Символ надежды

Заканчиваю с делами и выхожу на широкое крыльцо дома, вытирая руки кухонным полотенцем. Осматриваюсь и, закинув кусок ткани на плечо, сажусь на лестницу. Знойный летний день догорает, плавно превращаясь в тёплый вечер. Улица наполнена цветочными ароматами, шумом леса, хлопками по мячу, детским смехом, собачьим лаем, и всё это вперемешку с гусиным гоготом. На забор, шумно хлопая крыльями, пикирует птица — сойка-пересмешница. Они не изменились с годами, по-прежнему могут повторять песни, подражать голосам людей и животных. Сойка, передразнивая щенка, то спрыгивает на землю, то снова взлетает на забор, то прячется в густых зарослях кустов гортензий. Пёс, с радостью включившись в игру, резво скачет за ней, прямо по цветочной рабатке, подминая лапами сочные листья пестрых хост и отцветших примул. — Питч, нельзя, — прикрикиваю я, пока он не добрался до главной жемчужины, только что распустившихся белых лилий, и не привлек внимание детей, ведь вместе они окончательно разгромят цветник. Щенок осекается, подбегает и, поджав уши, прижимается к моей ноге, жалобно скуля и, чуть виляя хвостом, смотрит на меня глазами полными раскаяния. Улыбаюсь, поглаживая его по голове. Вдруг раздается пронзительный визг. Я, словно меня ударило током, вскакиваю на ноги и испуганно смотрю на своих детей. Усмехаюсь сам себе, все в порядке, просто сын упорно пытается отнять у сестры мяч. И ничего, что на поляне их еще несколько, Мэтью нужен именно этот. Дочке надоедают приставания брата, и она пускается от него наутек. Тот бежит следом за ней. Им три и пять… Прекрасный возраст. Питч срывается с места и бежит к детям. Опускаюсь обратно на ступени и смотрю за ними. Мне не верится, что их когда-то не существовало. Оглядываясь в прошлое, могу сказать только одно: ради того, что я имею сейчас, не изменил бы ни дня своей прошлой жизни, хотя и жалею о многом. Мой отец часто говорил: «Пока не поживешь, никогда не узнаешь, что приготовила тебе судьба. Загадывать можно все что угодно, но жизнь сложится так как должна». Сейчас я понимаю, он был прав, во всем. Ведь если бы в детстве меня спросили: — Чего ты хочешь в будущем? То ответ был бы примерно таким: — Я хочу… не потерять себя, иметь возможность открыто рисовать. И главное: хочу, чтобы Китнисс никогда не попала на Голодные игры… Китнисс Эвердин — удивительная девушка. Девушка с мыслями о которой начинался и заканчивался каждый мой день, девушка, в которую я был влюблен с пяти лет. Даже сейчас ясно помню, как впервые увидел её: красное клетчатое платье, две темные косички и упрямые серые глаза. Это было в школе… на пении. Учитель спросил: «Кто знает «Песню Долины»? Китнисс тут же подняла руку. Потом она пела перед всем классом, стоя на стуле, а дети сидели тихо и слушали, затаив дыхание, и даже птицы за окном умолкли, а в моей душе именно в тот миг и зародилось чувство, которое люди называют любовью. Следующие одиннадцать лет я собирался с духом чтобы заговорить с ней. Смешно. Я легко находил слова чтобы начать разговор с любым человеком в дистрикте, в Панеме, а при виде нее у меня деревенел язык. Смог бы я в конце концов решиться и открыть ей свое сердце? Не знаю… Хотя надо было, ведь во времена Голодных игр в нашей жизни всё было зыбко, стихийно и непредсказуемо. Удача никогда не была на нашей стороне. Но я пребывал в абсолютной уверенности в двух вещах: первое — ей не нужен такой как я, и второе — на одной из жатв Эффи Тринкет достанет из шара мое имя. Потому Китнисс долго не подозревала о моих чувствах, возможно, что не узнала бы никогда, но по воле рока мы оба стали трибутами семьдесят четвертых Голодных игр. Вдвоем мы прошли через них, давление общественности, квартальную бойню. Затем наши пути разошлись и снова встретились в темных катакомбах дистрикта тринадцать. Тогда я считал её убийцей, гадким переродком, а она решила, что, едва найдя, навсегда потеряла меня. Ни