Эхо в Пустоте

      Ему снились кристаллические иглы, холодные и острые, как лезвие бритвы. И розовые блики, что затмевали зрение багряной пеленой, так что не видно было даже своих рук, даже носика собственной маски. Да и были ли они — руки? Нет, Полый чувствовал свое тело, непослушное и неподвижное, словно скованное толстым панцирем, похожим на полупрозрачную розовую карамель. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни двинуться… ни закричать… ни отвести взгляд… Можно только беспомощно наблюдать за медленным танцем отсветов — розовых с золотом. Смотреть, как за полупрозрачной пеленой медленно проплывают смутные очертания каких-то жуков, неразличимые за калейдоскопом разноцветных пятен. Можно только слушать, пусть и совсем не хочется, многоголосый хор, что просит, молит, зовет, кажется прямо внутри его головы. Он хочет закрыться, вырваться из холодного стеклянного плена, вернуться в привычную его разуму тьму, но прозрачная короста держит… держит крепко… не расколоть… не вырваться.       Бедное дитя… Это так наивно…       Не слушать. Не впускать в себя этот голос, тихий и вкрадчивый, мягкий, как паучий шелк. Он звучал из какого-то неопределенного далека, и словно бы даже обращался к кому-то еще, кто до сих пор оставался невидимым за пляской разноцветных искр.       Несчастные дети, брошенные Отцом на произвол судьбы…       Как ни странно, страха Пустой почти не чувствовал, ему на смену пришла холодная и равнодушная обреченность, словно самое плохое, что только могло произойти уже случилось. И нет смысла продолжать бороться. Нет… гораздо легче позволить разуму отключиться — ни мыслей, ни чувств, ни надежды. В конце концов, разве не для этого он был когда-то создан… таким?       …лишены выбора… лишь для одной цели.       Золотые блики танцуют в глазах, мешая сосредоточиться, голос струится золотистой дымкой, заполняя Пустоту сознания тихим мелодичным звоном. Это даже приятно, если не задумываться о том, откуда этот голос доносится. Чей он?       Думаешь, Пустота может ожить? — неизвестный настаивал на ответе, в то время как медленно истаивали границы стеклянной тюрьмы, возвращая онемевшему телу подвижность. — Бездушные… эта вера, может стоить тебе жизни…       Первый вдох обжег гортань, заставив судорожно выгнуться, захлебываясь, потянуться к небу в поисках опоры и, путаясь в паутине света, рухнуть куда-то в полнящуюся отголосками муть.       Падение завершилось глухим деревянным ударом, от которого в голове разлился противный въедливый звон. И тут же пропал и розовый свет, переливающийся перед глазами, и многоголосый шепот, сменившись душным жарким сумраком, порожденным мечущейся под бумажным колпаком светомухой. Тело плотно, как кокон, опутывало тяжелое паутинное одеяло, из-за чего было сложно даже дышать, что уж говорить о том, чтобы двигаться. Пустой забился, силясь выпутаться из душного полотна, больно ударился о стоящий рядом табурет, и тот с грохотом завалился на бок, окончательно выдергивая малыша из сонного забытья.       Он лежал на полу в домике жучиного семейства, непривычно тихом и пустом. Жучок с трудом выпутался из одеяла, в которое чья-то добрая душа укутала его как плетельщик свое главное блюдо, и растеряно оглядел неожиданно пустую комнату. Разложенное и смятое гнездо из матрасов и накрытый конусом ночник подсказывали, что на дворе глубокая ночь, однако, несмотря на позднее время, никого из сестер видно не было. Кроха с трудом, придерживаясь за опрокинутый им же табурет, встал, давя поднявшийся в груди глухой страх. Перед внутренним взором моментально возникли серые камни с горящими перед ними лампадками, а в ушах зазвенел пронзительный и монотонный вой Милы, неспособной более сдерживать беспомощную боль, рвущую нутро.       Страшную картину развеял тихий и глубокий вздох где-то рядом. Вздрогнув, Сосуд резко обернулся и тут же снова осел на пол, от переполнившего его облегчения. Почти незаметная под грудой одеял в центре неразобранного гнезда спала Мила. Спала тревожным, но крепким сном, который не смогла нарушить ни устроенная Пустым возня, ни даже опрокинутый им табурет. Наверное утром, когда остальные сестры уже встали, они решили не будить старшую, а может быть просто не смогли этого сделать. Впрочем, если судить по количеству одеял, которыми была накрыта несчастная жучиха, каждая из сестриц постаралась внести свою лепту в ее спокойный сон.       Полый снова встал, на этот раз сие получилось сделать даже без помощи дополнительной опоры, и, пробравшись к Миле, осторожно, чтобы не разбудить, снял с нее все лишние одеяла. Убедившись, что жучиха задышала чуть более свободно, он в растерянности сел рядом, пытаясь хоть как-то уложить в голове события прошлого дня. Малыш очень плохо помнил, что происходило после того, как он отдал девочкам кристаллы. Кажется, усталость все-таки взяла свое и жучок то ли упал, то ли просто сполз по стене на пол, практически сразу провалившись во что-то весьма отдаленно напоминающее сон — такой глубокий, что даже царящий вокруг гвалт не смог разрушить его чары.       Дальнейшие события всплывали в памяти вырванными из контекста сценами. Вот Мила несет его на руках, а на фоне шумит обеспокоенный и тревожный хор, а вот кто-то осторожно перематывает изрезанные кристаллическими осколками лапы. Боль немного отрезвляет, выдергивая из небытия, но ненадолго, на пару минут, не более. Потом… потом было что-то еще, но образы были настолько мутны и неразборчивы, что жучок не смог восстановить их, как ни пытался. Похоже, он заставил жучиное семейство изрядно поволноваться, и когда девчонки вернутся домой, придется долго отвечать на вопросы. Точнее, придется придумывать правдоподобные ответы, а с этим у крохи было откровенно плохо.       Пустой осторожно потрогал плотные повязки из пропитанной какими-то лекарствами ткани на своих руках и ногах. Было видно, что жучишки не оставили без внимания многочисленные порезы, и объяснить их происхождение будет не так просто. Наверное, нужно будет посоветоваться с Милой на этот счет, или вовсе сбежать в Гнездовище, пока интерес подруг не утихнет. Тем более, что ему и правда пора возвращаться, пока Сериз не начала волноваться слишком сильно.       Жучок осторожно сполз с матраса и, стараясь ступать как можно тише, прокрался к выходу. Дверь он оставил приоткрытой, чтобы в комнате стало хотя бы чуть-чуть прохладнее и Миле было чем дышать. Во дворе никого не было, только прислушавшись, можно было различить приглушенное хихиканье близнецов из уже знакомого тростникового сада за неряшливым забором. Похоже, Клара и Мия, лишенные неусыпного контроля старших, снова решили порадовать семейство сладким салатом. Другие сестры, наверное, ушли в школу… или куда-нибудь еще. Это было хорошо, давало время подумать над тем, что делать дальше и, на худой конец, отыскать свои вещи и тихонько сбежать. Трусливо и недостойно рыцаря, которым его здесь кличут с завидной регулярностью, но, если малыш не придумает, как вести себя с сестрами, то это будет единственный вариант… по крайней мере, это даст ему немного больше времени на раздумья.       Спустившись с крыльца, Пустой двинулся вдоль стены дома, рассчитывая отыскать Кристалл, почему-то ее вопросов он боялся в меньшей степени, или, если сказочницы не окажется поблизости, хотя бы укромный уголок, где остальные девчонки не сразу найдут пробудившегося «рыцаря». Надо было отыскать свои вещи и успеть уйти домой до вечера, но показываться на глаза Сериз в таком состоянии кроха не хотел. С той станется в следующий раз сходить и поинтересоваться у жучишек, что же произошло с маленьким братом.       Когда пыльный двор скрылся за углом, до слуха жучка донеслись звуки разговора. Точнее, судя по тому, что удалось различить только один голос, прерывистого монолога. Это чем-то напоминало то, как Клара и Мия разучивали свои роли для театра. Жучиха произносила реплику, а потом делала паузу, иногда довольно долгую, словно ожидала, что ей ответят. Однако ответа не было, как Полый ни прислушивался, пытаясь понять, кто именно и с кем ведет беседу. — Не знаю, — нараспев говорила жучишка, и по немного сонным ноткам в голосе легко было узнать Кристалл. — Мне не рассказывали. Мила редко что-то рассказывает на самом деле, и сейчас точно не станет.       Она сделал паузу, будто давала неизвестному внести свою лепту в разговор. — Не стоит, я все понимаю. Уже давно. Но все равно спасибо.       