Эхо в Пустоте

      Когда Сосуд проснулся, вокруг было тихо. Небольшую комнатку, которую представлял из себя кокон, слабо освещал старый светомушиный фонарь, оставленный на импровизированном столике из накрытого скатертью ящика. Чтобы свет не был слишком ярким, кто-то заботливо накрыл его воздушным паутинным платком, и теперь по стенам плавали призрачные узорчатые тени. Убранство кокона не отличалось роскошью. Помимо ящика, который явно играл роль и стола, и прикроватной тумбочки, здесь была только широченная кровать, собранная из множества мохнатых покрывал, уложенных в форме гнезда. Стен почти не было видно из-за покрывающих их подсушенных листьев, и крупных обрывков бумаги. На этих листах кто-то неумело, но старательно изобразил гусениц, их дома-коконы, мосты с лестницами, по которым совсем недавно прошел Полый со своей спутницей, и какое-то зловещее черное существо с длинными руками и пальцами.       Жучок еще долго лежал неподвижно, пытаясь осознать и как-то переварить свой сон, слишком реалистичный, чтобы быть обычным видением. Малыша уже не удивляло, что сон в принципе смог зародиться в искаженном и неправильном сознании маленькой тени. В последнее время с ним уже произошло достаточно неправильных вещей, чтобы начать к ним привыкать и воспринимать как… один из вариантов нормы. Нормы нежелательной, кто бы спорил, но видимо в этом и заключался тот самый дефект, из-за которого Сосуд оказался в Бездне. И с этим надо было учиться как-то жить. Как минимум, нужно было придумать, как не падать в обморок при встрече с любым мало-мальски эмоциональным жуком.       Логика подсказывала, что если уж у него есть такая проблема, то можно просто избегать встреч с другими жуками. Это не должно быть чем-то очень сложным, учитывая, что за все путешествие Полый встретил одну только гусеничку и ее… собратьев. С другой стороны, малыш не знал, как дела будут обстоять дальше, и получится ли прятаться от жуков достаточно долгое время. И не легче ли будет попытаться… привыкнуть? Ведь живут же обычные жуки со своими эмоциями, и никто не падает в обморок. Вот и он сможет… со временем.       Полый сел, не без труда выпутавшись из пушистого валяного одеяла, и тихо направился к выходу. Аккуратно отодвинув паутинную занавесь, он выглянул наружу, несколько опасаясь вновь попасть в толпу гусениц. Опасения оказались напрасными. На небольшой площадке, устланной мягким мхом, расположились всего две гусеницы, которые тихо и непонятно переговаривались между собой. В одной из них жучок сразу же узнал свою спутницу, а вторая… точнее, второй, был крупным и грузным, даже по сравнению с другими гусеницами. Темно-зеленая шкура его была покрыта сетью глубоких морщин и складок, что делало гусеницу похожей на смятый мешочек, а сонное лицо, казалось, выражало всю скорбь этого мира.       Понаблюдав за ними какое-то время, Сосуд выбрался из домика-кокона и направился к гусеницам. Его знакомая, заметив жучка, издала радостный присвист и поспешила навстречу. Дружелюбно курлыкая, она приветственно ткнулась лбом крохе в плечо, после чего внимательно осмотрела того со всех сторон, убеждаясь, что на его панцире не прибавилось трещин и какой-либо угрозы здоровью нет. Полый приветственно и немного виновато зажужжал, ощутив, что заставил свою знакомую крепко поволноваться, когда упал посреди пещеры. Зеленая продолжала что-то чирикать, обращаясь то к жучку, то к медленно приближающемуся усатому… гусеницу? Жучок склонил голову на бок, пытаясь разобраться в хитросплетениях эмоций, которые улавливал от этих двоих.       Понять все еще было сложно, но, кажется, его знакомая очень хотела, чтобы он… остался? Пока остался? Все-таки сложно понять что-то, когда можешь опираться только на чувства, и то не свои. Несколько раз повторив одну и ту же курлыкающую фразу, гусеничка указывала то на усатого гусеница, который важно кивал на ее слова, то на самого жучка.       Поняв, что его уже несколько раз спрашивают о чем-то, Полый осторожно кивнул, решив для себя, что вряд ли это согласие будет стоить ему слишком дорого. Приступ радости у собеседницы заставил малыша покачнуться, и только то, что гусеничка тут же решила его обнять, спасло от возможного падения на пол. Подползший к ним гусеничкин папа, почему-то казалось, что это определение наиболее близко к истине, благодушно потрепал несколько ошалевшего жучка между рожек. Заметив трещину на маске, он сокрушенно поохал и внезапно, жестом заправского фокусника, извлек откуда-то веточку с несколькими крупными красными ягодами на ней, и вручил ее Полому. Тот был слишком ошарашен, чтобы задумываться над смыслом произошедшего, а потому просто кивнул, принимая подарок. Глава зеленого семейства снова погладил его между рожек и, охнув что-то молодой гусенице, удалился по своим делам.       Помахав папе вслед, гусеничка с довольным курлыканьем поползла к одному из коконов, расположенному по соседству с тем, в котором отдыхал малыш. Тот не пытался возражать, тем более что зеленая и не подумала опускать жучка на пол, пока они не добрались до цели. Только на пороге домика гусеница осторожно поставила Полого на лапы и картинным жестом отодвинула прикрывающую вход занавесь, издав торжественный возглас… что-то вроде жучиного «та-дааам».       Кроха заглянул внутрь. Все такая же небольшая комнатка с серыми сотканными из спрессованных нитей стенами и округлым потолком, пол устилает мягкий высушенный мох, слегка шуршащий при каждом шаге. Из мебели — только несколько ящиков разных размеров, играющих роль стола и пары табуреток. Как и в соседнем домике, «стол» накрыт самодельной скатертью из грубого полотна, а на «табуреточках» лежат мягкие подушечки в виде цветочков. В центре столешницы — пышный букет из местных цветов, похожих на белесые душистые колоски, в неожиданно изящной вазочке из расписанного ракушками и волнами фарфора. У стены возвышается… кровать. Да, это именно что обычная жучиная кровать, пусть и собранная из подручных материалов, найденных, видимо в брошенных дилижансах и оставленных на площадках контейнерах. Над ложем висит еще один светомушиный фонарь, заботливо накрытый платком и… приколот огромный засушенный лист крупного растения, на котором в знакомой грубоватой, но старательной манере изображена гусеница и… черная козявка с большой белой рогатой головой и такими же непропорциональными крылышками. Кажется, они держатся за руки. Кажется, они улыбаются. Даже на белой голове козявки, в которой жучок с некоторым трудом опознал себя, изображена широченная улыбка.       Это было… Да, пожалуй, это правда было мило. Однако Полый, глядя на это творение, откровенно путался в эмоциях, толком не зная, как на все это реагировать. Посему он беспомощно повернулся к гусенице и вопросительно зажужжал, указывая на себя: «Это что, мне?».       Гусеница радостно закивала, после чего сняла с незамеченного ранее крючка у входа висящий там паутинный плащик и протянула жучку на вытянутых лапках. Да, это определенно был его безразмерный серый плащ, в котором малявка покинул Бездну и который не снимал, кажется, с самого рождения. Плащ был выстиран, заштопан и вкусно пах щелоком и какой-то мыльной травой и.… это все было так странно.       Сосуд аккуратно принял отремонтированную одежку из лапок гусеницы, постоял немного, размышляя над тем, что нужно сделать дальше, после чего прижал плащ к груди и низко поклонился. Зеленая издала протяжный то ли возглас, то ли стон, схватившись лапками за пухлые щечки. Эмоция, которую она при этом испытывала, была жучку незнакомой — что-то среднее между смущением, наслаждением и желанием заботиться. Это чувство не доставляло неприятных ощущений, но сковывало, мешало думать и вызывало острое желание трогать то, что его вызывает. Очень… странное… чувство…       Пока жучок надевал приведенный в порядок плащик, гусеничка извлекла откуда-то стопку чистых листов, в которой просто засушенные листья перемежались свитками папируса и листами обычной бумаги, и водрузила ее в центр комнаты. Рядом, прямо на мох была высыпана горка разноразмерных разноцветных карандашей, сделанных из окрашенного пчелиного воска. Почти не глядя, она ухватила первые попавшиеся карандаш и лист и довольно размашисто написала: «Ты умеешь читать?». Лист был тут же передан Полому, в то время как гусеница продолжала что-то легкомысленно курлыкать.       Сосуд кивнул, после чего сел рядом с зеленой, и другим карандашом вывел под гусеничкиным вопросом: «Я не понимаю твою речь». Буквы вышли кривоватыми и неровными, а на когтях тут же образовалась цветная восковая стружка, однако почерк собеседницы тоже не был образцом каллиграфии. Разве что альтернативной.       Издав полный восторга писк, гусеница уже выводила следующую фразу: «Никто не понимает. А говорить можешь? Так будет быстрее».       Жучок развел лапками и покачал головой. Потом подумал и немного пожужжал с помощью крылышек, буквально предвидя следующий вопрос гусеницы: «Совсем?».       Серьезный кивок был ей ответом, отчего зеленая слегка приуныла.       «Почему вы не говорите как все?» — спросил жучок, сумевший отобрать листок у зеленой.       Та насупилась, и следующая фраза была выведена с большим нажимом на лист, даже карандаш слегка раскрошился: «Мы говорим. Просто рот так устроен. Не получается произносить четко».       Жучок виновато зажужжал, чувствуя, что этот вопрос задел гусеницу. Впрочем, та, хоть и была несколько минут похожа на раздувшийся зеленый шарик, долго обижаться, кажется, была не способна. И вот, она уже пишет очередной вопрос, что-то напевая под нос: «А как тебя зовут?».       Невинный, казалось бы, вопрос. Совсем маленькие жучки учатся ему в первые же годы своей жизни и потом успешно используют при встречах, однако Пустого он поверг в абсолютный ступор. Несколько минут он смотрел то на лист с запиской, то на гусеницу, пытаясь осознать суть ситуации, а потом мелко и часто помотал головой.       «Нет имени? Или не помнишь?» — вывела зеленая после секундного раздумья. Жучок, вместо ответа, показал на первую часть фразы, вызвав у собеседницы целую бурю эмоций, в которой особенно ярко чувствовалось удивление, сочувствие и.… возмущение? Это было странно.       «Меня зовут Сериз,» — написала она, наконец справившись с чувствами.       Полый недоверчиво склонил голову на бок, откровенно сомневаясь, что почти пятиминутная эмоциональная тирада умещается в столь короткую фразу. Что-то подсказывало, что Сериз успела высказать свое мнение и насчет ситуации, и по поводу тех, из-за кого у Сосуда это самое имя отсутствует.       «Как так вышло, что нет имени? Как-то же тебя называли!» — добавила гусеница к уже имевшейся фразе. Лист постепенно подходил к концу, поэтому, убедившись, что жучок прочел вопрос, Сериз перевернула его на чистую сторону.       