Моё сердце занято мной.

      Раннее-раннее утро, первые отсветы зари на крыше. Все листья на деревьях вздрагивают, отзываясь на малейшее дуновение предрассветного ветерка. И вот где-то далеко, из-за поворота, появляется повозка, покачиваясь на четырёх серовато бежевых колесах, ярко-оранжевая, как мандарин. Повозка остановилась. Из неё бесшумно вышел Шадис, в руках держа кучку документов. По дороге в Корпус, он поблагодарил извозчика, отдав ему пару монет.       Они сидели на траве, уплетали хлеб с ветчиной, свежие яблоки и яркие, блестящие, точно восковые, апельсины, и Мэри рассказывала как два года назад в городе по вечерам на главной площади играл оркестр в честь праздника, который она до сих пор не знает: музыканты изо всех сил трубили в медные трубы, толстенький дирижёр, обливаясь потом, усердно размахивал палочкой; в высокой траве гонялись друг за другом ребятишки и маленькие светлячки, а по дощатым мосткам, постукивая каблуками, будто играя на ксилофоне, расхаживали дамы в платьях и мужчины в таких тесных воротниках, что того и гляди задохнуться. Вот они, остатки этих мостков, только за долгие годы доски сгнили и превратились в какое-то деревянное месиво… День стоял молчаливо, небо голубое и безмятежное, а Билибин все говорила и говорила, и друзьям её казалось, что они перенеслись в какое-то другое время. Всё проплывало без тревожности, никто никуда не спешил, со всех сторон их обступал лес, даже солнце словно остановилось на одном месте, стрекозы сновали в воздухе, рисуя золотые невидимые узоры. Пчела забралась в цветок и жужжит, жужжит…       Они болтают без умолку целый день, а о чем — на завтра никто уже не вспомнит. Да никому и не важно, о чем говорят; важно только что звук их голосов то нарастает, то замирает.       Фарлан растянулся на траве, счастливый и умиротворённый, — голоса эти никогда не умолкнут, они будут вечно обволакивать говорливым потоком его тело, его сомкнутые веки, вливаться в сонные уши. Как хорошо в такие дни сидеть на траве; как легко и спокойно; вот если бы этот день никогда не кончался!       В небе с криком пролетела дикая утка.       Кто-то вздрогнул. — Ну, пора возвращаться. Флагун да Эрвин подумают, что я вас украла.       Они шли сквозь этот день и думали, что так будет вечно. Все вокруг такое отчетливое, законченное. И запах травы летит прямо перед тобой со скоростью света. Рядом — Фарлан, свистит, как скворец, подбрасывает ногой комья земли; Изабель скачет, точно верхом на лихом скакуне, а Леви спокойно шёл бок об бок с Мэри, медленно вдыхая чистый и прохладный воздух, и все необыкновенно хорошо; все в мире близко и понятно, и так будет всегда.       Такой чудесный был этот день, только вот они заметили вдалеке подходящий к ним силуэт. — Флагун доложил, что вас троих не было на утренней тренировке, — Эрвин своей медленной походкой подошёл ко всем, но взгляд упал на перед ним стоящую девушку, — Билибин, тебя я на тренировках твоего же отряда ни разу не видел. — Зачем тренироваться тем, кто на самих тренировках выглядит не хуже, а даже лучше, чем наши солдаты, — ответила тому Мэри и не смогла удержать победную ухмылку. Спиной она сумела почувствовать то же самое выражение лица у Фарлана. — В любом случае, нас ждёт вылазка за стены, — продолжил командор, — наши новобранцы представить не могут, что их там ждёт. Тренировки необходимы. — Ты мне так же…стой, экспедицию подтвердили? — Да. Шадис только что прибыл с подписанными документами.       В такие моменты никто не знает — радоваться или бояться. Оттого что рядом капитан и её друзья, страхи должны бы рассеяться, но Мэри все равно было жутко: в этот час, темная, без единого огонька, она казалась холодной и бесполезной развалиной на краю оврага. Лицо девушки ничего не выражало, это не могло пройти мимо глаз Эрвина. — Советую готовиться и не пропускать тренировки. Мэри, идёшь за мной, — он спокойным взглядом прошёлся по всем, на миг остановился на недовольном лице Аккермана. Одним движением Эрвин развернулся и зашагал в сторону Корпуса.       