Давай совершим обмен

12 июня. Вторник. 16:11.       Пустота.       В душе.       В жизни.       Пустота, которую не вычерпать оттуда, не выскрести.       Пустота — во мне.       Все мое существо, я сама — пу-сто-та.       Неисчерпаемая. Нескончаемая. Вечная.       А вокруг — голубое небо и Нева, возле которой бродят все эти счастливые, отыскавшие смысл, люди.       Они улыбаются, некоторые, пренебрегая правилами поведения, смеются во всю, забив на то, что таким как я — их смех по ушам режет. Хотя нет… ничего такого. Мне — никак.       Мне давно уже никак, дневник, и это пугает. Даже местная красота не впечатляет. Нисколько. Нева и Нева, что особенного? Ничего.       Опускаю руку в холодную воду и… не чувствую, будто вода — просто воздух, а сам воздух — пустота с диким, космическим ветром внутри.       Как мне быть?       Как мне избавиться от этого?       Как заполнить наконец пустоту?       Чем заполнить?       Кругом абсолютно голубой мир и шум приближающегося поезда. Кругом пустота и одиночество. И я — посреди всего этого равнодушия. Как мне быть — кем? с кем? зачем? — ответь мне.       Скажи, дневник, как мне найти себя?       Где?       И есть ли вообще та я, которую я ищу?       Кто я?       Ты не знаешь ответ, ведь ты — просто потрепанная тетрадь, чьи листы давно пожелтели. Пожелтели, прямо как эти листья, на растущей рядом Ольхе.       Да и вообще, кто может знать ответ на этот вопрос?       Может тётя Зина? Она же считает себя самой умной, вечно поучает, может ей известно, кто я?       Родители? Мама, папа, знаете ли вы?       Сестра?       Члены клуба?       Кто-нибудь знает, кто я?       Нет, никто. Потому, что я сама не знаю…       Но, дорогой, я верю, что найду всё, что желаю в Хасецу.       Главное ничего не испортить, ведь, как сказал многоуважаемый (нет) Иван: «Ещё одна выходка, Арина, и Хасецу ты увидишь лишь на картинах, которые мы нарисуем, вдохновившись этим чудесным городом!»       Как жестоко с его стороны бить по больному. Но это человеческий фактор, так что всё совершенно нормально. Хах, да. Все мы так делаем, все. Абсолютно. Без исключений. Отличается лишь то, насколько далеко каждый заходит.       Мои мысли вразнобой, дневник, я сама в них путаюсь.       В голове так шумно от этого.       Сейчас проскользнула мысль о том, что пора идти домой, ведь картина, пускай даже такая бесполезная и никому не нужная, сама себя не дорисует.       А сейчас, что я смогу закончить её завтра.       Но громче всех кричит давно приевшаяся мысль: «Будто тебя волнует картина, Арина. Тебе плевать. Она всего лишь причина, чтобы дать себе хоть каплю мотивации».       Соглашусь я, несомненно, с последней.       Кому нужен тот глупый пейзаж акварелью? Тёмной-тёмной, грязно апельсиновой? Никому. Разве что членам клуба, которые себя нашли.       Им нравится то, что они делают. Творчество — их жизнь.       Их глаза, абсолютно каждого из этого захудалого кружка, блестят от счастья, стоит им нанести на полотно последний мазок.       И плевать, что пальцы и одежда измазаны в краске. Они называют это: «отличительной чертой художников».       Я — неряшливостью.       И дело не в том, что я брюзга, совсем нет. Скорее в том, что рисование мне не по душе.       Я люблю… не важно. Это так не важно. Ведь к тому, что я люблю — у меня нет таланта.       Он есть у моей сестры — «Снежной королевы», в столь раннем возрасте добившейся известности. Лёд — её стихия, не отрицаю, но…       Но и медведя можно обучить трюкам.       Я тоже могла бы скользить по льду, вытворяя искусные каскады прыжков. Могла бы, если бы родители не посчитали, что миру хватит и одной фигуристки Листопадовой. Выбор, к сожалению, пал на старшую из близнецов, Веру, а мне предоставили право самой найти себе призвание.       С меня насильно сняли коньки.       Но, дневник, я не виню родителей. Ведь они могут быть и правы.       Вдруг, есть в этом мире что-то иное, нежели катание на льду, для меня?       И я найду это.       Возможно, в Хасецу : >       Домой… Как же не хочется снова задыхаться в четырёх стенах.       Не хочется слушать нравоучения, сидящих под подъездом, на лавке, бабушек.       Не хочется вдыхать запах жареной картошки на ужин, а потом, поболтав с тетушкой о всяком, идти рисовать.       Затем лазить в интернете, в поисках чего-то, что поможет мне найти себя.       И, в конце концов, сдавшись, убивать время, снова и снова смотря выступления звезды России, среди подростков — Юрия Плисецкого.       Смотреть и восхищаться им.       Он добивается того, чего хочет.       Он знает, чего хочет от этой жизни.       Он нашёл себя.       И я ему так сильно завидую, дневник, как и сестре.       Вере чуть больше. Она же имеет возможность не просто дышать с ним одним воздухом, а видеть чуть ли не каждый день, имея одного тренера.       Увеличивается количество людей вокруг. Что ж, думаю это самая лучшая причина идти домой.       Может быть, напишу дома, дневник.

