Двойные стандарты

Чонгук, пожалуй, был единственным, кто до дикой омерзительности ненавидел свою сущность. То, что он омега, Чон понял давно, а вот до конца осознать правду и признавать действительное не спешил — не было желания, как и того, чтобы сделать это из глупого принципа. Он считал себя полноценным альфой и был уверен, что это какая-то ошибка, и в скором времени всё выяснится, встанет на свои места, и он почувствует себя полноценным альфой. Бесспорное омежье качество — надеяться на чудо. Но чуда не случилось даже тогда, когда Чонгуку исполнилось шестнадцать — тогда и испарились его надежды на то, что он ещё сможет стать альфой. Потому что именно в тот злосчастный день, именовавший себя вторником, ему как нельзя кстати «приспичило созреть». Он никогда не интересовался подобным, поэтому не знал, как же всё происходит и что в таких ситуациях нужно делать, и поэтому тогда, когда почувствовал на длинной перемене, что его чёрные кожаные в тугую обтяжку штаны прилипли к коже неприятным и противным ощущением, а живот с задницей стянуло спазмом, он растерялся и не знал, как себя вести, что делать и куда бежать. Спрятаться в туалете для альф оказалось роковой ошибкой, Чонгук не знал, насколько же едко он пахнет, и чуть ли не подвергся насилию со стороны старшеклассника на года-таки три старше него самого, и как-то отвертеться и сбежать ему тогда помогла только удача, которая на первый раз решила пожалеть. А именно её он проклинал сильнее всего. После этого он возненавидел этот день недели и самого себя. Признать вполне реальный факт, который сыграл с ним злую шутку, было трудно, буквально невыносимо, и весь оставшийся вечер, как и последующие, он лил слёзы в подушку и кричал на родителей, когда те пытались его успокоить и как-то подбодрить. Даже его отец-альфа, который был мужчиной, которого мёртвые боялись, не знал, как подступиться. Он замечал за своим сыном замашки альф и то, как Чон всякий раз пытался подражать поведению родителя, но он никак не мог подумать, что тот воспримет свою сущность вот так серьёзно. Ему было его искренне жаль, но он больше не лез, понимая, что всё равно не сможет ничем помочь. После течки — её название, её проявление и вообще все подробности, что успел рассказать ему папа, истерики прошли, и чуть ли не при каждом удобном случае он извинялся перед ними за своё поведение. Оказывается, быть омегой ещё хуже, чем он ожидал. Он-то беззаботно думал, что те созданы лишь для секса и комбайна по производству детей, а оказалось не всё так просто, к его сожалению. Поведение менялось, повадки тоже, но Чонгук скрывал и не показывал этого, пытаясь скрыть все те омежьи качества, которые в нём проявились. Это было трудно, но возможно. Чонгук этого хотел и добивался всем своим трудом — до этого у него всё отлично получилось, так ведь? Вот и омега думал, что ничего нового и героического ему не предстоит сделать. Просто взять и вернуть всё обратно на свои законные полки. Он переходит в новую школу, стыдясь того, что, возможно, все те, с кем он учился и был лично знаком уже знали его истинную «расу»; узнаёт, что такое блокаторы — и жизнь становится проще. Он словно полюбил жизнь снова, когда даже во время течки на него в школе альфы косо не смотрели, а омеги не обходили стороной. Целая пачка у него уходила за какие-то три дня, и предупреждения родителей о бесплодии совершенно не пугали. «Ну и пусть», — фыркал он мысленно, хватая белую без этикетки баночку и вываливая себе на руку таблетки, в совершенно рандомном количестве. Неважно, сколько — главное, чтоб действовало. Чон узнаёт о более привлекательных в его положении вещах — например, не обязательно всегда давиться безвкусными транквилизаторами, когда на свет появились специальные спреи, перекрывающий