Сосуд, снедаемый каким-то недобрым предчувствием, начал красться вперед. Он старался двигаться как можно тише, и изо всех сил вытягивал шею, силясь заглянуть за поворот стены раньше, чем придется выйти целиком. — Это обязательно? — меж тем спросила девочка своего собеседника. — Я бы не хотела этого делать. Он хороший жучок…       Молчание сделалось напряженным. Пустой, пусть и не слышал ответа, был почти уверен, что сказочницу только что довольно грубо перебили. Затаив дыхание, будто от этого могла зависеть его жизнь, жучок сделал еще несколько маленьких шагов и выглянул из- за угла. На краю огорода, почти вплотную к стене, рядом с поленницей стояла простенькая, но удобная скамейка, на которой сестры отдыхали в перерывах между работой. На ней спиной к притаившемуся Сосуду сидела Кристалл. На коленях девочки, слегка подметая полами вытоптанную землю лежал его паутинный плащ, а в руках слабо поблескивала длинная игла. — Нет, тут ты ошибаешься, — по-доброму возразила сказочница, откусывая конец нити и переворачивая плащик другой стороной. — Он просто ребенок. Любит кукол, играть и слушать сказки, а еще когда по головке гладят.       Короткую паузу малыш использовал для того, чтобы высунуться подальше и внимательно осмотреть окрестности, убеждаясь, что кроме подруги вокруг нет ни одного жука. — Да, уверена, — меж тем продолжила девочка, рассматривая паутинное полотно на свет. Одежка уже перестала напоминать лохмотья и приобрела большее сходство с плащом, однако до сих пор этот самый свет охотно пропускала. — Тебе стоит с ним поговорить.       Неуверенно, словно делая что-то неправильное, Полый сделал несколько несмелых шажков к Кристалл, надеясь, что все это не более чем розыгрыш или репетиция очередного рассказа. Путь его прервала очередная реплика жучишки, брошенной резко, даже с некоторым раздражением. — Конечно, он же еще маленький! И не понимает… да, я тоже так думаю. Как это сделать?       Не в силах больше слушать этот односторонний разговор, жучок тонко зажужжал, привлекая к себе внимание. Кристалл охнула, подпрыгнув от неожиданности, игла, которой она примеривалась к очередной прорехе на ткани, резко нырнула вниз, лишь чудом не пронзив руку мастерицы. — Ох, Жужжка, — она схватилась за грудь, оборачиваясь, — ты меня напугал. Не надо так подкрадываться.       Ни капли смущения из-за того, что Сосуд застал девочку за крайне странным разговором, словно она не делала ничего необычного или пугающего. В какой-то момент малышу даже показалось, что это розыгрыш, да еще и направленный не на него, а на близнецов или Милу. Ведь невозможно оставаться настолько спокойным, если тебя застают за разговором… с пустым местом? Он озадаченно повертел головой, будто все еще рассчитывал заметить того, с кем Кристалл вела беседу. Тщетно. — Эй, — обеспокоенно позвала она, протянув ладонь навстречу крохе, — что случилось? Ты хорошо себя чувствуешь?       Жучок поднял лицо на сказочницу, пристально вглядываясь ей в глаза, черные и глубокие, как два колодца. Он долго смотрел, боясь заметить в глубине этих колодцев рыжие отсветы подступающей чумы, страшась почувствовать нарастающую жажду, сметающую все остальные чувства вместе с памятью и личностью. Но их не было. Только белые блики от светомушьих фонарей плавали в зрачках, да все нарастало беспокойство, почти страх, вызванный столь пристальным взглядом пустых глазниц. — Жужжка, — снова позвала девочка, выдергивая Пустого из робкого ступора. — Все хорошо?       «Нет!» — кроха схватился за протянутую ладонь Кристал, подтянул себя ближе и, крепко вцепившись девочке в панцирь, уткнулся носом ей в грудь. — «Не хорошо! Ничего не хорошо!».       Полый знал, что жучишка его не слышит, но просто не мог остановиться. По телу волнами проходила дрожь, вызванная дикой смесью из боли, страха и парализующей беспомощности, которую не с кем было разделить. Хотелось просто забыть вчерашний день. Хотелось стереть все это из памяти… даже нет, из мироздания. Просто закрыть глаза ладонями, а когда откроешь — увидеть, что все осталось как раньше. Услышать, как перекликаются старшие сестры, то смеясь, то на четыре голоса перепевая очередную самопевку Милы. И чтобы не было ничего этого. Ни горы. Ни камней. Ни тех огненных лепестков, плавающих в заполненных маслом чашках. Ни крика старшей жучихи, который до сих пор болью отдавался в теле, будто от него панцирь прорастал кучей леденистых иголочек. И чтобы Кристалл просто рассказывала жуткие сказки, угадывая то, что не может знать, а не говорила о чем-то с невидимками. Просто… просто…       Пустой и сам не заметил, как Кристалл усадила его на скамью рядом с собой и, укутав в его же плащ, крепко прижала к себе. Девочка медленно покачивалась вперед и назад и что-то тихо шептала дрожащему малышу. От этих баюкающих покачиваний, от горячего дыхания у самого лица, от того, как крепко она держала кроху, будто бы тот уплывает куда-то или, если угодно, тонет, а сказочница не дает ему окончательно уйти на дно, становилось немного легче. Совсем чуть-чуть. Однако теперь хотя бы не приходилось бороться за каждый вдох, а ломающая тело дрожь медленно стихала, позволяя успокоиться. — Ты ведь был там, на вершине? — тихо спросила сказочница, когда Полый окончательно перестал дрожать, и теперь просто сидел рядом, прижавшись к теплому жучишкиному боку.       Он кивнул, сверля рассеянным взглядом ровные, как по линейке выстроенные прямоугольники грядок. С некоторых уже сняли урожай, и теперь черные, свежевскопанные холмики земли вызывали нездоровые ассоциации, невольно приковывая к себе внимание. — Извини, что говорю с тобой об этом, я пойму, если ты не хочешь рассказывать, — пальцы Кристал сильнее стиснули плечо, выдавая ее собственное возбуждение. — Просто… какой он?       Малыш некоторое время посидел, ничего не отвечая. Увиденное вчера жгло нутро сильнее свежих угольев из камина, жгло еще и от абсолютной невозможности действительно рассказать все, как было. Впрочем, создавалось ощущение, что девочке вовсе не интересен рассказ о якобы встрече с родителями и переезде сестер, а все ее внимание захватило что-то еще, что-то, что позволило даже задвинуть собственную тоску куда-то глубоко и далеко. Сосуд ей даже позавидовал. Хотел бы он уметь откладывать собственные эмоции до лучших времен.       Осознав, что от него все еще ждут ответа, жучок приподнялся и растерянно похлопал себя по бокам, показывая, что ему не на чем писать ответ. Кристалл понимающе и немного смущенно улыбнулась. — А, прости, я забыла, что у тебя нет голоса. Ничего страшного.       Кроха задумчиво склонил голову к плечу, невольно уцепившись сознанием за это «у тебя нет голоса». Странно это было сказано, словно с чужих слов. Он осторожно потряс девочку за плечо, не столько привлекая внимание, сколько пытаясь заострить внимание на важности происходящего. Убедившись, что полностью завладел вниманием подруги, Сосуд указал на нее после чего постучал себя по лицу, там, где у обычных жуков был рот и развел руками в стороны, словно указывая на все окружение. — Так, — слегка нахмурилась Кристалл, наблюдая за этой пантомимой. — Давай по порядку. Я? Правильно? Хорошо. Лицо? Рот? Э.… есть? А, говорить!       Жучок кивнул и снова обвел руками абсолютно безжучный огород и задний двор дома. Сказочница несколько минут задумчиво хмурилась, после чего наконец вздохнула и, приобняв жучка за плечи, придвинула поближе к себе. — Я кажется поняла, ты слышал, как мы беседовали?       Вопросительное жужжание было ей ответом. По мнению крохи, жучиха поняла его не совсем верно. Он не видел и не слышал никаких «мы», он слышал, как Кристалл разговаривала сама с собой. Это на самом деле пугало гораздо больше, чем если бы он застал ее за чем-то… ну, что может испугать в поведении одной из самых тихих девчонок в семействе? Наверняка есть что-то подобное.       Сказочница, заметив его недоумение, хихикнула в ладонь, после чего потрепала жучка по голове и начала рассказ. — У меня есть невидимая подруга. Я уже даже не помню, когда мы познакомились, — это было очень давно. Девчонки мне не верили, когда я им о ней рассказывала, ну я и перестала.       Полый снова огляделся по сторонам и недоуменно зажужжал. Это было… внезапно. Малыш ожидал услышать очередную сказку или не слишком правдивое объяснение в духе «я просто играю», это был бы вполне удовлетворяющий его ответ, но точно не… заявление о невидимой подруге, которую он не может даже почувствовать. — Не веришь? — с улыбкой спросила девочка, моментально угадывая растерянность в застывшей позе маленького собеседника.       Тот неуверенно покачал раскрытой ладонью в воздухе. Он не знал, верить ли ей или нет. Лжи в словах Кристалл не было, с другой стороны, ее не было и когда она рассказывала свои сказки ночами, а уж они-то точно не могли быть правдой. Со сказочницей всегда было сложно… сложно и непонятно, иногда даже страшно. Сейчас, правда, просто непонятно. — Вижу, что не веришь, но она правда существует. Она много мне рассказывала… разного, интересного.       Девочка осеклась на полуслове, и вновь Пустому показалось, что кто-то словно вклинился в разговор, прервав ее. Остановил? Или просто подсказал что-то? — Слушай, — произнесла она куда мягче, чем раньше, как-то задумчивее, словно подбирала правильные на ее взгляд слова. — Я думаю, ты бы мог тоже ее услышать, если бы захотел. Она… она хотела бы тоже пообщаться с тобой, если ты позволишь.       