Мэри будто находилась в другом, никому неизвестном, измерении, но сильная ладонь на её плече заставила поднять голову. — Нам, конечно, польстил твой комментарий в нашу сторону, Мэри, но капитал Эрвин сказал идти за ним, — успокаивающий голос Фарлана будто подействовал на неё, как спасательный эликсир. — Я только правду сказала, — она улыбнулась им напоследок и бросилась вдогонку за командором. — Между ними явно отношения не командира и подчиненного, — Фарлан недовольно оглядел два силуэта. — Какие тогда? — Изабель ненароком перевела взгляд на Леви, что не двигался с места. Ещё немного и она заметила, будто он пускал молнии в своих глаза, — братишка, о чем задумался? — Видимо, желание убить Эрвина возросло ещё больше, — сказал улыбчиво Фарлан и похлопал друга по плечу, подтолкнув того двигаться в сторону тренировочного места Корпуса. ***       Мэри было всего пятнадцать лет. Она ничего толком не знала о смерти за пределами стены, страхе и том ужасе, который её охватил в первые секунды появления огромного титана. Смерть — это восковая кукла в ящике, она видела её в шесть лет: тогда умер её отец и к тому возрасту она уже лишилась матери, — никогда больше она не скажет, что надо быть хорошей девочкой, никогда больше не будет спорить о жизни. Смерть — это её маленькая сестренка: однажды утром (ей было в то время семь лет) Мэри проснулась, заглянула в её кровать, а она смотрит прямо на неё застывшими, слепыми синими глазами… а потом пришли люди и унесли её в маленькой плетёной корзинке. Смерть — это когда девочка месяц спустя стояла возле её высокого стульчика и вдруг поняла, что смерть больше никогда не будет тут сидеть, не будет смеяться или плакать и ей уже не будет досадно, что она родилась на свет. Это и была смерть. А ещё смерть — это чёрт, который подкрадывается невидимкой, и прячется за деревьями, и бродит по округе, и выжидает, и раз или два в год приходит сюда, в этот город, на эти улицы, где вечерами всегда темно, чтобы убить женщину; за последние три года он убил трёх. Это смерть…       Но сейчас тут не просто смерть. В этот день под далеким небом на неё разом нахлынуло всё, что она испытала, видела и слышала за всю жизнь, и она захлебывалась и тонула.       Они прошли в кабинет Эрвина — по обе стороны стояли уставленные книгами шкафы. Билибин до сих пор не верит тому, что все содержимое шкафов Смит прочел и помнит, будто читал только вчера. Девушка послушно шла за командором и встала перед его рабочим столом. — Что-то важное? — хотела поскорей закончить их разговор девушка и расслабиться на рядом стоявшем диване.       Здесь, в этом кабинете, вдруг сосредоточилось все, чего она никогда не узнает и не поймёт; все, что живет, безымённое, в непроглядной тени.       А ведь здесь с Эрвином они совсем одни.       И её рука дрожит.       Да, дрожит, ему не показалось… Но от чего? Неужели и она тоже чувствует эту неуловимую угрозу, то зловеще, что затаилось там, в тени, и сейчас выползает из темноты? Нет такой надежной цитадели, что устояла бы против надвигающихся ужасов? Он видел, как сомнения разрывали её. Всё внутри похолодело, по спине пошёл мороз, оледенели руки и ноги, ей вдруг стало очень зябко, точно вновь налетел из прошлого декабрьский ветер. Так вот оно что! Значит, это участь всех людей, каждый человек для себя — один-единственный на свете. Один-единственный, сам по себе среди великого множества других людей, и всегда боится. Вот как сейчас. Ну закричишь, станешь звать на помощь — кому какое дело?       Тьма поглотит в одно мгновенье; одно чудовищное, леденящее мгновение — и все кончено. Жизнь — это одиночество. Внезапное открытие обрушилось на Эрвина как сокрушительный удар. Мэри тоже одиноко. В эту минуту ей нечего надеяться ни на командора, ни на защиту любящих друзей, ни на святость Разведкорпуса, ни на полицию; ей не к кому обратиться, кроме собственного сердца, а в сердце своём она найдёт лишь неодолимое отвращение и страх? В эту минуту перед каждым стоит своя, только своя задача, каждый должен сам её решить. Ты совсем один, пойми это раз и навсегда.       