***
Поезд остановился поздним вечером — сначала показалось, что посреди открытой степи, но платформа была, короткая, правда, совсем, деревянный настил вблизи рельсов, и только. Чуть позади поезда в темноте терялись огни деревеньки. Сюда, видно, доставляли продукты и прочий груз. Леонас выбрался из поезда — размять затёкшие ноги, и почти сразу наткнулся на парня, того, что стоял в дверях, когда они погружались. — Можете выйти, — подсказал тот. — Мы тут надолго. К деревне идти запретил прапорщик, но из поезда выбрались, рядом с насыпью, в отдалении от платформы, разожгли несколько костров. Холодно не было, так, прохладно от лёгкого ветра, но костёр пах приятно и дарил ощущение покоя. Небо в Пиште было звёздное, вот что Леонас заметил — не то что в городах, даже в Залаверце, мелком по меркам Вилони. В созвездиях он не шибко понимал, но и так смотреть на синее бархатное полотно было приятно. В стороне от офицеров собрались у огня охранники. Не все, конечно, Леонас видел в свете огня человек пять. Остальные помогали разгружать поезд да следили за грузчиками. Краем глаза Леонас заметил уже знакомого парня. Вполуха слушал разговоры: у соседнего костра собирались стрелять по пустым банкам, соревноваться, значит. Леонас усмехнулся в усы и покачал головой. Заметил, что некоторые из младших поглядывают в ту сторону с интересом. Степь будила что-то внутри, он знал, что и остальные это чувствуют. В конце концов, с ещё парой сослуживцев отошёл к соседнему костру — не стрелять, так посмотреть хоть. Банки линией ровной выставили в отдалении, там, где кончался светлый круг, образованный пламенем. В неровных языках огня всё казалось причудливым и странным, на блестящих металлических боках высверкивали когтистыми лапами сполохи взлетающих от костра искр. Поезд был похож на ворчащего сквозь сон недовольного зверя, прижавшегося животом к земле. Дым из ноздрей, тёмные ряды окон… В городе он был совсем другим. Стреляли по очереди, вместо сбитых банок выставляли новые. Леонас приметил, что почти у всех участников соревнования были винтовки — обычные или снайперские. На них потихоньку начинали оборачиваться солдаты, слышно было, как цыкнул старшина. Потом кто-то присвистнул почти прямо за спиной у Леонаса, выстрелы раздались рядом, а он увидел только как, поблёскивая искристыми боками, простреленные банки покатились по земле. Ровный ряд как был, так и покатился в мгновение в разные стороны. — Хватит, лошадей пугаете, — фыркнула девушка, опуская винтовку. Но улыбалась азартно и косу каштановую триумфально перекинула за плечо. — Ольга, ну ты чего! — засмеялся кто-то. — Всё веселье портишь! Они начали весело перешучиваться, кто разглядывал дыры на банках, кто похлопывал незнакомую Ольгу по плечу, но Леонас — Леонас просто на неё смотрел. Не красавица, но что-то в ней было. Высокая, сразу видно, что сильная, она, даже стоя на месте, чуть покачивалась на пятках, никак не могла замереть. Волосы были длинные и гладкие, а стоило ей повернуться, видно, почувствовав на себе взгляд, и Леонас увидел тёмные и не слишком яркие, но зато отчаянно живые и внимательные карие в зеленоватую крапинку глаза. Золотое пламя костра отражалось в них. А когда они садились обратно в вагон, он заметил, остановившись на секунду, как Ольга нежно, почти любовно гладит бок поезда, прежде чем скрыться внутри.***
«Буду ждать тебя в двенадцать на обычном месте, не опаздывай», — сказала Ольга. Леонас украдкой бросил взгляд на часы: нет, можно было и не торопиться пока. День был свободный, и погода под стать — светло-голубое нежное небо над головой, воздух, пропахший йодом… Он позавтракал быстро, как привык, и вышел из части заранее, чтобы успеть погулять по городку до встречи с Ольгой. Виделись они теперь в каждое его увольнение, стало быть, раз в неделю. Ольга украдкой как-то обмолвилась, что уедет, конечно, с товарняком, как соберут груз, но это ничего, потом вернётся. Вникать в расписание поездов Леонас пока что не стал, только кивнул. Они много говорили, гуляя по берегу мелкого южного моря. Леонас рассказывал о родителях, о жизни в далёкой туманной Вилони. Узнал сам, что Ольга из Страны, сирота и живёт одними только поездами. О последних она могла