Если бы Полый мог, он бы нахмурился. Происходящий разговор с каждой секундой казался все большим бредом, создавалось ощущение, что Кристалл его разыгрывает, которое правда не подтверждалось теми чувствами, что исходили от юной жучихи. Она правда хотела что-то сделать… чтобы он что-то увидел или услышал… может быть, чтобы что-то понял. И жучок честно пытался. Пытался и совершенно не понимал происходящего, что ему совершенно не нравилось. Совершенно… — Я пойму, если ты не захочешь, — меж тем продолжала девочка, кажется, не замечая растерянного состояния своего соседа по скамейке. — Но буду рада если нас станет трое.       Кроха вздохнул и кивнул, соглашаясь. Он ничего не потеряет, если поучаствует в еще одной игре, в которой ничего не понимает, тем более что Кристалл, в отличие от близнецов, ни разу раньше не втягивала жучка во что-то, не спросив заранее. И пусть Пустой не знает правил, их можно разведать по ходу. — Отлично, — девочка широко улыбнулась и даже захлопала в ладоши. — Тогда сделаем это в следующий раз, когда ты придешь. Я как раз успею все подготовить. Хорошо?       «Хорошо,» — отстранено кивнул малыш. Сейчас, растерянный и подавленный, он был готов согласиться практически с любым предложением Кристалл только потому, что она не давала жучку окончательно рассыпаться. Странное чувство. Странное, неприятное, но какое-то… успокаивающее. Все хорошо, потому что тебе больше не нужно ничего решать. Кто-то уже сделал это, а ты сам… ты можешь согласиться и иметь хоть какой-то план или отказаться… и тогда ничего не изменится. Так что да, все хорошо.       Следующие несколько дней малыш пробыл в Гнездовище, где старательно делал вид, что все идет так, как должно идти. Как и раньше, жучок старался помогать гусеницам с повседневными делами, проводил теплые вечера под боком у Сериз, а в свободное время с еще большим усердием отрабатывал удары гвоздем на тренировочном чучелке. Вот только, за эти дни можно было по пальцам перечесть минуты, когда у крохи ничего не валилось из рук. Во время тренировок он не столько пытался правильно повторить удар, сколько бездумно колотил многострадальный мешок палкой или просто сидел над обломками очередного своего «оружия», уставившись невидящим взглядом в одну точку. Вечером же, когда гусенички собирались поговорить, или Сериз уютно устраивалась на пороге домика с рукоделием — то странное изделие из ниток и узелков стало куда больше походить на шарф — жучок не учавствовал в беседе, а забирался старшей сестре на хвост, и, свернувшись калачиком, подолгу лежал неподвижно, вжимаясь в теплую шкурку.       Он ничего не рассказал о том, что произошло в Грязьмуте. Гусеница, в свою очередь, не спросила, откуда на плаще появились новые швы и несколько заплат, пусть и, Полый был в этом уверен, прекрасно их заметила. Ему вовсе не задавали вопросов, кроме самых общих: о том, как прошли дни, как поживает Мила и ее сестры. Жучок рассказал о кукольном театре, о новых сказках Кристалл и своем открытии насчет школы, а после… обреченно повторил ложь Милы, чувствуя себя связанным по лапам и совершенно несчастным.       Наверное, это как-то отразилось на его и без того кривом почерке, потому что Сериз практически сразу прекратила расспросы и просто обняла Пустого. Больше они не возвращались к этому разговору и, пусть кроха даже был рад такому исходу, его не покидала мысль, что если бы он смог поделиться своими воспоминаниями хоть с кем-то еще, то пережить все это было бы гораздо легче. Возможно, если бы старшая сестра все-таки уговорила жучка рассказать все как есть… может быть, она даже подсказала бы, как можно поступить в такой ситуации. Однако обещание, которое Сосуд дал Миле, и нежелание расстраивать гусеницу надежно связывали руки, уже готовые потянуться к карандашу.       В один момент, эта неопределенность, которая буквально рвала нутро жучка, достигла пика, и тот, расправившись с очередным нехитрым поручением, вновь попросился в Грязьмут. Сериз хмурилась, читая его просьбу, после чего задала довольно странный вопрос: — Я не против, Жужж, только скажи, тебя там… не обижают?       Было видно, что полная удивления реакция жучка, который словно очнулся от спячки после этого вопроса, пусть и не успокоила зеленую полностью, но хотя бы принесла небольшое облегчение. — Ладно-ладно, не тряси так головой, а то еще отвалится, — засмеялась она, все еще тревожно поглядывая на оживившегося братца. — Просто ты был каким-то… сонным последние дни. Если что-то произойдет… ну, вдруг… ты просто мне расскажи, и мы вместе придумаем, что с этим делать. Хорошо?       Малыш кивнул. Он не был уверен, что с тем, что произошло в семье Милы можно что-нибудь сделать, но от слов сестры стало немного легче. Совсем чуть-чуть.       В Грязьмуте за эти дни не изменилось ровным счетом ничего. Жизнь текла своим чередом, ленивая и сонная. Жуки занимались своими повседневными делами, изредка окликая маленького прохожего, чтобы поздороваться. На скамейке под часами, мирно дремал Старейшина, имени которого, казалось, не знал никто из горожан. Прохожие, пусть и не оставляли своих дел, тактично понижали голос, чтобы не нарушить сна старика, а чья-то добрая душа даже накрыла того пледом.       Привычно замедлив шаг, чтобы приветственно кивнуть старику, мало ли, вдруг все-таки не спит, Сосуд поспешил к домику Милы. Еще на подходе он услышал негромкое пение жучихи, которому правда, не вторили голоса младших сестер. Разумеется, большая их часть сейчас должна быть в школе, однако одинокий голос, выводящий песенку про непослушного паучка, вызывал грустные мысли. Во дворе никого не оказалось, посему Полый оставил уже ставшую традиционной корзинку с гостинцами от Сериз и собственный гвоздь у крыльца, и пошел на поиски кого-то из хозяек.       Голос Милы доносился с заднего двора и, судя по редким, но периодическим вскрикам и взвизгам на два совершенно одинаковых голоса, как минимум, близнецы находились там же. Кроха почти добежал до поворота, за которым открывался вид на двор и огород, когда ему навстречу вышла, можно даже сказать выскочила, Кристалл. — Привет! — радостным шепотом поздоровалась она, ловко хватая малыша за плечи. — Рада тебя видеть!       Сосуд приветственно зажужжал, несколько удивленно глядя на девочку снизу вверх. Та выглядела… нетипично для себя возбужденной, как будто за время разлуки младшие девочки умудрились заразить сказочницу своей неуемной тягой к приключениям и авантюризму, а жучок — как раз тот спутник, которого не хватало, чтобы отправиться за сокровищами в соседний сад… или за ягодами в ежевичные заросли. Или в любое другое место, куда скучно или страшновато отправляться в одиночестве. — Тебя не ругали за плащик? — меж тем спросила Кристалл, становясь более похожей на себя прежнюю. — Я старалась, чтобы швы были не слишком заметны, но их все равно видно. Сериз не злилась?       Пустой помотал головой, уже оправившись от первого удивления. Мало ли, может они правда играли. — Вот и ладушки, — улыбнулась девочка, мягко, но настойчиво увлекая его прочь от огорода. — Мила с девочками сейчас заняты на грядках. Пойдем, у нас как раз будет время, чтобы поговорить.       Жучок насторожился было, однако почти сразу вспомнил, что Кристалл в прошлый раз обещала его познакомить со своей невидимой подругой. Не то, чтобы он действительно верил в то, что эта самая подруга существует, по прошествии времени, тот странный разговор на заднем дворе начал казаться не более чем очередной причудой сказочницы. Он просто подыграет ей… или они оба придут к выводу, что ничего не получилось, и все снова станет как раньше. Настолько, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах.       Девочка в это время уверенно тянула жучка в детский шалашик для чаепитий. Там, потеснив игрушки и обычно разбросанные карандаши, в самом центре расположилась глубокая миска с заранее установленной в ней длинной свечой. Увидев ее, Сосуд невольно вспомнил об обряде общения с духами. «Смотри на свечу, ибо свет — твой маяк. Не выпускай рук рядом сидящих — ибо их тепло позволяет отличить живое от мертвого. И ни в коем случае не оглядывайся, пока не изгонишь гостей, иначе Таящийся за спиной заберет твои глаза и твое дыхание» — вспомнились наставления мудреца к храброй О’Гейр, желавшей пообщаться с павшими воинами.       Учитывая, что именно Кристалл в свое время рассказывала об обряде в одной из своих сказок, увидеть что-то подобное сейчас было более чем логично. Жучок даже успокоился, окончательно убедившись, что это «знакомство с невидимкой» просто очередная игра жучишек. Странно правда, что в ней не участвуют близнецы и другие сестры, обычно такие постановки организовывались именно для развлечения младших девочек. Или сказочница решила сначала порепетировать?       Кристалл, меж тем, усадила кроху на подушечку перед миской и, воровато выглянув из домика, плотно задернула полог, постаравшись, чтобы в домик не проникал ни один лучик света с улицы. Некоторое время она возилась в темноте, и когда с оглушительным в сгустившейся тишине звуком на кончике спички вспыхнул огонек, Пустой невольно вздрогнул и прянул назад. — Тихо, все в порядке, — улыбнулась ему сказочница, зажигая свечу. — Надо было заранее зажечь ее, но я как-то не рассчитала.       