Полый же крепко задумался. Он откровенно не помнил, чтобы когда-либо в его жизни возникала ситуация, когда кому-то могло потребоваться обратиться к нему как-то иначе, чем «эй ты», «дитя» или «Сосуд». Впрочем, после некоторых раздумий, в памяти все же шевельнулось что-то: короткий, но постоянный образ, который то и дело мелькал перед глазами в тот короткий и довольно расплывчатый период… до падения в Бездну. Короткий набор символов… нет… цифр. Тогда, еще в Бледном Дворце, они, кажется, были написаны на папке, с которой Отец приходил к нему… и на табличке двери с обратной стороны. Вспоминать было сложно. Не потому, что все это было давно, а потому, что тогда все эти детали не казались важными и значимыми: цифры и цифры, стены и стены, комната и комната… а потом была Бездна, в которой не было вообще ничего, и ничто не имело значения.       «17089» — написал он на листке и передвинул его поближе к Сериз. Та, посмотрев на листок, нахмурилась, смерила жучка подозрительным взглядом, явно подозревая его в розыгрыше, смешно сморщила нос и громко фыркнула, отчего лист слегка снесло в сторону.       «Буду звать тебя Жужжкой. Ты забавно жужжишь. А потом придумаем тебе нормальное имя, когда подрастешь немного,» — торопливо и слегка сердито вывела она на бумаге и передала малышу.       Сосуду очень хотелось спросить: «Зачем?», — но он этого не сделал. Крохе показалось, что этот вопрос может еще сильнее расстроить Сериз, для которой отсутствие у жучка имени и голоса почему-то стало неприятным известием. Она явно злилась на кого-то, не на Полого, нет… кажется, на… на Отца? Жучок не понимал, как так вышло, ибо был полностью уверен, что Создатель и эта зеленая гусеничка никогда не встречались раньше. Но вот, почему-то Отец моментально попал у нее в немилость. Странное дело.       Решив немного позже узнать, почему так вышло, Сосуд вновь опустил взгляд на лист, где Сериз выводила очередное послание.       «Почему ты падаешь в обморок? Ты болеешь?» — гласила надпись. — «Это из-за трещины в маске? Я хотела посмотреть, что с тобой, но не нашла, как ее снять».       Полый подумал немного, подбирая слова для ответа. В его бесхитростном сознании пока не появилось даже зачатка мысли, что о некоторых своих особенностях стоит молчать… во всех смыслах. Однако свободного места на листе оставалось совсем чуть-чуть для подробного объяснения. Посему, Пустой ограничился тем, что поделился только самой беспокоящей его проблемой: «Я чувствую то же самое, что и ты, и другие. Когда эмоций становится много, то они делают больно. Как будто много жуков кричит. Внутри. И я падаю. Я не болею. Я бракованный. Наверное, трещина тоже виновата. Не знаю».       Это было очень длинное послание, пусть даже жучок пытался сделать его как можно короче. Но все равно, лист закончился, и последние фразы приходилось буквально втискивать, выписывая неровные буковки все более и более мелким почерком. Сериз, вчитываясь во все это, хмурилась все больше и больше, после чего взяла следующий лист и написала на нем:       «Глупости, ты не бракованный. Тебе просто надо залечить эту дырку в голове, и станет лучше. Побудь здесь, пока тебе не станет лучше, а потом посмотрим».       Жучок согласно зажужжал, не желая расстраивать гусеничку рассказом о том, что ему предстоит сделать впоследствии. Он сообщит это чуть позже, когда она немного перестанет злиться и хотеть… упасть на… «того, кто это все задумал». Скорее всего, мысли гусеницы были совершенно иными, но эмоции примерно выдавали ее первостепенные порывы.       Решив сменить тему, Сосуд взял чистый лист и написал на нем совершенно иное: «А как звучит твое имя на гусеничном?».       Приглушенный серый сумрак шахты слегка расступился, пропуская вышедшего на мост крошечного путника, который казался еще более мелким и нелепым на фоне груд ящиков, забытых здесь. Эшистую тишь этого места нарушало только въедливое гудение крыльев пустоглазых мух, многократно отражающееся в глубине гигантского колодца. Мухи не обращали на кроху абсолютно никакого внимания. И даже если бы путник вдруг решил встать на их пути, то безмозглые создания даже не подумали бы изменить направление полета, наверняка сбив того в пропасть. Не от злобы своей, вовсе нет, просто от отсутствия даже зачатков разума.       Полый быстрым шагом пересек мост, слегка подсвечивая себе дорогу маленьким стеклянным шаром с заточенной в нем светомушкой. Не то чтобы это было необходимо, сумрак шахты нельзя было назвать непроглядным, однако обладать таким фонариком было удобно и приятно. В первую очередь из-за чувства теплой заботы, с которым Сериз вручила эту, как она выразилась, безделушку жучку, когда тот в первый раз покинул гнездовище. Фонарик, пусть и не давал яркого света, очень выручал, если малыш забредал в коридоры, лишенные всякого освещения. Здесь их было немного, но, по словам гусенички, дальше есть места, куда не проникает ни единой искры света.       Сосуд жил среди гусениц уже довольно долго — достаточно для того, чтобы начать понимать их невнятную речь, как будто бы лишенную большинства согласных и обильно сдобренную гортанными возгласами. Он привык к постоянной смене и бурному проявлению чувств этих зеленых существ и за несколько дней плотного общения с этим дружелюбным сборищем, научился не падать в обморок, когда те начинали что-то обсуждать и волноваться. Именно тогда жучок впервые осмелился покинуть гнездовище, рассудив, что раз он привык к гусеницам, то встреча с другим жуком точно не выведет его из строя.       Сначала эти вылазки были короткими. Полый изучал шахту, лазил по ящикам и повозкам, принося со своих прогулок разные вещи, которые гусеницы потом могли использовать в быту. Те ящики, что остались на мосту уже были пусты, поэтому Сосуд спускался на нижние площадки, куда гусеницы опасались ходить, боясь зараженных оболочек и хрупких лестниц. Однако Пустой не встречал там ничего опасного, по крайней мере, ему так казалось.       Со временем, его прогулки становились все дольше, а сам жучок забирался все дальше. Кроху больше не интересовала шахта, безумно глубокая, но явно не приближающая его к цели. Малыш уходил за мост, где, отделенное от шахты сломанными воротами с шестикрылым гербом королевства, лежало Перепутье — место, где переплелись все основные дороги старого Халлоунеста. Поначалу Сериз не хотела его отпускать, опекая как беспомощную личинку, но то ли папа сумел повлиять на нее, то ли сама гусеница поняла, что не сможет удержать маленького странника в гнезде, но она резко сменила тактику. Вместо того чтобы опекать Сосуд, она взяла на себя обязанность собирать его в путешествия и не успокаивалась, не убедившись, что тот взял с собой все, что могло потребоваться в пути. Поначалу это «все» могло уместиться разве что в небольшой тележке, но после непродолжительного одностороннего спора количество «жизненно необходимых» вещей сократилось в десятки раз. Теперь в небольшой сумке малыша покоилась длинная веревка, некоторое количество сушеных ягод, баклажка с водой, пригоршня сверкающих ракушек гео, короткая хитиновая игла, воткнутая в клубочек паутинной пряжи, да маленький светомушиный фонарик.       Мост закончился и, миновав короткий коридор, Пустой оказался на широкой улице Перепутья. Он поспешно убрал фонарь в сумку, чтобы не привлекать внимания местных обитателей, тем более, старые уличные фонари отлично сохранились и давали достаточно света. Вокруг мертвыми громадами возвышались закрученные темные раковины. Как Зеленая Тропа была полна спиралями, так Перепутье, казалось, было построено тысячами гигантских улиток. Раковины были всюду. Они сплошным рельефом покрывали стены и кучковались под потолком, вместо фигурной лепнины. В виде раковин были построены дома и старые брошенные лавки, и даже в полу часто попадались маленькие закрученные спиралью ракушки, вмурованные в дороги наряду с фигурной плиткой. Вдоль широких дорог то и дело попадались старые указатели, которые кто-то все еще пытался поддерживать в рабочем состоянии, вывески с истертыми надписями и статуи жуков в объемных плащах, делающих их похожими на бочонки и тумбочки.       Изредка глухую сонную тишь нарушал пронзительный писк роящихся под потолком мстекрылов, да доносилось до слуха неразборчивое бормотание блуждающих по переходам оболочек, которые сейчас казались более пустыми, чем все создания Пустоты вместе взятые. Легко было представить, что когда-то эти жуки жили здесь, общались, путешествовали, любили и ненавидели, боялись и надеялись. Сейчас же между домов блуждали лишь напоминания о тех временах, пустые мертвые тела с горящими едким золотом глазами и обрывками эмоций. Они могли часами стоять на месте, тихо покачиваясь из стороны в сторону, или бесцельно блуждать меж двух стен, но стоило им только заметить Полого, как оболочки срывались с места и бежали, прыгали или ползли в его сторону. Безоружные, они мало что могли сделать опытному жуку, разве что задавить массой. Но кроху нельзя было назвать ни опытным, ни сильными, кончиками своих рожек он едва достигал пояса любого из них. Посему, малыш старался избегать встреч с оболочками, что, к счастью, было не так уж сложно. Пустой быстро наловчился обходить или попросту облетать места, где их собиралось особенно много.       Иногда приходилось долго ждать, пока мертвецы покинут очередной коридор, иногда — искать обходной путь. Но с каждой новой вылазкой жучок продвигался все дальше и дальше, изучая руины. Он не был уверен, что движется в правильном направлении, так как Зов давно стих, заглушенный другими шепотками и ощущениями, эхом наполнившими треснувший панцирь крохи. Однако жучок был уверен, что когда окажется рядом с целью, то сразу поймет, что на месте. Главное, не прекращать поиски.       Изученные во время предыдущих вылазок переходы Сосуд преодолел почти без приключений. За все время пути ему повстречался только одинокий мстекрыл, который некоторое время преследовал маленькую тень, пока той не надоело. Несколько ударов когтями по вытянутой глазастой морде быстро остудили охотничий азарт маленького хищника, и малыш смог продолжить путь.       Очередной неизведанный коридор вывел кроху в просторную круглую залу, более похожую на дно большого сухого колодца. Темноту разгонял рассеянный голубоватый свет, падающий через круглый тоннель в потолке. Длинная черная цепь, еще более усиливая сходство с обычным колодцем, спускалась из этого прохода до самого пола. Нижние звенья ее слабо царапали голубоватую каменную плитку, а рожденные льющимся сверху светом тени плавно кружились по стенам, вторя мерным покачиваниям цепи. Несколько темных арок, облепленных улиточными раковинами, открывали путь в другие части подземельного лабиринта, в который превратилось некогда оживленное перепутье. Однако внимание жучка привлекали не они, а указатель, который чья-то трудолюбивая рука поместила в самый центр залы. Крупная кованая пластина, изготовленная в виде фигурной стрелки, указующей в потолок с аккуратно вырезанными на ней буквами торчала, водруженная на металлический столб, рядом с концом цепи. Заинтригованный Сосуд подошел поближе и прочел надпись: «Грязьмут». Кажется, он уже видел подобные указатели раньше, но не обращал на них внимания.       