Не уходи безропотно во тьму

      С громким хлопком они материализуются в воздухе на том самом мосту, который так силился ему показать Питер. Шотландия, считает он, не заслуживает того внимания и безумного фанатизма, с которыми к ней подходит его мужчина.       С другой стороны…       – Стайлз, ты телепортировал нас из аэропорта? – угрожающе начинает оборотень, осознав, что парень вновь использует свои способности, но гневную тираду перебивает вдруг завизжавший Алан, всё еще державший последнего за руку.       – Мы сделали это! Стайлзи, так кр-р-руто, – мальчик от волнения вновь рычит, а потом прыгает в сторону к тихому Риану и обхватывает старшего в тиски, отчего тот морщится. Некоторые вещи не меняются даже с возрастом. – Прямо, как раньше. Всегда вообще! Так классно!       – Как раньше? Стайлз, ты с-       – Всё хорошо, Питер, – он подныривает под руку мужчины и прислоняется своим лбом к чужому. Волк заметно расслабляется под его руками, массирующими чужие плечи. – Дети в порядке. И я тоже. Все мы. Я хорошо научился телепортации, я бы не подверг детей опасности. Хорошо?       – Оно и видно, – замечает позади них Риан, но они уже не обращают внимание на ворчание школьника и радостные возгласы Алана.       – Я знаю, что ты прав, – тихо воркует Питер, притягивая его за талию к себе. Мужчина воркует, потому как по-другому назвать этот родной, ласкающий сердце голос подросток просто не может. Неправдоподобно как-то получается.       – Я знаю, но не смей говорить мне не волноваться.       – Я этого и не делаю, любимый, – мурлычет Стайлз и клюет в усмешку оборотня, а потом всё же выкручивается из объятий и танцует победный танец. – Я смог-смог-смог!       Питер с Рианом не выдержав фыркают, тогда как Алан присоединяется к нему, и они хохочут, позабыв обо всем остальном мире.       Невероятно захватывающе – жить здесь и сейчас.       – Я просто рад, что твои красотки всегда рядом с нами, – выдыхает мужчина, силясь не смеяться, хотя подросток – ему вообще-то уже двадцать один по-настоящему и восемнадцать по паспорту – видит, как собираются знакомые морщинки возле глаз и дергаются уголки губ.       – Да, – счастливо провозглашает он, на мгновение отрываясь от быстрых телодвижений, с натяжкой похожих на танец. Стайлз ладонью накрывает свое левое плечо, прямо над татуировкой шести темных фигур, где сейчас спрятаны его вызванные призывом, его собственная группа братьев бестелесных. – Они прямо тут, мои симпатяжки.       Я получил так много от судьбы, которая так невзлюбила меня вначале.       – И чего мы ждем?       – Да-да-да! Чего ждем? – Алан неосознанно прислоняется к нему, подставляя открытую спину, и несмотря на годы, годы, прошедшие с начала их общения, сердце Стайлза каждый раз замирает от доверия крохотного волчонка к нему.       Ну, может уже и не крохотного, только для него мальчишки всё равно еще маленькие. Всё еще мальчишки.       – По моим подсчетам где-то около пятнадцати минут, – произносит мужчина и снова подступает к нему. – Точнее уже около десяти.       Рядом стоящий Риан, с недавнего времени полюбивший фотографию, уже успевает достать фотоаппарат и теперь делает снимки природы. Хотя парень уверен, что мальчик втихаря успевает снимать – или этим и занимается изначально – их двоих. Питера и Стайлза. Возможно, Риан пытается запечатлеть улыбающегося отца, выглядящего, он на это очень сильно надеется, в разы больше довольным жизнью, чем раньше.       Питер вновь обнимает его, словно совсем не в силах держаться подальше и не касаться его больше минуты. Проводит руками по предплечьям и переплетает их пальцы. Они как-то даже слаженно выдыхают, рассматривая собственные руки.       Парень полностью согласен с волком.       Невозможно удержаться. Не трогать и не щупать, отчасти принадлежащее тебе тело. А так как о’ни и амулет не даст плохому произойти с детьми, он позволяет себе вволю отдаться чувствам, окунаясь в собственное тихое море внутри.       