***
Девушка заламывает себе пальцы стоя в плохо освещенном коридоре, где и без того бледная кожа лишается всяких оттенков. Такое чувство, будто она в шаге от панической атаки, однако анализировать себя было куда сложнее, чем ставить диагнозы другим. Сакура пытается хотя-бы выровнять дыхание, но способна только закрывать и открывать рот, подобно рыбе, выброшенной на берег.«Да что со мной?»
Наблюдает за одинокой полоской света, что крадётся по дощатому полу из ванной. Мельком в проеме двери видит, как Шестой натягивает ещё мокрый жилет через голову и фиксирует его застежками на торсе. Отводит взгляд. «Слишком много подглядываешь сегодня, подруга.» Внутренний голос злобно надсмехается, и от этого становится только хуже. Пальцы начинает потряхивать и ужасное чувство, которому она не может найти названия, давит на грудь.«Дыши, просто дыши. Разберёшься после ухода Какаши-сенсея».
Только в этом и заключалась вся проблема. Ей до смерти не хотелось, чтобы он уходил. Признаваться себе в этом было крайне непросто, ведь если она не желает отпускать его сейчас, в эту непогоду… Сакура отмахивается от тревожных мыслей и пытается принять максимально непроницаемое лицо, видя, что сенсей вышел из ванной. Хатаке кривится, непроизвольно дергает плечами, пытаясь уйти от неприятных ощущений: влажная ткань липнет к телу, кожа противится этому соседству, но жаловаться нет смысла. На улице всё так же льёт дождь, и спустя пару секунд за стенами квартиры Харуно он снова будет насквозь мокрый. Ему очень не хотелось покидать эту уютную квартиру, прощаться с девушкой, её доброй улыбкой и пушистыми носками. Но он — Хокаге, жители сидят без света, а вопрос с электроэнергией сам собой не решится. — Спасибо за чай, Сакура, — спокойно произносит, натягивая сандалии. — Прости, что ухожу так внезапно, но ты сама понимаешь. — Конечно, Какаши-сенсей, — губы дрожат, и улыбка выходит кривоватой, больше похожей на оскал. — Если будут пострадавшие отправьте за мной. Я прибуду в госпиталь так быстро, как только смогу. — Хорошо, будь наготове, — последний ремень зафиксирован на пятке. Ему пора. — Хай, увидимся, — приходится задирать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Замечает какой-то отблеск в его глазах, и рука сенсея замирает в нескольких сантиметрах от ручки входной двери. — Всё в порядке? — шепчет, не отпуская её глазами. Девушка лишь кивает, не доверяя собственному голосу. Хатаке ничего не стоит прочесть её, но он лишь кивает в ответ, не решаясь лезть ей в душу. Она благодарна за это, правда. Как объяснить ему, что больше всего на свете Сакура сейчас хочет, чтобы он остался? Куноичи всю жизнь пребывает в режиме ожидания, будь то редкие миссии, завалы на работе или возвращение Саске-куна. Это изматывает её. Теперь ещё и Какаши-сенсей пропал, и стало не с кем пить чай и душевно поговорить. Одиночество съедает её, и от этого так больно, что можно выть в голос. Кто поймет её? Нечастое общение с друзьями не в состоянии заполнить эту пустоту, точно как и усердная работа. Чувство в груди разрастается с каждым днём, накрывает с головой, колени начинают дрожать, и она понимает — Сакура Харуно одинока по всем фронтам, и никто её никогда не ждал. Она безжизненно наблюдает, как Хатаке открывает дверь в решительности переступить порог, поворачивается через левое плечо и говорит ей: — До встречи. Но она не слышит, читает по губам, что через секунду исчезают под тканью, вслед за плавным движением тонких пальцев, затянутых в кожаные перчатки.Нет, нет, нет.