Эрвин проглотил комок, застрявший в горле, подошёл и прижал Мэри к себе. Господи, не дай ей сойти с ума или, того хуже, умереть, молил он. — Перестань бояться, — лишь произнёс тот и продолжал держать девушку в своих крепких руках. — Как мне перестать? — она говорила тихо куда-то в военную форму командора, но он мог услышать, — я наконец обрела нужный мне покой, со мной те, кого я люблю больше жизни, а одна-единственная экспедиция может перечеркнуть всё. И вот я снова остаюсь одна. — Ты можешь не ехать на экспедицию. — Что? Ты спятил? — она отодвинулась от Эрвина, — как я могу оставить их? Вдруг что случится? Это же титаны, Эрвин, они сожрут сразу как увидят, а эти трое только вступили в легион! — Ты сильно нахваливала их. Теперь думаешь, что они не справятся? — Я уверена, что они справятся. Просто…мне не хочется оставлять их одних. — Оставь, — уверенно сказал Эрвин и положил руки на плечи Билибин, вглядываясь в глаза напротив, — это тот самый момент, проверить их силу, о которой ты хвасталась. — Что если они не вернутся? — Если будешь продолжать так верить в них, конечно, они не вернуться. — Что значит, мне можно не участвовать в экспедиции. Меня изначально не было в её планах? — Догадалась. — Почему? — Документ о Николае Лобове я так и не смог передать верховному главнокомандующему, — он вытащил из нижней дверцы тумбочки завёрнутый документ, — на время экспедиции он как раз возвращается в главное здание Митра, где проведёт день. — Постой…речь идет о Дариусе Закклае? — Да, ты передашь ему этот документ от моего лица, я всё устроил. — Ты снова спятил? Это же…сам… — Мэри не могла перебороть в себе нервозного пика, — верховный…да ещё и во внутренние стены ехать… — Ты боишься? — Нет! — она взяла документ из рук командира, — я передам. *** *flashback* — Пожалуйста, я вас прошу, не своевольничайте. Следуйте приказам и вернитесь живыми, — сказала Мэри, — мне больше ничего от вас не требуется.       Голос её был предательски тих и тревожен. Не такие дни она представляла в компании друзей. Не так она хотела проводить с ними время. Она не хотела сейчас стоять посреди двора Корпуса, почти в слезах, и говорить, похожие на прощальные, речи. — Надо же, Мэри, ты не веришь в нас? — Фарлан недовольно покачал из стороны в сторону головой и чуть ли не надул губы. — Верю, но…я переживаю, — она почувствовала на своей руке ладонь Фарлана и направила всё своё внимание на него, — да ты с детства находишь на свою задницу проблемы. Это целый титан, а не бабка на рынке, что бегала за тобой из-за того, что ты ей не заплатил! Если ты не справишься, если не сможешь попасть клинком по его шее и он не подохнет, проглотит тебя и переварит в своём огромном желудке, что если… — Мэри, — голос Леви заставил замолчать, — ты правда не веришь в нас? — Верю. — Вот и славно, — Фарлан сжал ладонь и заглянул глубоко в её глаза, — мы вернёмся, как бы сложно там не было, обещаю. — Ты тоже пообещай, — Мэри повернулась к Аккерману всем корпусом и протянула ему руку, — пообещай, что вернёшься. — Вернусь, — он вложил свою руку в крохотную, как показалось ему, ладонь девушки и крепко сжал, — обещаю, мы все вернёмся. — Ты тоже, Изабель? — Обещаю, Мэри! — рыжая девушка обхватила руками тело Мэри и крепко обняла, — мы обязательно справимся! *end flashback*       Как и приказал Эрвин, после отправки легиона за стены, Мэри направилась в главный корпус. Она была одета в униформу Разведки, из-за чего это выдавало её как солдата. По дороге ей попадались все, кто только знал о сегодняшней экспедиции. А это был весь город. Её останавливали по дороге, расспрашивали, мололи лепет о том, какой легион Разведки храбрый и добросовестный и тому подобное. Не сказать, что это ей не льстило, но и чуточку соли подсыпало ей в душу. Она до сих пор не понимала смысла данных экспедиций, если по сей день не было найдено ни одной подсказки к разгадываю секрета титанов; откуда же они берутся и сколько продлятся их беспощадные нападения на людей. Всё, что исполняла Разведка, — это исследование территорий и рисовка карт местности.       Ей всё это стало надоедать. С такими мыслями она шла прямо по улицам города и осматривалась. Была тёплая погода на дворе, но почти на всех людях были надеты рубашки или накидки. Наверно, все они бояться простуды, подумала Мэри, вот и рукава у них даже не засучены; но разве эта маленькая простуда сравниться с глубокими болезнями в подземелье, от которых спрятаться невозможно. Конечно, нет. На миг она вспомнила о кухарке Джон, что из-за всех сил пыталась скрыть свои больные ноги. В последние дни пребывания Мэри в подземелье, она заметила как часто Джон начала хромать на каждом шаге, а когда сидит, то нога мало помалу начинала трястись. Бедная Джон, думала девушка, как же сильно она соскучилась по ней, но встретиться они никогда уже не смогут. — Мэри Билибин, здравствуйте!       