Он вновь улыбается, вновь бескрайне счастлив и вновь, прикрыв глаза, плавится в ощущении родимых рук, бережно поглаживающих его спину.       – Ты сегодня восхитительно прекрасен, – шепчет Питер в его макушку, а потом не выдержав целует в висок, глубоко, размеренно дыша. Они быстро собирались в аэропорт, а поспать в самолете так и не получилось, оттого и столь крохотное мгновение вместе еще более желанно. – Взъерошенный как воробушек. Злой и голодный воробушек.       – Хэ-эй! – протестует Стайлз, пускай и не делает шагу из кокона сильных рук.       Мужчина в ответ лишь смеется, тем самым смехом, который с каждым прожитом днем вместе он будто слышит всё чаще. Парень иногда даже специально придумывает шутки или смешливые дурацкие поступки, чтобы просто услышать звон бархатистого голоса.       – Ты тоже, – замечает он, целуя оборотня в грудь. Однако, мужчина уже даже не вздрагивает и спокойно продолжает посмеиваться над ним.       Стайлз, на самом деле, и не против. На зависть ошеломляюще, чертовски чудесно, любить и быть любимым.       Люблю.       Он медленно сжимает пальцы в кулак, собираясь сделать тот самый последний шаг и-       – Ну, возможно, нам и не придется ждать так долго, – вдруг замечает Питер, рассматривая что-то краем глаза. Хорошо, может, сейчас и не время. Хотя волна глубинного разочарования в самом себе поднимается от живота к самому горлу, когда ему приходится оторвать голову от груди мужчины, снова отказываясь от собственных планов.       Проследив за взглядом мужчины, подросток поворачивается к проходящий невдалеке троице: бледнолицей девушке с пучком на голове, сутулому студенту в очках и…       Он замирает-замораживается-парализуется.       – Нет. Нет-нет-нет, – сипит парень, хватаясь пальцами за пиджак волка в поисках опоры. – Не может быть.       Так не бывает. Так не бывает. Не бывает!       Его мир замирает-замораживается-парализуется вслед за ним, а потом раскалывается-разбивается-падает и, кажется, не собирается восстанавливаться обратно.       – Боже мой… – шепотом.       Бывает.       Знакомые светлые кудри и чуть вздернутый носик, россыпь едва заметных рыжих родинок и блестящие светло-голубые глаза.       – Аа-а?       – Ты пожелал. Пожелал от всего сердца что-то, что спасло его, – продолжает Питер голосом слишком спокойным для настоящего гребанного крушения стайлзовского мира. – Так работает твой дар.       Он боится отвернуться, закрыть глаза и даже моргнуть, потому что, ну, вдруг, глядишь, в одночасье, в секунду, всё окажется иллюзией, и Айзек, живой и повзрослевший Айзек, его малыш, солнце, исчезнет, испарится в дымке, а он и не успеет ничего понять.       – Однажды на улице в Шотландии появился мальчик, который не помнил никого из своей семьи. Его нашла бездетная пара из Франции. Это были герцог де Ла Рошгийон с женой. Они купили небольшое имение здесь, чтобы было тихое местечко, подальше от забот и городской суеты. И вот нашли мальчика, который смог очаровать их с первого взгляда.       Айзек толкает рядом стоящего парня, а потом отбегает от того на несколько метров, выглядя при этом таким большим и самостоятельным. Другим.       А он повзрослел и вырос. И ему совсем не нужно учиться у меня.       У его солнца теперь длинные-длинные ноги и странные тонкие шарфы, словно прибывшие прямо из Модного дома Парижа. Его солнце теперь треплет свои волосы, когда сердится, и держит руку на шее, когда смеется.       Его солнце стало ярчайшей звездой на небосводе их Вселенной.       Без него.       И Стайлз, наверное, не должен, но вместе с немалым удивлением он ощущает искристую радость за, наверняка, лучшее воспитание и детство, которое тот получил.       Без планов захвата мира, экспериментов и ночей в подвале. Без криков, поднятой ладони и слез в два часа ночи.       Без него.       