Уже не важно

      Ещё в обед приложив лоб к холодной глади окна в своём кабинете, Сакура приметила тёмные облака, что облепляли Коноху со всех сторон.       Осень в этом году была весьма премерзкой, и непогода становилась привычной, благо зонт с прошлого раза остался в больнице.       На улице не на шутку бушевала природа. Отсыревшие листья, прибитые к земле ноябрьским дождём, так и норовили облепить тонкие ноги девушки. Она продрогла и куталась плотнее в шарф, подаренный заботливой, но шумной матерью.       Большие капли начали срываться вниз, когда Сакура добралась до облезшей двери своей съёмной квартиры. Выудив ключи из кармана отточенным движением, куноичи разделалась с замком и громко выдохнула, захлопнув за собой дверь.       Сбросив мокрые сандалии, Харуно переоделась и укуталась в свой любимый растянутый свитер и фиолетовые махровые носки. Она плюхнулась в кресло и закрыла глаза.       — Тепло, — прошептала куноичи в сумерки квартиры.       На плите стоял пузатый чайник, который облизывали языки синего пламени: Сакура нуждалась в горячей кружке чая. Хотелось отогреть такие важные для её работы руки. А ещё попробовать новый травяной сбор, что был подарен теперь уже здоровым пациентом. Редкая награда за непосильный труд.       Щёлкнув кнопку на стареньком торшере и озарив пространство вокруг мягким светом, куноичи склонилась над журнальным столиком в поисках того самого свитка, что прислала Цунаде два дня назад.       Раздался тихий и размеренный стук. Чьи-то костяшки пальцев отбивали мелодию по старой древесине. Она невольно улыбнулась, торопливо выбираясь из плена кресла, и направилась открыть дверь. Только один «гость» стучал так.       — Давно вас не было, — произнесла она с порога, встречая его искренней улыбкой, которая была полна неподдельной радости.       — Йо, Сакура, — приятный мужской баритон нарушил шум усиливающегося дождя. За спиной высокого мужчины сверкнула молния, осветив Харуно представшую перед ней картину.       Под тяжестью воды пряди его волос прилипли к открытым участкам кожи. С маски в области подбородка капала влага, а в крепко сжатой руке был насквозь вымокший пакет, которым он размахивал в приветственном жесте.       — О Ками, с вас вода ручьём бежит! — сетует девушка. — Вы что без зонта ходите? — машет рукой, попутно освобождая проход. — Давайте быстрее!       Хатаке боком проскальзывает в квартиру, стараясь не задеть её своей мокрой одеждой, и останавливается в нескольких шагах от куноичи.       Захлопнув дверь, она поворачивается, видит озадаченный взгляд Шестого и приподнимает вопросительно брови.        — Что-то не так, сенсей?       — Ма-а… — тянет Какаши, — Если я так буду ходить по квартире, то устрою потоп и здесь.       Харуно смеётся.       — Кто вас таким пустит? — серьёзно добавляет после. — Ещё не хватало, чтоб вы в больницу с простудой слегли. Снимайте сандалии и пойдёмте, — выхватывает мокрый пакет из его рук, бормоча под нос что-то вроде «Надеюсь, это ещё живо» и удаляется.       Шестой послушно скидывает промокшую обувь и ставит рядом с парой Сакуры. Такие маленькие по сравнению с его. Наклоняет голову вбок и грустно улыбается под маской. Мужчину опять одолевали непрошенные мысли, и он поддаётся им, пока девушка рядом, хоть и обещал себе этого не делать.       — Какаши-сенсей, вы что, опять заблудились на дороге жизни? — язвительно доносится где-то рядом, отвлекая от раздумий. Он закатывает глаза и спешит на шум возни.       Находит её в спальне. Она стоит к нему спиной, по пояс утопая в шкафу и профессиональным, не терпящим пререканий, тоном произносит:        — Раздевайтесь!       — Что? — шепчет Хатаке притворно осевшим и растерянным голосом.       Повернувшись вполоборота и увидев его в замешательстве, Сакура понимает, о чём подумал мужчина.       — Вы — бака, Какаши-сенсей! — швыряется в него первой попавшейся вещью и слегка краснеет. — Ваши пошлые книжки, — смущённо запинается, — не доведут до добра! И вообще… — останавливается, видя, как маска изогнулась у рта, и что он тихо смеётся над ней.       – Прости, не мог удержаться, — его фирменная, примирительная улыбка одними глазами не оставляет ей и шанса позлиться.       Он опять шутит над ней. Ему нравилось выбивать у неё почву из-под ног, видеть румянец и смущение, неуёмную жизнь в зелёных глазах.       