Дни Минувших Грез

Холодный воздух забивает легкие вместе с запахом сосняка и колет глотку своими невидимыми шипами. Снег под подошвой тяжелых ботинок скрипит, разрывая кромешную тишину леса, а винтовка покоится за спиной, прикладом вверх по армейской привычке. Он снова отправился на разведку по окрестностям, хоть для этого уже нет нужды несколько лет. Все тропы давно изучены, все места давно изведаны, но каждый раз невидимый дух толкает идти сюда снова и снова, будто в один прекрасный день можно будет найти то, чего уже нет. Здесь можно увидеть развалины маленьких поселений, находившихся на линии фронта — обугленные остатки домов, что ещё хоть как-то напоминают о существовании здесь когда-то мирной жизни. Или же просто покинутые деревни, где в щелях потрескавшихся стен гудит ветер, а в пустых комнатах витают лишь воспоминания. Несколько хлопьев снега упали на нос и чёрные волосы, когда сосновая ветвь зашуршала в лесной тишине. Мужчина поднимает взгляд наверх, в ту же секунду кладя приклад на плечо, прищуривая глаз и смотря в прицел. Маленькая серая тушка пробежалась, остановившись, и, встав на задние лапки, дергает носиком, подняв ушки-кисточки. Белка. Мужчина задерживает дыхание, а палец жмёт на курок быстрее, чем она успевает почуять опасность. Пушистое тельце стремительно падает на белое одеяло у подножия дерева, обагряя его красным и поднимая легкую снежную дымку. Гражданская война принесла много потерь обеим сторонам конфликта, унесла невинные жизни, но вместе с тем раз и навсегда примирила Север и Юг. Но какой ценой… Несмотря на то, что теперь воцарилось мирное время и люди вернулись к привычному ритму, остались те, чьи души разорваны на тысячи кусков, словно блестящие самоцветы, разбитые на тысячи осколков. Сейчас, от скуки, человек военного дела ходит и отстреливает белок ради забавы, словно щёлкает орешки. А ведь раньше это были люди. Хотя, эта разница давно стерлась под градом пуль и свистом боевых снарядов. Сегодня он решил зайти вглубь леса, чтобы не натыкаться на мертвые поселения, которые вновь и вновь вспарывают старые воспоминания, зашитые в черепной коробке толстым швом. Изумрудно-зеленые глаза немного режет пронзительная яркость снега и голубого неба, точно также как и белый дневной свет, отчего приходится идти, смотря себе под ноги. Однако ухо способно уловить малейший чужеродный шорох, словно если бы оно принадлежало охотничьей собаке. В этот раз он забрёл туда, где доселе ещё не бывал. Ноги принесли к небольшому озеру, покрывшемуся темной коркой льда. Оно было окружено густым лесом со всех сторон, неудивительно, что раньше его не было видно. На другом берегу располагался обветшалый, но до сих пор крепкий озерный домик и отходящий от него деревянный пирс. На удивление, даже оконные стекла были целы. И все та же кромешная тишина, дающая ощущение глухоты. Даже ветер не скулит волком. Мужчина, окинув постройку взглядом, не стал заходить внутрь, сразу пошёл к краю скрипучего пирса и сел, свесив ноги, а винтовку скинул с плеча и положил рядом с собой. Он достал из-за пазухи небольшой металлический коробок, в котором покоилось несколько импортных кубинских сигар. Мужчина зажимает срезанный край одной из них между зубов, поджигает спичкой, делает затяжку и выдыхает ароматный табачный дым в морозный воздух. Если курить их не часто, то они приносят большее удовольствие. Он переводит взгляд вверх, на кучевые облака, что, как застывшие во времени клубы белого дыма, плывут по небосклону. А рядом нитями струится дым от тлеющей сигары, словно шелковая паутина, рвущаяся под порывами ветра. В такие моменты в груди даже становится спокойнее, можно сосредоточиться лишь на своём дыхании и холоде, который колет кожу. «Если до сих пор чувствуешь, значит, ты ещё жив» — эти слова говорили рядовым по пути на бойню их командиры. Он говорил им то же самое. Только вот как можно чувствовать, если ты давно сломан?.. Жаль, что сигары сгорают так быстро. Мужчина тушит бычок и кидает его на заледеневшую поверхность озера. Внезапный скрип за спиной разрушает тишину, и в ту же секунду он уже стоит на одном колене, развернувшись на сто восемьдесят градусов, подхватив винтовку и уложив ту прикладом на плечо. Излишняя опасливость, но не беспочвенная. Это уже привычка. Он встаёт на ноги и тихими шагами, в полуприседе