Пиштское соло

      Ночь выдалась страшная. Шёл ливень, палатки поставили на самой вершине холма, у меловой скалы, чтобы хоть немного защищала от ветра. Никто так и не смог уснуть — где-то за ближней грядой дико и страшно хохотала ведьма. Зелёные электрические разряды плясали на гнущихся к земле травах, добираясь почти до самых палаток. Паулис предложил было перебраться на вершину подальше, но дождевая вода уже скапливалась между холмов, превращая землю в топкую болотистую грязь, и Леонас сказал, придётся ночевать здесь. Подойдя ближе к склону холма, можно было рассмотреть, как тонкие струйки собираются вместе и несутся вниз, к реке.       Разожгли маленький костерок и натянули брезентовый тент над ним, чтобы хоть немного согреться.       — У нас не хватит на всех тёплых одеял, — покачала головой Ольга. Все запасы были рассчитаны на пять человек, а не на восемь.       Пшемко, младший брат Паулиса, достал из рюкзака запасную куртку, плотную, травянисто-песчаного цвета, и отдал Марике. Девочке куртка доставала почти до колен, Марика укуталась в неё с головой, надев капюшон, только глаза поблёскивали внимательно из-под мокрой чёлки.       — Если судьба — так и так найдут, — сказал Степан, пригибаясь, чтоб вернуться под тент. — Командир, разреши хоть сыграть, чтоб так паршиво не было.       Леонас махнул рукой: праграсы с тобой, играй. За усиливающимся электрическим треском стихал даже ведьмин смех, а небо из красного предгрозового стало почти изумрудным от постоянных сполохов.       Сели вокруг костра. Степан достал эрху и смычок. Он ни одной почти песни не знал наизусть целиком, да и из тех половину пришлось позабыть из-за маленькой Марики. Играл и слова придумывал на ходу, притопывая ногой в такт, будто было, кому пускаться в пляс. Треск дикого электричества аккомпанировал пению эрху. Степан пел про море, к которому они шли, и про рыжевато-белую степь, растянувшуюся во все стороны. Про перелётных птиц и сухие травы. Он слегка картавил, как будто забывая проговаривать то и дело букву. Задиристая и звонкая песня перетекала в колыбельную, и Марика, сидевшая справа от него, почти дремала, прижавшись к деду Гаспару.       Слева от Степана сидел тихий Ференц, отрядный врач. Он слушал, склонив голову набок, и не сводил взгляда с правой ладони музыканта: прошлой ночью дежурили Ольга и Паулис, но Степан во сне так сжал винтовку, что занемела рука.       Пшемко едва слышно подпевал Степану, пальцами щёлкал в такт. Рядом его брат сосредоточенно чистил оружие, угрюмо морщил брови и тут же усмехался, думая о чём-то своём. Ольга с Леонасом не сводили глаз с огня.       Ближе к полуночи Ольга неслышно поднялась с места, набрала в котелок дождевой воды и повесила над огнём. Дед Гаспар неодобрительно покачал головой, цокнул языком — рябиновых ветвей бы, да где ж возьмёшь! — и пробормотал под нос какой-то короткий заговор от нечисти.       — Не в дожде ж она прячется, дед! — рассмеялся Степан.       — А она и вовсе не прячется, — напомнил Пшемко. Хохот ведьмин наполнял воздух вместо грома. Давно в пустоши не было настоящей грозы. — Это мы прячемся от неё.       Тревожно завозилась в огромной своей куртке Марика. Гаспар махнул на молодых рукой, мол, ребёнка-то не пугайте. Мимо него скользнула к костру высокая тень Ольги: они с Ференцем заваривали в горячей воде травы, тихо бренчала о края котелка длинная ложка. Запахло рябиной, успокаивающе и кисловато. Ольга осталась на корточках сидеть у огня, её каштановые волосы блестели рыжим в свете пламени. Ференц вернулся на место, ближе к краю светлого круга, тонкая, песочного цвета куртка успела промокнуть ещё вечером, и Степан накинул на плечи доктору край своей. Тоже мокрой снаружи от дождя.       Устроились, кто как мог, Паулис вытянул ноги к огню, будто надеясь просушить обувь до утра. Дежурить остались Леонас да Пшемко, отошли от костра и сели у разных краёв скалы, глядя на зелёное зарево, расчерчивающее небо, словно потрескавшуюся скорлупку. На востоке, там, где текла река, зелёный свет сливался в сплошную стену. Казалось иногда, будто бы сквозь шум ливня слышен не только захлёбывающийся смех, но и другие крикливые яростные голоса.       Но всё это было там, на востоке, у реки.       — Надо поспать, — шепнул Степан скорчившемуся рядом Ференцу. К Гаспару повернулся: — Завтра снова идти. Не волнуйся за девочку, дед. Защитим мы её. Ложись спать.       Но сам, конечно, тоже не уснул. И видел, как шевелятся губы Гаспара и подрагивают ресницы Ференца. От меловой скалы отражался эхом проклятый хохот. Ференц не выдержал, поднялся и пошёл разливать горячий чай для дозорных.       Смех затих через несколько часов, будто его и не было, только эхо ещё блуждало по меловым скалам.       Почти на рассвете не спавшая вторую ночь Ольга задремала, так и сидя у огня, прислонившись спиной к рюкзаку мужа. Леонас оставил пост на несколько минут, чтобы подойти к ней и поправить капюшон, так и не отводя напряжённого взгляда от горизонта. Но дождь уже стихал, а вместе с ним гасли яркие зелёные отсветы, и электричество переставало трещать по стеблям погнутых ветром трав.       Когда он вернулся — долго смотрел, как стремительно уходит вода, убегает вниз, к реке, оставляя на податливой земле следы. Думал о том, что, если двинуться сейчас, они тоже оставят следы, множество чётких следов в грязи, да только выбора всё равно нет. Нельзя им задерживаться на месте, слишком близко к лагерю вспыхивали ведьмовские огни.       Впереди лежала долгая дорога к морю.