Она смущенно хихикнула, аккуратно убирая коробок. Танцующий желтый свет вызолотил домик изнутри, породив хоровод колышущихся в такт теней на стенах. Так бывает, когда очень долго смотреть сквозь воду на качающиеся где-то на дне водоросли, плавно, красиво, как щупальца неведомого монстра, готового в любой момент схватить неосторожную жертву. Или ловчие сети? И вроде бы понятно, что они качаются в такт течению, однако не удается полностью отделаться от легкого ощущения жути. Той самой жути, которая возникает, когда ты не уверен — живое ли перед тобой существо или просто ветер, смертельная ловушка или игра воображения.       Жучишка уселась на подушку напротив Пустого, так, что свеча теперь находилась точно между ними и протянула Сосуду ладони, вновь напомнив этим сказочный ритуал. — Возьми меня за руки, — сказала она, — мы должны образовать круг.       Малыш осторожно, слегка опасаясь огонька свечи, вложил свои ладони в ее, чувствуя, как пальцы жучишки сжались с совсем не детской силой. Ослепительный в сгустившемся мраке язычок пламени резал взгляд, отбрасывая на лицо подруги рыжие отсветы, отражался в глазах, черных, как смоляные капли, золотыми бликами. Кроха нервно вздохнул и попытался найти что-нибудь, за что можно зацепиться взглядом, однако все убранство детского шалаша, ранее казавшееся таким многообразным, тонуло в глубокой тени, порожденной неровной пляской огонька, и взор невольно возвращался к черным колодцам глаз подруги. К ним и танцующим на дне огонькам, так похожим на отсветы чумы… — Эй, все хорошо, — окликнула жучка Кристалл, широко улыбаясь ему той самой своей загадочной, но несколько пугающей улыбкой жука, который только что придумал что-то крайне интересное и готов приступить к претворению своего плана в жизнь. — Не бойся, я позабочусь, чтобы с тобой ничего не случилось.       Малыш недоуменно склонил голову к плечу. А с ним может что-то случится? Здесь? Он быстро глянул на горящую между ними свечку, убеждаясь, что та не опрокинется от неосторожного движения и снова поднял глаза на подругу. Логика подсказывала, что это просто очередная малопонятная игра, однако давящее изнутри беспокойство продолжало нарастать с каждой минутой, и Полый не мог ничего с этим поделать. Только железная уверенность Кристалл, пусть и приправленная возбуждением, не давали крохе поддаться этому совершенно нелогичному чувству и, например, позвать Милу. Это и еще то, что такой поступок может сильно расстроить сказочницу. — Вот, — мягко произнесла девочка, успокаивающе погладив его большими пальцами по тыльной стороне ладоней. — Не беспокойся, тебе ничего не нужно делать. Просто смотри на меня и внимательно слушай.       Жучок глубоко вздохнул и медленно кивнул, показывая, что понял. Все это звучало действительно просто. — Давным-давно, — негромко заговорила Кристалл знакомым обволакивающим голосом, который моментально заставлял примолкнуть даже толпу ее младших сестер во время вечерних сказок, а самого жучка вводил в бархатистое мягкое оцепенение, которому не хотелось противиться — когда не было ни тебя, ни меня, ни наших с тобой родителей, да и это королевство еще не появилось, миром правили двое — брат и сестра. Брат — страстный, дерзкий и тщеславный, изменчивый, как пламя костра и такой же разрушительный, порождал в умах жуков странные думы — стремления к новому, интерес к чужим землям и вопросы, ответы на которые приходилось долго искать. От этих вопросов в душах живущих часто появлялся страх, неуправляемый и гнетущий, и в желании победить этот страх, они создавали все новые и новые способы борьбы — строили дома и приручали пламя, изобретали оружие, изучали неведомое, что так пугало, искали ответы на вопросы и боролись с теми, кто мешал им в этом. Великий шутник и пакостник, он нередко сам порождал кошмары, которые и вообразить-то сложно, чтобы посмотреть, как жуки справятся с этой задачей. Сестра же была спокойной и невозмутимой. Она не одобряла пламенной натуры своего брата, предпочитая всепожирающей пляске огня ровное и теплое сияние, мягкое и всепроникающее, а бесконечному и яростному движению — покой и стабильный рост. Ее свет заливал все земли, которые только можно узреть воочию, и даже те, что сейчас скрыты от глаз жуков. И в этом ровном свете, согревающем, как тепло от камина, зародилась вся жизнь на земле, какую ты только можешь вообразить: от маленькой тли, до жука-исполина, от крошечной былинки, до гигантского корня. Ее свет не пугал и не отталкивал, а согревал, гнал кошмары прочь и порождал теплые и счастливые грезы, единые для каждого живущего в этом мире…       Голос жучишки постепенно заполнил все пространство, вытеснив прочие звуки. Кроха, как завороженный наблюдал за подрагивающим огоньком свечи, который золотой каплей отражался в черном омуте глаз сказочницы и слушал… слушал… слушал… слушал, уже даже не разбирая слов. Тело потяжелело, стало ватным и непослушным, как тулово куклы-рыцаря, подаренной ему накануне, в голове медленно нарастал странный шум, похожий на неразборчивый многоголосый шепот. Можно было сколь угодно долго прислушиваться к то нарастающему, то стихающему шелестящему гомону и не различить ни слова, и только голос Кристалл все еще звучал в голове, выплетал защитный кокон из слов и звуков, таких же непонятных, но притягательных. Окружающий мир расплывался перед взором, с каждой секундой все больше походя на мешанину черных и серых теней, и глаза девочки оставались единственным островком стабильности, за который можно было уцепиться. Черные, как два колодца, на дне которых медленно разгорается слепящее золотое сияние.       На этот раз это было похоже на пробуждение от глубокого сна или забытья, вызванного болезнью или ранами. Вскинув голову, Сосуд осознал себя посреди золотого пространства, такого огромного, что не видно было ни стен, ни потолка, ни даже колонн, их поддерживающих. Вокруг прозрачной дымкой клубился белоснежный туман, похожий на сахарную вату, и золотой свет окрашивал в карамельно-желтый цвет. За этой призрачной дымкой сложно было различить что-то дальше нескольких метров. Постоянно казалось, что на границе зрения встают золотистые фигуры жуков или предметов, но стоило только сфокусировать взгляд, как видения исчезали.       Жучок все так же сидел, на этот раз прямо на полу, крепко сжимая ладони Кристалл, которая остановила рассказ и теперь оглядывалась по сторонам, без удивления или испуга, но, словно слегка потерявшись, как будто на секунду заснула и сразу же проснулась. Поймав взгляд Сосуда, девочка одарила его сначала несмелой, но, чуть позже, откровенно счастливой, можно даже сказать, восторженной, улыбкой. Так может улыбаться жук, только что получивший самую радостную новость в своей жизни. — Получилось! — она вскочила на ноги, увлекая совершенно потерянного кроху за собой и с веселым смехом закружила его в импровизированном танце. — Получилось! Видишь это! Видишь! У нас получилось! Ты здесь!       Полый, растерянный и сбитый с толку, очень хотел остановить этот странный танец, но тело не слушалось, словно та кукольная тяжесть перешла в это сверкающее пространство вместе с ним самим. Нет, жучок по-прежнему мог двигаться, жужжать или вертеть головой, оглядываясь, но при этом ощущал странное незнакомое чувство, словно не совсем владеет телом. Для того, чтобы сделать что-то более осмысленное, приходилось буквально бороться с собой, с накатившей… предопределенностью. Будто все происходит так, как должно. Будто он на своем месте. Будто… он просто должен дойти до конца и выполнить… свою роль? Как в спектакле? Да, в том самом, кукольном, где, даже имея большое значение для сюжета, ты ничего не знаешь о сценарии… совершенно ничего. И можешь только наблюдать, являясь одновременно и актером, и зрителем. — Все хорошо, — меж тем сказала Кристалл, останавливая полный несвойственного ей восторга танец. Девочка явно заметила смятение своего спутника, а потому склонилась к жучку, заглядывая тому в глаза. — Слышишь, маленький рыцарь, все хорошо.       Голос жучишки снова зазвенел в голове, выплетая в пространстве золотистую паутину — защитный кокон или ловчую сеть… есть ли разница? Полый застыл не в силах отвести взгляда от лица подруги — от ее глаз. Всего несколько минут назад бывшие черными, теперь они были наполнены светом — не рыжим пламенем чумы, сводящим с ума, а ровным золотым сиянием, ярким, горячим и манящим. — Все происходит так, как должно, — мягко сказал девочка. — Ты в безопасности. Веришь мне?       Сосуд медленно кивнул. Кивнул сам, без принуждения, пусть и чувствовал, что сказочница очень хочет, чтобы кроха сейчас верил ей. Верил всегда, но сейчас — особенно. В этом… не было необходимости. Пустой крепче сжал пальцы, боясь выпустить успокаивающе теплые руки спутницы. Казалось, что без нее жучок моментально пропадет в этом наполненном светом месте, чуждом для маленькой и увечной тени, просто заплутает в золотом тумане. — Вот и славно, — Кристалл высвободила из хватки одну ладонь и ласково потрепала малыша между рожек. — Верь мне, рыцарь. Верь, и все будет хорошо. А теперь пойдем, — она поднялась и настойчиво потянула малыша за собой. — Нам нужно будет немного прогуляться.       