направляется к домику, мельком заглядывая в окно — ничего. Мужчина обходит строение и уже стоит прямо перед дверью. Лёгкая дрожь идёт по спине, секундно сбивая дыхание. Однако страха нет. Он приоткрывает стволом дверь и мельком заглядывает внутрь — никого. Ржавые петли издают противный скрип, когда он заходит внутрь. Резкий поворот и выпад влево, за дверью — никого. В домике повсюду довольно пусто, но чисто, и… теплее, чем на улице? Нет, это не паранойя. Ржавая газовая плита, выцветший ковёр, сломанные шкафчики. Видно, что здесь давно не жили. Но сейчас кто-то обитает. Тяжелые ботинки стучат о деревянные полы, ритмично отмеряя четкие шаги. Больше не слышится ни единого шороха. Проходит дальше, во вторую комнату, к слову их всего две. Здесь — большой шкаф с распахнутыми дверцами, одноместная кровать, кресло с широкой спинкой, стоящее в углу, и много пыльных книг, которые стопками стоят на полу, около камина. Как все это добро до сих пор не растащили? Именно из этой комнаты выходит окно на пирс. Кажется, никого, но мужчина чувствует чужое присутствие, хотя, здесь и спрятаться то негде. Негде, кроме как за креслом. Он аккуратно подходит к углу комнаты, ни на секунду не опуская винтовку. Резко дергает кресло на себя за один из подлокотников, и оно с противным скрежетом отъезжает в сторону, а мужчина в свою очередь в два прыжка отбегает назад. Он отчетливо услышал громкий вздох. Винтовка ещё крепче сжимается крепкими руками, что так и норовят нажать на курок по старой привычке. Полы вновь скрипят, и из-за толстой спинки кресла появляется маленькая ладошка, которая трясущимися пальцами обхватывает пыльную обивку. Едва выглядывает макушка непонятного цвета волос, который утерялся под слоем то ли грязи, то ли пыли, также как и кожа. Но когда появляется лицо — руки начинают трястись уже у мужчины. На него с опаской смотрит пара больших… голубых глаз. Таких же голубых и светлых, как небо с парящими там облаками, таких же пленяющих, что он видел в жизни лишь однажды. Губы отдают синевой, а черты лица, проглядывающийся цвет кожи бледны и тусклы из-за недостатка северного солнца. Мужчина протяжно выдыхает и медленно опускает винтовку, а сердце бешено колотится в груди. Это ребёнок, мальчик в потертой одежде на несколько размеров больше, похоже, вытащил из шкафа, и толстом меховом пледе, который, видимо, стащил с кровати. Но и этот скатился с его узких плеч, потому что тот поднялся на ноги. Он не отводит взгляда, пронзительно смотря в глаза, пытаясь разглядеть там что-то. Пытаясь найти то, чего уже нет. Он подходит ближе, но ребёнок делает шаг назад, сохраняя прежнюю дистанцию и испуганно бегая глазками по его фигуре.  — Ты здесь один? — спрашивает мужчина, на что он несмело кивает головой. — Как давно? Мальчик лишь пожимает плечами, опуская голову. Сам не знает.  — Ты не разговариваешь? Ребёнок поджимает губы и переводит взгляд на винтовку, а затем на мертвую тушку белки на поясе, обхватывая себя за локти.  — Извини, я не собирался стрелять. Мужчина садится на кровать, подпирая подбородок руками, оглядывая мальчика с ног до головы. Ну и что делать? Он даже толком ничего сказать не может. Боится? В груди до сих пор нещадно щемит, потому что вмиг открылись невидимые раны, что, казалось, давно покрылись шрамами. Однако они никогда не зарастали. Даже при всей своей черствости он мог бы уйти, но… Эти глаза… Мужчина опускает голову, зарываясь рукой в собственные волосы. Оставить здесь, в глуши и в холоде на произвол судьбы? И он ещё называет себя человеком? Человеком, в котором мораль давно начала умирать, оставляя после себя жалкие полуживые крупицы.  — Я отведу тебя в город, идёт? — он снимает перчатку и подает ему свою широкую ладонь. Мальчик несмело протягивает свои ладошки к его, обхватывая с двух сторон холодными пальцами. Это для него шанс, благословение, немыслимая удача, что кто-то смог забрести в эту глушь и найти его. Причем, по-видимому, хороший и добрый человек.  — Заворачивайся в плед, там холодно. — спокойным тоном командует мужчина, направляясь к выходу из дома. Хоть на его лице и нечетко выражаются эмоции, хоть он и ни разу не улыбнулся, от его ауры не веет опасностью. Нужно лишь довести до города, а дальше — будет видно. А ещё попытаться зашить вновь кровоточащее сердце, но об этом он подумает позже.