Проследив взглядом за стрелкой, малыш некоторое время смотрел в широкий светлый круг над собой, прикидывая, как бы поудобнее забраться. Можно воспользоваться цепью, наверное, для этого она здесь и висит. Правда оставалось загадкой, зачем жукам из Грязьмута пользоваться дыркой в потолке и каждый раз лазить по неудобной цепи, вместо того чтобы построить нормальную лестницу. Аккуратно и недоверчиво потрогав цепь, Сосуд замер, прислушиваясь к себе.       Что-то беспокоило, не давало вот так просто довериться этой ниточке. Точнее… нет, дело было не в цепи и не в необычном указателе. Какое-то странное чувство подсказывало, что жучку сейчас не надо наверх. Совсем не надо. Что-то буквально заставляло оставить в покое цепь и медленно, прислушиваясь больше к себе, чем к окружающим звукам, двинуться к чернеющему на другой стороне залы проходу.       Еще один короткий коридор, темный и тихий, жучок миновал почти бегом. Он уже почти не сомневался, что на верном пути. Это не предчувствие, не интуиция или подозрение отвлекли его от выхода наверх — это был зов. Слабый, больше похожий на отголосок, на стон умирающего под завалами, но такой отчетливый и близкий — этот зов затмевал все прочие чувства, заставляя со всех ног бежать к его источнику, будто Тень еще могла опоздать.       Пещера, в которую выскочил малыш, поражала возвышенной роскошью. Более похожая на площадь, она была залита тем же неясным призрачным светом, который, казалось, излучали сами стены. Потолок и стены украшали барельефы в виде уже знакомых раковин, а в самом центре ее, на вершине широкой лестницы возвышалось здание, похожее на панцирь огромного мертвого насекомого с вытянутыми глазами-окнами и разверстой пастью-входом. Не замедляя шага и едва ли замечая что-либо вокруг, Полый пересек площадь и, взбежав по ступеням, буквально ворвался внутрь. И только тогда он остановился.       Вокруг было темно. Только отблески призрачного света, что пробивались сквозь пыльные витражные стекла, изображающие фасетку глаз, слегка разгоняли сгустившийся в храме мрак. Стены и свод терялись в темноте, и силуэты то ли скорчившихся под потолком статуй, то ли лепнины в виде вездесущих раковин скорее угадывались, чем были видны на самом деле. И огромным черным пятном, притягивающим взгляд, как озеро Пустоты, в центре зала возвышалась громада, более всего напоминающая гигантское яйцо неизвестного чудовища. Рифленая поверхность его слабо поблескивала в скудном свете, а на замершего на пороге жучка сурово воззрились три каплевидные маски, вмурованные в скорлупу. Сосуд судорожно вздохнул, пытаясь выровнять дыхание. Воздух со свистом проходил в горло, и приходилось буквально бороться с собственным телом за каждый следующий вдох. На негнущихся ватных лапах жучок побрел к яйцу, остро чувствуя, что когда-то уже видел что-то подобное. Может быть в грезах? Для полного сходства не хватало только рыжего тумана да хрустящих под ногами панцирей и масок… маленьких белых масок с пустыми глазницами.       Полый схватился за яйцо, как будто то в один момент стало залогом его выживания. Бугристая и как будто оплавленная упругая поверхность монумента была лишь слегка теплой, однако крохе она показалась раскаленной докрасна. Он… чувствовал жар, который распирал кажущуюся незыблемой оболочку. Он чувствовал, как расплавленная жгучая боль обволакивает непреодолимую для него преграду, просачиваясь сквозь нее в мир отравленным горячим бредом, что зажигает в глазах золотые искры и гасит разум. Он слышал биение сердца… сразу двух сердец. Одно билось в агонии, раздираемое горечью и болью, второе — рвалось на свободу и в жажде своей жгло все вокруг и себя самого. Простите меня… ПОМНИ! Не могу больше… ДАЙ МНЕ ОСВОБОДИТЬСЯ! Не думать… МЕНЯ НЕ ЗАБУДУТ! Не… надеяться… СВЕТ НЕВОЗМОЖНО ПОГЛОТИТЬ! Нет… отец… Отец…       Жучок медленно осел на колени, бессильно царапая поверхность яйца. Чужая боль… чужой гнев и отчаяние раскаленным шипастым клубком свернулись в груди маленькой тени раздирая ее при каждом вздохе. Эта боль — чужая боль, скорбь и ярость беззвучным воплем рвалась наружу, резонируя в пересекающей маску трещине. Казалось, что еще чуть-чуть и жучка просто разорвет на части, и лишь осколки хитина да старый плащ будут напоминать о его существовании. Но как раз в этот момент Сосуд упал на пол и, подобно гусеничке, свернулся маленьким комочком боли, все прекратилось.       Каменный пол холодил бок, тишина давила на слух, глуша собственные мысли, а от раскаленного болезненного чувства остался только неприятный тянущий осадок и.… слабый отголосок Зова. Сосуд лежал, обхватив колени руками, сейчас как никогда чувствуя себя слабым и беспомощным. Он нашел то, что искал. Добрался, преодолел все трудности, кто бы спорил. Но что дальше? Малыш не знал, что делать с этим странным яйцом, сотканным, казалось, из первозданной тьмы, не знал, как добраться до ядовитого жгучего света и как его погасить. Он… он не мог ничем помочь, и от этого было удивительно мерзко и горько. Память услужливо подкидывала эти ощущения, узнанные от запертой Сериз, усиливая их в несколько раз, словно издеваясь над бесчувственным созданием. Бесчувственным… Да, ведь именно в этом изначально была задумка. Бракованный треснувший сосуд. Что он может?       Из пучины отчаяния, парализующей не хуже яда глубинных тварей, полого выдернуло новое ощущение. Что-то приближалось. Какая-то новая эмоция, ранее незнакомая и пугающая. Это было как… ожидание. Терпеливое, неспешное, но при этом угрожающее. Чей-то расчетливый разум, холодный и равнодушный приближался с каждой секундой с отчетливым намерением отыскать и убить. Без злости. Без жалости. Без вожделения или жизненной нужды. Просто потому, что так было надо.       Жучок резко вскочил на ноги и бросился вглубь храма, несколько раз споткнувшись о слишком длинный для него плащ. Абсолютно пустой зал не был подходящим местом для пряток. Не было здесь ни запасных дверей, ни статуй, за которыми можно было бы укрыться, ни ниш или щелей, куда могла бы забиться одна маленькая испуганная тень. Уткнувшись в стену, малыш в панике обернулся к выходу, но прекрасно понял, что уже не успеет выскочить незамеченным. Не зная куда деться, кроха свечкой взмыл вверх, к потолку, и к своему облегчению обнаружил, небольшой парапет, украшенный фигурной лепниной — то ли растения, то ли крылья насекомых, то ли просто что-то абстрактное. Нырнув за один из выступающих каменных листов, кроха затих, сжавшись в комочек.       Несколько минут ничего не происходило. Другой жук уже начал бы думать, что ему показалось, однако Сосуд продолжал неподвижно сидеть в своем укрытии, не рискуя даже на миллиметр повернуть голову. Он чувствовал, что Этот никуда не ушел, он терпеливо ждет за стенами храма, уверенный, что его добыча рано или поздно покинет эти мрачные стены. Весь вопрос в том, у кого раньше кончится терпение. Однако, ждать кроха умел, без этого трудно было бы существовать в Бездне.       Минуты тянулись одна за другой, ссыпаясь в одну бесконечную кучу времени. Жучок не мог бы сказать, сколько продолжалось это молчаливое противостояние, но не удивился бы, если б кто-то сказал, что он просидел так несколько дней. Впрочем, скорее всего, дело ограничилось парой часов, а то и нескольким десятком минут.       Полый чувствовал, как в спокойствии караулившего жертву хищника зарождается легкое сомнение. Охотник допускал, что мог ошибиться и теперь просто караулит пустое место, и Полый не собирался его в этом разубеждать. Еще через несколько минут в светлеющем проеме показалась стройная фигурка жука. Ярко-красный плащ кровавой запятой выделялся на фоне общей серости коридоров, сразу же привлекая внимание к обладателю столь вызывающего наряда. Однако не стоило обольщаться, малыш прекрасно знал, что только очень опасные насекомые могут позволить себе обладать яркой расцветкой… или носить столь бросающуюся в глаза одежду. Жук, сложно было понять, какого он пола, также носил маску, белую, остроносую с парой длинных, слегка изогнутых рожек, что делало его похожим на другой сосуд. И, пожалуй, малыш мог бы обмануться, уловив легкий отзвук Пустоты внутри облаченной в красный плащ фигурки, если бы не слишком отчетливые эмоции: выжидание, раздражение, опаска, упрямство, пренебрежение и.… горечь, застарелая, истершаяся до едва ощутимого привкуса, подкрашивающего практически все, что ощущал жук. В руках охотник держал длинную иглу, которую, судя по напряженной позе, был готов в любой момент пустить в ход.       Минуту, которую жук в красных одеждах стоял на пороге, вглядываясь в безмолвную темноту храма, показалась Полому вечностью. Однако решив видимо, что внутри никого нет, тот легким прыжком скрылся с глаз.       Даже когда опасность миновала, кроха еще некоторое время не покидал своего убежища. Ему казалось, что с этого существа станется отойти подальше и подкараулить его уже там. Однако спустя еще пять минут ожидания, Сосуд вдруг осознал, что эти панические ощущения и тактика «ждать, пока опасность сама не уйдет», кого-то ему очень напоминают… кого-то зеленого и говорливого. И только тогда малыш слетел на пол, недовольно жужжа крыльями. Отсутствие эмоций, которое раньше было чем-то просто естественным, в этот момент показалось крохе… более оправданным нежели раньше.       Осторожно высунувшись из храма, жучок пристально оглядел опустевшую площадь, убеждаясь, что опасность миновала. Желания исследовать коридоры Перепутья дальше не было, по крайней мере, пока. Нужно было крепко поразмыслить над тем, что делать дальше, и как вытащить собрата из этого… яйца. И что делать с пылающим алым светом внутри. И как защитить себя в процессе. И… и много еще над чем.       Быстро перебирая лапами, Сосуд вернулся в зал с колодцем и, только переступив порог, замер. В центре светлого круга на полу, прямо рядом с указателем, лежала игрушка. Это была обычная тряпичная кукла, изображающая жучиху в простеньком платьице с круглыми пуговками. Полый уже несколько раз видел что-то подобное в домиках гусениц или в заброшенных строениях Перепутья. Однако довольно странно было найти игрушку для малышей здесь, на заброшенном перекрестке. Тем более, что совсем недавно, жучок мог бы в этом поклясться, ничего подобного здесь не было. Как будто, пока он находился в храме, кто-то, проходя мимо, оставил под указателем куклу и сгинул в неизвестном направлении.       Малыш подошел поближе и подобрал игрушку. Она была мягкой на ощупь, набитой опилками и, похоже, не один год составляла компанию своему владельцу. Белая ткань, из которой была сшита голова жучихи посерела и засалилась, а серое платьице с кокетливыми оборками и круглыми пуговицами-ракушками было многократно и не слишком умело заштопано.       