Давай совершим обмен

      Руки в крови. Густой. Яркой.       Арина поднимает ладонь, смотрит неверующе и отступает назад.       Она не могла этого сделать. Нет, это ложь, ошибка, что угодно... но только не правда.       В руке дрожит белый конёк, чье лезвие окрашено в красный. Арина опускает голову и, сдерживая крик, смотрит на затихшую Веру, лежащую у неё под ногами.       — Вера?..       Надрывистый вздох и свет прямо в глаза.       Приснится же такое...       Арина потирает виски, при этом болезненно морщась, и садится на кровати.       — Чёрт, — буркает она, — поистине прекрасное начало дня...       Май,       После того, что я узнала о Вере... я действительно не могу заставить себя понять. И хоть у меня и были грешные мысли, вроде тех, почему бы Вере не исчезнуть? Ненавижу себя за них. Но при этом, я никогда не хотела претворять их в жизнь.       А она так легко, совершенно не желая добиться честной победы, отняла у невинной девочки возможность самостоятельно дышать. И плевать, что Вера говорит, что состояние овоща — это не смерть. Это — смерть, ещё какая смерть, гибель всех планов, мечтаний, души.       Вот так я, желающая просто весело провести время, была втянута в кровавую историю. И разруливать сложившуюся ситуацию — нужно мне, а не той, кто всё это натворила.       «Екатерина Литвинова — несостоявшаяся участница соревнований по парному фигурному катанию».       Изучая статью в телефоне, Арина идёт к выходу, полностью игнорируя внешний мир. Сейчас не до Якова, читающего нотации, не до Георгия, что-то там не важное болтающего. Арине нужно всё узнать. Поэтому тренировке сегодня не быть. И вообще, чего Яков возмущается? Тошнота, как причина уйти домой — годится! Что, ей кататься, кататься, а затем окрасить лёд своим завтраком?       — Вот допросишься, Листопадова, вообще курировать над тобой откажусь! — кричит Фельцман, прежде чем Арина ещё раз извиняется и закрывает за собой дверь.       Не смотря по сторонам, взглядом уткнувшись в телефон, она и не замечает, как в кого-то врезается.       — Прости... — слова застревают в глотке, когда Арина поднимает глаза и видит перед собой Мишу.       Тот хмурится, брезгливо стряхивая с пиджака невидимые ворсинки.       — Да ничего, Вера, — приторно улыбается он. — Мила ещё там?       — Угу.       Стараясь не обращать внимания на победную усмешку Миши, Арина, убеждая себя, что очень скоро что-нибудь придумает, идёт дальше.       И на тебя найдётся управа, думает, всё же ты тоже убийца.       «После аварии, Екатерина долгое время находится в коме, врачи не распространяются о её состоянии, однако ясно то, что, если она и проснётся, то на лёд больше не ступит».       Если проснётся...       Мурашки бегут по коже, становится так холодно, словно нагая Арина прыгнула в сугроб. И от этого мороза не избавиться, он в душе.       «Екатерина дышит лишь благодаря жизнеобеспечивающему аппарату. Иначе... мир бы полностью потерял такую прекрасную фигуристку, а главное — хорошего человека.       В какой именно больнице она находится — неизвестно, информацию об этом скрывают, кажется, это мать Екатерины, Светлана Александровна, не желает, чтобы правда стала достоянием общественности».       Да, журналисты не знают, но, возможно, знает Вера и уж точно знает Миша. Арина хочет посетить больницу, сама не знает зачем, просто чувство, что надо — не отпускает.       И хоть это не она перерезала тормозной шланг, не она планировала смерть, обсуждая её с Мишей... Арине кажется, что именно сейчас и её руки в тормозной жидкости и крови.       