Ее пальцы тянут Хатаке за рукав, не давая перешагнуть порог. Он в непонимании поворачивается, сбито вздыхает, видя её потерянное лицо и плотно сжатые губы. — Сакура… — Какаши-сенсей, выполните одну просьбу в честь моего дня рождения? — Оно же через три недели, — попытка отшутиться выходит неудачной. Он смотрит на неё широко раскрытыми в удивлении глазами и молча кивает, не понимая, что происходит. — Мы не виделись два месяца. Я знаю, что вам надо идти, но не могли бы вы задержаться, — она глубоко вдыхает, набираясь решимости, — по минуте за каждый месяц? Я не имею права просить о таком сейчас, когда вас ждут Наруто и Анбу, но это всего лишь две минуты. Прошу, — под конец её голос затихает, и вся девушка замирает, продолжая сжимать ткань водолазки в своей руке. Хатаке молчит пораженный, застигнутый врасплох этой просьбой. Видит, что ей больно. Какаши знает этот взгляд, но не понимает, в чем источник этого чувства, ломающего его сильную и уверенную в себе ученицу. Рука разжимается на его локте и отпускает мужчину. Она увеличивает дистанцию отступая на шаг, обхватывая себя за плечи, впиваясь в мягкую ткань свитера. Не может смотреть на него сейчас и сбивчиво тараторит: — Простите, не знаю, что на меня нашло… — жмуриться до белых пятен перед глазами. — Идите, Какаши-сенсей, вас уже заждались. Он стоит на месте, не шевелясь. Она не слышит шагов и в непонимании поднимает глаза. Шестой изучает её лицо, словно не делал так множество раз до этого. Быстро складывает печать, присаживаясь на корточки, бьёт ладонью по полу, метка призыва расползается по доскам, а из белого облака появляется Ухей. — В чем дело, Какаши? — вертит носом нинкен с бинтами на голове. — Ухей, тебе задание. Найди Наруто и командира Анбу, они должны находиться на северной электроподстанции. Предупреди их, что я задержусь. Пусть разведают обстановку и подготовят полный доклад о произошедшем через десять минут. Я скоро приду. Собака задумчиво переводит взгляд с Хатаке на Сакуру, что пахнет сладостями и хозяином. — Завёл себе самку, Какаши? От неё пахнет тобой, — пёс тычет бело-рыжей мордой в сторону куноичи, — Ты её пометил? — Быстрее, а то позову кого-нибудь другого, — Шестой злится, испытывая стыд за слова собаки, заставшие его врасплох. Угроза действует, и нинкен выбегает в дождь. Сакура вся заливается краской, несводя с него обескураженный взгляд, а он и не думает прятать глаза. Шиноби толкает дверь ногой, та захлопывается, и звук дождя смолкает. Их тени выхватывает только неяркий торшер и луч света из ванны, который он забыл выключить. — Две минуты, — говорит Какаши.«Сто двадцать, сто девятнадцать, сто восемнадцать...»
Она моргает в неверии. Мозг отказывается воспринимать то, что он стоит в полутьме, ожидая от неё объяснений, которых нет… Харуно сама не знает откуда взялась смелость и почему это так важно сейчас. Грудь внутри распирает от контрастов и чувства благодарности. — К-какаши-сенсей, я... — она делает шаг в его сторону, и упирается лбом в мокрый жилет, не зная как высказать всё то, что тревожит её сердце. Боится, что это слишком неправильно. Он сам дал ей время, дал шанс, и им нужно воспользоваться. Найти бы еще подходящие слова...«Сто семь, сто шесть, сто пять...»
Руки тянутся сами. Тонкие запястья поднимаются вверх по его спине, пальцы сплетаются в подобие замка в области лопаток. Он не смеет сейчас и вздохнуть: слишком хорошо от тяжести этих объятий. Позволяет себе приобнять её только одной рукой, пока вторая по привычке покоится в кармане. Боится спугнуть. Пытается мысленно оправдать слишком интимный телесный контакт, но плюёт и просто прикрывает глаза. Близость.«Девяносто четыре, девяносто три, девяносто два»
— Сакура...? — Я устала. Почему все уходят? Почему никто не думает о том, что мне больно? Неужели, я никому не нужна? - слёзы бегут по щекам еще до того, как она начинает говорить. Остаётся лишь хвататься за его жилет, боясь, что упадёт без этой опоры. Её как будто кружит, а земля уходит из под ног.«Восемьдесят три, восемьдесят два, восемьдесят один...»
— У меня больше нет сил, — сдавленно выдыхает эти слова ему в грудь. Какаши сдаётся, медленно обнимая девушку второй рукой. Она почти виснет на нём, шаркает носками по полу, но это не страшно. Сакура крепко прижата к сильной груди и в этой охапке рук, чувствует себя под защитой, неведомая сила успокаивает, подчиняя. Внезапная истерика идёт на убыль, оставляя в пространстве меж ребер мерзкую пустоту, от которой почему-то становится легче. Харуно слушает мерное дыхание мужчины, смущается, представляя в какую ситуацию его поставила. Ей неловко от своих эмоции, но при этом так тепло и приятно, что отстраниться и принести извинения просто не хватает желания.«Шестьдесят пять, шестьдесят четыре, шестьдесят три...»