Прежде он редко показывал эту черту, но чем больше позволял себя узнавать, тем больше куноичи понимала откуда соревнования с Майто Гаем, техника «Тысячелетие боли» и чтение эротических романов даже в присутствии людей. У Хатаке в душе тлел уголёк озорства, и ей это жутко нравилось.       Она отворачивается, хватает то, что искала, и кидает ещё раз в сенсея. Какаши ловит, спокойно рассматривает вещь и задаёт глазами невысказанный вопрос.       — Это майка Наруто, — наклоняется и подбирает вещи, которые случайно выпали от её слишком бурных поисков. — Он как-то помогал мне с сантехникой, — прикладывает палец к губам, — недели три назад. Упёртая хозяйка доказывала, что это не её проблемы, а искать что-то другое или возвращаться к родителям не хотелось, — смущённо пялится на выпавший пеньюар голубого цвета, который она купила с пинка Ино. Быстро хватает его и прячет в шкаф, смотрит в сторону затихшего Хокаге и молится, чтобы не заметил.       В противоположном конце комнаты раздевается мужчина.       На пол с хлюпающим звуком падает серо-зелёный жилет с надписью на спине «Шестой Хокаге». Спустя мгновение через закатанные рукава спускается красная повязка и также падает вниз. Мужчина лениво вытягивает руки и хватается за ткань на спине, приподнимает водолазку, оголяя твёрдый пресс и нижние ряды рёбер.       Сакура молчит и не замечает, что перестала дышать. Это зрелище полностью пленило её.       Его тело подобно полю битвы жизни и смерти. Белёсые шрамы на руках, грудине и животе. Большие и маленькие, слегка розоватые там, где кожа ещё не до конца зарубцевалась. Возможно, для кого-то эта картина показалась бы уродливой, но не для неё. Она заворожённо наблюдает за вязью круглых шрамов на правом боку, что складывались в созвездия. «Сенбоны»— предположила Сакура.       Смотрит на мышцы пресса, что напрягаются под кожей при каждом его движений. Рвано и шумно вдыхает через нос, чем привлекает внимание. Чёрные, жёсткие волосы попадаются на глаза, она прослеживает их путь от пупка и краснеет, понимая, куда они уходят. Смаргивает, пытаясь прогнать смущение и встречает его любопытный взгляд.       Он смотрит на неё, стоя с поднятыми вверх руками, так и замерев с наполовину снятой водолазкой.       Зелень потемнела под натиском расширенного зрачка, рот приоткрылся, а щёки пылают… Теперь он тоже не дышал. «Чертовски красива», — думает Какаши.       Темно-зелёная паволока и серость гранита, их невидимая и непонятная борьба. Она на удивление не отводит взгляд, как будто испытывает, как будто знает его ужасный секрет.       Мурашки бегут по её коже вдоль позвоночника к лопаткам и шее. Харуно резко отворачивается, что-то складывает в шкаф и закрывает дверцу. Какаши отмирает и стягивает, наконец, с себя прохладную, липкую ткань.       — Я отожму их, чтоб быстрее просохли, — бормочет куноичи, подхватывая вещи с пола. — Полотенце в ванной.       Харуно сбегает от него на кухню, кидает вещи в раковину и торопится к плите. Выключает вскипевший чайник и замечает, как кончики пальцев трясёт, а где-то в горле громко бухает сердце.       — Что это было? — задаёт сама себе вопрос, едва шевеля губами.       Она работает с мужчинами каждый божий день, проводит плановые осмотры и операции. Видела сотни голых тел, но никогда не реагировала так. «Что сейчас не так? Он же тоже просто мужчина...»       Второе «я» Сакуры только смеётся над ней на задворках рассудка, говоря, что та слепая дура, которая успела рассмотреть все. Краснеет ещё больше, ведь ей понравилось увиденное. Харуно бесится только из-за того, что допустила эту мысль, и списывает все невнятные эмоции на стыд. Какой кошмар! Он поймал её на разглядывании.       Возвращает свое внимание к раковине. Берет водолазку, отжимает влагу и принимается за остальные вещи. Лишь бы занять себя, лишь бы не думать.       Не выходит.       Эта неловкость между ними всё чаще проскальзывала в общении и Сакура искренне переживала из-за этого.       Раньше, когда Саске только ушёл из деревни, она забегала к нему в кабинет после смен в госпитале, в надежде хоть что-то узнать о последнем из проклятого клана. Сенсей сначала качал головой, мол секретная информация, а потом сдался и иногда рассказывал о его перемещениях. В благодарность она начала оставаться помогать с документами, а потом не заметила, как это стало привычкой. Сакура приходила, помогала, он давал ей информацию, которую та жаждала. Равный обмен. Потом, ближе к зиме, в их посиделках за бумагами появился горячий чай.       