И Полый покорно двинулся за жучишкой, которая продолжала держать его за руку, как совсем несмышленого малыша. Возбужденная, как в предвкушении какого-то праздника, девочка буквально тащила своего маленького спутника за собой, так что тот едва успевал переставлять лапы. Полый же, все еще не вполне владея собственным телом, все свои силы направил на то, чтобы сохранить хоть капельку самообладания и собственной воли. Все происходящее с каждой минутой казалось ему все более и более неправильными, и чем дальше они с Кристалл продвигались сквозь подсвеченный золотом туман, тем сильнее было это ощущение. Все это казалось очень знакомым, словно когда-то, очень давно, жучок уже попадал в похожее место. Когда-то… нужно было только вспомнить. Да… вспомнить, и все тут же встанет на свои места, узор сложится, а он… наверное, он получит ответы… сколько раз за последние дни Пустой так думал?       Лапы тонули в бледной, похожей на вату дымке, а земля пружинила при каждом шаге, словно Кристалл вела его по огромной горе спресованного пуха. Вокруг, насколько хватало глаз, клубились белые завитки тумана — густого, как патока, но в то же время прозрачного и воздушного. Сквозь него почти ничего не было видно, туманные щупальца и спирали находились в постоянном движении, порождая сотни образов, туманящих сознание и скрадывающих расстояние. И легко было представить, что если посмотреть на этот туман со стороны, откуда-нибудь сверху, то он станет похож на огромную пуховую подушку или даже гору… горы… белые клубящиеся горы из тумана, окрашенные в золото невидимым светилом…       «Облака,» — Сосуд запрокинул голову, надеясь сквозь белую дымку различить пещерный свод и будучи почти уверенным, что у него это не выйдет. Не из-за тумана, нет, а из-за того, что этого свода над головами просто нет. Немыслимое предположение, но почему-то казалось, что здесь действительно должно быть так… просто одна огромная бесконечность над головой, как в какой-нибудь совершенно невероятной сказке. Другая Бездна… только не под ногами, а там, наверху.       Туман не дал разглядеть ничего кроме переливчатой дымной белизны, однако собственная память охотно дорисовала ослепительную лазурную синь, раскинувшуюся над головой, насколько хватало глаз и даже дальше, и клубящиеся под ней бесконечные горы белых облаков. А над ними парящий в пространстве балкончик с витыми перильцами. Интересно будет увидеть его отсюда… интересно и немножко страшно. Почему-то Пустому казалось, что Отец, каким бы терпеливым и всепрощающим он ни был, не одобрил бы прогулку по облакам. Или, скорее, под ними. Почему? Вопрос без ответа.       Меж тем дорога явно пошла вверх. Иногда им приходилось даже карабкаться по почти неразличимым за полупрозрачной мутью ступеням или взбираться на уступы, некоторые из которых были выше Сосуда. Дело осложнялось еще и тем, что Кристалл не желала ни замедлить шаг, ни выпустить ладошку маленького спутника из своей, будто опасаясь, что тот может в любой момент сбежать или потеряться. Может быть у нее были причины так думать, но к этому времени Полый уже не мог бы точно сказать, где заканчиваются его желания, а начинается тупое безразличие ведомой куклы. А куклы, даже очень похожие на живых жуков, не бунтуют, когда ими играют.       Сложно было сказать, как долго они пробирались сквозь облачный туман, может быть час или два, а может быть всего-то несколько десятков минут. Но вот, обманчивая дымка постепенно начала редеть, становясь прозрачной, почти незаметной, а через какое-то время девочка вывела его на ровную площадку, полностью свободную от тумана.       Вокруг, подобно волнам гигантского безбрежного озера, вздымались белоснежные облачные клубы. Изменчивые и непостоянные, они то поднимались огромными валами над мягкой поверхностью, то опадали, образуя струящиеся воронки. Над головой раскинулась бесконечность, в которой золотое сияние постепенно переходило в слепящую лазурь, так что было невыносимо больно смотреть. Однако, небесная синь уже не так сильно владела вниманием Полого, который заметил в уже знакомом пейзаже нечто новое. Огромный и слепящий золотой диск, наполовину скрытый клубящимся вокруг облачным озером — это он был источником того странного света, что окрашивал белоснежные клубы расплавленной карамелью и нещадно резал глаза при попытке приглядеться. Он был похож… на самый большой светомушиный шар, который только можно было себе вообразить, только куда более яркий и, как казалось с такого расстояния, нестерпимо горячий.       Сосуд поежился и отступил на шаг, слегка потянув девочку за руку. Сейчас, глядя на этот диск, он испытывал острое, почти паническое желание нырнуть обратно в облачный туман. Почему-то жучку казалось, что именно теперь, он сделал какую-то непростительную глупость, которая ни в какое сравнение не идет со всем тем, что кроха совершал раньше. И было бы очень хорошо, если бы они с Кристалл сейчас просто взяли и ушли, пока не стало совсем поздно.       Полый повернулся к подруге, надеясь как-то донести до нее свое состояние, но практически сразу понял, что любая попытка будет проигнорирована. Сказочница, абсолютно глухая к чувствам крохи, увлеченно и радостно махала ладонью в сторону сияющего диска, явно приветствуя кого-то, оставшегося до сего момента вне поля зрения.       В груди предательски екнуло.       «Нет!» — малыш медленно повернул голову в сторону лучистого шара, только сейчас обращая внимание, что слышит слабые из-за расстояния, но с каждой секундой все более и более отчетливые эмоции, исходящие от него.       Сонное любопытство, узнавание, теплая, приглушенная радость, какая бывает при встрече со старым другом и.… предвкушение? Нет. Скорее, размышление на тем, что делать… поиск? Нет, тоже не то. Это как… как шанс. Как… Интерес или оценивание…       «НЕТ!» — Полый дернулся, отступая на еще один шажок, когда увидел, что шар шевельнулся, расправляя огромные лучистые крылья. В груди разом поднялся беспомощный, необъяснимый ужас — не страх перед смертью, болью или врагом, а безотчетная паника перед чем-то неизведанным, но априори чуждым, непостижимым и.… могущественным. — Все хорошо, не бойся, — сказала Кристалл.       Подтянув жучка поближе к себе, она с совершенно недетской силой ухватила его за плечи и развернула лицом к поднимающейся над облаками золотой фигуре.       «НЕ НАДО!» — Пустой уперся спиной подруге в живот, чувствуя, как от ужаса немеют и подгибаются лапы, как нарастает дикая боль в глазах, разъедаемых нестерпимо ярким светом, подобного которому он до сих пор не мог даже представить.       Малыш инстинктивно закрыл лицо руками и, не в сумев удержаться на ногах, просто осел на колени, скорчившись маленьким дрожащим комочком темноты, готовый, что вот-вот в следующую секунду его уничтожит, раздавит и сметет чужой мощью, надвигающейся с неотвратимостью горного обвала. — О, — с грустью протянула Кристалл, садясь рядом. Пустой чувствовал жучиные ладони на своих плечах, теплые, практически обжигающие даже сквозь плотную ткань плаща. От нее пахнуло некоторой растерянностью, девочка явно не ожидала столь бурной реакции и теперь не знала, что ей делать. — Кажется… он тебя боится.       Смех… не прозвучал, как можно было бы предположить изначально, он раздался прямо в голове, минуя стадию слуха. В нем не было злобы или злорадства, однако, этот звук отдавался во всем теле болезненной жаркой волной, от которой, казалось, готов был расколоться панцирь, а кипящая под ним Пустота мгновенно испарится, оставив после себя зловонный след на земле.       ОЧЕВИДНО, ЧТО ОНО БОИТСЯ. ВПРОЧЕМ, Я ВСЕ ЖЕ УДИВЛЕНА. ОНО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ СПОСОБНО НА СТРАХ.       Слова вспыхивали в сознании раскаленными стигмами, заставляя кроху вздрагивать при каждом звуке. Если бы он мог, то кричал бы сейчас во все горло, однако создатель не дал жучку голоса, а Пустота в груди задушено молчала, словно надеясь исчезнуть вовсе. — Я.… я почему-то не подумала, что ты можешь кого-то испугать. Думаю, мне надо было рассказать больше, прежде чем вести его сюда, — Кристалл осторожно потрясла малыша за плечо, надеясь хоть как-то его растормошить. Тщетно. Жучок лишь сжался в еще более плотный комочек, будто это могло помочь ему отгородиться от света, чуждого и разрушительного.       БОЮСЬ, ЕСЛИ БЫ ТЫ СКАЗАЛА ЕМУ БОЛЬШЕ, КРИСТАЛЛ, ТО ОНО ВОВСЕ ОТКАЗАЛОСЬ БЫ ПРИХОДИТЬ. ДИТЯ БЕЗДНЫ НЕ ПРИЕМЛЕТ СВЕТА. — Не говори такие страшные вещи! — искренне возмутилась девочка, безуспешно пытаясь подтянуть скорчившегося Пустого поближе к себе. — Он хороший и милый жучок. То, что его родители пытались сделать из него чудовище — не его вина. К тому же, — девочка смущенно хихикнула, — у них явно не получилось.       «Чудовище?» — Сосуд возмутился бы, если бы не разрывающий глубинный страх, который камнем прижимал кроху к земле, не давая связно мыслить. — «Я не… нас… меня… НЕТ!».       ИНОГДА ЧУДОВИЩАМИ РОЖДАЮТСЯ, КРИСТАЛЛ, — немного грустно прогремел в сознании голос сияющего существа. — НО Я ВЕРЮ ТВОЕМУ ЧУТЬЮ И НЕ ПРИЧИНЮ ЕМУ ВРЕДА. ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ПОКА ОН НЕ ПОВЕДЕТ СЕБЯ НЕДОСТОЙНЫМ ОБРАЗОМ.       Кристалл снова потрясла жучка за плечи и ласково позвала, пытаясь достучаться до сжавшегося до размера горошины сознания. — Жужжка! Все хорошо, слышишь? Пожалуйста, посмотри на нас. Тебе ничего не угрожает.       Пустой в первый момент свернулся было в еще более плотный комочек, пытаясь укрыться от окружающих, но уже спустя несколько секунд он осознал, что, по сути своей, ничего не изменится от того, что он будет вот так лежать, скорчившись как умирающая личинка. Сосуд не был уверен точно, была ли эта мысль следствием собственных рассуждений или она была внушена Кристалл или этой… слепящей сущностью, от одного взгляда на которую тело сковывала болезненная оторопь. Однако, может ли его положение стать хуже? Сомнительно.       Медленно, очень медленно, мучительно борясь за каждый миллиметр, жучок поднял лицо на возвышающуюся над ним слепящую фигуру и убрал ладони от глаз. Свет тут же залил глазницы, мешая различить детали. Все, что кроха сумел рассмотреть сквозь сверкающее золотое сияние — смутный силуэт крылатого существа, похожего на чудовищных размеров мотылька. Крылья этого создания раскинулись над сидящими на облаке жучишками, как белоснежный шатер, а голову венчала трехзубая корона… или что-то очень похожее на нее по очертаниям.       Пытаясь хоть как-то сдержать крупную дрожь, Полый обхватил себя за плечи, до боли впившись когтями в разом похолодевший хитин. Смотреть на обладательницу ГОЛОСА было невыносимо больно, как если бы ему в глаза по каплям заливали едкий сок. И приходилось постоянно бороться с собой, чтобы не отвернуть голову или позорно не уткнуться носом в колени, вновь свернувшись болезненным комочком боли, что, разумеется, недостойно рыцаря или мало-мальски уважающего себя жука. Впрочем, кажется, ему уже сложно будет произвести впечатление хуже того, что он уже произвел.       КАК НЕОБЫЧНО, — прошелестел глас, явно сдерживая свою мощь, чтобы не причинять маленькому собеседнику лишней боли. — Я ВИДЕЛА УЖЕ МНОГИХ ПУСТЫХ, НО ТЫ, МАЛЕНЬКОЕ СОЗДАНИЕ, СУМЕЛ МЕНЯ УДИВИТЬ. НИКТО ИЗ ВАС НЕ ТЯНЕТСЯ К ДРУГИМ ЖУКАМ, НЕ ИЩЕТ ИХ ОБЩЕСТВА И, ТЕМ БОЛЕЕ, НЕ РВЕТСЯ В ИХ ГРЕЗЫ. ЧТО ВЕДЕТ ТЕБЯ, ПОЛЫЙ?       Малыш затравленно смотрел на возвышающийся над ним силуэт, не зная, как ответить на вопрос. Он никогда не думал о подобных вещах и не помнил, чтобы когда-нибудь общался с собратьями, чтобы точно знать, что делает правильно, а что нет. Да даже если бы и знал, то не имел понятия, как донести ответ до этой сущности. Сумка жучка осталась где-то там, в привычном мире, и при себе у Пустого не было даже клочка папируса.       Спустя минуту выжидательной тишины, существо тяжело вздохнуло, видимо поняв причину заминки.       ГОВОРИ ТАК, КАК ГОВОРИЛ БЫ СО СВОИМ ТВОРЦОМ. Я УСЛЫШУ ТЕБЯ.       Жучок подавлено кивнул, и глубоко вздохнув, как в последний раз, все-таки сумел выдавить из себя ответ.       «Кристалл…» — что-то подсказывало, что если и существуют в жизни ситуации, когда нужно быть максимально честным, то это как раз одна из них. — «Она хотела, чтобы я пришел сюда».       Удивление лучезарной незнакомки было настолько явным, что отозвалось в голове протяжной звенящей болью. Кроха пошатнулся и наверняка бы завалился на бок, если бы Кристалл не придержала его за плечи.       А ТЫ ВСЕГДА ДЕЛАЕШЬ ТО, О ЧЕМ ТЕБЯ ПРОСЯТ? — не без иронии вопросила крылатая. Золотые глаза ее, вытянутые, как семена дикой ржи — единственное, что можно было рассмотреть на светоносном лике — слегка сощурились. Существо с нескрываемым интересом разглядывало черную козявку у своих ног.       «Нет,» — Полый помотал головой, желая придать этим жестом некоторый вес своим словам. — «Просто я люблю Кристалл. Поэтому я хотел, чтобы ей было хорошо. Я думал… это ее порадует».       Судя по повисшей в пространстве тишине, он все-таки сказал что-то не то. Огромные, похожие узкие лепестки глаза крылатой сущности расширились от удивления. Она, вероятно, посчитала бы, что ослышалась, если бы разговор происходил в обычном мире и с помощью живого голоса, но здесь, где слова буквально возникают в сознании, отпечатываясь в темноте медленно истаивающими символами, это казалось невозможным.       «Я не вру!» — зачем-то поспешил добавить Сосуд, испугавшись, что иначе обладательница обжигающего голоса может ему не поверить и сильно рассердиться. Вряд ли маленькая тень смогла бы пережить ее гнев, даже если крылатая ограничится тем, что, как обычная раздраженная взрослая, отчитает Пустого.       ВИЖУ… — даже сейчас голос Несущей Свет звучал глухо и растерянно. — НО СКАЖИ МНЕ, ТРЕСНУВШИЙ СОСУД, ОТКУДА ТЕБЕ ИЗВЕСТНО, ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ? САМО ЭТО СЛОВО ДОЛЖНО БЫТЬ ДЛЯ ТЕБЯ ЛИШЕННЫМ СМЫСЛА.       Кроха только пожал плечами.       «Слышу,» — отозвался он. — «Как боль. Или страх. Или… одиночество. Я слышу в жуках, и в Кристалл… и в тебе тоже».       Жучок уже почти не боялся. Пусть дрожь все еще сковывала тело болезненной судорогой, он все-таки попытался приподняться, подавшись навстречу сверкающей… кто она? Ее сияние, пусть яркое и обжигающее, как пламя тысячи костров разом, так напоминало бледный свет, который малыш ощущал, находясь рядом с отцом. Нет, только глупец поставил бы этих двоих в один ряд, слишком они были разными, как вкрадчивый шепот падающих капель и рокот обвала, как рев пламени и мягкий шелест крылышек светомухи, и все же между ними было очень много общего. Пожалуй, даже больше, чем они оба хотели бы. Пока еще не удавалось нащупать, в чем конкретно заключается это сходство, однако Полому начинало казаться, что если он попытается, то это не займет много времени.       СЛЫШИШЬ… — растерянность, так никуда и не девшаяся из рокочущего гласа, смешалась с легкой недоверчивой пока улыбкой. — И ЧТО ЖЕ ТЫ СЛЫШИШЬ, ТВОРЕНИЕ ЧЕРВА?       Полый честно прислушался к себе и к бесконечному потоку непознанных, странных чувств, непонятных еще и потому что чуждых, как ему самому, так и любому смертному созданию. В этом потоке так сложно было вычленить что-то знакомое и понятное, и каждая узнанная эмоция вспыхивала в сознании искрой, и, как золотая нить, тут же вплеталась в общее полотно, вырисовывая непонятный пока что узор. Была здесь и любовь, иная, чем та, которой Сосуд любил своих друзей и названную сестру. Она, казалось, охватывала весь мир и каждое живое существо, что населяло его, но была окрашена горечью и скорбью. Был здесь гнев, такой сильный, что выжег все прочие чувства до почти полного их отсутствия, а потом и самого себя, ибо нечем его было подпитывать. Была нежность, почти такая же как у Сериз, которую Сияющая питала к сидящей за плечами Сосуда жучишке. Окрашенная страхом безнадежная беспомощность и отчаяние. И была надежда… рожденная гневом и сожалением. Она рыжей нитью тянулась сквозь что-то непознаваемое к чему-то… кому-то, к кому несущая свет испытывала одновременно жалость и отвращение, уважение и ненависть. Кроха было потянулся к этой нити… нет, скорее, сознанию, запутавшемуся в лучистом сиянии как в тенетах паутины. И тут же расплавленная боль хлынула в глазницы, окрасив мир рыжим безумным пламенем.       Пустой закричал, вторя безмолвному воплю собрата, выгнулся болезненной дугой, заваливаясь на спину. Пламя — последствия гнева сияющей незнакомки? Или отблески едкого чумного огня? — опалило лицо и грудь, заставив инстинктивно закрыться руками, словно это могло хоть как-то помочь. Рядом закричала Кристалл — громко и страшно. И Пустота взвыла голодным зверем, отвечая на этот вопль, но рев этот быстро стих, потонув в отблесках пламени и нестройном хоре незнакомых голосов… сияние померкло, оставив жучка в непроглядной тьме, холодной и давящей. Он еще слышал, что кто-то, явно не сказочница, что-то пронзительно кричит, кажется пытается командовать, и Кристалл… спорит… просит… почти умоляет… о чем?       Голова была такой тяжелой… тело таким неподъемным… Сосуд слепо протянул руку на голос, или, точнее, попробовал протянуть, борясь с навалившейся на него каменной неподвижностью, но в конце концов, застыл безвольной выжженной оболочкой, уткнувшись лицом в неожиданно горячую землю.       