Повертев находку в руках, Полый запрокинул голову и задумчиво уставился наверх. Цепь мерно покачивалась в такт легкому сквозняку. Ее конец терялся где-то за светлым кругляшом, и разглядеть что-то кроме смутного очертания то ли колодезного ворота, то ли простой перекладины, к которой эта цепь крепилась, не представлялось возможным. Сосуд еще с минуту сомневался, стоит ли давать волю любопытству, однако решил, что пока он будет наверху, тот жук в красном плаще наверняка уйдет подальше, а потому от небольшой разведки все будут только в выигрыше. Использовать цепь в качестве лестницы малыш не стал, а просто взмыл вверх, наполнив колодец въедливым жужжанием маленьких крыльев.       Свет, казавшийся ослепительным из подземельного мрака, оказался всего лишь свечением нескольких круглых светомушиных фонарей на фигурных столбах. Они с горем пополам освещали пустынную площадку вокруг старого колодца. Сразу же, как только жучок высунулся из-за каменного бортика, он столкнулся взглядом с двумя жучихами, тут же с визгом отскочившими назад. Они были еще совсем малышками, даже несмотря на то, что сам Сосуд едва ли мог сравниться ростом с незнакомками. Некрупные и пузатенькие, с отливающими синевой круглыми панцирями и большими темными глазами, они, казалось, были копиями друг друга. Различить их можно было разве что по цвету бантиков, которыми кто-то заботливо украсил головы жучишек. У одной бантик был бледно-синим, а у другой — блекло-розовым.       Сосуд прянул было назад, сметенный звуковой волной, но все-таки выбрался на бортик и приветственно помахал ладонью. Этому жесту его научила Сериз. Она говорила, что тогда всем сразу понятно, что жучок здоровается, и это выглядит мило и безобидно. И, судя по эмоциям жучишек, вцепившихся друг в дружку, как в последнюю соломинку, сейчас был как раз тот случай, когда нужно выглядеть… как можно более безобидно. — Ты кто? — вместо приветствия пропищала одна из сестер, та, что с голубым бантом. — Призрак?       Малыш помотал головой и, спрыгнув на землю, показал девочкам найденную куклу. — Ой, это моё! — воскликнула вторая из малышек, тут же потянувшись к игрушке. — Я играла и уронила ее вниз. Спасибо, что принес ее обратно.       Жучок тихо зажужжал, отдавая куклу хозяйке. Та, в свою очередь, с удивленным интересом рассматривала кроху, и Сосуд заметил, что наибольший интерес у обоих жучишек, почему-то вызывает именно его маска. Как будто она была чем-то… диковинным? Нет, просто неожиданным. — А ты рыцарь? — робко спросила жучишка с розовым бантиком, глядя на Полого сверху вниз. Смотреть как-то иначе у нее не получалось из-за заметной разницы в росте.       Жучок некоторое время переваривал вопрос, пытаясь понять, что заставило собеседницу прийти к такому неожиданному выводу, после чего осторожно помотал головой. — А почему ты тогда в маске? — вклинилась в разговор вторая жучиха, которая, очевидно, была куда менее робкой, нежели ее сестра. — В масках ходят либо рыцари, либо эти… как их? Лорды! — Наш старейшина ходит в маске, — робко возразила девочка с куклой, прижимая игрушку к себе. — Да, — согласилась жучишка с голубым бантом, но тут же добавила. — Но он, — она указала на Полого, — точно не является старейшиной. Он слишком маленький для этого.       Жучок зажужжал, привлекая к себе внимание. Пустому начинало надоедать, что жучишки так откровенно обсуждали его и при этом городили откровенную чушь. Он, конечно, мало что мог сказать о рыцарях и лордах, но был практически уверен, что внешний вид его маски совершенно с этим не связан. — Ой, прости, — стушевалась первая из сестер, нервно комкая вновь обретенную игрушку. — Просто мы давно не видели никого нового в городе, и стало… интересно. И да, меня зовут Клара, а вот эту злюку рядом — Мия. Спасибо, что вернул мне куклу.       Сосуд снова зажужжал и развел руками.       Мия, глядя на него, прищурилась, словно только что поймала нового знакомого с поличным и тоном строгой старшей сестры спросила: — А почему ты только жужжишь? Ты говорить можешь?       Малыш помотал головой, чем, похоже все-таки озадачил «эту злюку», как ее назвала сестра. Возможно, Мия думала, что новый знакомый просто неразговорчив, или жужжать ему нравится, но точно не ожидала встретить немого. — Бедняжка! — воскликнула Клара, не дав сестре как-то среагировать. — Тебя еще не научили? — вряд ли она нуждалась в ответе, иначе дала бы жучку время хоть что-то сделать, прежде чем продолжить. — И ты потерялся. Знаешь, твои родители поступили крайне безответственно, раз выпустили тебя из гнезда, даже не научив разговаривать. Маленький жучок может попасть в беду, если будет гулять один, не умея элементарных вещей.       Девочка, очевидно, повторяла за кем-то, словно всю жизнь ждала, когда сможет сказать эти слова кому-то еще, кому-то кто будет ее младше. Не зная, как на это реагировать, кроха перевел взгляд на Мию, которая из двоих сестер казалась ему чуть более… взрослой по своему мироощущению. Однако, вопреки ожиданиям, та кивнула, подтверждая слова сердобольной сестрицы. — Ага. Хотя ты наверняка везунчик, раз вылез из колодца. Папа говорит, что там много опасных жуков. В любом случае, тебя нельзя тут оставлять одного. Пойдем.       Жучок не сопротивлялся, когда сестры взяли его за руки и повели в сторону виднеющихся невдалеке приземистых домов. Однако, это не мешало ему задаваться вопросом: почему ему нельзя оставаться в одиночестве, и как немота влияет на его способность постоять за себя… ну или хотя бы сбежать от неприятностей. Ведь раньше всегда получалось. Ответа он закономерно не получил.       Городок, в который завели его жучишки, очень довольные своей миссией сопровождения, поначалу показался Полому огромным. Множество приземистых треугольных домиков с покатыми крышами-стенами выстроились вдоль пыльной каменной дороги, образуя несколько улиц. Двери некоторых домов были настежь открыты, и из них на крыльцо лился свет от светомушьих ламп, в котором можно было рассмотреть вытянутые беленые таблички: «Бакалея», «Писчие принадлежности», «Семена и травы». Вокруг других были разбиты небольшие садики, в которых заросли мелоклистных ягодных кустов перемежались с грядками, освещенными приспособленными для садоводства уличными фонарями. Жуков на улицах было немного. Пересекая небольшую площадь, Полый смог насчитать всего пяток разномастных жуков, помимо их троицы, и те не обратили на малышню никакого внимания. В дальнейшем прохожих было и того меньше, а количество домиков в окнах которых горел свет, явно уступало пустым и покинутым строениям, отчего городок остро напоминал брошенные деревни там, внизу. Впрочем, сестер явно не слишком заботила пустота городских улиц, посему и Сосуд пока что не придавал этому особого значения.       Путь их лежал на самую окраину городка, где среди множества темных, опустевших строений ярким пятном выделялся единственный живой домик. Аккуратный сад с разросшимися кустами добряники заменявшими жителям забор, мог похвастать ухоженными грядками, на которых весело колосились побеги сахарного осота, щавеля и ботва мясистых клубней — картофеля, кажется. Кроха был не слишком хорош как в ботанике, так и в огородном деле, и не взялся бы навскидку определить, что есть что. Среди кустиков культурных растений дружно копошилось несколько таких же, как и близняшки, кругленьких жучих разного возраста. Была среди них парочка почти взрослых девиц на выданье и несколько девчонок помладше, но, судя по росту, все-таки старше Клары и Мии.       Малыш так и не смог сходу определить, сколько их там было. Девчонки, казалось, и минуты на месте постоять не могли, то и дело сновали туда-сюда то с лопатой, то с тяпкой, лейкой или корзиной свежевыстиранного белья. Насчитав пятерых, Сосуд сбился и оставил это гиблое дело, просто доверившись своим маленьким спутницам, которые все еще крепко сжимали его ладони в своих, будто боялись, что тот убежит или упадет носом в землю. По приближению к дому до слуха начал доноситься нестройный хор голосов, выводящих незатейливую песенку. Мотив моментально закрутился в голове, навяз на зубах, а вот слова почти сразу забылись. Кажется, там было что-то про короля, рыцарей, город, дорогу, мост… и много чего еще, что сменяло друг друга с завидной монотонностью. Казалось, что песня эта началась задолго до того, как трое жучишек приблизились к добряничной ограде и должна была закончиться еще очень нескоро. Полый бы не удивился, если бы узнал, что девчонки сочиняли ее на ходу. Впрочем, судя по непродолжительным паузам в тексте, так оно и было.       Сестры ускорили шаг, и теперь практически тащили жучка за собой, так что тот едва успевал переставлять лапы. — Ми-ла-а! — закричала меж тем Клара, размахивая зажатой во второй руке куклой. — Мила! Тут жучок потерялся.       Одна из старших жучишек оторвалась от развешивания свежевыстиранного белья на натянутых меж железными столбиками веревках, и деловито направилась к троице. Пустой, которому уже надоело чувствовать себя перемычкой между двумя непоседливыми шариками, поспешил выдернуть руки из хватки потерявших бдительность девчонок, и тут же спрятал их за спину. Помогло мало, ибо Мия тут же подтолкнула нового знакомца навстречу к старшей, практически взрослой уже, сестре. — Мы его нашли у колодца! — поспешила она доложить, едва только подошедшая Мила успела открыть рот. — Он совсем маленький и говорить не умеет. Наверное, он убежал от мамы с папой и теперь потерялся. — Да? — вопросила старшая из сестер, слегка приседая перед полым на корточки. — Ну привет, малыш. Я Мила. Ты ведь не из Грязьмута?       Жучок приветливо зажужжал и помахал ладонью после чего отрицательно помотал головой. — Не умеешь говорить? — снова спросила Мила, сделав открывшей было уже рот Кларе знак помолчать. — Ты потерялся?       Полый оба раза помотал головой и указал пальцем себе под ноги.       Немного подумав, жучиха предположила: — Ты живешь внизу? Там твоя семья?       В очередной раз кивнув, Сосуд задумался, насколько правильным будет считать колонию гусениц частью своей семьи. Выходило, что не очень, однако объяснить это новым знакомым будет… сложновато. — О, — меж тем протянула жучиха, с любопытством рассматривая своего гостя. — Ты и твоя семья очень храбрые. Наш папа рассказывал, что внизу бродит множество злых и опасных жуков. Поэтому нас туда не пускают. Ты же явно не из тех сумасшедших оболочек.       Жучок склонил голову на бок, внимательно слушая мелодичный голосок Милы: — Впрочем, здесь тоже очень неплохо, хоть и тихо. Мы с сестренками всегда находим, чем себя занять, пока ждем родителей из шахты. Ты, наверное, устал с дороги. Если хочешь, побудь с нами, мы скоро будем ужинать, а вечером будем играть в сказку. Это не так скоро, но Клара и Мия присмотрят за тобой это время.       