Май,       Как оказывается, Катя находится в захудалой бедной больнице на окраине Москвы. Больница разваливается вся, но всём на это плевать. По мнению жителей города: в ней либо же смертники проводят последние дни, те, которых никто и не хочет спасать, либо бедные, у которых, при всём желании, просто нет денег. Почему, Май, я узнаю такие ужасные вещи?       Почему Москва показывает себя не с лучшей стороны?       Я, ведь, просто хотела жить легко, кружиться на льду, обсуждать с Юрой (и да, его всё ещё раздражает моё существование) фигурное катание и быть счастливой. А получаю такую драму...       Однако, не знаю почему, но я чувствую, что обязана навестить Катю. Не спрашивай, честно, это не поддаётся логике, просто... У меня сильно болит душа. Я должна, должна, должна посетить больницу. Твоя Арина. Люблю.       Зелёные стены в трещинах и пятнах, лампы зловеще мигают, а в воздухе витает лишь смерть и пронизывающая тоска.       — Редко, кто навещает пациентов этой больницы, — с грустной улыбкой рассказывает главврач, невысокий старик, в чьих синих глубоких глазах плескается непереносимая печаль, когда они с Ариной идут по длинному коридору. — Я не хочу звучать так пессимистично, но эта больница... — он тяжело вздыхает. — Рискует быть закрытой, — кажется, мужчина хотел сказать иное.       Арина беспокойно озирается по сторонам. В больнице, кроме неё и главврача, есть только несколько врачей, кажется, она видела лишь четырёх, две неприветливые медсестры и множество несчастных людей. Каждый угол громко кричит о том, что больница — последнее пристанище каждого, что, если попасть в неё, увы, но больше ты не уйдёшь.       — Мне очень жалко Катеньку, — продолжает главврач. — Я давно знаю эту девочку. Она, как зовут её детки, ангел. Помогала больнице, вносила пожертвования, приносила пациентам подарки на праздники, а потом... и сама стала частью этой больницы.       — Её кто-то посещает, Николай Алексеевич? — спрашивает Арина.       — Да, — старик улыбается, — её жених каждый день приезжает, а ещё, — внезапно Николай Алексеевич перестаёт улыбаться, он вздыхает, прижимая к груди чью-то медицинскую карту. — Катю навещал её тренер Сапунов, он к ней как к родной относился. Даже оплачивал всё, но, к сожалению, Александр погиб несколько месяцев назад. Сердечный приступ, спасти не успели...       Арина на секунду останавливается, осознав нечто ужасное. Николай Алексеевич просит идти дальше, выдавив из себя дежурную улыбку.       — У Катеньки есть ещё месяц, чтобы проснуться, потом... Вот и её палата.       Они останавливаются около синей двери, на который красуется золотистая восьмёрка. Даже дышать становится трудно, Арина переводит неуверенный взгляд на Николая Алексеевича, тот ободряюще кивает, мол, чего ты встала? Иди давай, это совсем не страшно.       Но это не так. Жутко настолько, что тяжело на сердце. Это место, больница, так сказать, наполнена живыми трупами, людьми, у которых практически нет шансов снова начать дышать полной грудью.       Собравшись с силами, Арина открывает дверь, подбадривая саму себя.       — Нико... Ой, — начавший говорить парень, совсем молодой, осекается. — Привет. А ты кто?       Паренёк напоминает маленького ребёнка: такой худенький, хрупкий, с большими голубыми глазами. Он смотрит открыто, искренне. И всё в нём хорошо, да только... Сидит мальчик в инвалидной коляске.       Даже дыхание сбивается. Арина пару секунд смотрит не моргая. Этому парню бы заниматься спортом, радоваться жизни, а не сидеть прикованным к креслу. Затем, взгляд падает на его ладонь, крепко держащую чужую руку. Руку девушки, лежащей на кровати. Вокруг неё множество жизнеобеспечивающих аппаратов, которые дают понять: она не в этом мире.       У Арины в груди сжимается сердце. Катя... Светлые прядки лежат на белесом лбу, к которому так и хочется прикоснуться, чтобы поделиться своим теплом. Согреть, лишь бы расцвела, порозовела... Задышала.       — Прости? — снова говорит паренёк. — Ты чего, палатой ошиблась? Могу подсказать, где кто, если нужно. Я хорошо всех знаю, — он дружелюбно улыбается.       — Я не ошиблась.       Паренёк щурится, секунд пять внимательно смотрит, после чего кивает.       — Точно, — говорит он, — я тебя узнал. Листопадова.       Арина кивает, неуверенно делая шаг вперёд. Вдруг, парень прогонит её? Запретит подходить? Накричит? Но опасения, слава Богу, не оправдываются, вместо оскала, как предполагалось, на губах паренька появляется улыбка.       Значит, не знает...       — Катя хотела с тобой подружиться, я прав? Вы были соперницами.       — Да, а как тебя зовут?       — Никита, — представляется парень, подбородком указывая на стул. — Садись, Катя рада гостям.       Только сейчас Арина замечает седые пряди в русых волосах, первое впечатление теперь кажется ошибочным. Никита совсем не ребёнок, психологически он куда старше, чем физиологически.       — Что привело тебя сюда?       — Просто захотелось навестить старую знакомую, — Арина заставляет себя улыбнуться. — Ты не против? Я вот, — она ставит пакет с супермаркета на столик, — купила специальные ароматические свечки, они сделают атмосферу приятной, Кате, мне кажется, понравится. А ещё... — достав купленную для Хлои ватрушку, Арина протягивает её улыбнувшемуся Никите. Хорошо, что купила. — Это тебе. Вкусно, слово даю! Всегда для себя в одном месте покупаю.       — Я только рад твоему визиту. Спасибо и за свечки, и за ватруху! Я их с детства обожаю! — Никита кусает угощение и тут же довольно улыбается. — Раз ты пришла... Давай поболтаем?       Ещё долгое время Арина просто разговаривает с Никитой обо всём на свете. Он, кажется, действительно рад общению и плевать, что они знакомы лишь час, Никита полностью открывается. Рассказывает о прошлом, сетует на Катькино упрямство, обсуждает даже мировой кризис, признаваясь, что он его боится до чёртиков. Болтает, болтает, а затем резко замолкает, сжав бледную ладонь Кати.       — Так что там с тем парнем? — неловко спрашивает Арина, склонив голову.       — Я давно не разговаривал с кем-то, кроме Николая Алексеевича и других пациентов, — после долгой паузы вздыхает Никита. — Поэтому очень рад поговорить. И... Могу я считать тебя хорошим человеком, раз ты решила навестить Катю?.. — шепчет он.       — Никита?       И где тот весёлый мальчик, который только что улыбался, рассказывая анекдот? Арина не понимает, почему так резко сменился его настрой.       — Я очень хочу, чтобы кто-то снял с моих плеч груз вины... Это же я убийца Кати, да? Из-за меня всё случилось... — Никита опускает голову, его худощавое начинает бить мелкая дрожь. — Тормоза отказали... Я зря сел за руль, ведь плохо водил машину...       Так больно.       Единственное, что приходит на ум — крепко обнять плачущего Никиту за плечи и прошептать, что он не виноват, совсем ни в чём не виноват...       — Это синдром выжившего, любой бы считал, что виноват он. Но это не так. Ты ничего плохого не совершил.       Никита только сильнее обнимает.         Уходит Арина только через два часа. Уходит с камнем на сердце и слезами, собравшимися в уголках глаз.       Именно после того, как так близко видишь обреченных людей, которые просто мечтают жить, начинаешь ценить то, что дышишь.       И пусть в жизни много падений, пускай часто так больно, что хочется исчезнуть... Это всё лишь временные трудности.       Арина оборачивается на мрачную больницу, над которой будто тучи, и думает, что она полная дура, раз хотела лишить себя жизни.       Пока ты дышишь, пока твоё сердце бьётся — всё можно исправить и, уверенно глядя вперёд, прийти к счастью.