Она словно и не услышала голос неподалёку. — Здравствуйте. Поздравляю вас с повышением в должности, — рослый, плечистый, слегка пожилой мужчина как-то растерянно заморгал и сунул руки в свои большие карманы брюк. Казалось, ему не по себе; он откашлялся и посмотрел в сторону. Его дружеское приветствие осталось без ответа.       Мэри переступила с ноги на ногу, ей эта ситуация казалась слишком неловкой, что захотелось скрыться. — Вы меня не узнаете, майор Билибин? — как же странно слышать слово «майор» не от своих солдат, — Я Винтсон Финч. Я отец Сайка Финча, что служит в вашем отряде.       Кажется, сейчас ей стало ещё больше неловко, когда случайный знакомый оказался отцом твоего подчиненного. — Сайк так много о вас рассказывал, — кажись, сделал он ещё одну попытку, — как он там? Он тоже сейчас в экспедиции?       Мэри чуть заметно покачала головой и ответила, что её отряд не участвует в экспедиции. — Как чудесно! — продолжал мужчина, — он хорошо справляется? Он у меня славный, но порой бывает таким непослушным, — прибавил он, — правда, правда, он ещё жизнь вам успеет спасти. Один раз он приходил отобедать домой. Так вас нахваливал, что мне спокойно за его жизнь стало. Спасибо вам за заботу о моем сыне.       Кухарка Джон как-то объясняла: если ты человек вежливый, говори с другими не про то, что интересно тебе, а про то, что интересно им. Мэри явно было не интересно слушать про то, как нахваливают Сайка, который вечно опаздывает на тренировки. «И когда я успела отпустить его на обед к родным?», думается Мэри, «Вернусь обратно, отвешаю ему пару подзатыльников». Из-за таких мыслей на лице девушки невольно появилась улыбка, что не прошло мимо мистера Финча. Он будто стал ещё счастливее в один миг. — Можете не переживать за своего сына, а на счёт непослушания, тоже не беспокойтесь, — выдавила из себя Билибин и поскорей хотела исчезнуть из виду мистера Финча, — у меня неотложное дело, мне не стоит задерживаться. — Да, да, конечно. Ступайте, — сказал он, — так неловко теперь, остановил вас, как только увидел… — Ничего страшного, была рада встрече с вами, мистер Финч.       Мужчина не ответил. Она оглядела его и поспешила удалиться. А потом он поступил очень странно. Он подошёл и обеими руками взял её за плечи. — Передайте ему от меня тёплый привет, майор Билибин, — сказал он.       Мэри осталось только непонимающе покивать головой и поскорей уйти. Она обернулась назад, а он, оказывается, отошёл и прислонился спиной к стене рядом стоявшего дома. Кажется, он наскоро вытирал свои глаза от подступающих слез. Он достал носовой платок, утёр лицо.       На душе Мэри всё также остался неясный осадок. Эта картина плачущего, переживающего за жизнь собственного сына, отца дотронулась до самого сердца девушки. Возможно, её отец также переживал бы за жизнь дочери, что сейчас не пойми как очутилась в отрядах Разведкорпуса. Даже не возможно, а точно. А что мать? Мать бы, скорее всего, с ума бы сошла и не позволила пойти в легион. Хоть Мэри знала её совсем ничего, но так бы поступила любая мать.       Грустные мысли девушки отложила на потом. Сейчас перед ней стояла задача дойти до нужно места, сесть в нанятую повозку, донести документ и покончить с Лобовым раз и навсегда.       Здание немного напоминало сказочный замок, каких девушка ещё не видала. Как странно, всегда жить в непонятных домах, окутанных некой тьмой и холодом, а сейчас смотреть на красивое здание цвета белого. Сразу видно, что за стенами здания хорошо ухаживают, казалось, что на них и пыли то нет.       