Твоя Арина.

      Дописав последнюю строку и нарисовав кривое, на скорую руку же, сердце, Арина захлопывает тетрадь и прижав её к груди, тяжело вздыхает, уставившись вперёд.       Нева сегодня неспокойна, в особенности из-за довольно сильного ветра, создававшего на светло-голубой поверхности рябь. У Арины внутри всё также, поэтому она невольно проникается открывшимся пейзажем.       Идти домой действительно очень не хочется. Какой в этом смысл?       Вообще ничего не хочется. Тупая Апатия. Листопадову она бесит даже больше, чем осознание собственной… серости, что ли.       Даже сидеть и смотреть как по небу плывут серые облака, из-за которых тщетно пытаются пробиться лучи солнца, не хочется.       Единственное желание — просто лечь. Прямо здесь. И провалиться в сон. Но отключаться посреди улицы — явно не то, что следует делать, поэтому собравшись с силами, Арина кладет дневник в сумку и поднимается на ноги.       Привычным движением надевает наушники, врубает первую в плейлисте песню, ведь заморачиваться не стоит — до дома совсем близко и идёт вперёд, сильно сгорбившись.       Глаза по привычке опускает вниз, не желая любоваться тем, что её окружает.       Слишком сильно знакомы все эти улицы, переулки, однотипные квартиры и дома с одинаковой черепицей.       От Питера Арина ожидала большего, когда покупала на автобус заветный билет с тринадцатым местом, как сейчас помнит.       Она ехала сюда, нет, даже летела, окрыленная надеждой, что именно в этом городе найдёт себя, даже родственница, ворчливая Зинаида, естественно поехавшая с ней, не могла омрачить это событие.        Арина верила, чёрт, как это глупо, Листопадова не может удержаться от самокритичного смешка, что Питер поможет ей, а он вместо этого превратился в клетку, из которой так хочется вырваться.       Только вот… куда?       Слабая надежда снова появилась в душе, как только глава клуба художеств радостно объявил, что все участники — отличные ребята и он в знак большой любви оплатит поездку в Хасецу. Арина снова могла хоть во что-то верить, ощущая слабые крылья, выросшие за спиной.       Хасецу — непремечательный городок, в котором, грубо говоря, лишь одно знаменитое место — Горячие Источники, но именно он стал причиной вставать по утрам для Листопадовой, которая каждый день зачеркивала на календаре дни, радуясь, что двадцатое июня вот-вот наступит.       Только бы время шло чуточку быстрее — как мантру повторяла Арина, терпеливо ожидая.       Единственная проблема состояла в том, что Иван, тот самый глава, по натуре очень противный парень, любящий ко всему придираться, поэтому каждое, даже маленькое, опоздание он принимает на свой счёт, думая, что этим опоздавший показывает своё пренебрежение, а у Арины ужасный распорядок дня и график сна, поэтому возможность пролететь с поездкой у неё очень велика.       Размышляя о Хасецу и непроизвольно дергая головой в ритм звучавшей в наушниках песни, Листопадова преодолевает почти весь путь и, к собственному огорчению, приближается к комплексу домов, в одном из которых и находится её квартирка.       В местном парке, через который надо пройти, как и всегда тусуются подростки, на лавочках возле подъездов сидят более взрослые люди, местные дети играют в футбол — всё так обычно и повседневно, что Арина тяжело вздыхает.       И так каждый раз.       Словно День Сурка какой-то… Стоп. Может она действительно застряла во временной петле? Арина хмыкает, насмехаясь над собственной мыслью. Хотя какой… Это же не фильм, не мистический роман.       Это всего лишь её жизнь. Персональный ужастик об очень-очень рутинной жизни и безрезультативными поисками себя.       Хоть какая-то цель достигнута — перед Ариной десятый дом, возле которого, как назло, собрались почти все жители, желая обсудить произошедшее днем, да попромывать неявившимся кости.       — Здравствуйте, — Арина кротко кивает, не поднимая на соседей взгляд, она поднимается по ступеням, не дожидаясь ответ.       