Хатаке молчит, давая им двоим возможность на время освободиться от ужасающего чувства одиночества. Ему ли не знать,что она испытывает, окруженная многим и ничем разом. Знает, как душит, особенно сильно мечта заполучить то, чего желаешь, но чего даже не смеешь просить. Мужчина решает воспользоваться следующей минутой и в свою пользу тоже. Глупо, но Шестому Хокаге нравится его выросшая в прекрасную куноичи ученица. Он совсем не влюблен, нет. Испытывает симпатию, тянет к ней? Да... И он не хочет, чтобы об этом кто-то знал. Ведь это неправильно. Всё чего он желает — чтобы его Сакура больше не плакала, а Учиха нашёл в себе смелость полюбить её в ответ. Это не самоотверженность, нет, он ведь не на поле боя. — Глупости, — шепчет Хатаке и зарывается носом в её волосы. — Ты нужна нам, слышишь? Она молчит и как недовольный ребенок качает головой из стороны в сторону. Какаши готов поклясться, что если бы она подняла лицо в эту секунду, он бы увидел её надутые губы. Легкая улыбка под маской расплывается против воли. Всё что он мог для неё сделать сейчас — сказать правду. Хотелось хоть один миг оставить для себя, но и тут нужно было делиться.«Сорок семь, сорок шесть, сорок пять...»
Он опустил корпус ниже, возвращая её гравитации и освобождая из объятий. Захотелось позволить себе ещё одну вольность, и он не стал отказывать в этом. Вряд ли ещё хоть раз они будут так близко стоять к друг другу, наслаждаясь близостью. Придерживая Харуно за талию, он освободил от перчатки свою правую ладонь. Пальцы поползли вверх по мягкой ткани её свитера, пока не настигли кончиков волос и изгиба шеи. Какаши нравилось ощущать тепло и нежность девичьей кожи. Ему нужно было спасти её от себя самой и бежать сквозь проливной дождь на север деревни. Надавив большим пальцем на подбородок, он заставил её поднять голову вверх: — Харуно Сакура.«Тридцать девять, тридцать восемь, тридцать семь...»
Она нехотя посмотрела на своего сенсея и увидела твердость в серых глазах. — Времени осталось мало, так что слушай внимательно, договорились? — невнятный кивок от Сакуры. — Молодец. Ты нужна, и это чистая правда. Госпиталю, друзьям и родителям, своей деревне, Саске и мне тоже. Девушка в удивлении приоткрыла рот. Теплый голос учителя вводил в транс, заставляя верить его словам, но имя Учихи она не ожидала услышать. — Я хотел сказать тебе об этом за столом, но не подобрал момента. Учиха Саске прислал ястреба, он возвращается в деревню на месяц, — глаза расширяются, она ищет в его взгляде признаки, что это всё шутка, но не находит. — Запомни, ты не только невероятно красива, ты ещё очень умная и сильная, — она мелко дрожит в его руках от таких прямолинейных слов и горячих мужских пальцев на лице. — И когда Саске разглядит это, то позовет тебя на свидание. Надень свое зеленое платье, хорошо? — она заторможено кивает, а он грустно улыбается. — Ты в нём просто восхитительна. Все будет хорошо, Сакура, и от ворот в следующий раз, я провожу вас двоих. Вместе. Только обещай, что будешь бороться. Будь храброй и не сдавайся, ради себя самой, обещаешь? У Сакуры опять навернулись слезы, она не видела его лица, образ плыл. За несколько секунд он дал ей надежду и веру в себя, все её тревоги отступили. Она кивает и жмётся к нему от непонятного трепета, который заставлял дрожать кончики пальцев и внутренности. Чувство умиротворения заполняет её, и она сбивчиво шепчет: — Спасибо вам, Какаши-сенсей.«Одиннадцать, десять, девять...»