Чтобы пройти на второй этаж в нужный кабинет, надо было пройти кучу солдат полиции, что спрашивали разрешение, которое Мэри любезно предоставляло им, тыкая прямо в глаза. Это немного изводило её, из-за чего нервы шалили ежесекундно. Ей пришлось миновать всякие закоулки и двери: окружной налоговый инспектор, сборщик налогов, секретарь окружного управления, окружной прокурор, разъездной секретарь, судья по наследственным делам — и всё это было только на первом этаже, а ей предстоит ещё подниматься на следующий. По сравнению со зданием Разведки… земля и небо. В корпусе все ютились между собой, хоть и с виду можно подумать, что места в корпусе предостаточно. Мэри сама на себе испытала тесноту в обычной комнате солдат, в забитой столовой, даже на тренировочном поле было много народу. Там и днём приходилось зажигать свечи, и дощатые полы всегда покрывал слой пыли, который Билибин тщательно старалась убирать и приучать солдат следить за элементарной чистотой. «Не будет чистоты здесь, не будет чистоты и в работе, и в ваших тренировках, и в ваших экспедициях», заявляла смело девушка, тыкая шваброй в руки одного из солдат.       Наконец, дойдя до нужного кабинета, Мэри встала напротив дверей и предоставила солдатам полиции заявление о разрешении находится здесь. На что она услышала слегка грубое заявление о том, что Закклай занят. — Занят? — непонимающе смотрела она на них, вспомнив указанное время встречи в документе, — просто доложите обо мне. — Разведка как обычно самая смелая. Сказано занят, значит так и есть! — Вы издеваетесь? Мне передать только один документ. Это займёт пять секунд, — продолжила Мэри. — Девушка, вам уже было сказано, повторяться не намерен.       Кровь в венах потихоньку начинала закипать. Мэри всем своим видом показывала искреннее недовольство и раздражение. Она отошла на пару шагов назад и встала столбом перед солдатами, скрестив руки. — Тогда подожду, — сказала девушка. — Что же солдат Разведки не на экспедиции? — один из них начал ненужный разговор. Мэри не намерена была обращать внимания на солдат и полностью сосредоточилась на двери. — Может, она упросила кого-то из вышестоящих не участвовать? — Нет, а как же защита человечества? Солдат не имеет права отказываться от такой возможности, — процедил, будто пропел, парень, чьё лицо раздражало, а от голоса тошнило. Что она могла сказать и про другого солдата. — Да ты только посмотри на неё. Её дело только просить и упрашивать, как думаешь, Эрвина или сразу Шадиса? — засмеялся последний, а окуляр в глазах Мэри, видимо, успел лопнуть. — На вашем месте, я держала бы язык за зубами, — сказала Мэри. — А что? Девочка хочет выпустить свои коготки? — Эти коготки убьют тебя за одну секунду, но не хочу пачкать руки о такое дерьмо. — Эй… — хотел уже поднять свою руку тот и, кажется, замахнуться на Билибин, но резко открывшаяся дверь остановила его и заставила отлететь на пару шагов.       В дверях стоял мужчина. Мэри сразу приметила его седину, красиво уложенную бороду, большие мешки под глазами и костюм. Роскошный костюм. Закклая Мэри ни разу не видела, только слышала о нем, о его кратком описании от Эрвина. Под описание онпопадал, поэтому Билибин моментально отдала честь, приложив руку к груди. «Дурацкие законы», промчалось в голове. — За такие неподобающие реплики, вас двоих я намерен вышвырнуть из Полиции или отправить в Разведку на смерть титанам, — голос его был не слишком суровым, но было видно, он привык к такому тону. — Приносим свои извинения, — как заученную строчку быстро сказали солдаты и поспешили встать в стойку. — Перед ней приносите, — указал на девушку Дариус. Он успел увидеть форму легиона на ней и приказным голосом сказал войти в кабинет.       Проходить внутрь стало не по себе. Были совсем иные ощущение при входе в такой, можно сказать, изящный кабинет. Не то, что кабинет Эрвина, куда ты залетаешь налегке и падаешь на слишком мягкий диван. Или не мягкий, может ей только казалось. — Принесла бумаги? — Да, — она поспешно начала доставать документ и положила его на стол, — здесь вся информация о Николае Лобове. — Передай Эрвину, что он хорошо справился. — Слушаюсь, — сказала Мэри и отдала честь. Она развернулась корпусом к двери и шагнула вперёд, но вспомнила вопрос, который мучил последние дни, — я прошу прощения, — прибавила она, — можно я задам неуместный вопрос? — Задавай, — он оценивающим взглядом прошёлся по девушке, что ей не понравилось. — Вы знакомы с Кенни Аккерманом? — Да. Капитан