Поднявшись на третий этаж, Листопадова поворачивает налево, практически лбом упираясь в железную дверь, хозяева те ещё пароноики, и достаёт с кармана толстовки ключи, вставив их, поворачивает три раза, открывая дверь. Стоит шагнуть за порог, как Арина кривится, ощутив тошноту. Здесь пахнет ещё отвратительней.       — Тётя, я дома! — пытаясь лишний раз не вдыхать запах, видимо нового освежителя воздуха, кричит Арина и, сняв обувь, проходит на кухню.       Зинаида стоит возле плиты, одетая в свой излюбленный оливковый халат и чистит картошку, заметя вошедшую племянницу, женщина улыбается.       — Ты вовремя, я почти ужин приготовила. С чем картошку будешь? —спрашивает Зинаида, пребывая явно в хорошем настроении. — У меня новость.       Арина садится за стол, закинув ногу на ногу.       — Просто картошку. Что за новость, тёть?       — Вера скоро приедет.       — Чего? — Арина в шоке смотрит Зинаиде в спину. — Вера к нам? Ты шутишь?       — Это похоже на шутку? —раздраженно буркает Зина и, вытерев ладони о фартук, поворачивается. — Она звонила ещё два часа назад, просила, чтобы ты встретила её, но тебе же хрен дозвонишься.       Арина не найдя слов в ответ, смотрит в окно, наблюдая за тем, как ветер треплет верхушки деревьев.       Отрицать очевидное — просто глупо, она прекрасно понимает.       — Что молчишь, Арин? Для чего тебе телефон? — продолжает Зина, строго глядя на спокойно пожимающую плечами девушку. — Ох, ладно, дождешься от тебя ответа… — смирившись, женщина снова отворачивается к плите. — Я прошу тебя: не цапайся с Верой. Она соскучилась.       Да, да, как же.       Арина усмехается, но тётушку злить не хочется, поэтому смиренно кивает, вспомнив, что та её не видит, она исправляется:       — Окей, тёть, я же не истеричка.       — Хорошо… — Зинаида заметно смягчается. — Где гуляла?       — Искала вдохновение, — пожав плечами отвечает Арина, — сначала в парке, потом возле универа. И напоследок ходила к Неве, — она усмехается, сдувая со лба русый локон. — Но всё зря, идей ноль.       — Понятно.       Листопадова, закатив глаза, глумливо улыбается, поражаясь такому содержательному ответу. Но, в принципе, ничего удивительного, Зинаида всегда такая.       Минимум вопросов, минимум ответов, зато вагон и тележка нравоучений, которые настолько глупы, что Арина еле сдерживается, чтобы всякий раз, когда тетушка начинает, не закрывать себе уши, напевая, чтобы уж точно ничего не слышать.       Но всё же, Зина очень неплохая женщина, которая, несомненно, очень любит всю семью Листопадовых. Поэтому, узнав, что Арина мечтает о Питере, копя деньги, она решает поехать с ней, взяв покупку жилья и обустройство в целом на себя.       А ещё с Зиной можно обсуждать всё, что угодно. Правда все беседы лаконичны… Но содержательны!       По кухне разносится приятный, но нелюбимый запах жареной картошки, которая потрескивает на сковороде.       — Кстати о запахе… — самой себе шепчет Арина, а в следующую секунду повышает голос: — Чем прёт в коридоре?       — Прёт? — переспрашивает Зинаида, поправив бигуди на голове (крупные чёрные локоны, несомненно, неотъемлемая часть её имиджа) —Надеюсь, ты это в хорошем смысле.       Арина сдавленно хмыкает.       — Освежитель воздуха новый.       И на этом беседа снова обрывается.       Арина продолжать её не хочет, начинать новую тем более, поэтому, поджав под себя ноги — боже, опять джинсы испачкала, как же влом стирать — достаёт с кармана телефон.       Довольно простенький, если судить по нынешней моде, Lenovo, включается довольно быстро и сразу оповещает хозяйку о шести пропущенных.       Два из них принадлежат тёте, три Алисе, так сказать подруге, и один от Веры.        Перезванивать никому — Арина, конечно же, не собирается.       Зачем? Какой в этом смысл?       Вера ясно зачем звонила, а Алиса, наверняка, снова хочет пожаловаться на своего парня, что видите ли, не уделяет ей достаточно внимания.       Подумаешь, — в мыслях фыркает Арина, — он у неё хотя бы есть. 21:23. Всё тот же вторник.       Жить в четырёх стенах удобно.       И очень тесно.       