Несколько лет прошло в таком режиме. Это была их традиция, возможность поддерживать связь. Чай, обсуждения всего подряд и немножко Саске-куна.       Какаши-сенсей стал для неё очень близким человеком. Не просто учителем, как раньше, а другом, в котором она нуждалась. Ведь даже с Ино ей стало сложного говорить о том, как болит на сердце. Потеря отца сгладилась со временем. Сай, как умел, ухаживал за ней, и жизнь блондинистой куноичи становилась прежней.       А вот у Сакуры всё было не так.       Когда через два года девушка стала госпожой ирьенин и заведующей госпиталя Конохи, встречи с Шестым стали реже.       Теперь у неё была своя бумажная волокита. Настало его время помогать. И он приходил. Приносил кофе или чай, рассказывал о бумагах, как вести их. Посоветовал нанять помощницу, при этом заранее проверив бюджет больницы. Делал все, чтоб облегчить вхождение в должность.       Как всегда заботился.       Через несколько минут на кухне появляется Хатаке в майке с водоворотом на спине и полотенцем на плече. Курсирует к ней и спокойно говорит:       — Спасибо за заботу, Сакура, — тёплая ладонь касается головы и треплет по волосам. Шестой тянется через неё, привычным жестом открывает дверцу с чаем и чашками.       Всё как всегда.       Она вздыхает с облегчением, радуясь, что не придётся объясняться. Собирает тряпичную кучку, проскальзывает под локтем мужчины и несет вещи в ванную комнату, чтобы развесить на бельевой сушилке.       — Ты купила такой же чай, что мы пили в том кафе? — удивленно окликает её.       Харуно расплывается в улыбке. Почуял.       Развешивает вещи и громче обычного, чтоб он услышал, говорит:       — Да. После работы зашла в чайную лавку, и пожилой торговец вспомнил, что как-то я спрашивала об этом редком сборе из Страны Рек. Представляете, я забрала последний, как будто чувствовала, что скоро вы наконец-то заглянете. — резко замолкает, коря себя за излишнюю прямолинейность.       — Прости, что не заходил последние пару месяцев… Много работы, — он говорит тише, но она всё слышит. В его словах сожаление, а большего и не надо.       Вздыхает.       — Я понимаю, — произносит в ответ, переполненная такими же чувствами.

***

      Они пили уже по третьей кружке чая, а примятые пирожные из вымокшего пакета исчезли ещё во время первой. Конечно, от усердных стараний Харуно. Ей не было стыдно, потому что Хатаке не любил сладости, но регулярно покупал это угощение. Для неё.       Темы в разговорах плавали, они обсуждали сразу всё и ничего.       Какаши наслаждался чайным сбором, а она изредка любовалась им. Они оба, не сговариваясь, решили никогда не обсуждать то, что при ней он спокойно приспускал маску и пил чай, как ни в чем не бывало. А Харуно никому не говорила, что видела его без чёрной ткани на пол лица. Она упивалась этим их секретом, но старательно делала вид, что ничего грандиозного не происходит.       На этой кухне, в его компании сейчас было так хорошо и это чувство подпитывалось дождём, что стучал по крыше.       Разговор свернул к тяжёлой теме.       — Знаю, он не держал меня, никогда, но и не отпускал, Какаши-сенсей, понимаете? Я жила с этим знанием столько лет, что забыла каково без него. А единственная попытка отказаться от этих чувств чуть не убила меня, — горько смеётся, — в прямом смысле... Помните? — ломаный шепот девушки заставляет его дернуться.       Какаши качает головой в знак согласия и отпивает едва тёплый чай.       Каждый думает о своем.       Он будет помнить этот момент всю жизнь. Ярость в глазах Саске и смирение Сакуры, которая даже не пыталась уйти из радиуса атаки Учихи. Жёлтую макушку, что пронеслась мимо за секунду «до», подобно своему отцу, и спасла двух родных людей, разделив их расстоянием.       — Сакура… Он уже давно другой человек, по крайней мере на пути к этому. Только тебе решать, пробовать ещё раз или отступить.       — Я бы попробовала, вы же меня знаете. Но вряд ли это возымело хоть малейший эффект. Быть отвергнутой третий раз, — хихикает нервно Харуно, — я не мазохистка.       