естественный запах на другой. Во время течки он, конечно, мало, чем поможет, но в остальном вещь действенная. Это, между прочим, сказал аптекарь. Тоже был омегой и особо на него не смахивал. И теперь вместо противного запаха приторной карамели и прочей выпечки он пах терпким грецким орехом, перемешанный с отцовским одеколоном. Не сказать, что тот был «за» выбор сына, но и понимал, что перечить бесполезно — мысленно он осознавал, что его сын всё-таки омега-подросток, и тот всё равно скоро образумится. Повзрослеет и поймёт, что к чему, найдёт истинного и сто раз пожалеет, что творил в свои шестнадцать. То, как это было сказано — казалось смешным, а самого Чонгука от этого чуть ли не стошнило. Первый секс у него случился ещё будучи в школе, с его одноклассником. Омегой. Тот ведь и правда принял его за альфу, поэтому отдался с лёгкостью, стоило Чону с ним немного позаигрывать. Погладил по коленке, раз пригласил с собой в столовую, помог собрать школьную сумку — и всё, ебите, собственно, на здоровье. Осознание, что он делает крайне неправильный поступок, выставляя себя геем, до него не доходил, ему надо было вжиться в тело альфы и никогда не выходить из этой роли. Постепенно он начинал привыкать и его это даже заводило — быть альфой намного легче и привычнее, чем какой-то омегой, и тот позорный день, который когда-то никак не желал вылезать из его головы, постепенно начинал забываться. Окончание школы, шумный выпускной и та незабываемая ночь, которую он провёл вместе с классом. Количество учеников было совсем небольшим — к ночи больше половины разошлись, остались только самые буйные и неправильные. А ещё самые похотливые. В конце-концов, кто же мог подозревать, что у единственного омеги, который был парнем у одного альфы там, от льющегося алкоголя рекой совсем откажет возможность мозга здраво соображать? Иначе просто никак не объяснишь то, как он одним моментом оказался на коленях у Чонгука, а вторым уже упивался грубым поцелуем. А парень-то его даже и не думал ревновать — дело уже было далеко не в выпивке. Надо же как-то развлекаться в такой-то важный день! Вот они и нашли, как. Чонгук, кажется, никогда не забудет тот взгляд омеги, когда тот сосал его член с таким упоением, что посмотреть страшно — убьёт, спокойно принимая в себя два члена, даже тогда, когда партнёры менялись через раз. Никакого насилия, никакого сопротивления, тогда и нечего совести гложить. Честно, от самого процесса омега не особо получал удовольствие — когда ты имеешь какие-то тесные отношения с человеком одной физиологии, то особо не разгуляешься, но его возбуждали лишь одни мысли о том, что он, чёрт возьми, как альфа. Нет, не так. Он и есть альфа, был им и будет всегда. Самое интересное началось со времён колледжа, в который он поступил после окончания школы. Не смог бы, если бы отец не побеспокоился — учиться Чонгук откровенно не любил, в школе старался только ради того, чтобы не получить нагоняй от сурового альфы, а с самим поступлением в новое учебное заведение ночевал в основном в общежитии, нежели дома. Плохая компания всех когда-нибудь настигнет, Чонгука она застала буквально на второй день. А всё из-за его новенького дорогущего мотоцикла, подаренного отцом на День рождения, и так круто стоящего за забором территории. Он знакомится с компанией альф и даже не переживал, что его могут раскрыть. Доза блокаторов увеличилась в своём количестве, баллончика спрея хватало на один только вечер, а сам он к своим семнадцати сильно возмужал. И в данной ситуации можно было благодарить исключительно тренера в спортзале, который сделал из обычного парня истинного мужественного альфу. Прежняя одежда ему стала мала, сжимала в тиски сильное накаченное тело, на котором уже начинали появляться