Кажется, будто сотни моих не-отражений остаются — навсегда останутся — в этой комнате, всё ходят и ходят, что-то делают, куда-то идут… Одна из не-меня снова и снова смотрит фотографии Плисецкого, убеждая себя, что до фанатизма ещё далеко, другая рисует жалкий пейзаж, третья — и вовсе — ещё спит и видит сны, а четвёртая, наверное, просто сидит на стуле. Подолгу сидит перед тем как уснуть и снова задумывается о том, что же, чёрт возьми, я — каждая из нас — делают со своей жизнью?       Когда эти четыре стены перестанут меня сдерживать?       Когда я переступлю порог своей комнаты, уходя, а не возвращаясь, — и пойму, что там, за окном, за пределами комнаты, за пределами жизни, как-то плавно и незаметно превратившейся в привычку, где все делается просто на автомате… Там — мир, целый огромный мир, непознанный мной, незнакомый и такой волшебный.       Сколько ещё меня будут держать эти стены?       Сколько ещё каждый будний день будет похож на зеркальное — до миллиграмма точное — отражение дня предыдущего?       Сколько-сколько-сколько-сколько?       Кто ответит?       Ты знаешь?       Я — нет.       Просто надеюсь, что этого дня не придётся ждать слишком долго.       Впрочем… Я его и так жду всю жизнь       Но знаешь, дневник, уверена, что как только я найду своё место под солнцем — сразу же вырвусь.       С этой квартиры.       С Питера.       Возможно, с России.       Я вырвусь со сдерживающей меня клетки.       Кто знает, может Хасецу будет тем, кто поможет мне?       Ах, как глупо, я ведь даже в японском профан, а возлагаю на этот город такие надежды.       Я, вероятно, очень верю в чудо.       Скоро приедет Вера, дневник. Не уверена, что хочу видеть её.       Мне больно.       Обидно.       Завидно.       Она такая счастливая. У неё есть всё. Есть цель, талант, мечта.       А я… а я всего лишь младшая Листопадова, никому не известная, жалкая потерянная девчонка.       Если бы только… нет, нет, нет. Я не хочу об этом писать, это была очень мерзкая мысль, дневник.       Кстати, думаю тебе пора дать имя. Мы вместе уже который год, а ты всё ещё просто дневник — нехорошо, друзья должны иметь имена.       Как тебе — Клим?       Что с тобой не так, Арина? Даёшь имя тетради, серьёзно? Тебя ждёт палата с белыми стенами.       Или Рэй?       А может… Май?       Точно, Май! Ты же мой, да? Тебе подходит.       My friend :)       Эх…       Я снова знаешь, о ком думаю? Конечно, знаешь…       О Юре.       Интернет кишит новостями о том, что он получил золотую медаль чемпионата среди юниоров.       Какой же он молодец. В пятнадцать лет такой успех. Я, как человек, которому идёт семнадцатый год и при этом добилась я только окончания школы без единой тройки, им искренне восхищена.       Я и Верой тоже восхищаюсь, но завидую ей не меньше, а в случае Плисецкого чистое, чистое благовение.       Как же хочется увидеть его и спросить: как? Как он смог найти себя? Отыскать своё предназначение?       Но это лишь мечты. Я же не Вера — я Арина, что значит, что Юру я могу увидеть только на фото.       Вот чёрт. Звонят в дверь.       Точно Вера.       Нужно идти, Май, но так не хочется.       Это унизительно для меня…       Я пошла. Твоя ужасно грустная Арина       Вера изменилась ещё сильней с их последней встречи.       Пока та обнимается с Зиной, Арина оперевшись о стену, критично осматривает сестру.       Обкромсала волосы по плечи, что ж, ей так даже лучше. Светло-русый, чуть рыжий, как у младшей Листопадовой, сменился на чёрный.       Других изменений, кроме прически и стиля одежды, раньше Вера ни за что не надела бы платье ниже колена, да ещё и красного цвета, её нелюбимого, Арина не обнаруживает.       — Ариша, — Вера, отстранившись от тёти, смотрит на сестру, улыбнувшись так широко, насколько может, — я скучала!       Затем крепкие объятия, на которые Арина, поддавшись ностальгии, отвечает.       — Я не просто так приехала, сестрёнка.       Тихий шепот раздаётся прямо на ухо, Арина морщится и пытается оттолкнуть от себя Веру, но та лишь усиливает хватку.       — У меня чумовая идея, Риш. Поменяемся жизнями?       Арина в шоке.