти поселился. Всё завалено выпечкой. — Ох… — Леоне перевёл взгляд на письмо — сон разума падающего с ног от усталости человека. — Насколько плохо он выглядел? — Как живой труп. Возможно, уже просто труп, если, конечно, Джорно не догадался запереть его в спальне. — Понятно, — кивнул Леоне. Наранча подошёл вплотную к нему. — Ты точно в порядке? — Нет, — безмятежно отозвался Леоне, отодвигая тарелку. — Меня тошнит. Прости. Сорвавшись с места, Леоне влетел в ванную. Его вырвало недавним ужином и горькой желчью. Наранча осторожно придержал его волосы. Отмотав кусок туалетной бумаги, Леоне отплевался и вытер рот. — Как же мне плохо, — простонал он, и, поняв, как прозвучали его слова, покраснел. — Прости, малыш. Дело не в твоей стряпне. — А в чём? — Во мне. Я беспокоюсь о нём. Он и так мало спит, а тут… Живот снова скрутило. Леоне остановился на полпути к кухне. На полу валялось письмо. Когда он успел обронить его? — Как думаешь, ты можешь сбегать в пекарню? — он обернулся к Наранче. — Проверить, как он? Смог ли Джорно заставить его хоть немного поспать? Наранча задумался. — Мне нужно посоветоваться с Панной. Погоди. Мальчишка скрылся из виду, Леоне послушно остался стоять посреди коридора. Он терпеливо ждал. Он вслушивался в шёпот голосов за стеной. Он надеялся, что Наранча согласится. Леоне необходимо было знать, что Бруно в порядке. Леоне переступил с ноги на ногу. Почему в доме было так жарко? Леоне отчаянно хотел сделать хоть что-то (ему надоело ждать). Почему так долго? Из комнаты выполз Наранча, тащивший за собой Фуго, как на буксире. — Мы сходим! Леоне не имел ничего против этого «мы», если эта парочка действительно принесёт ему вести о состоянии Бруно. — Скоро вернёмся! Можешь, пока нас нет, помыть холодильник? — Гм. Конечно. Конечно! Спасибо… — Угу. Собирайся, Панна. Фуго послушно последовал за Наранчей. Они не удостоили Леоне и взглядом. Леоне тяжело вздохнул. Не уходить в себя. Нет. Сдержать рвотный позыв. Только не уходить в себя. Нет. Сдержать рвотный позыв. Повторяя эти слова, как мантру, он заставил себя отправиться в кухню. Тарелка с едой сиротливо стояла на столе. Он с трудом заставил себя проглотить остатки позднего обеда. Поев, он приступил к уборке. В конце концов, хоть что-то давалось ему хорошо. Леоне открыл холодильник и беспомощно уставился внутрь. Этот монстр был намного больше его крошечной морозильной камеры. Ну и как он должен понять, что из этого стоит выкинуть, а что можно оставить? Проверить срок годности? Да, с этого определённо стоит начать. Многие продукты были не просто испорчены, но покрыты плесенью. Настолько густой, что можно было плести косички. Леоне брезгливо скривился. Руки придётся мыть не один раз после такого рейда. Он сильно подозревал, что Наранча сделал это специально. Часть упаковок вздулась и потекла. Леоне чуть снова не расстался с обедом, пока оттирал липкие лужи. Закончив это издевательство, Леоне тщательно вымыл руки горячей водой. Не один раз и с мылом. Оттереть жир и грязь с кожи было практически невозможно. Наранча ещё не вернулся. Сгрузив грязную посуду в раковину, Леоне переместился в гостиную. Он включил телевизор и принялся листать каналы. На одном из них шёл «Почтальон». Любимый фильм Бруно. Леоне едва сумел заставить себя не переключить передачу. Да что же это? Почему всё то, что напоминает Бруно, так сильно ранит его? У Леоне чесались руки вышвырнуть телеящик в окно. Он хотел, чтобы Бруно был здесь. Он хотел невозможного, тут уж ничего не поделаешь. Больно. Нет, не больно. Просто чуть-чуть покалывает. Это ведь естественно, испытывать подобное, если тебя разлучили с любимым, да? Он посмотрел фильм от начала и до конца. Он не переключил канал. Что же, теперь он хоть знал, сколько времени просидел на диване в гостиной. Вздохнув, он ткнул на кнопку меню. На экране отобразилось время. Поздно. Наранча и Фуго ушли уже так давно. Встав, Леоне побрёл мыть посуду. Этим обычно