татуировки. Первая тату — самая большая, шла во всю руку каким-то непонятным орнаментом, но выглядело круто, как считал сам Чонгук, и хвастался ею, всякий раз задирая рукава толстовки. Весь его гардероб был чёрного цвета, комната увешана страшными плакатами, прогулы стали обычным его занятием, как и заваливаться домой пьяным. Он никогда не чувствовал себя так хорошо. Также, помимо плохих компаний, везде найдётся тот, над кем будут все издеваться. И такой, в принципе, нашёлся даже в таком приличном на первый взгляд заведении. Ким Тэхён был альфой и ботаником до мозга костей, ему не было ничего важнее учёбы — потому что по-другому никак не объяснишь его стремление к наукам, хорош он был во всём. Он был старше Чонгука на года три, и если омега был только на первом курсе, то у альфы он был последним. Почему-то младшему от этой мысли становилось как-то не по себе — он считал крайне нечестным то, что альфой был тот, который был похож на омегу, в то время как у него всё наоборот. «Нет, я альфа, альфа!». Один только вид альфы его раздражал. Заметил его присутствие и существование вообще совсем только недавно, но сам факт, что такой выродок, как он, альфа, невыносимо злил. Эти чувства с ним разделяли и его компания, по немного другой, но похожей на неё причине — считали, что такой, как Тэхён, носит «имя альфы». Идея с избиением никому не показалась аморальной, её одобрили и привели в действие в тот день, когда их пары удачно совпадали в расписании. Шесть часов вечера, конец учебного дня — Чонгука и Тэхёна. Второй спокойно вышел из здания, а там уже и за территорию колледжа, то и дело придерживая лямку портфеля, которая постоянно спадала с плеча из-за сильного груза в виде учебников и тетрадей. Сумка Чонгука всегда была пуста, какие-то лишние вещи он клал в неё для веса. Как только альфа заходит за арку, пятёрка парней двигается вслед за ним, держится на расстоянии, дабы дать тому отойти подальше от колледжа — и хоть драки внутри и вне его никого уже не удивляли, всё же они шли целой оравой, а иметь проблемы с полицией и родителями не очень-то хотелось. А за их «друга» можно было не переживать — такие, как они, никогда не рассказывают.  — Эй, ты. Голос их главаря звучит дерзко, грубо и напористо, от которого кругом всё покрывалось холодом, а разум заставлял отказывать. В отношениях с омегами это тоже играло своеобразную роль. Тот обернулся, понимая, что обращаются к нему — больше просто не к кому, смотрит абсолютно равнодушным взглядом и демонстративно поправляет лямку рюкзака, этим показывая, как же ему на этих альф наплевать.  — Эй, ты? — парирует Ким, изогнув бровь. От бархатного баса с лёгкой хрипотой у Чонгука внутри что-то щёлкает. Он никогда не слышал его голос и был немного удивлён тем, что у того он ниже и грубее, чем у самого Чона. Но наглое поведение разозлило и это факт. — Что надо?  — Да ты, я вижу, так и не научился разговаривать со старшими, выродок, — засунув в карманы, все стали наседать на него, медленно, будто крадясь, как опасные животные.  — Я старше вас всех, придурок.  — Блять, заткнись! Парни, взяли его! Как сказали — так и сделали, тут же накинулись на старшего с явным намерением избить до смерти, главарь подключился в последнюю очередь, а всё потому, что, мать его, Чонгук. Видимо, терпя всё это, сейчас он хотел оторваться на Тэхёне полностью, нанося удары один за другим. Слышатся звуки восхищения и пограничное ему тяжёлое дыхание снизу. Он бьёт снова и чувствует, как кожа под его руками становится мягкой и горячей, кровь уродливыми потёками застилает лицо. Альфа кусает рассечённую губу, по которой Чон ударяет снова. Он не предпринял попытки сбежать, защитить себя. Он просто молчал и принимал удары, изредка шипя, когда били чрезмерно