Когда способность мыслить вернулась к нему, вокруг было темно. Воздух, тяжелый и неподвижный, пах сыростью, разросшимся мхом, плесенью, тленом и непередаваемой смесью благовоний и еды, от которой начинало мутить даже существо в принципе не приспособленное к поглощению пищи. Первые минуты жучок просто позволил себе лежать неподвижно и тупо смотреть в темный потолок, скорее угадывающийся, чем видимый на самом деле. Под спиной ощущалось жесткое ложе, словно скамью или даже простой стол накрыли одеялом. Тело уже давно затекло от долгой неподвижности и почти не чувствовало ни боли в отвердевших членах, ни холода. Давящая, характерная больше для склепа, чем для пусть маленького, но живого городка, тишина с одной стороны давала некоторое облегчение, а с другой — пугала. Что успело произойти за то время, что Сосуд пролежал без движения? Почему так тихо?       Впрочем, очень скоро малыш осознал, что тишь, пусть и завладела этим местом, отнюдь не была полной, как не была непроглядной темнота. До слуха доносился тихий скрип и скрежет множества маленьких лапок, принадлежащих крохотным жучкам, что любят селиться под полами и в стенах, питаясь тем, что находят в домах. Откуда-то доносились приглушенные, похожие на далекий и монотонный бубнеж, звуки чужой речи.       Когда же жучок окончательно пришел в себя, а глаза привыкли к мраку, стало возможно разглядеть серые стены, покрытые витиевато переплетенными меж собой линиями, которые, поднимаясь вверх, плавно перетекали на неровный потолок. Взгляд крохи путался и терялся, не умея выявить в мешанине начертанных линий хоть что-то для себя понятное, а посему Сосуд отвернулся и принялся разглядывать комнату, терпеливо ожидая, когда тело придет в себя настолько, чтобы можно было пытаться двигаться. Так иногда бывало после долгого стазиса, тело просто отвыкало от того, что оно живо, и, когда сознание прояснялось, далеко не сразу включалось в обычный ритм. В этом плане простой сон казался Пустому куда более… выгодным способом отдыха, пусть и не таким эффективным.       Комната была маленькой и почти пустой. Если не считать той лавки — широкой и твердой — на которую уложили жучка, то в ней был всего один шкаф, тяжеленный и массивный — во всю стену. Множество ящиков и плотно закрытых дверец в нем были, как и стены, испещрены странной вязью из черных линий, похожих на завитки дыма, и украшены целыми гирляндами из маленьких хитиновых головок разнообразных жуков. Их было так много, что в какой-то момент Полому показалось, что он вернулся в Бездну. Это ощущение усиливалось еще и от того, что Сосуд улавливал отчетливое дыхание Пустоты в спертом холодном воздухе. Разумеется, ее здесь было не так много, и она не скапливалась сгустками и не парила прямо в воздухе, похожая на комок черной пыли или клок тумана, однако даже этого малого количества было достаточно, чтобы ощутить себя… почти дома. И даже немного испугаться.       Центр комнаты почти полностью занимал огромный серый с синим отливом камень, грубо отесанный в виде стола. Кто-то, видимо не желая каждый раз таскать посуду, выдолбил по его краям чашеобразные выемки, в некоторых из них и сейчас что-то лежало, распространяя вокруг себя тревожный запах гари. По самой же поверхности камня высохшими руслами ручьев тянулись старательно выдолбленные желобки. Они не были ни красивыми, ни даже геометрически правильными, а потому не могли быть частью украшения и, наверное, служили каким-то своим таинственным целям. Или просто у создателя сего предмета мебели руки росли из брюшка, а у хозяев напрочь отсутствовали те чувства, которые не дают захламлять жилище изначально неудобными и даже не красивыми предметами.       Из-за плотно прикрытой двери глухо доносились звуки разговора. Изначально негромкие голоса, приглушенные толстыми стенами, были больше похожи на неровное гудение, в котором можно было с трудом различить отдельные интонации, но никак не слова. Один голос — высокий, вкрадчивый и насмешливый, будто его обладатель постоянно сдерживается, чтобы не начать хихикать. Второй — несомненно принадлежал жучихе, он был, пусть высоким, но тихим, мягким и мелодичным, словно кто-то специально создал его для пения. И кроха мог бы заложить любую из своих лап, что он достаточно близко знаком с его обладательницей. Интересно, что Мила делает в столь странном месте?       Внезапное осознание было подобно ушату холодной воды, опрокинутому на голову. Разговор с сияющей жучихой в облаках, крик Кристалл, боль, обжигающая лицо и руки, запах горячей земли и наплывающая на сознание душная тьма — что-то случилось в тот момент, когда Пустой попытался прочувствовать лучезарную знакомую сказочницы. Что-то очень плохое. Именно поэтому из-за двери так отчетливо веет тоскливым отчаянием и застарелым тупым страхом. Именно поэтому так тревожно звучит голос Милы. Именно поэтому он сам сейчас находится здесь, а не в Грязьмуте.       Крохе очень хотелось вскочить на лапы и опрометью кинуться к подруге, узнать, что же произошло, и что можно с этим сделать… исправить… помочь… Однако, вместо этого жучок неловко заворочался, борясь с непослушным, одеревеневшим телом, и с трудом слез со скамьи, служившей ему постелью. Медленно, с трудом переставляя лапы, к которым неспешно возвращалась чувствительность, Пустой подобрался к двери. Высокая и тяжелая, она поддалась только когда Сосуд всем телом навалился на рукоять. И то, в образовавшуюся между деревом и косяком щель можно было разве что протиснуться. — О-хо, я же говорил, дорогая, — тут же донесся до слуха незнакомый насмешливый голос, — с ним все будет в порядке. Тени — невероятно живучи, о-хо-хо-хо.       Здесь было не в пример светлее и просторнее. Воздух наполнял чад множества горевших вокруг факелов и приторного запаха каких-то неизвестных малышу балговоний, от которых заметно мутило разум. В пляшущем рыжеватом свете огня, забившиеся в щели и углы тени казались живыми, и многочисленные шесты с насаженными на них головами мертвых жуков, высохшими и выбеленными временем, словно готовы были пуститься в пляс, даже несмотря на отсутствие музыки. Ее — монотонную и тягучую, как настоявшийся на травах мед, легко дорисовывал собственный разум, отравленный грезами.       Отовсюду, с шестов и монументов, с многочисленных гирлянд, мерно покачивающихся в потоках исходящего от факелов жара, со стен и даже с пола на буквально вывалившегося в зал жучка взирало множество мертвых лиц. Здесь были и привычные маски, ярко выделяющиеся на фоне хитиновых пластин гладкостью фарфоровых, лишенных всего лишнего, ликов, но большую часть пространства все же занимали высохшие и отвердевшие лица сотен и сотен жуков. Кто-то обладающий поистине извращенным разумом, буквально выложил ими стены, пол и, кажется, даже потолок, словно это были декоративные плитки или обкатанные водой камни-голыши. Глядя на эти застывшие лики, вновь невольно вспоминалась Бездна, где тоже невозможно было сделать и одного шага, чтобы не наступить на треснувшую маску давно погибшего собрата. Но там… даже там не было такой пугающей упорядоченности. Будто кто-то специально пытался создать ощущение, что за тобой бесконечно наблюдают сотни мертвых глаз.       Осматриваясь, кроха не сразу обратил внимание на присутствующих здесь. Мила к тому времени уже успела подойти к Сосуду и присесть перед ним на корточки, чтобы хоть как-то компенсировать разницу в росте. — Слава древним, ты очнулся, — выдохнула она, несмело касаясь плеча Полого. — Я уже начала думать, что ты умрешь. — О-хо-хо, думать, дорогуша, не нужно, — засмеялся незнакомец, показываясь из-за спины жучихи. — Нужно слушать. Что бы твоя сестрица ни собиралась сделать с маленьким призраком, она этого не успела. А значит, он прекрасно оклемается сам. Что в конце концов и произошло, о-хо-хо-хо.       Незнакомец оказался улиткой… по крайней мере, жучок, ни разу до этого момента не видевший этих созданий, предположил, что представшее перед ним существо можно так называть. Небольшого роста, всего-то на голову выше Милы, незнакомец обладал странным совершенно черным телом, которое, казалось, полностью состоит из темноты. Мягкое, лишенное панциря и суставов, оно лишь условно сохраняло очертание жучиного туловища, когда голова почти полностью утопала в крупной спиралевидной раковине, из-под которой светились круглые белые глаза. В одной из рук-щупалец существо держало длинный кривой посох с грубым навершием, похожим на высохший до черноты плод неизвестного растения. Им улиточка задорно постукивала по полу при ходьбе. — Теперь же, о-хо-хо, — продолжил он, издав сдавленное, похожее то ли на кашель, то ли на кряхтенье хихиканье, — коль у маленькой тени нет жалоб, я буду рад освободить ритуальную комнату. Она мне может в скором времени понадобиться.       Мила, бросив быстрый взгляд на совершенно ничего не понимающего Пустого, быстро кивнула. — Подождите минуту. Я.… я должна ему все объяснить. — Сколько угодно, милочка, — рассмеялась улитка, покачивая посохом из стороны в сторону. — Вы мне не мешаете. Просто не буду обращать внимание на ваши секреты.       