говорить много и с настоящей страстью, знала, кажется, всю их историю, заучила наизусть все направления и станции, и поезда все звала по именам. Когда Леонас сказал ей об этом, она только отмахнулась, мол, да что ты, нет конечно, не все знаю, тебе просто кажется, потому что ты-то сам знаешь ещё меньше — но щёки раскраснелись, и Леонас остался при своём мнении. Под ногами теплела согретая солнцем мостовая, дальше она сменялась деревянным настилом, а уж он тянулся до самого берега, переходя плавно в причал, у которого дремали на воде небольшие лодочки. Ещё чуть раньше настил разветвлялся и шёл по берегу в обе стороны узкими неровными тропками. Идти нужно было недолго, минут пятнадцать от силы, но моря отсюда видно не было — городок от него отгораживала узкая полоса меловых скал, а прямо у их подножия плескался лиман. Пару раз Леонас с Ольгой ходили по узкой песчаной косе на другую его сторону и дальше, за город, посмотреть на старое русло измельчавшей теперь реки. Река называлась Тёркелой и начало брала, как рассказали Леонасу, в восточных Реджишегских болотах, вот и обмельчала, когда их начали осушать. Но лиман остался, а город, названный по речке — Тёркелок, — процветал и теперь. — Ты не торопишься, — голос заставил Леонаса отвлечься от раздумий. Он машинально бросил взгляд на часы, так и зажатые в руке — было без четверти, — и только потом поднял взгляд на Ольгу. Она сидела на краю деревянного настила, вытянув ноги в сторону и босые ступни умостив на плоском белом камне, прогретом солнцем. Щурилась на него, как сонная городская кошка. — Так ведь и не опаздываю, — сказал Леонас, останавливаясь рядом. — Смысл не в этом, — рассмеялась Ольга и встала. Они медленно пошли рядом, едва касаясь друг друга ладонями. Было жарко, за руки держаться не хотелось. С моря то и дело налетал приятный бриз. Они не стали следовать за настилом — там, где он расходился на три ветви, спустились на горячий песок и пошли между деревянной тропкой и водой. Говорили, в основном, о книгах: Ольга в свободное время часто бывала в библиотеке, когда только не сидела в депо. Она рассказывала о прочитанном, Леонас всё больше молчал и слушал. Кричали птицы, на берег с шуршанием набегали волны… — Поедешь со мной к родителям? — неожиданно спросил Леонас, когда Ольга замолчала. Неожиданно для неё, конечно, сам-то он этот вопрос обдумывал вот уже неделю как. Но спросить оказалось проще, чем представлялось, так оно и бывает обычно. — Что? — растерянно переспросила Ольга и уставилась на него. Под ярким солнечным светом зеленоватые крапинки в её глазах поблёскивали золотом. — Поехать к твоим родителям? — Да, — степенно согласился Леонас. — Они будут тебе рады. Он представил обеспокоенное лицо матушки, тихим, по её мнению, но слышным на всю комнату шёпотом спрашивающей, не из военных ли милая девушка, приведённая сыном. Нет, скажет он, что ты, конечно не из военных. А что стреляет из винтовки куда как точнее его самого — совсем иной ведь разговор. — Даже не знаю, — медленно произнесла Ольга, и Леонас с изумлением понял: смутилась. — Думаешь, рады будут? Они ведь тебя ждут, не меня. — Тебя тоже, — твёрдо заверил её Леонас. — Просто пока не знают об этом. Им нравятся гости, а ты понравишься больше других. И с наслаждением сощурился, глядя, как по обычно уверенному лицу Ольги расплывается несмелая улыбка. — Я хочу, Леонас, — негромко произнесла она. — Я правда очень хочу. Это же в центре Вилони, да? Посмотрю на каналы, на озёра… — На озёра сколько угодно смотреть будешь, — заверил её Леонас. — Они тебе ещё надоесть успеют. Бросил взгляд на часы — хватит ли ещё времени? Должно хватить. И повёл её в сторону от берега, к лиману, единственной замене озера, доступной им здесь, не считая, конечно, обманчиво голубой глади воды до самого горизонта. Перейдя засыпанный мелким рыжеватым песком настил, они приблизились к меловым скалам, у подножия которых ветром разносилось мелкое белое крошево. В прошлый раз Ольга нашла здесь сброшенную змеиную кожу, но оставила на месте — так, мол, местные научили. Не бери ничего, что принадлежит холмам, степи да скалам. За их спинами с шорохом, похожим на смех, набегало на берег лукавое и непокорное море Вилести.