занимался Наранча. Мальчики давно ушли. С ними всё было в порядке. Просто Наранча, наверняка, влез на кухню и его за уши не оттащить от еды. Или… Или они уговаривают Бруно лечь спать. Да. Именно так. Всё в порядке. Всё в полном порядке. Леоне сложил посуду в шкаф. Если так пойдёт и дальше, эти дети его в гроб вгонят. Дверной замок щёлкнул. Леоне тотчас сорвался с места и опрометью бросился в холл. — С ним всё хорошо? — с порога спросил он. Наранча хмуро покачал головой, и сердце Леоне едва не встало от ужаса. — Он загоняет себя работой. Не спит. Перевыполнил норму по выпечке — складывать некуда. А Джорно изъял у него телефон. — Что? — Бруно хотел позвонить тебе, но знаешь, без телефона это несколько трудновато. Он не решился просить соседей. Эта его проклятая вежливость… Иди к нему. Сейчас же! Живо! Папе нужна твоя помощь. Леоне замер. Он жаждал сорваться с места. Но… — Это… Это Бруно позвал меня? Или ты сам так решил? Точно всё будет нормально, если я… А Паоло? Он же… — Дедушка в отъезде. На сутки, — пояснил Наранча; Фуго сунул Леоне в руку пакет с печеньем. — Поспеши. Все будет в ажуре. — Я… Да… Да… Хорошо… — Леоне отстранённо обозрел свёрток, кивнул и отправился переодеваться. Не переставая бубнить себе под нос, он переоделся в рабочую форму (это тот самый первый рабочий комплект?), набросил пальто и направился к двери. — Эй! Леоне, уже державшийся за дверную ручку, повернулся. Наранча махнул рукой. — Спасибо за холодильник. — Пожалуйста… В свою очередь… Спасибо, что отвесил мне морального пенделя и не дал скиснуть. — Обращайся за добавкой в любое время, о, мой неразумный отец! С радостью помогу! Они улыбнулись друг другу. Леоне чувствовал себя уставшим. Наранча выглядел так же. Запахнувшись в пальто, Леоне выбежал на улицу. Стоял лютый мороз, и даже бег не помогал согреться. И почему, спрашивается, он не переобулся в зимние ботинки, которые купил ему Бруно? Прижав ладони к лицу, Леоне сделал несколько резких выдохов, стараясь согреться. Зубы отстучали чечётку. Холодно. Хорошо хоть не было снега. Снег бы всё усложнил. И, боже, спасибо, что не идёт дождь. Это было бы совсем плохо. Леоне упрямо шёл вперёд. Ему и в голову не пришло усомниться в словах Наранчи. А стоило бы, наверное, подумать о том, что крысёныш просто решил в очередной раз поступить правильно (в его представлении), наперекор всем. Что что-то не так, он понял только когда вошёл в пекарню. В зале было пусто. Не считая Мисты, разлёгшегося поверх двух сдвинутых вместе столов и одного единственного посетителя. Маленький человечек в руках Мисты то взвизгивал, то хихикал, когда большие руки подбрасывали его вверх. Растерянный, ничего не понимающий Леоне подошёл ближе. — Эм… Миста? — А? О, мать твою! Не пугай так! — лицо Мисты показалось из-за плеча человечка. — Ты вообще как? — Кхм… В порядке… Где все? — Леоне отвёл взгляд, стараясь не смотреть на незнакомого человечка, вольготно устроившегося на коленях Мисты. — У-у-у-умммм… Ну, Джо, скорее всего, наверху. Или уехал с Паоло. Паоло временно свалил в закат. По делам. Триш, наверное, дома. Это, кстати, Санни. Знакомься! Миста развернул своего сидельца лицом к Леоне, и тот помахал рукой. — Привет! — Здравствуй. Я — Леоне. — Рад встрече! — Санни скрестил руки на груди, тотчас делаясь похожим на мумию в чёрном смокинге, и обратился к Мисте. — Подними меня, Гвидо! Миста повиновался. Леоне не решился спрашивать. Времени было так мало. — Экхм… А где Бруно? Пожалуйста, только не говори, что он наверху с Джорно. Только не говори, что он ушёл с Джорно. Только не с Джорно. — На кухне? Ну, я видел, как он туда зашёл. Но ещё вроде не вышел. Господи, спасибо! — Спасибо, Миста. Леоне ушёл прежде, чем Миста успел ответить. Он стремительно пересёк всю пекарню, и едва удержался, чтобы не навалиться на дверь в кухню всем весом. Он был на грани паники. Дверь закрылась. Он был там. Бруно. Стоял спиной к входу. Он даже не понял, что