сильно, но самой по себе реакции никакой не следовало, словно это было привычное для него дело — становиться жертвой. Как альфа он был оскорблён и зол, но понимание, что в данной ситуации ничего не сможет сделать, затуманивало гордость. У него был козырь в рукаве, но его застали врасплох, он чувствовал себя как-то отдалённо и растерянно, хоть и эмоции на лице ничего из этого не показывали. Когда те уходили, он смотрел Чонгуку вслед, усмехаясь. Тот словно почувствовал и повернулся в его сторону — альфа всё также валялся в грязной земле среди разбросанных учебников, и брезгливо фыркнул в его сторону, а сам опустил голову. Дикий взгляд ученика сзади заставил его щёки отчего-то пылать. Следующий день проходит, как и все — прогулы некоторых пар, курение в туалете и разговоры о вчерашнем инциденте, сопровождающийся противным смехом. Об этом узнаёт чуть ли не весь поток, что, собственно, неудивительно — альфа приходит на следующий же день, лицо его обклеено пластырем, а одна нога хромала, что он пытался не показывать. Иногда он хватался за ребро, когда резко вставал на парах — и то, удивительно, что он вообще был в состоянии как-то отвечать. Он вёл себя, как ни в чём не бывало, игнорировал насмешки компании альф у себя за спиной, что бесило Чонгука только сильнее. «Самый смелый, да?». Опираясь на свой мотоцикл и докуривая папиросу, он замечает Тэхёна и просто не может не удержаться от того, чтобы как-то его уколоть.  — Что-то ты совсем потрёпанным не выглядишь. Может, мы мало били тебя вчера? Тот смотрит на него устало и совершенно безразлично, а по глазам видно, что слова, которые должны быть похожи на угрозу, на него не подействовали.  — Ты не устал такое говорить? Хватит, Чонгук. А после он направляется в сторону недорогого авто, и Чон видит, что в салоне сидит ещё кто-то, однако за руль садится именно Ким. Эти оба какое-то время о чём-то разговаривают, а после водитель даёт газу, и они уезжают, оставив после себя стоящую в воздухе пыль и какое-то недоумение.  — Урод. А после он забывает и про альфу, и про компанию друзей, которых как раз ждал после пар, потому что понял — течёт. Шокированный взгляд опускается вниз на синие джинсы, которые намокли между ног из-за естественной смазки. Ноги от резкого осознания подкосило, а в голове была пустота с одной лишь мыслью, что таблетки перестали действовать. Быть такого не может… «Я же принимал их только сегодня утром!» В панике он садится на свой байк, сразу же пачкая под собой кожаное сидение, и мчится домой — абсолютно инстинктивно, не имея лично для себя возможности смотреть на дорогу, еле-еле находя в себе силы поворачивать руль и нажимать рукой на газ и резкий тормоз, когда уже оказывается у своего дома. Он пустовал и кроме самого течного омеги никого не было — все остальные члены семьи на работе, и папа совсем не к месту оставил записку об их отсутствии, в которой гласило, что их не будет до утра. Не всегда выгодно то, когда оба твоих родителя работают в одной сфере и иногда вместе исчезают в одном кабинете, обсуждая какой-то проект.  — Пап, папа! — воёт Чонгук, сминая бумажку с подтёкшими от слёз чернилами. Путь до кровати в его комнате на втором этаже казался невыполнимой задачей, как и остальные заходы что-либо вообще сделать, он продолжал лежать на полу и опираться о кухонный стол в безнадёжных попытках подняться. Он позорно ревел вслух и не понимал, почему жизнь к нему так несправедлива, почему природа решила наделить его омежьей сущностью и почему ему сейчас так плохо. Саднящая тянущая боль в заднице была на самом последнем месте, и слёзы лил никак не из-за того, что ничем себе в данный момент не мог помочь и в буквальном смысле страдал. Сам факт, что это всё происходит именно с ним расстраивал и злил до