После Мила вдруг склонилась к самой маске Пустого и тихо прошептала: — На самом деле, я буду очень благодарна, если это ты присмотришь за девочками. Ты ведь вовсе не детеныш, так ведь?       Сосуд кивнул, одновременно соглашаясь и подтверждая предположение жучихи. — Спасибо, — мелодично пропела та, заговорщически подмигивая крохе. — Тогда погуляйте немного, пока мы не закончим. Как вернутся мама с папой, попробуем отыскать твою семью.       Несколько следующих часов жучок, Клара и Мия не безуспешно приглядывали друг за другом. Сестры, преисполненные гордости от возложенной на них «взрослой» миссии, показали своему гостю местные достопримечательности, среди которых был тростниковый сад престарелой соседки, откуда можно было добыть сладких сахарных стеблей, пока она не видит, покатый грязевой склон в дальней части города и, разумеется, домик для чаепитий. Последний представлял из себя простенькую, собранную из широких сухих листьев палатку, в которой на зеленом коврике расположился нехитрый игровой скарб девчонок: пара стареньких кукол, слегка побитый кукольный сервиз, мяч, коробка с подкрашенными восковыми мелками да пара самодельных настольных игр.       Сосуд же, не зная, как следует правильно сидеть с детьми, особенно если ребенком считают тебя самого, просто старался, чтобы экскурсия не завела их в какое-нибудь опасное место. Например, что-то ему подсказывало, что ходить с малышней к колодцу, ведущему на Перепутье, будет плохой идеей. Он помог девочкам набрать сладких побегов в заросшем и одичалом саду соседки, которая не только не вышла, чтобы шугнуть маленьких воришек, но, кажется даже не заметила их присутствия… если вообще существовала. Потом Клара с дотошностью прилежной девочки учила его, как правильно чистить и резать сочащиеся липким соком стебли в то время как ее сестра, по ее словам, готовила «особый сюрприз». В том, как жучишка произносила эти слова, было что-то настораживающее, однако Полый не почувствовал какой-либо угрозы, а потому не стал заострять на этом внимание. Тем более, что в тот самый момент он больше думал о том, как удержать в пальцах непослушную и гладкую рукоять затупленного ножа, которым предстояло кромсать жучиное лакомство.       Пустой не помнил, чтобы ему когда-нибудь приходилось участвовать в приготовлении пищи, пусть даже такой незамысловатой. Такие как он, по своей природе не нуждаются в обычной еде, по крайней мере, на постоянной основе. И, пусть малыш и не знал точно, как все происходит у более целых и совершенных собратьев, он сам до сих пор не испытывал чего-либо похожего на голод. Не было причин думать, что у других иначе. Посему сейчас Полый и впрямь производил впечатление новорожденного жучка, который еще ни разу не держал в лапках разделочного ножа, что, впрочем, соответствовало истине. Твердые, сочащиеся соком стебли, очищенные Кларой от жесткой шкурки, скользили по разделочной доске и никак не хотели резаться ровными ломтиками, как показывала девчонка. Признаться, Полому было бы гораздо проще просто покромсать стебли с помощью собственных когтей, но при первой же попытке отложить нож жучишка почему-то возмутилась и отчитала его. Пришлось снова брать неудобное приспособление, с каждой минутой все больше осознавая, что стать поваром ему не светит.       Когда с готовкой было покончено, а Клара с удивительной тщательностью вымыла все рабочие поверхности, жучка отправили к Мие, которая, в свою очередь потащила его в домик для игр. Первое, что бросилось в глаза малышу, когда он оказался в святая святых близнецов — это целая груда лент, разноцветных лоскутов, расписных платочков и, кажется, нескольких то ли простыней, то ли скатертей с орнаментом из голубых цветочков. Предвкушение, с которым жучиха подтолкнула Полого к этой груде, порождало в груди смутное беспокойство, как будто Мия собирается сделать с ним что-то… неприятное? Или неприличное? Сосуд в который раз уже затруднялся интерпретировать эмоции девочки. — Скоро будет чай, — заявила та, усаживая малыша подле кучки тряпиц. — И к этому событию нужно привести тебя в порядок.       Жучок недоуменно зажужжал, осмотрел себя и, не найдя на плаще таких уж заметных пятен и дыр, развел руками, показывая, что он, в принципе, достаточно чист и даже руки помыл. Девчонку это явно не убедило. — Твой плащик хорош для путешествий. Или для какой-нибудь грязной работы, — с чувством собственного превосходства заявила она. — Но никак не для… этого… — девчонка прищелкнула языком, припоминая непривычное слово, — светского мероприятия. Но не беспокойся, ты в надежных руках, и сейчас я, великий мастер-портной — Мия — сделаю для тебя по-настоящему изысканный наряд.       Полый не нашел, что ответить на такое заявление. Посему он безропотно подчинился требованию снять свой плащ из валяной паутины и полностью отдался в цепкие лапки Мии и ее подошедшей чуть позже сестры. Близняшки с увлечением принялись за дело. С помощью отрезов ткани, ленточек, платочков и прочей мишуры, извлеченной из различных тайничков и коробочек они превращали Полого в… ну, наверное, в жука, соответствующего высоким стандартам светского общества. Девочки то и дело вертели его, передавая друг дружке, как живую куклу, спорили друг с другом, примеряя очередной бантик: голубой или розовый? На шею или на рожки? Лента или цветок? Все вместе! Да, все вместе.       Жучка крутили, щупали, оборачивали тканью, которую на нем же драпировали с помощью лент или булавок, долго что-то сооружали у него на голове и, кажется, даже что-то пририсовали на маске, посчитав ее преступно скучной. Все это было крайне непривычно, необычно даже неудобно, но… приятно. Малыш уже понимал, что этот всепоглощающий азарт, смешанный с радостью и восторгом, принадлежит не ему, а маленьким жучишкам, которые чуть ли не в первый раз в жизни смогли проявить заботу о ком-то кроме себя. Весьма своеобразную заботу, граничащую с собственничеством, однако это была именно она. И ради такого жучку не жалко было посидеть спокойно пару часов.       Когда в шалаш заглянула Мила, собираясь позвать жучишек к столу, то в первую минуту она не могла выдавить из себя и слова, а потом залилась звонким хохотом. — Ох, девочки… девочки… — повторяла она в промежутках между приступами смеха. — Зачем вы так с ним? — А что случилось? — с невинным видом поинтересовалась Мия, явно только сейчас сообразившая… что-то. Поймав взгляд Полого, она виновато потупилась, но все еще старалась гнуть свою линию, пусть даже результат явно сильно отличался от обещанного. — Очень неплохо получилось. — Ну он же не девочка, — воскликнула Мила, всплеснув руками. — Прости пожалуйста, — обратилась она к Сосуду, который только сейчас с интересом стал изучать свой «новый наряд». До этого любая попытка оценить свой внешний вид без зеркала пресекалась гневными окриками сестер. — Я не думала, что они решат тебя нарядить. Ох, пойдем, я покажу, где ты можешь умыться.

Жучок меж тем встал, критически осматривая созданную из скатерти то ли тогу, то ли подобие многослойного платья с широким поясом из цветастого платка. Полы этого одеяния были безумно длинными, так что первый же шаг в нем мог стать последним, а пышный бантик сразу из двух лент на шее немного мешал шевелить головой, но, в целом, он не испытывал каких-либо неудобств. Немного настораживала шаткая конструкция из лент, бантов и искусственных цветов на голове, которая держалась на честном слове и многократно обмотанных нитками рожках Полого, однако она не перевешивала и не свалилась при первом же движении, так что была сочтена приемлемым вариантом. — Он не говорил, что мальчик, — пробубнила Клара, пряча глаза. — И не возражал.       Мила снова прыснула в ладони, но все-таки удержалась от очередного приступа смеха. Пустой меж тем подобрал подол, чтобы он не сильно мешался и засеменил к Миле, поманив потупившихся жучишек за собой. Кто их всех знает, что такого веселого нашла старшая сестра в его облике, но близняшки явно расстроились, поняв, что где-то переборщили. Интересно, где? В любом случае, жучку не станет хуже, если один вечер он походит в «эксклюзивном» наряде от талантливых «кутюрье». Оба слова он услышал буквально только что от самих жучишек и лишь приблизительно представлял их значение, как и они сами, наверное, что ничуть не умаляло заслуг малышек. — Уверен? — спросила Мила, поняв, что гость не сильно беспокоится о своем внешнем виде. — Они явно перестарались с украшениями.       Жучок кивнул, с каждой секундой убеждаясь, что ничего страшного в его внешнем виде нет. Или почему тогда окружающим так весело?       Как Полый и предполагал, ничего ужасного его необычный вид за собой не повлек. Увидев плод труда близнецов, остальные сестры, конечно, на секунду замолкли, переваривая увиденное, однако уже в следующую минуту их удивление потонуло во всеобщем веселье. Клара и Мия почему-то поначалу стыдливо прятали глаза, когда их спрашивали, как они сумели уговорить гостя кому-либо показаться в таком наряде, однако уже через десять минут их смущение сменилось робким хихиканьем, а там и они присоединились к общему веселью. Полого позвали за общий стол, соорудив подобие высокого стульчика из табуретки и нескольких положенных друг на друга подушек. И только сейчас, когда все расселись по местам, малыш сумел пересчитать сестер. Их было двенадцать — почти одинаковых, как близнецы жучих, и отличить их друг от друга можно было только по росту, голосу да различным украшениям, вроде тех же лент у младших близняшек или шейного платка у громогласной Гретты, которая тут же попыталась взять командование столом на себя. Не то чтобы это было нужно, однако это было такой же частью всеобщего шумного единения, как и песенки-самопевки в исполнении Милы или сладкий салат из порезанного тростника от младших близнецов.       Жучок чувствовал, как через него проходит странный ровный поток чувств, в котором смешались и грусть, и радость, и смех, и слезы, забота о слабом и помощь сильному, поддержка в беде и уверенность, что тебя поддержат, и немного обреченная грусть по тем, кого сейчас здесь нет, и надежда, что скоро они вернутся. Можно было увидеть, как девочки нет-нет да глянут в сторону окна или входной двери, словно ожидая стука. И словно в подтверждение этим мыслям, сиротливо стояли два нетронутых прибора во главе широкого обеденного стола. Никто не пытался занять почетные места, ни шумная Гретта, ни капризные Мия с Кларой, ни даже старшая — Мила. Они все ждали. Не сегодня, так завтра.       «Как вернутся мама с папой, мы попробуем найти твою семью,» — неожиданно вспомнились Полому слова Милы, и стало немного грустно от невысказанного вопроса: а для кого именно она тогда сказала все это? Для крохотного жучка, в котором, она единственная не признала детеныша? Или для собственных сестер, которые точно еще не стали взрослыми? — Эй, — отвлекла его от раздумий Клара, которая, воспользовавшись, что на них никто не обращает внимания, решилась задать давно мучивший ее вопрос. — А ты все-таки мальчик?       