Леоне стоял позади. Бруно готовил. Всё пространство вокруг него заполонили мисочки, тарелки, подносы и блюдца, полные печенья. Готовые и ещё сырые. Пироги на плите исходили паром. Бруно и правда перевыполнил норму. — Миста, — проговорил Бруно, не поворачиваясь и не поднимая головы. — Унеси, пожалуйста, Сахарное печенье. На столе уже нет места. Голос был глухим, тусклым. Голова склонена слишком сильно, позвоночник надломлено выгнут. Леоне не сумел сдержать болезненный всхлип. — Миста? Что… Бруно обернулся и застыл на месте. Казалось, время замерло вместе с ним. — Ты… — голубые глаза распахнулись от шока; руки вцепились в глазировочную трубку. Леоне молча кивнул. Осторожно положив кондитерское приспособление на стол, Бруно сорвался с места и подскочил к нему. Леоне зажмурился. Леоне ждал, что его оттолкнут. Ждал, что выставят вон. Думал, что на него вот-вот посыплются оскорбления, ведь как смел он прийти сюда, руководствуясь словом Наранчи?! Бруно обнял его и впился поцелуем в губы. Леоне был почти уверен, что молодой человек оставит ему засос. — Боже, — Бруно перемежал слова поцелуями, — это и правда ты… Пекарь не знал, куда деть руки. Он то обхватывал и гладил лицо Леоне, то касался его груди, то притягивал мужчину ближе к себе за бёдра. — Леоне… Мой Леоне… Это ты… Ты здесь… Леоне осторожно обнял его в ответ и мягко поцеловал. — Леоне… Ле…о… не… Бруно обвил ногами талию Леоне, и тот прижал его к ближайшей стене. Стоило Бруно открыть рот, чтобы набрать в грудь воздуха, как мужчина завладел его языком. Быстро, горячо, грязно. Они сцепились друг с другом, столкнулись зубами, но Леоне было всё равно. Бруно приник к нему, не выказывая ни малейшего намерения отстраниться. Бруно шарил руками по его телу, стаскивая пальто с плеч. Леоне отпрянул, позволив тяжёлой ткани упасть на пол. Фартук тотчас оказался там же. Оба застонали, недовольные тем, что пришлось разорвать контакт. Они снова бросились друг к другу. Пуговицы на рубашке Леоне были спешно расстёгнуты, и мужчина почувствовал тепло рук Бруно на голой коже. О, это было всё, чего он когда-либо желал. — Бруно, — наконец сумел выдохнуть он. Бруно хихикнул. В голосе прорезались истеричные нотки. — Что… — поцелуй, — ты, — ещё поцелуй, — здесь…? — Наранча сказал… — Леоне ответил, не дослушав вопрос. — Что я тебе нужен… Сладкий миг. Руки Бруно ласкали кожу, язык переплёлся с его. Их горячее дыхание слилось в единый вздох… И, как и прежде, Бруно отстранился первым. Оба тяжело дышали. Леоне чувствовал некоторый дискомфорт в штанах, там, где к нему прижимался Бруно. Щёки пекаря были насыщенно пунцовыми. Он осторожно оправил на Леоне рубашку. — Я… — он коснулся щеки Леоне. — Поверить не могу, что ты и правда здесь… — Бруно слабо рассмеялся. — Я так скучал… — Ты не злишься? — Боже, конечно нет. Если бы Джорно не изъял мой телефон, я бы позвонил тебе в тот же день, как ты ушёл. Настал черёд Леоне смеяться. — Он и правда утащил из дома телефон? — Угу, — Бруно всё ещё трепал щёку Леоне. — И рабочий тоже. А это ещё хуже, сам понимаешь… Леоне издал неопределённый звук и уткнулся носом в шею Бруно. — Боже, Леоне! Я не могу спать без тебя. Капелло зарылся в твою рубашку и мяукает ночь напролёт. Он решил, что ты услышишь и придёшь обратно. — Да, я знаю… — пробормотал Леоне. — Я прочитал твоё письмо… — Моё что? — Письмо. Наранча сунул в руку и заставил прочитать. Бруно сдавленно охнул и спрятал лицо у Леоне на груди. Он делал так всегда, когда испытывал чувство крайней неловкости. Леоне глубоко вздохнул. — Это письмо не предназначалось для моего прочтения, да? Бруно покачал головой. — Понятно… Вот же мелкий прохвост… Леоне прижал к себе Бруно, и, мало-помалу, напряжённое тело в его руках снова расслабилось. — Бруно? — М? — Могу я остаться с тобой? Ещё на чуть-чуть? Бруно тотчас вцепился в него, словно ожидал, что Леоне попытается сбежать без оглядки. — Останься со мной навсегда, — шепнул он.