В задумчивости крутит кружку в руках, после четвертого оборота в ладонях произносит, — От каждого признания в любви он сбегал, оставляя меня в бессознательном состоянии, — губы красит кривая ухмылка. — Причинял намеренно боль, — ей вспоминается Итачи, его трюк по подстегиванию Саске-куна. — Дурацкий способ защиты большинства из Учих, оттолкнуть то, что хоть немного дорого.       Опять виснет молчание, но Какаши знает, что это всего лишь небольшая пауза в разговоре. Сакура что-то обдумывает.       И оказывается прав, потому что куноичи кладет голову на стол и поворачиваясь в его сторону, шепчет:       — Я не знаю, есть ли смысл в том, чтобы бороться всю свою жизнь… Этого ли я хочу? Ведь именно так и будет, понимаете?       Одинокая слеза бежит по её щеке, но девушка ловит её подушечками пальцев. Слишком много ночей она отдала этому занятию, чтоб вот так расплакаться, как истеричная малолетка, еще и перед Какаши-сенсеем.       Ему было просто открыться, он никогда не осуждал её за сомнения в собственных чувствах, как это делала уверенная в себе Ино и не понимал Наруто.       Подумаешь, попытки убийства, пренебрежение чувствами и жизнью.       Это же Учиха Саске.       Она бежит за ним сколько помнит себя. Колени и ладони сбиты в кровь от попыток стать сильнее, стать достойнее.       Она ждёт его последние лет восемь. Сначала чтобы заметил, затем чтоб не пропал в своей кровавой мести, а теперь ожидает, когда он вернётся и позволит пойти с ним.       Она устала. Правда. В ней что-то надломилось, и кроме Шестого этого никто не заметил.       Хатаке понимает все по её лицу и в привычном жесте тянется, чтобы пропустить розовые локоны сквозь мозолистые пальцы, но передумывает. Траектория меняется, он склоняется к столу и тоже ложится. Смотрит на неё.        — Мне скоро двадцать один, — говорит, глядя ему в глаза.       — Да.       — А я даже не знаю, каково это, когда тебя целует мужчина, — мечтательно произносит девушка. Его рука на колене предательски дергается. Какаши сжимает кулак сильнее, ногти оставляют отметины на коже.       Если бы все было иначе… Но все так, как есть.       — Я подарю тебе подарок, Сакура, —шепчет Какаши, так же смотря на неё.       — Ещё три недели, — но любопытство берёт вверх, — а какой?       Он просит лежать ровно и прикрыть глаза. Какаши не хочет, чтобы она видела даже проблески тех эмоций, которые сейчас окутали его. У него тоже есть слабости.       Он любуется ещё секунду и тянется по глади кухонного стола к лицу куноичи.       Нежное прикосновение тёплых шершавых губ. Всего пару секунд. Кончик чужого носа сталкивается с её собственным.       Она замирает.       Место его прикосновения ко лбу, горит, даже когда тёплое дыхание исчезает. Сакура в смятении.       Хатаке смотрит бесконечно долго на её расслабленное лицо. Он ценит, что имеет. Жизнь и возраст научили его этому. Какаши давно не мальчишка. Его имя не Учиха и её любовь не принадлежит ему.       Это отрезвляет. Не позволяет склониться к её губам и целовать их до боли в скулах, кусать и мять этот нежный бархат.       Ему нельзя, он знает, но сердцу не прикажешь, не остановишь. Неважно, двенадцать тебе или тридцать четыре, если хочешь целовать самую недоступную в мире для тебя девушку.       — Теперь знаешь, — с предыханием произносит мужчина.       Сакура стремительно краснеет, практически сливаясь с цветом своих волос, и открывает наконец глаза.       — Какой вы... Какаши-сенсей!       Приглушённый смех был ей ответом, и Харуно тоже улыбается. Смотрит на зажмуренные глаза и растянутые в мягкой улыбке губы, думает об их красивой форме и отводит взгляд. Путается ещё больше в этих новых и непривычных чувствах.       — Наверно, я должен тебе кое-что сказать. Как Хокаге я поступаю плохо, но вот как друг... — его взгляд стал серьёзным.       Над ними резко моргает лампочка, а потом и вовсе потухает. Свет погас, комната погрузилась в темноту.       — В чем дело? — взволнованно говорит Харуно.       Через пол минуты загорается торшер. Какаши задирает голову, смотрит на лампочку на кухне и понимает, что та перегорела.       — Что-то с электричеством, подключился резерв, но хватит его только на час, — Хатаке обдумывает. — Мне нужно идти.       Внезапно раздаётся дверной стук.