Пустой задумался. Жучишка со всей своей непосредственностью задала как раз тот вопрос, о котором Сосуд никогда не думал ранее, да, если честно, и не должен был. Тени, Пустые, Полые… Сосуды — не имели ни пола, ни личности. По крайней мере, в идеальном своем воплощении должно было быть именно так. В конце-концов, зачем пол существу, которое априори не должно задумываться о размножении? Посему, после минутного раздумья, жучок уверенно помотал головой. Он предполагал, что объяснения займут некоторое время, но нет. Пискнув от восторга, Клара захлопала в ладошки и радостно прошептала: — Я знала! Давай тогда не будем расстраивать Милу? Это будет наш секрет.       С этими словами жучишка повернулась к остальным, оставив Полого в полном недоумении. Тому оставалось только пожать плечами и пока оставить эту тему в покое. Какая, в общем, разница?       После трапезы дом вновь наполнило движение. Сестры суетились, говорили, смеялись и подкалывали друг друга, и снова путались между собой. Сосуд все еще не запомнил имена всех жучих, сейчас же и вовсе затруднялся сказать, где Мила, где Гретта, а где остальные сестрицы — все слилось в одну мельтешащую, шушукающуюся и хихикающую круговерть. Двигались стулья, убиралась посуда, пытавшегося помочь жучка бесцеремонно подхватили на руки и отнесли на лавку, куда почти сразу же выпроводили и мелких сестер, чтоб не путались под ногами. Они не сильно расстроились, а Полый испытал нечто очень похожее на облегчение. Все-таки, наблюдать за царящей в тесной общей комнате суматохой было проще, чем находиться в самом ее центре.       Стоит признать, несмотря на кажущуюся сумятицу, они довольно споро убрали остатки ужина, сдвинули стол к стене, а на полу расстелили толстые матрасы, и кинули целую груду подушек и одеял. Из них жучихи моментально собрали нечто напоминающее гнездо. Клара с Мией тут же ухватили гостя за руки, утащили его в самый центр. Никто, как водится, не возражал, а Сосуд — не успевал.       Возня потихоньку стихала. Жучишки, кутаясь в одеяла, устроились кружочком, явно готовясь к чему-то необычному. Ощущение ожидания какого-то чуда буквально витало в воздухе, заставляя задерживать дыхание и вслушиваться в густую сумрачную тишь, опустившуюся на город. На одинокий светомушиный фонарь накинули паутинное покрывало, и теперь узорчатое переплетение нитей кружилось по потолку и стенам, покачиваясь в такт движениям маленьких крыльев букашки. Постепенно стихли последние смешки и шепотки, и взгляды всех жучих устремились на одну из сестер, которая до сей поры вовсе не привлекала внимания. Кажется, ее звали Кристалл, и она была самой тихой и незаметной в этой большой семье. Все время, что другие жучишки смеялись, говорили, пели, шумели, толкались или занимались чем-нибудь подобным, она тихо делала свою работу или просто сидела в сторонке, устремив затуманенный взгляд куда-то в пространство, и мягко улыбалась каким-то своим мыслям, витающим где-то далеко от этих безрадостных мест. — Итак, — бархатистым голосом заговорила она, моментально погасив и без того немногочисленные шепотки, — прошлой ночью мы оставили отважную воительницу О’Гэйр на краю страшной и черной Бездны. Во тьме, такой непроглядной, что невозможно разглядеть собственных рук, улавливаются едва заметные движения — такие легкие, что неотличимы от касания обычного сквознячка. Но обманываться нельзя! Тени, коварные, бесплотные и голодные скользят вокруг, как хищные насекомые, и только и ждут, чтобы броситься. — Свет, — зашептала Мия, явно стараясь не нарушать таинственную атмосферу, но не имея сил удержать рвущиеся наружу слова. — У нее был свет. Тот, что с вершины Кристальной Горы. — Да, — кивнула рассказчица, тут же вплетая выкрик сестры в свою повесть. — Помня о Негасимом Светоче, она вынула его из своей сумки, и тут же СИЯНИЕ разлилось вокруг, прогоняя Тьму. И мрак с шипением шарахался в стороны, отдергивая свои щупальца от отважной жучихи. Путь был свободен, и О’Гэйр поняла, что находится на вершине огромной Лестницы, уводящей вниз — так глубоко, что даже силы Светоча было недостаточно, чтобы разогнать темноту. — А ей туда точно надо? — подала голос одна из сестриц, откуда-то сзади. — Это выглядит как-то слишком опасно. Может лекарство лежит где-то еще? — Да, — поддержала Клара, в испуге не знающая, кого ей лучше прижимать к себе, куклу или сидящего рядом Полого. — Она еще с Архимастером Всех Знаний не говорила. — Нееее, — возразил кто-то еще, невидимый в полумраке. — Ясно же, что главное чудище внизу. Надо его победить и всех спасти. Некоторое время сестры тихо препирались, решая, стоит ли идти отважной воительнице вниз или вернуться обратно к несомненно мудрым, но в основном бесполезным Архимастерам. В конце концов, жучишки решили, что лестница в Бездну звучит, конечно, страшно, но это гораздо интереснее, чем очередной длинный разговор с мудрецами. — Итак, — продолжила Кристалл, — постояв немного в раздумьях, О’Гэйр двинулась вниз, высоко над собой держа Светоч, а второй рукой сжимая рукоять своего верного гвоздя. Долго, очень долго спускалась она по крутым выщербленным ступеням в абсолютной тишине, пока до ее слуха не донеслась музыка. Странная, грустная и пугающая, она лилась со всех сторон, втекая в уши, как смола. Тьма, как живая, шарахалась от света ее Священного фонаря, но сколько бы воительница ни вглядывалась в нее, не могла разглядеть, что же издает эти чарующие, но чуждые всему живому звуки.       Полый застыл, чувствуя, как по панцирю начинают бегать холодные мурашки. И.… нет, в этот раз это не были ощущения собравшихся вокруг жучишек. Несмотря на то, что они были слегка напуганы и возбуждены, чувство противоестественной потусторонней жути испытал именно он — Полый Сосуд. Ему казалось… даже нет, он был уверен, что он ЗНАЕТ, о какой мелодии, грустной и странной, говорит эта девочка. О музыке, похожей на колыбельную, которая нет-нет да начинала звучать в сознании в моменты, когда панцирь был готов расколоться от полученных ран, а в трещины быстро испаряющимися каплями просачивалась Пустота. Влекомый музыкой, Пустой застывал, сворачиваясь комочком, проваливался в черноту породившей его Пустоты, а когда пробуждался вновь, раны заживали… или, по крайней мере, больше не доставляли такого неудобства. Но это было его — Полого — чувство. Возможно неправильное, и порочное, но оно всегда было его и только его. Откуда маленькая жучишка могла знать об этом?       Рассказ меж тем шел своим чередом. Умело вплетая периодические выкрики сестер в ткань повествования, Кристалл вывела свою героиню на площадку, где перед той предстала черная тень жука с горящими белыми глазами. Безмолвная и не страшащаяся Света, она двинулась на отважную жучиху, издавая те самые чарующие звуки. И Тьма, как живая, скользила следом, жадно поглощая отвоеванное светом пространство.       Как зачарованный, Сосуд слушал о том, как жучиха-рыцарь, вооруженная Бледным Гвоздем и Негасимым Светочем, схватилась с Тенью, жаждущей выпить ее душу и сделать такой же, черной и пустой внутри, как брошенный панцирь. Жучишки вокруг то испуганно охали в самые напряженные моменты, то подавали реплики с советами, как воительнице стоит половчее ударить своего врага. Где-то через час отважная О’Гэйр все-таки совладала с этим противником и развеяла тень, прервав мелодию, выпивающую жизнь из всего живого. Теперь путь вперед был свободен, однако в тот самый момент как воительница собралась отправиться навстречу новым противникам, голос подала Мила. Она напомнила сестренкам о том, что время уже позднее, и давно пора ложиться спать.       Спорить с ней не стали, только поворчала для виду неугомонная Гретта, да Клара тихо хныкала, уткнувшись в плечо Полому. Ей было страшно и теперь везде мерещились жуткие тени с горящими белым глазами. Мия тихо посмеивалась над пугливой сестрой, что, однако, не мешало ей крепко прижиматься к жучку с другой стороны и с опаской поглядывать в сторону особо темных углов, куда не проникал свет накрытого шалью фонарика. Вскоре последние шепотки стихли, сменившись ровным сопением множества маленьких жучков. Только тогда Сосуд тихонько зашевелился и осторожно, чтобы не потревожить сон сестер, выпутался из их объятий и слишком тяжелого для него одеяла. Неудобное подобие платья — плод работы близняшек — он также аккуратно снял с себя, лишь только выбравшись из импровизированного гнезда. Еще толком не зная и не понимая, что делать, Пустой бережно свернул скатерть и широкий платок, служившие основным материалом для наряда, и положил их на стул. Дышать стало чуть-чуть легче, однако, даже несмотря на избавление от не слишком удобного, стягивающего грудь и крылья костюма, жучка не покидало мерзкое тянущее чувство… вязкое, не дающее покоя. Не страх, не боль, не отвращение, а словно ожидание… чего-то плохого. Ему совсем не понравилась эта игра в сказку, гипнотизирующая и пугающая. Но Полый совершенно не мог понять, что же такого страшного в обычном рассказе. Кроме, разумеется, подробного описания Тени… той самой тени, которой становился каждый Сосуд, потерявший панцирь и маску.       Одолеваемый тяжелыми раздумьями, Пустой зябко обхватил себя руками за плечи и тихо, чтобы не потревожить никого из спящих, вышел на крыльцо. Город безмолвствовал, погрузившись в сонное оцепенение, сравниться с которым мог только вечный покой подземельных брошенных селений. И дух этих пустых городков сейчас особенно остро чувствовался в Грязьмуте чуть ли не последнем оплоте жизни в Халлоунесте. Сосуд надеялся, он правда надеялся, что это не так. И что ему все это просто кажется.       Тихо скрипнула дверь, и на крыльцо почти неслышно выскользнула Мила. Усевшись рядом с замершим крохой, она легким движением накинула ему на плечи забытый в суматохе этого дня паутинный плащик. — Надень лучше, а то замерзнешь, — шепотом сказала она, устраиваясь по соседству. — Как тебе вечер? Сегодня Кристалл разошлась не на шутку. Надеюсь, Кларе и Мие после этого не начнут сниться кошмары.       Жучок сдавленно зажужжал, не зная, как адекватно передать свое состояние. Отголоски эмоций жучишек все еще эхом отдавались в пустоте его существа, однако какими бы приятными не были эти отзвуки чужих чувств, их напрочь перекрывало то мерзкое ощущение. Предчувствие? Наверное. Самое близкое сравнение, которое приходило Сосуду в голову — это недоваренный смолистый клей, который неосторожно выплеснули на макушку, и теперь терпкая липкая жидкость растекается по телу, забиваясь в малейшие трещинки хитина. И не избавиться от нее уже так просто, не смыть — только терпеть. — Понимаю, — отозвалась Мила, как будто и правда сумела услышать голос Полого. — Кристалл умеет производить впечатление, когда захочет, — она вздохнула. — Знаешь, про похожую тень мне когда-то рассказывал папа.       