Ты великолепен.       – Однако, потом оказалось, что мальчик – это пропавший полгода назад сын священнослужителя, Исаак Лейхи. Мистер Лейхи смог привести поддельные документы и размытые фотографии. И маленькая, тихая семья с окраины забрала того к себе. Лишь спустя время, почти год, пара де Ла Рошгийон, которая всё равно следила за жизнью мальчика, заметила пренебрежение со стороны тогда уже пастора Лейхи и через органы опеки забрали кудрявого найденыша к себе. Они предложили сменить ему имя на какое-нибудь французское, и взять их фамилию, как и дворянский титул. И знаешь, какое он выбрал?       Взглядом он натыкается на, брелоком висевшего на рюкзаке, потрепанного голубого мишку, ушко и лапа которого явно обгорели в до боли знакомом дне из забытого прошлого.       Ты его хранишь, малыш? Боже, малыш, я ведь так боялся даже представить себе, что… что…       – Мстислав Ноа де Ла Рошгийон, – торжественно произносит Питер.       И сердце Стайлза забивается в уголок, усиленно стрекоча о чем-то своем, а Стайлз вдруг отмирает. Отмирает-размораживается-двигается.       – Ничего не напоминает?       – Почему тебя так назвали?       – Как так? – мягко интересуется Стайлз. Он теперь всегда старается быть более ласковым с Айзеком. Здесь, в Юте, только таким и хочется быть.       – Сложно, Митч. Сложно.       Они всматриваются друг в друга, сверля тяжёлыми взглядами, пока неожиданно не заливаются безудержным смехом. Смеются скорее потому, что хорошо и вместе, а не действительно радостно и дурашливо. Так бывает только между очень близкими людьми, и ему очень нравится эта мысль.       – И всё же почему сложным? – спустя почти минуту интересуется Стайлз. Он придвигается ближе, зарываясь пальцами в спутанные локоны Айзека и аккуратно массирует голову, отчего мальчишка почти мурлычет, подставляясь под его руку.       – Метши-... Мечислав, – фыркает с зажмуренными глазами. – Не то, что моё. Ай-зек. Красиво. Аристократично.       – Так и есть, – легко соглашается он. Потому что правда. – Аристократично. Как у герцога.       Ему не по душе конфликтовать и спорить, да и ранить сейчас такую ломкую натуру мальчика не хочется вдвойне – он не уверен, что справится с этим вместо их матери.       – Ты бы взял себе такое имя?       – Нет, – резко произносит Айзек и замолкает, а на поднятые в удивление брови отвечает:       – Я бы назвал себя Ноа. Так зовут моего отца.       Он давится вдохом, и грудь словно разрезают тупым, кривым осколком, который не режет, а рвет его кожу и сердце. Если бы он мог… если бы он только мог, он бы изменил всё для его малыша. Но он не может.       Однако.       – Я бы тоже, – он притягивает мальчика к себе и тихо шепчет. – А я бы назвал себя Стайлзом. От Стилински. Может, тогда мы были бы братьями.       Воспоминание плавно размывается по краям, превращаясь в-       Длинные тонкие пальцы скользят по белым клавишам. Яркий свет софитов. Голоса шумных зрителей.       Его никто не видит, но он рад быть здесь. За кулисами. Возле этого высокого человека с некогда причудливыми русыми кудряшками, а сейчас белоснежно-белой сединой. Правда, глаза всё такие же блестящие, светло-голубые.       Стайлз улыбается, подправляя ярко-красную мантию, а потом, услышав приближающиеся громоподобные голоса, готовится вновь исчезнуть в воздухе призраком из прошлого.       – Сейчас Айзек Стилински, ну, или Мстислав Ноа де Ла Рошгийон, – продолжает тем временем оборотень, вырывая его из размышлений. Он вздрагивает и опускает взгляд. Его руки трясутся и ноги подкашиваются от внезапного облегчения-ужаса-гордости, но лицо, кажется, готово треснуть от самой широкой, он уверен, самой яркой, счастливой улыбки.       – Учится на врача, и в будущем хочет стать хирургом, чтобы спасать жизнь другим. Это невероятно, Стайлз, не правда ли?       Это ты невероятный.       