— Йо, посмотри на меня, — Какаши ласково тянет её подбородок выше. Он стоит перед ней без маски: та собрана на его шее во множество складок, а он улыбается ей так искренне, что в уголках глаз собираются мелкие морщинки. Хатаке открывает глаза и Сакура задыхается. Графитовая радужка с напиранием черного зрачка, смотрит прямо на неё, заставляя сердце дрожать. — Улыбнись, Сакура. И она искренне улыбается, потому что верит каждому его слову.«Два... Один... Ноль.»
Их время вышло. Она чувствует прикосновение губ к своему лбу, блаженно замирает, в этот раз нет смущения. — Мне пора, две минуты прошли,— тихо проговаривает Хатаке, и его теплое дыхание щекочет ей веки. Она открывает глаза. Было что-то неправильное в том, как они сейчас смотрят друг на друга. Становится так тихо, что слышно, как за окном поток воды срывается с карниза и брызги бьют по стеклу. Сакура чувствует секундный импульс и, не осознавая, поддается ему. Её переполняют эмоции, и это кажется необходимым, обязательным в этот самый момент. Нежная ладонь ложится на щеку, покрытую легкой однодневной щетиной. Кончики пальцев покалывает, но она продолжает изучать его лицо: проходится по выпирающей скуле и задевает коротким ногтем шрам. Как в дурмане трепетно ведет по нему подушечкой большого пальца и тянется вся вверх. Сакуре кажется безумно важным выразить свою благодарность, и она вновь произносит: — Спасибо...— не слышит свой голос, и на миг ей кажется, что это все только в её голове. Роста хватает, чтобы дотянуться лишь до края его шрама и она припадает к этому месту губами. В изумлении Какаши вздрагивает, это касание длится лишь мгновение. Он чувствует влажный выдох в край своих губ, её мягкий шепот и в тысячный раз «Спасибо». Теряется на мгновение от мысли о том, что её губы всего в сантиметре от него — тянись и бери. Хатаке не находит в себе силы отказаться. Ему это нужно сильнее, чем дышать. Он почти срывается на рык. На смену сдержанности приходит что-то тёмное и запретное, не спрашивающее разрешения. Ещё не коснувшись её он знает, что пожалеет об этом. Рукой без перчатки он берётся за её шею, создавая нужный угол, и... мягко целует в верхнюю губу. Без пошлости, сдерживаясь, стараясь вложить в это касание всю свою нерастраченную ласку. Сакура не движется, не противится, не дает отпор, и Хатаке наглеет, распаляясь сильнее. В порыве обхватывает и сминает сладкую линию губ, чувствует женские руки на плечах и готовится к толчку. Вместо этого ему отвечают, целуют робко и неумело, но с такой отдачей, с таким чувством... Какаши делает несколько оборотов, мнет и терзает пылкие губы в ответ. Хатаке лишил возможности выбирать, с кем случится её первый поцелуй, но предложенный им вариант, похоже, вполне устраивал Харуно. Девушка двигалась, повторяя каждое его движение. Это было настолько приятно и волнующе, что на душе становилось отталкивающе, жутко и грязно. Он вновь был её учителем, а она прилежной ученицей. Нужно остановиться. Каждую секунду Какаши думал об этом, но снова целовал, продолжая сминать влажный шёлк её губ, запоминал их вкус, пока не понял, что через пару поцелуев зажмёт её в том темном углу между стеной и дверью. Это не есть хорошо. Он нехотя разрывает безумно долгий поцелуй, проводит языком по нижней губе, прощаясь с этим чарующим мгновением навсегда. Они встречаются глазами. Он не находит в её взгляде ничего из того, к чему себя готовил, лишь разочарование. От чего же? От того, что он остановился? Какаши открывает рот, чтобы спросить все ли в порядке, но гремит гром, и Шестой вспоминает, что должен быть далеко отсюда. Всё, на что он способен сейчас, это отшутиться: — Теперь ты точно знаешь, каково это, не так ли? — плавным движением заправляет её выбившуюся прядь за ухо, открывает дверь и исчезает в пелене дождя. Харуно стоит, прижимая руку к покрасневшим от ласки губам, смотрит в дверной проём сквозь непогоду и чувствует, как слезы бегут по горячим щекам, марая ладони. Рука опадает вниз, а под ней прячется глупая улыбка. — Какаши!.. — кричит она в дождь и оседает на пол. Колени бьет холод, ветер стучит облезшей дверью об стену, а Хатаке проклинает себя, стоя под дождем на соседней крыше с одним лишь только словом в голове.«Поняла.»