Жучок вскинул голову, уставившись на собеседницу круглыми провалами глазниц. Другого это наверняка бы смутило, однако Мила была так глубоко погружена в собственные мысли, что едва ли замечала ту жуть, что исходила от крошечного жучка. — Ага, — негромко продолжала она. — Он говорил, что встретил похожую тень где-то в глубине Алмазного пика, вон там, — жучиха показала пальцем в темноту над городом, в которой скорее угадывалась громада горы, чья вершина терялась где-то под потолком. — Рассказывал, что он с другими шахтерами решил разведать заброшенную штольню, и в ее глубине увидели эту тень — черную с белыми глазами. Он рассказывал, что тоже тогда слышал тихую музыку, будто кто-то перебирает струны, только тише и тоньше. А еще говорил, что никто из той группы не осмелился приблизиться к тени, и она их, наверное, не заметила. Или сделала вид, что не заметила, — Мила тихо рассмеялась. — Кристалл была тогда совсем маленькая, и должна была спать, но, похоже, все-таки подслушала рассказ и запомнила его. Помню, мама еще гадала, почему ей снятся плохие сны.       Жучок медленно выдохнул, чувствуя, как понемногу отпускает напряжение. Рассказ Милы многое объяснял — не отвечал на все вопросы, однако давал некоторое успокоение. — Знаешь, — продолжила меж тем Мила, — папа, хоть и был обычным шахтером, рассказывал много удивительных историй. Он, прям как Кристалл, умел видеть чудеса там, где другие их не замечают. Помню, как он рассказывал о прекрасных друзах сверкающих камней, которые топорщатся во все стороны, подобно смертоносным иглам. А еще про огромного железного жука, который спит в глубине горы, а из его грез рождаются драгоценные камни. И про статую, — она откинулась назад, упершись круглым панцирем в прикрытую дверь. — Он говорил, что на самой вершине Пика можно найти огромную статую крылатого бога. Еще он говорил, что когда-то она сияла ярким и ровным огнем, заливая светом все вокруг. Наверное, это было очень красиво. Он вообще много чего рассказывал. Каждый вечер мы собирались все вместе, как сегодня, мама готовила чай, а папа рассказывал истории о своих похождениях на Пике и не только. Наверняка, он много чего выдумал, но слушать его было безумно здорово. Кристалл много чего взяла из этих историй.       Жучок аккуратно коснулся плеча Милы, чувствуя, как в ее душе медленно поднимается горькая тоска, от которой начинало предательски щипать глаза, а поперек горла вставал колючий неподатливый ком. — А? — жучиха вздрогнула от прикосновения, будто очнувшись. — Ой, прости. Наверное, я тебя утомляю своими рассказами.       Полый помотал головой и придвинулся ближе. Мила, заметив это его движение, снова тихо рассмеялась. — Знаешь, а ты милый. Совсем не такой, как рассказывал папа. Он говорил, что встречал похожих на тебя. Дескать, вы поднимаетесь откуда-то из глубин земли, куда не спускался ни один шахтер. Что взгляд ваш пуст, движения скупы, а сами вы безмолвны, и горе тому, кто встанет на пути такого жука, ибо только смерть может остановить его.       Она бросила на Пустого косой взгляд и снова хихикнула в ладошку. — Не бери в голову. Папа любил красивые слова и наверняка сильно преувеличивал. Ты и правда довольно молчаливый, это было бы жутко, если бы ты был покрупнее… и вел себя немного иначе.       Она помолчала. Молчал и Полый, сейчас это было все, что он мог сделать, не нужно было даже жужжать. Почему-то жучку казалось, что Миле сейчас не столь важны ответы на вопросы, которые у нее наверняка были, она хочет выговориться. Высказать все, что лежит на душе, и чтобы кто-нибудь просто выслушал. Даже не обязательно понял… просто… выслушал. — Спасибо, что развлек девочек, — тихо продолжила жучиха. — Они пока что слишком маленькие для того, чтобы занимать их всем тем, что и остальных. И постоянно порываются найти себе приключения, как у О’Гэйр. Или часами торчат у колодца, ждут маму с папой… — голос Милы дрогнул, захлебнулся, после чего она начала усиленно тереть глаза, безуспешно пытаясь скрыть набежавшие слезы. — Мне… мне не хватает их… Правда не хватает. И.… и девочки… они ведь до сих пор верят… верят… а я не могу им сказать.       Сосуд аккуратно погладил уже в открытую всхлипывающую жучиху по локтю, выше просто не достал. Тоска Милы эхом отражалась в пустоте под маской, звенела как надсадный, болезненный перезвон струн, отчего малышу хотелось кричать, но горло будто что-то сдавливало… какая-то вынужденная… ненастоящая улыбка. Чтобы другим не было больно. Кроха наклонился и просто уткнулся лбом собеседнице в бок, не зная, как можно ее утешить.       Как ни странно, такой молчаливый и отчасти беспомощный жест возымел свое действие. Мила прекратила плакать и, вытерев слезы, слегка приобняла кроху за плечи. — Прости, я не хотела плакать. И спасибо, что выслушал, — девчонка еще раз шмыгнула носом и снова воззрилась в серую тьму над городом, за которой, по ее словам, находился Кристаллический Пик с огромной статуей на вершине. — Ты ведь сюда не просто так пришел, верно? Я могу тебе как-нибудь помочь? — спросила она после недолгого молчания.       Жучок вздохнул и помотал головой. Ему и правда не помешала бы помощь, но он совершенно не представлял, в чем она должна заключаться. И главное, ему не хотелось втягивать в свои дела эту жучиху и ее сестер. — Ох, — меж тем сказала та. — Ты выглядишь грустным. Ты попал в беду?       И снова малыш отрицательно помотал головой. Какая уж тут беда, на крыльце гостеприимного дома в компании с миловидной хозяйкой. — Кто-то из твоих близких попал в беду? — продолжала допытываться та.       На этот раз Сосуд кивнул, пусть и после минутной паузы. Воспоминания о расплавленном свете, сжигающем нутро, не давали покоя, ввергая болезненный в ступор. — Ох… — сочувствующие вздохнула жучиха, сильнее сжимая плечо крохи. — Знаешь, ты можешь всегда обратиться ко мне, если нужна будет какая-то помощь. Я сделаю все, что смогу. И.… ты ведь здесь недавно. Если хочешь, я расскажу о королевстве, что знаю. Папа увлекался путешествиями, хоть и не ходил никуда дальше Пика, — Мила снова хихикнула. — Он много мне рассказывал. Хочешь?       Полый охотно кивнул. Это было бы полезно, к тому же, слушать вдохновленные рассказы о других местах, пусть даже если это выдумка, то ли Милы, то ли ее отца, было гораздо приятнее, чем плач, который, казалось, рвал Пустого на части.       И жучиха рассказывала — долго и обстоятельно. Она подробно, пусть и не очень точно описала Перепутье, которое, если верить рассказу, являлось настоящим переплетением дорог, ведущих в самые отдаленные части королевства. Лишь несколькими фразами описав Кристаллический Пик, будто теперь избегая говорить о нем, Мила повела рассказ о столице, путь в которую затерялся где-то под землей. Рассказ о затерянном городе, полном несметных сокровищ, был больше всего похож на волшебную сказку, но в отличие от рассказа Кристалл, эта сказка Полому нравилась. Уже начиная спотыкаться и позевывать в кулак, жучиха поделилась слухами о каком-то Колизее, который нет-нет да начинали искать разные пришлые жуки. Эти пришельцы, все как один, были странными — сильными, рослыми, вооруженными до зубов. Их взгляд был устремлен вдаль, а речи, зачастую очень грубые, были о славе и битвах, которые ждут их впереди. Они обычно проходили через Грязьмут, спускались в старый колодец, ведущий к Перепутью, и более их никто никогда не видел. Наверное, эти воины находили, что искали.       Иногда, совсем уж редко, в город поднимались жуки, живущие внизу, в руинах. Они рассказывали о Туманном Каньоне, где прямо по воздуху плавали огромные и жгучие медузы, или о Зеленой Тропе, где, по слухам, до сих пор обитало какое-то древнее существо. Правда Мила не слишком верила во все эти рассказы, слишком уж фантастично они звучали на ее неискушенный взгляд. Уже под самый конец, она добавила, что где-то там вроде бы есть еще одна деревня или даже город. Ее иногда упоминали пришлые в своих рассказах, однако ни разу ни один жук из того селения не поднимался к ним.       Рассказ становился все более и более путанным и сумбурным. Мила начинала заговариваться и в конце концов замолчала, задремав прямо на ступеньках. Кроха, посидев немного рядом, вернулся в дом, вспомнив, что в таких случаях делали гусеницы. Обойдя общее «гнездо» сестер, Пустой сумел найти никем не занятое одеяло, с которым вернулся на крыльцо. Стараясь не разбудить жучиху, он изловчился кое-как накрыть ее, после чего вновь занял свое место на ступеньке. Город, темный и тихий, был погружен в грезы, и только мерцающий свет уличных фонарей, выхватывающих из сумрака ухоженные садики, доказывали, что это место еще не коснулось запустение.       Жучок просидел на крыльце несколько часов, привычно погрузившись в знакомое оцепенение, которое, хоть и не было сном в полной мере, отлично восстанавливало силы. В таком состоянии Сосуд мог находиться сколь угодно долго, не выпадая из реальности, но и не принимая участия в окружающих событиях, как какая-нибудь вещь или обычная деталь интерьера. Когда город начал просыпаться, а из дома за спиной послышалась первая возня пробуждающихся жучишек Полый встрепенулся и аккуратно потряс Милу за плечо. Та вздрогнула от неожиданности и резко выпрямилась, едва не соскользнув со ступеньки. — Ой, я уснула, — она осмотрелась вокруг ошалевшим взглядом, немного непонимающе посмотрела на одеяло, накинутое ей на плечи, на сидящего рядом жучка и только теперь сонно улыбнулась. — Спасибо за одеяло. И.… ты же не просидел здесь всю ночь? Не стоило, право, — жучиха потрепала кроху между рожек, попутно убрав несколько лент, оставшихся там со вчерашнего вечера. — Ты вполне мог меня разбудить.       Она поднялась и, потянувшись, пошла в дом, поманив маленького гостя за собой.       Утренние хлопоты, сильно отличались от хлопот вечерних. Жучишки, хоть и делали все то же самое, были еще сонными и не слишком довольными по этому поводу. Младшие сестры капризничали из-за того, что не хотели вставать, потом из-за того, что не желали есть утреннюю кашу, старшие огрызались на них и друг на друга, беззлобно, но с явным раздражением принимаясь за ежедневные обязанности. Мила изо всех сил старалась успеть везде и всюду, поднимая одних, разнимая других и успокаивая третьих. Не желая мешать, Пустой снова подсел к надувшимся как хлопковые коробочки Кларе и Мие, сонным и сердитым. Они из-за своих капризов последние остались за столом. — Ты тоже должна есть кашу! — командным голосом заявила Мия, пододвигая к малышу свою тарелку, в которой до сих пор недовольно ковырялась.       