Центрального Отдела Военной полиции, конечно, — это заявление немного удивило девушку и она оставалась в ступоре от силы секунд десять. — Можете сказать, где он сейчас? — продолжила Билибин, явно накручивая на задницу приключения. — Зачем он вам? — Мне нужно знать, он мой… — долго мучалась она с последующим словом, но все же решила продолжить, — дядя. — Я его давно не видел в Мирте, не могу сказать, — сказал Дариус, — у такого хорошего солдата, такой то дядя. Тяжело, наверное. — Я не жалуюсь, — она снова отдала никому не нужную честь с появившейся незаметной улыбкой на лице. Мэри не спеша прошла к дверям кабинета и вышла.       Словно груз с плеч Билибин упал и она поспешила уйти подальше от этого места. Всё прошло не так уж и плохо, подумала Мэри и снова поздоровалась с извозчиком, сказав ему ехать обратно.       Всю дорогу её не покидала мысль о том, что с Кенни она, видимо, никогда не свидится больше. «Капитал Центрального Отдела полиции», улыбалась сама себе девушку, рассматривая проплывающие картинки в окне, «ничего себе поднялся, дядя». Она, конечно, догадывалась, что он не простая шишка в Правительстве, если сумел добиться её освобождения, да ещё и подделывания информации в личных делах. — Дядя Аккерман, — явно ей была забавна вся эта ситуацию. Но она же могла себе позволить называть его так. Разве нет? ***       По прибытию обратно в Корпус, на улице уже было темно. Недавно прошёл дождь, сейчас все деревья, листва, трава и земля выглядели ужасно. Выпрыгнув из повозки, она ощутила под ногами противную, скользкую грязь. Что-то было неладно, но сильно зацикливаться не хотелось, ведь скоро должен прибыть легион. Дорога от задних ворот до Корпуса прошла в тихом унынии — так всегда бывает, когда грядет что-то неладное, — а потом она увидела повозки с лошадьми, толпу солдат, что выгружали вещи и Ханджи, которая бегала из стороны в сторону, пытаясь что-то разыскать. Из экспедиции вернулись. Мэри забыла про все и ежесекундно побежала в сторону девушки, пробираясь мимо солдат. Моблит выхватил у Зое сумки, а Билибин повисла у неё на шее; она на лету прижалась всем телом к подруге и спросила: — Где Фарлан и остальные? Они уже в Корпусе?       Ханджи ничего не ответила, только продолжала столбом стоять на месте. — Значит в Корпусе, да? Все они… — Мэри посмотрела на подругу с надеждой в глазах, из-за чего сердце Ханджи сжималось будто в крепкие кулаки. — В Корпусе… — она сказала, это была неправда, но сказала.       Билибин поторопилась и побежала в здание, снова расталкивая на пути людей. По дороге она успела побывать во всех комнатах, залах и кабинетах, но найти их ей так и не удалось. Последовала очередная комната, за которой скрывались очередные солдаты, что перевязывали свои кровяные раны. Совсем плохо стало на душе у девушки, что она со всей силы захлопнула дверь.        Уже миновал второй этаж и оставались лишь комнаты вышестоящих по званию, комната Билибин была в том числе. Вряд ли они спрятались в комнатах Ханджи, Флагуна и тем более Эрвина, поэтому она начала со своей. Открыв дверь, повеял холодный ветерок и мурашки предательски пробежали по телу. Будто её давняя подруга Смерть решила нагрянуть на чашечку чая.       Переступив порог, Мэри не сразу додумалась взять в руки подсвечник и зажечь свет. С минуту она стояла просто на месте, вглядываясь в темноту комнаты. Последовали шаги в сторону спичек и зажигающийся свет. Неуверенно она начала оглядываться. Диван пуст, кресло у стола пустеет, за столом никого, торчащая черная макушка виднелась у самого края стояла…       Мэри не успела опомниться, как тут же бросилась вперед к родному человеку. Она всем телом навалилась на парня, который уже крепко прижимает Мэри к себе. Громкие всхлипы девушки, кажется, были слышны по всему Корпусу, но ей было плевать. Плевать на всё, был важен только Леви, что обнимал её и утыкался ей в плечо, неровно дыша и бормоча неясное. — Живой, — прошептала Мэри и перевела свой взгляд на лицо парня. Оно выражало лишь глубокую боль. Боль и сожаление. Боль и одиночество. Эти чувства хотелось забрать себе и не позволять им охватывать Леви, чтобы они раз и навсегда умерли в ней страшной смертью. — Я не смог…