один из нас не видел выхода, и в конце концов всё окончательно рухнуло. Наши души, как два уголька, сгорели в огне революции. Её вместе с Прим, а моя с ней. На сожженной земле в полуразрушенной стране остались два никому не нужных, истерзанных подростка, чьи жизни жестоко сломали, которые стали пешками в борьбе за власть двух тиранов. Уже после, проходя лечение в капитолийской клинике, я вновь стал осознавать, как сильно мне не хватает её, с каждым днем все больше хотел вернуться в Двенадцатый, постепенно наладить отношения и прожить всю жизнь с ней одной, единственной и любимой. Но судьба опять распорядилась иначе… Моя жизнь начала новый отсчёт совсем недавно. Чуть больше шести лет назад. За несколько лет до этого, когда получил возможность покидать Капитолий на долгое время, я выстроил дом в удалении от Двенадцатого, на берегу лесного озера. После революции границы дистриктов размылись, люди получили возможность селиться, где пожелают. Многим, как, например, моим землякам, пришлось отстраиваться заново, в стороне от уничтоженной части города, так сделал и я после возвращения обратно, в некогда родной дистрикт. Благо накопления позволили сделать это быстро. Мой дом. Он вышел таким, каким я видел его всегда, таким, о каком мы мечтали с Китнисс, в котором я хотел жить. Жить с ней… Он не похож на те места, в которых я обитал: дом родителей, которого не стало почти со всем дистриктом; дом в деревне победителей, который я бросил сам; её дом, ставший нашим, в котором я не смог жить без неё; тюремное подземелье в Капитолии, где меня держали, подозревая в пособничестве повстанцам; палата в подвале тринадцатого… И уж тем более не похож он на те больничные палаты и съёмные комнаты, в которых я провел почти пятнадцать лет своей жизни после окончания революции. Подумать только, несколько дней назад мне исполнилось сорок, а я только начал жить! Никогда не думал, что сейчас буду любить сильнее чем в юности, и вот правда, я наконец-то живу! По-настоящему! Хотя до сих пор иногда не верю в реальность происходящего, ведь совсем недавно подобное могло быть только сном, и не было ни капли надежды, что когда-либо он станет явью. Но это вовсе не бред или фантазия. Они есть! И они рядом! Моя семья. Любимая жена — мой главный мотиватор в этом мире. Она заставляет меня жить, дышать и двигаться дальше, с ней и только с ней мое сердце по-настоящему бьётся, чаще, сильнее, трепетнее. За нее я готов отдать свою жизнь, подарить весь мир, все рассветы и закаты, но ей достаточно нашего небольшого дома, а главное, меня и наших детей рядом. Она не любит публичности, она не выносит столицу, она ненавидит, когда нашу семью пытаются вытянуть на очередное шоу. Мои дети, те, кто радует с каждым днём всё больше, те, кто подчас сводят с ума своими шалостями и капризами, те, за чей смех и счастливую жизнь без бремени Голодных игр я готов ещё сотни раз пройти через пытки и охмор. Я даже не знаю как правильно описать ту огромную радость, что чувствую, глядя на них. Они играют во дворе дома: дочка, что так похожа на жену, только с такими же голубыми глазами, как у меня — смотрю как она танцует, напевая веселую песенку, и сынишка — ловко перебирает своими пухлыми ножками, как хвостик следуя по пятам за сестрой. Он — моя точная копия, но с глазами любимой жены. Я снова оглядываюсь по сторонам и в очередной раз понимаю — я счастлив! Моя жизнь — это счастье. Выстраданное многими потерями. Закрываю глаза, на миг позволяя себе погрузиться, впитать эти ощущения. Слышу переливы детских голосов, под тенью деревьев поскрипывает петлями садовая качель, доносится шёпот листвы. С озера тянет свежестью и прохладой. Тягучими волнами плывет по воздуху аромат белых лилий. Скрипит калитка. Я открываю глаза и вижу её. Девушку, после знакомства с которой и началась настоящая жизнь. А ведь когда-то я думал, что начать жить с нуля нереально. Оказалось, можно!