Парень поворачивается к мужчине, которого выбрал сам, который по какой-то удивительно невпечатляющей причине выбрал его. Мужчине, который, кажется, только что разбудил в нем что-то детское, из ряда мечтаний и долгих вздохах перед сном.       – Ты потрясающий, – выдыхает он, когда глаза неожиданно застилает счастливая, соленая пелена. – Ты потрясающий, и ты, наверняка, совсем этого не знаешь, и-       Он смотрит, впитывая в себя ту нежность в изумительно голубых глазах, и дарит в ответ робкий трепет. В это мгновение, прямо в этот самый миг, он боится даже коснуться своего мужчины.       – А мне и жизни не хватит, чтобы описать какой ты.       Его кумир и самый близкий друг, его любовник и партнер во всех делах, его вторая половинка сейчас так близка к чему-то невероятно чистому, неземному своей искренней заботой и неприкрытым желанием подарить ему то, в нужде чего он из-за безотчетного страха не в силах был признаться и себе самому.       – Какими своими деяниями я заслужил тебя? Куда смотрят люди, когда проходят мимо? – он захлебывается, дрожит и плачет, а его божество продолжает смотреть на него с трогательным благоговением. – Ты немыслимый, поразительный… Ты потрясающий, а я-я… я мог тебя потерять, отпустив.       – Всё будет хорошо, любовь моя, – Питер тут же притягивает его к себе, укрывая от всех вокруг. – Всё в порядке.       – Я… я-я, – он всё еще не может сказать эти треклятые три слова, когда сердце, да и душа с телом давно уже поклялись вечной верности этим изумительным голубым глазам. – Я никогда не смогу отплатить тебе. Никогда-       – Тебе и не надо, любовь моя. Просто наслаждайся жизнью. Я буду рад видеть твою улыбку каждое утро, каждый день, каждый вечер и-       – Каждую ночь, Питер. Обещаю, – он давно уже не вскакивает посреди кошмара от собственного же крика. – Я буду счастлив, если счастлив будешь ты. Как бы слюняво и сопливо это ни звучало.       – Я счастлив, – уверяет его волк, а затем целует так, как описывается во всех идиотских историях с форумов и тонких книжек про очередную Золушку. До золотистых звезд перед глазами и поджатых пальцев на ногах. – А слюньки мы как-нибудь сами подотрем.       – Когда мы уже пойдем кушать, – стонет Риан, за их спинами, и Алан тоже быстро соглашается с братом.       Они смеются под щелканье затвора камеры и радостное улюлюканье позади них, и, должно быть, Вселенная прямо сейчас неимоверно счастлива за них и сама прячет их от опасности.       – Спасибо, – тихо. Разбить пузырь гармонии вокруг себя так легко и просто, а восстанавливать, Стайлз, к сожалению, знает это по собственному опыту, неимоверно тяжело, пускай и выполнимо. – Можно?       – Да, конечно, – кивает мужчина. – У меня есть расписание. Мы можем видеть его днем и вечером. Столько, сколько тебе понадобится.       – Я… – люблю тебя. Представить жизни без тебя не могу. Без тебя, Ала и Ри. Они назвали меня частью вашей семьи в аэропорту, ты слышал? Я полноценный член твоей стаи. И, да, я знаю, что мы всегда будем помогать друг другу, но ты просто взял и вернул мне часть утерянного, закопанного под горой пепла сердца, и я совершенно не понимаю, не знаю совсем, как выразить всё словами. Все мои чувства. Я просто люблю тебя. И…       Питер, конечно, всё понимает и без подтверждения вслух.       – Я тоже, – кивает волк, проводя пальцем по его мокрой щеке. – А теперь давай же. Он скоро уйдет.       Я не то чтобы не один. Я вместе с Питером. Я вместе с Рианом и вместе с Аланом.       И, кажется, очень скоро я буду вместе с моим солнцем тоже.       Всё будет в порядке.       Стайлз оборачивается, и его мир, едва ли скрепленный собственными обязательствами и теплом родной уже такой семьи, по-глупому так вдруг собирается. Склеивается и прорастает, сверкая на солнышке новым, мерцающим боком.       А родные светло-голубые глаза сейчас широко распахнуты и смотрят прямо на него, когда как пухлые губы складываются в знакомое:       – Митч?