Сосуд покачал головой, возвращая жучишкину еду владелице и выразительно постучал себя по носу, указывая на отсутствие рта или какого-либо отверстия его заменяющего. — Так сними маску, — проворчала девчонка, явно не убежденная его аргументом. — Ты ж в гостях. — Он не может, — появление Кристалл за спиной у троицы заставило вздрогнуть даже самого Полого. Со звоном опрокинулась маленькая чашечка Клары с голубым цветком на боку, а Мия уронила ложку, которой всего секунду назад поучительно грозила упрямому гостю. — Маска — это второе лицо для жуков, приближенных к Королю, — невозмутимо продолжила сказочница все тем же мягким пробирающим голосом, который буквально гипнотизировал жучишек прошлой ночью. — Надев маску единожды, ее более никогда не снимают, ни перед друзьями, ни перед семьей, ни даже перед возлюбленным. Разве что в брачную ночь можно. Так ведь?       Жучиха с таким нажимом произнесла последний вопрос, что Пустой невольно кивнул, хотя, на самом деле, он понятия не имел, насколько все строго при дворе с ношением масок и какое значение они играют. У отца была маска — и это все, что малыш знал о его лице, как и остальные жуки королевства. Этого, в принципе, всем было достаточно. У него самого была маска — она же лицо и голова, и снять которую можно было, разве что вместе с шеей. Про остальных же жуков, Полому не рассказывали. — Она… он не рыцарь и не лорд, — возразила Клара. — И не приближенный короля. — Оооо, — протянула Кристалл, сцепив пальцы в замок перед грудью. И, успокоившийся было жучок вновь напрягся, почувствовав неясную пока странную угрозу… даже не от девочки, а словно из пространства, окружавшего ее. — Сложно представить жука, который был бы ближе к королю, чем наш гость, девочки. Не так ли, Полый?       В первую секунду кроха, казалось, забыл, как дышать. Он, стараясь ничем не выдать своего напряжения, медленно склонил голову к плечу, продолжая во все глаза смотреть на Кристалл. Та улыбалась, широко и счастливо, как жук, которому в голову пришла отличная идея, а в руках есть все, чтобы ее воплотить. — Можешь не отвечать, — продолжила она, когда пауза стала затягиваться. — Я понимаю, что это секрет. Многие жуки не поймут, многие не поверят, а кто-то может начать надеяться слишком сильно, а ты пока маленький. Не бойся, мы никому не скажем, правда, девочки?       Близняшки, все еще ничего не понимая, кивнули, завороженные загадочным звучанием голоса сестры, и только после этого Мия все-таки подала голос: — О чем не скажем-то, Крис? Ты так ничего и не объяснила. — Аааа, — Кристал хихикнула в ладошку. — Вы не поняли. Ну ладно, это к лучшему. — Не-не, ты скажи! — возмутились жучишки хором, вцепившись в уже собравшуюся отойти старшую сестру. — Так не честно. — Интересно же! — Мы никому не скажем! — Ладно-ладно, — сдалась Кристалл, уже не пытаясь вырваться из цепких лапок сестер. — Но только если наш гость не против, — она заговорщически подмигнула все еще пребывающему в легкой заторможенности Пустому. — И, если вы будете без капризов есть кашу по утрам.       Пустой медленно кивнул не сводившей с него взгляда жучихе, почти не слыша хоровое «Будем!» близнецов. Он очень хотел услышать, что именно скажет сказочница, даже не зная, насколько это будет важно… это не могло быть неважно. Правда не могло, он был уверен. — Понимаете девочки, — все тем же таинственным шепотом продолжила жучиха, приобняв сестер за плечи, — наш гость, по сути своей, создан Бледным Королем для очень важного дела. Безумно важного дела. И, по сути, он — дитя нашего монарха. То есть, наш принц. — Или принцесса, — восхищенным шепотом пропищала Клара. — Или принцесса, — не моргнув и глазом подтвердила сказочница. — Но только тихо — это секрет. Сами понимаете. А теперь кушайте свою кашку.       С этими словами жучиха поспешила по своим делам, напевая что-то себе под нос. Полый же, не дождавшись первых вопросов от Клары и Мии, соскочил со слишком высокого для него сидения и опрометью бросился в домик для игр. Там, схватив первый попавшийся карандаш и чистый лист, он быстро и немного криво вывел единственной слово и поспешил на поиски Кристалл. Благо, долго искать не пришлось.       Жучиха, уже приступившая к прополке грядок с щавелем, подняла на него слегка удивленный взгляд и только потом прочитала вопрос, на листе, который Сосуд держал перед грудью: «Откуда?». — Откуда знаю? — немного рассеяно спросила она. — Да само пришло, как только тебя увидела. Я давно хотела, чтобы спутником O'Гэйр стал принц или принцесса, и еще что-нибудь интересное с этим связанное, а тут ты появился… — она на секунду задумалась. — Постой, я что, угадала?       Короткий серьезный кивок был ей ответом. — Ой, — только и сказала жучиха, тут же забыв о своем занятии. — Извини, если напугала. Я просто все это придумала, правда. Девочки капризничали, еще и тобой командовать вздумали, ну и. Просто, к слову пришлось. Прости, если напугала, я правда случайно.       Сосуд склонил голову на бок, прислушиваясь к своим ощущениям. От девочки не веяло ложью или желанием запутать его, скорее было похоже, что Кристалл сама безмерно удивилась своей догадке. А еще обрадовалась. Собственная прозорливость явственно льстила самолюбию жучишки, и это компенсировало для нее все неудобства.       Подумав немного, кроха забрал лист с запиской и добавил еще одну запись: «Полый?».       Девочка, прочитав ее, слегка виновато спросила: — Тебе не понравилось? Прости, я не подумала об этом. Просто, когда я тебя увидела, то ты мне показался таким… странным. То, как ты двигаешься и смотришь… что даже не притронулся к еде, и твоя маска, такая белая с черными провалами глаз. Такое ощущение, что за ней вовсе ничего нет. Я понимаю, что это не так, не беспокойся, но тогда к слову пришлось. Ты не обижаешься?       Жучок успокаивающе помахал лапкой, убеждая Кристалл, что не в обиде. В том, что девочка ему не лгала, малыш был уверен, однако было что-то в ее словах… что настораживало. Не бывает так, чтобы жук так точно угадывал — дважды! Другое дело, если кто-то подсказал ей… но кто? — Ты ведь не против, если я сделаю тебя персонажем моей сказки? — меж тем робко поинтересовалась Кристалл. — Девочкам ты понравился. А если сделать тебя постарше, то получится очень хороший спутник для О’Гэйр.       Полый пожал плечами. Он был не против. И пусть самому Пустому история совсем не понравилась, жучишки явно были в восторге, слушая ее. Так почему бы и нет? — Спасибо, — девочка робко улыбнулась. — Кстати, прости за нескромный вопрос, но это важно. Скажи, ты девочка?       Жучок, которому совсем недавно задавали тот же вопрос, с готовностью помотал головой. Отсутствию дальнейших вопросов он даже не удивился. — О! — Кристалл хихикнула в перепачканный землей кулачок. — Я почему-то так и думала. Мне кажется, Клара и Мия думают, что ты девочка. Я пока не буду их расстраивать. Ты ведь не против?       Через десять минут после разговора с Кристалл глубоко задумавшегося жучка отыскали младшие сестры. Жучишки, возбужденные и перемазанные кашей засыпали его вопросами, заданными неизменным «таинственным» шепотом, который было слышно даже на другом конце двора. Ответить Полый, разумеется, не мог, однако близнецам было достаточно и редких смазанных кивков, пожатий плечами и придушенного жужжания, чтобы самостоятельно додумать все недостающее. Так, за короткое время одностороннего разговора Сосуд превратился в юную принцессу, сбежавшую из дворца на поиски приключений, а потому не исчезнувшую. И теперь она — принцесса — должна отыскать своего венценосного отца, чтобы вернуть Халлоунест к процветанию.       Жучок, пусть и был слегка… удивлен от такой предыстории, возражать не стал. Это, на самом деле, было не так уж важно, по крайней мере, для него самого. И если жучишкам хочется видеть в маленьком госте не просто спасителя потерянной куклы, а что-то большее, то в этом нет ничего плохого. В любом случае, он не мог рассказать всю правду, не подвергая девочек или себя самого опасности, а потому — пусть верят в сказку сестры. Пусть верят, если это делает их счастливыми.       За подобными расспросами они незаметно пересекли город, такой же тихий и сонный, что и прошлым вечером. Жуки либо только начинали выбираться на улицы, либо вовсе не собирались этого делать, а потому прохожих, способных заметить группку детей было немного. Девчонки прервали свои бесконечные расспросы, перемежающиеся все более и более фантастическими предположениями только, когда впереди показался знакомый колодец, ведущий на Перепутье. — Ты уже уходишь? — грустно спросила Клара, нервно комкая уже знакомую куклу. — Конечно уходит, — не дождалась ответа Мия. Сурово подбоченившись, она с гордостью, будто это она отправлялась в опасное путешествие, смотрела то на сестру, то на жучка. — Ей нужно выполнить свое предназначение. В ее руках судьба королевства! Это тебе не шутки.       Клара кивнула и, поразмыслив минутку, сняла с головы свой розовый бантик и протянула Полому. — Вот, возьми, — сказала она. — На память. Я надеюсь, что ты еще заглянешь к нам, с тобой весело, и пусть этот бантик напоминает о нашем доме. А еще ты можешь надеть его и стать чуть более красивой. Тогда сразу будет видно, что ты принцесса, а не просто какой-то жучок.       Пустой взял бантик и поклонился. Он чувствовал, что девочка явно вкладывает в этот подарок какой-то особый смысл, но пока не мог понять, какой именно. Может быть, чуть позже, он разберется, время есть. Пока же, ей просто было важно, чтобы дар был принят. — Хм, — ревниво насупилась Мия, глядя на бант. Ей, Сосуд это отчетливо ощутил, на миг овладело неприятное чувство, будто она хотела сама оказаться на месте сестры, но оно быстро прошло. И вместо того, чтобы сказать что-нибудь едкое, девочка сняла и свой бантик. — Вот. Держи и мой. Будешь носить в разные дни, чтобы не повторялось.       Полый повторил поклон, после чего посмотрел на нехитрые украшеньица на своих ладонях. Почему-то показалось, что если он просто уберет подарки в сумку, то сестры могут огорчиться, не хотелось омрачать их расставание мелкой ошибкой. Озаренный внезапной идеей, жучок соединил бантики друг с другом. Получилось что-то отдаленно напоминающее цветок с голубыми и розовыми лепестками, который он тут же закрепил на вороте своего плаща, как фибулу. Девочки явно были довольны. — Слушай, если не сложно, — вдруг подала голос Мия. Теперь, без банта, ее было почти невозможно отличить от сестры. — Если ты когда-нибудь забредешь на Кристаллический Пик, ты ведь можешь встретить наших маму и папу. Так вот, они всегда тебе будут готовы помочь, знай об этом. Папа знает все-все про королевство, а мама умеет лечить. И вот… — она слегка помялась, после чего, наконец, выпалила, — передай, что мы их очень-очень ждем и страшно соскучились. Пусть возвращаются скорей.       Полый с готовностью кивнул, уверенный, что при встрече с этими жуками, как-нибудь сумеет донести до них слова девочек. С такими мыслями он помахал близнецам и спрыгнул в пыльную темноту Заброшенного Перепутья. Некоторое время Полый еще слышал прощальные возгласы девчонок, которые очень скоро потонули в глухой тиши.