Сказав это, странное создание и не подумало удаляться. Оно… или он… сложно было понять по голосу, осталось стоять неподалеку и продолжило смотреть на Милу немигающими белыми глазами, круглыми как бусины. — Послушай, — приглушив голос, быстро заговорила жучиха, явно не очень хорошо себя чувствуя под этим взором, — Кристалл заболела чумой. Я не знаю, что она хотела с тобой сделать, это сейчас не важно, раз ты очнулся, но если ей не помочь, то она скоро умрет. Эта улитка — шаман… он сказал, что от чумы можно спасти жука, если он еще жив, но нужна Пустота. Я не знаю, что это такое, но он говорил, что она есть у тебя… пожалуйста… заклинаю всем, что только можно, помоги.       Сосуд, растерянно посмотрел на Милу, потом на шамана, который не проявлял никаких признаков эмоций и словно вовсе отключился от мира, после чего осторожно кивнул. Просьба жучихи звучала как откровенный бред, но исходящие от нее волны удушливого страха пополам с отчаянием не дали малышу даже шанса усомниться в искренности просьбы. А то с каким рвением старшая из сестер кинулась обнимать кроху, только лишний раз показало, насколько она боялась получить отказ. — О-хо-хо-хо-хо, какая щедрая маленькая тень, — лукаво протянул шаман, впервые за время разговора сменив позу. — Неужто ты и впрямь привязался к ним, хо-хо? Или это просто, хо-хо, знак вежливости?       Жучок возмущенно зажужжал. За последнее время слишком много незнакомых существ, которых и жуками-то назвать можно было с натяжкой, начинали лезть в их с подругами отношения со своим бесценным мнением. И, если от крылатой обладательницы выжигающего ГЛАСА Сосуд еще мог стерпеть подобное отношение, то странный черный тип с посохом уже начинал раздражать. — Какой сердитый, — вновь то ли засмеялся, то ли закашлял шаман. — Не злись, маленький, просто дай мне свою ручку и потерпи. Я не буду брать слишком много, о-хо-хо.       Хохоканье улитки уже навязло на зубах, но кроха предпочел не вдаваться в долгие споры и, вывернувшись из рук Милы, послушно протянул незнакомцу руку. Тот же, цепко ухватив Сосуд за запястье, повел малыша к небольшому столу, притулившемуся в тени. На нем в завораживающем порядке было разложено множество ножей, игл и каких-то сверкающих трубочек, которые, несомненно, можно было бы использовать каким-то противоестественным образом, если бы возникло таковое желание. Истинное предназначение всего этого богатства оставалось загадкой, но что-то подсказывало, что столь странными ножами режут далеко не хлеб. Из всего многообразия, шаман выбрал только небольшое серповидное лезвие, которым быстрым, едва уловимым движением аккуратно вскрыл хитин на внутренней стороне локтя Пустого.       Тот даже не сразу почувствовал боль. Как завороженный жучок наблюдал за тем, как бледное лезвие вспарывает хитиновую оболочку, и из неожиданно глубокого разреза широкой струей начинает сочиться черная субстанция — то ли дым, то ли жидкость. Исходящая черным туманом, то и дело норовя распасться на отдельные невесомые шарики, Тьма потекла в заблаговременно подставленную каменную чашу. Боль, острая и какая-то будто не своя, быстро стихла, сменившись все нарастающей слабостью, и жучок едва сдерживался от того, чтобы выдернуть руку из холодных, мягких и влажных пальцев улитки. Снова захотелось спать… прямо здесь, на полу. И уже не важно, что вместо камней или плитки он вымощен лицами мертвецов… лишь бы… лишь бы сесть… хотя бы сесть…       Шаман, явно заметив состояние своего пациента, снова коротко хохокнул после чего просто закрыл разрез ладонью, надежно замазав его собственной слизью, вязкой и слегка поблескивающей на свету. — На первый раз хватит, маленькая тень, о-хо. Думаю, ты не хочешь провести у меня еще одну ночь. Спасибо за помощь, о-хо-хо.       С этими словами он перехватил поудобнее наполненную дымящей чернотой чашу и неспешно направился куда-то вглубь зала, где в полумраке виднелись неряшливые деревянные постройки из кое-как сколоченных досок. Полый же, растерянный и обессиливший, остался стоять рядом со столом. Он со смесью удивления и какой-то брезгливости разглядывал свою руку, покрытую толстым слоем блестящей слизи. Засыхая, она начинала неприятно стягиваться, а место разреза — мерзко зудеть. Впрочем, боли не было, а полупрозрачная пленка успешно закрыла собой рану, остановив отток Пустоты. Наверное, даже полноценная повязка из собранных Сериз бинтов так бы не смогла. — Ты как? — почему-то шепотом спросила Мила, тихо подходя к жучку со спины. — Все хорошо?       Тот неопределенно пожал плечами после чего требовательно, с вопросом, зажужжал, желая получить подробный рассказ о том, что вообще произошло. Однако жучиха то ли не поняла его, то ли просто слишком была занята собственными мыслями и тревогами, а потому продолжила говорить о своем. Кажется, ей даже не слишком важен был ответ крохи. — Слушай… я понимаю, что ты, наверное, устал, но там наверху девочки сейчас совсем одни, — сказала Мила, зябко передергивая плечами. — Они видели, что у вас там происходило, и я не смогла быстро объяснить… нормально объяснить, я имею в виду. Они были испуганы и.…, и я пока не могу оставить Кристалл без присмотра… Боюсь, что она снова что-нибудь вытворит… пыталась уже. Или просто сбежит. Ты… не мог бы…       Жучок поднял руки ладонями вперед, останавливая неловкий поток слов, после чего кивнул. Он «мог бы». Более того, Сосуд точно бы не оставил жучишек одних теперь, когда все старшие сестры находились под землей, в том или ином смысле этого слова. Однако, Пустота свидетель, когда Мила вернется домой, она больше не сможет прятать неприятную правду за ложью. Она обязана будет дать объяснения и ему, и сестрам, кроха собирался сделать все, чтобы подруге не пришлось врать.       Это была слишком сложная мысль, чтоб передать ее жестами, особенно сейчас, однако Мила, похоже поняла общий смысл. Грустно и несколько виновато улыбнувшись, она прошептала короткое «Спасибо» и несмело потрепала жучка по плечу. После этого неловкого прощания, Сосуд поспешил к выходу… впрочем, его пришлось искать с помощью той же Милы. Жучиха проводила малыша до одной из знакомых ему троп и указала, в какую сторону идти, чтобы попасть в Грязьмут.       Путь не был долгим. Жилище улитки располагалось в каких-то паре часов быстрого бега от колодца с цепью, и в другое время Пустой преодолел бы это расстояние с легкостью. Однако сейчас, все еще толком не отдохнувший, да еще и раненый жучок был вынужден часто останавливаться, чтобы перевести дух и с куда большей внимательностью прислушиваться к глухой тишине полутемных тоннелей, чтобы избежать встреч с оболочками. Благо, что пока что ему везло.       Кружной дорогой обойдя Храм Черного Яйца, вдруг красная охотница еще не покинула его, малыш добрался до вожделенной цепи и с трудом, стараясь не тревожить разрезанную руку, взобрался к Грязьмуту. Город спал, и тишину нарушал только въедливый скрип старых часов на площади, которые не иначе как решили вспомнить, что когда-то умели играть музыку. Лучше бы и дальше только тикали. От этого звука, одинокого и пронзительного, как чахоточный визг мстекрыла, становилось мерзко и неприятно, будто ты вляпался во что-то холодное и вязкое босой лапой.       Сосуд бегом промчался по пустынным улицам, остановившись только у самого крыльца дома сестричек. Здесь было непривычно тихо, даже несмотря на поздний час. Жучок, разумеется, не знал, сколько конкретно времени он пролежал в забытьи. Однако, почему-то малышу казалось, что после таких событий младшие жучишки должны были поставить дом с ног на голову… и уж точно они бы не легли спать, не дождавшись каких-либо вестей… или хотя бы не оставив света.       Одолеваемый дурным предчувствием, Полый распахнул дверь и замер на пороге. Дома царил кавардак. Разбросанные по полу и на столе вещи, словно кто-то в спешке собирался куда-то придавали комнате странный, нежилой вид. Пустому в глаза бросилось несколько опрокинутых стульев, и оставленные грязные тарелки с подсохшими остатками трапезы, спальные матрасы, сваленные в углу — их явно никто не собирался раскладывать на ночь, распахнутые дверцы шкафа с вываленным на пол содержимым… и ни следа сестер. Точнее нет, следов-то было полно, но самих девочек дома не было.       «Может они у соседей,» — понадеялся кроха, несмело перешагивая через порог. Он хотел убедиться, что жучишки не оставили какой-нибудь записки, а если нет, то найти свою сумку, в ней есть писчие принадлежности и фонарик, и гвоздь — с ним просто спокойнее. С этим нехитрым инвентарем жучок собирался пройтись по дворам соседей и расспросить их о сестричках. Грязьмут — маленький город, пусть и сонный как разжиревший опарыш, и скрыться здесь от бдительного ока соседей совсем не просто. Тем более, что сердобольные жуки никак не позволят детям надолго остаться без присмотра.       Однако почти сразу внимание Сосуда привлек лист бумаги, нарочно оставленный на самом видном месте — посреди обеденного стола. Записка была сделана аккуратным, но явно дрожащим почерком одной из сестер — скорее всего Ирмы — старшей из оставшихся дома девочек. Всего несколько коротких предложений, от которых у Полого моментально заледенело нутро.

«Мила, не теряй нас, все хорошо. Мы пошли звать маму с папой. Вместе мы что-нибудь придумаем».