такой степени, что хотелось начать жрать землю, лишь бы всё это прекратилось. Это слишком… Жестоко. Он не рождён для того, чтобы быть омегой, он даже не знает, что делать в подобных случаях — течка случается с ним второй раз, всё остальное время пренебрегая таблетками и спреями. Наверное, только сейчас он осознал, что зря всё это — от судьбы, как говорится, не уйдёшь, но подсознательно понимал — это временно, и когда это пройдёт, он заговорит уже совсем по-другому. Желание стать альфой опережало страх и жалость, и он наконец нашёл в себе силы встать, направляясь в ванну. Аптечка всегда находилась именно там.  — Сука… — ругается Чонгук, когда к горлу снова подступает рвота, и он снова плюётся в унитаз остатками желчи вместе с только что выпитыми таблетками, которые застревали в горле или выходили из желудка обратно. Из памяти пропали те моменты, когда он со стыдом снимал с себя грязную одежду и закидывал в стиральную машинку, на нём была одна чёрная футболка и рядом лежала его кожанка с множеством клёпок и ремешков и открытая банка медикаментов. Омега собирал таблетки прямо с кафеля и пихал себе в рот, запивая проточной водой и выплёвывая всё обратно — организм напрочь отказывался их принимать. Задница уже не приносила большого дискомфорта, вместо этого подступила тошнота, а смазка продолжала стекать по ногам на пол, но ощущения от этого было ровным счётом никаких. Просто было и всё.  — Чёрт, убирать ещё надо… После долгого холодного душа он в полумёртвом состоянии дополз до комнаты, прихватив с собой всю разбросанную в ванне одежду и блокаторы, которые он по одной глотал уже будучи в кровати. И всё, на что у него дальше хватило «могущества» — завести будильник и отправить папе сообщение со словами «Пап, купи таблетки, эти не помогают. Мне плохо», а после лечь спать. В голове почему-то возник образ Тэхёна и как именно он приносит ему эти блокаторы, а потом безвозвратно от них избавляется. Тело реагирует на это сразу. «Тэхён, сука, сдохни». Утро его встречает трель будильника и пластинка подозрительно зелёных таблеток на полке со стаканом воды. Он берёт её в руки и читает — на травах. И очередная записка рядом.  — Чонгук-и, не пей больше одной в день, будь осторожен с этим… Люблю, целую… Папа, — шёпотом повторяет её содержание, и его губы трогает лёгкая улыбка. Приятно, ничего не скажешь. Пытаясь всяческими способами подражать альфам и стать их частью, он и позабыл, насколько приятна забота со стороны его родителей. Отец не отличался данным качеством и проявлял свои чувства как-то молча, в отличие от папы, у которого любви хоть отбирай. Даже на самом исписанном листе было множество сердечек, словно писал не взрослый человек, а влюблённый подросток. Отец даже не стал бы ничего после себя оставлять, как, собственно, и таблетки — выбор сына он не признавал и не признаёт до сих пор. Но зря пренебрегая советом родителя, он выпивает сразу две, а в карман он кладёт всю пластинку и прихватывает с собой припасённую бутылку воды. Ну, по крайней мере, начало дня можно считать вполне себе удачным — по сравнению со вчерашним так точно. Снова любимый байк и скорость, рассекающий воздух, менее любимые ворота колледжа и знакомая машина. Побитые фары и раздолбанный передний бампер привлекают его внимание сразу же, но он пытается отогнать от себя лишние мысли, хотя увиденное им не даёт странного покоя. Своих друзей он не находит ни перед первой парой, ни после неё, а некоторых, которые учились с ним вместе на одном курсе, не видит среди остальных в аудитории. Мысленно Чонгук обижается и думает, что уж могли бы и его позвать с собой, раз резко решили прогулять, так как никаких сообщений от них он не получал, как и звонков. Он даже решил перепроверить свой сотовый на их наличие, но не находит в нём ничего характерного и фыркает вслух. Неожиданное и заставшее врасплох чувство одиночества заставляет его нервно кусать губу. Что-то не давало ему найти себе ровного места, и ходил вдоль коридоров, ничего не замечая, постоянно смотря в окно, дабы разглядеть знакомые лица, пока не врезается в чью-то спину. Незнакомец оказывается ниже, да и по сложению был в принципе меньше Чонгука, а когда видит его слащавое и до крайней степени женственное лицо, понимает сразу — омега. Омега с дороги, он бы сказал.  — Чего встал? Проваливай. Омега смотрит недоумённо и как-то растерянно, но его взгляд так и говорил «с чего бы это?», но он молчит и правда уходит. Чонгук чувствует себя полным идиотом. А после начинается целая серия звонков и сообщений: он пишет их лидеру, остальным участником банды, но в ответ получает одним словом ничего, названивает, но в зоне доступа также никого не было. Их сотовые были отключены — понять это было не сложно. Только уже ближе к концу учебного дня он видит побитого главаря. Тогда уже его одолевает настоящая паника. Юнги, конечно, физической силой не отличался, его можно было смело назвать самым слабым и в их компанию он не вписывался, если поглядеть со стороны. Но он отличался противным характером и крайней жестокостью, неприязнью к людям и в особенности к омегам, которые и становились жертвами альфы. Не раз ему говорили, что Мин относится к отношениям с осторожностью, а к телесному контакту с диким отвращением, он не обладал лёгкой возбудимостью, как обычно это и происходило в его возрасте, и хоть у него была омега, да и ко всему прочему не одна, он не говорил о них восторженно, в крайнем случае хоть что-то хорошее, и все его разговоры об этом сопровождались противным фырканьем со стороны и колкими фразами в сторону слабого представителя пола. И Чонгук полностью с ним соглашался, хоть и сам являлся их представителем и был категорически с этим не согласен — свою сущность он считал по истине ужасной.  — Юнги! — окликает его Чон, расталкивает мимо проходящих учеников и подбегает к старшему. Их разница в возрасте была два года, но никакого противного «хён» между ними не было. Он рассматривает альфу и отмечает про себя: раны были не свежими. Единственное, что его напрягает с первых же секунд — лицо было абсолютно «чистым», только сильная глубокая царапина на лбу, но оставлена была она явно не от руки. Даже Чонгук так бы не смог ударить — настолько рана казалась мощной.  — Сукин сын, — шипит он от злости, явно не отойдя от вчерашнего. — Тэхён, эта мразь блядская, чтоб он сдох! — он не стеснялся громко выражаться, как и скрыть свои эмоции. Он по-своему лишён такого «дара», как играть на публику и показывать то, что с ним происходит, обычно он был неразговорчив и безэмоционален, как и свойственно лидеру, но ситуация до того казалось серьёзной, что сдержаться было невозможно. Чонгук мог только спрашивать, что случилось, особенно интересно стало после того, как слышит знакомое раздражающее имя. — Он не ботаник, он, сука, сумасшедший! Стоим спокойно около заправки, курим, так этот едет прямо на нас! Таранит своей ёбаной тачкой! Все байки измял, чёрт…  — Ты уверен, что это Тэхён? Он же такой…  — Тихий, да? Нихуя, Чонгук, нихуя. Был бы таковым, то обошёлся бы тем, что наши байки разукрасил, но не нас. Думаешь, чего я один тут делаю? Остальные переломанные в больнице лежат! Мне просто повезло, откинуло в сторону, а остальным сильно досталось. Этот Тэхён — та ещё сучка. Омега тут же вспоминает разбитый автомобиль, который как раз-таки принадлежал Киму, и думает: сука!  — Я убью его. Проследить за альфой проблемой как таковой не казалось — чужое расписание он выучил практически наизусть, поэтому ждёт, терпеливо ждёт, пока весь третий курс наконец закончит. Ему никто не нужен, кроме Тэхёна, и ему понадобилось часа полтора, чтобы наконец увидеть выходящего за пределы ворот альфу, как он спокойно сел в свой подбитый авто, перед этим быстро его осмотрев, и поехал. Никого, как вчера, с ним не было, и это придаёт уверенности в силе, но перед тем, как начать следить, он выпивает снова две таблетки и выкидывает пустую бутылку с водой, садится на мотоцикл и даёт старт. Главное — держаться на расстоянии, иначе упустит. Дорога была долгой, час прошёл уж точно: Тэхён всё петлял и петлял по дорогам, то обгонял автомобили перед собой, то проезжая какими-то дворами с целью избежания пробок, и Чонгуку начинало казаться, что тот над ним откровенно издевается. Держаться на расстоянии при таком раскладе было крайне трудно, приходилось часто останавливаться и ждать, а потом искать машину альфы снова. Ироничный номер «666» запомнился ему, это и было единственным ориентиром, так бы он давно потерял его, потому что уже начинало темнеть. Спустя два часа Чон честно готов был сдастся, так как ему порядком надоело ехать через весь город ради какого-то ботаника — в конечном итоге, неужели своё деяние нельзя было совершить завтра? — пока тот наконец не припарковался у частного дома. Неплохо, первое, что проносится у того в голове. Он был небольшой, второй этаж наверняка только одна комната и занимала, но само его наличие у обычного студента какого-то колледжа значило многое. Сразу стало понятно, что жил он один, максимум, что он мог — это водить к себе омег, и то, подготавливать к каким-нибудь самостоятельным. Но, однако, дать ответный удар у него смелости хватило. В тихом омуте черти водятся, так ведь говорится? Но у Чонгука не было времени думать. Как только Тэхён собирается выходить из машины, он сам паркуется рядом и тут же подходит к альфе сзади, окликая:  — Эй, ты, — а после — удар в лицо, как только на его обращение реагируют разворотом и недоумённым взглядом. Чувство удовлетворение било через край. Месть — это так приятно, особенно когда было, за что набивать чужую рожу. И смотреть на его жалкую попытку остановить кровотечение из носа было только в удовольствие Чону, но вместе с тем вызывало одновременное недопонимание. Почему он стоит, просто так, ничего не предпринимая? Почему не кидается на него с кулаками, как это было с его друзьями?  — Что, слабо идти в открытую? Посмел, сука, воспользоваться шансом, пока они не догадывались? Слабак! Сейчас, даже сейчас, ты тупо стоишь и молчишь? Что, язык не поворачивается, сказать нечего? Тупая пародия альфы, — как иронично — и это говорит именно он. — Я тебя предупредил. Посмеешь пойти против нас — получишь вдвойне. Можешь смело копить деньги на «крышку», — и перед тем, как окончательно покинуть незнакомое место, он быстро даёт ногой в живот, заставляя Тэхёна скрючится от резкой боли. И он смеет иметь статус альфы? К чёрту. Чонгук спокойно уезжает обратно, с мыслью о том, что этого — мало. И почему за своих друзей он решил не действовать до конца он тоже не понимал. Жалкий вид альфы заставил его обойтись минимумом своих сил и не вымещать на него всю злость. Но он не сомневался, что Ким молча прислушается к предупреждению, поймёт, что иметь дело с ними и Чонгуком лично — себе дороже. Агрессия за собственное чувство достоинства не сравнится ни с чем, и Чонгук лишний раз убеждался в собственном превосходстве. Альфа, а не омега. И это — просто, как факт. Начало нового учебного дня, девять часов утра. У дверей в здание ждал Юнги, один — остальные как лежали в больнице, так и продолжали лежать, но Чонгук был рад видеть хотя бы его за свои несколько дней отсутствия. Обычно и свой единственный выходной они проводили вместе, с утра до самой ночи, а иногда дело доходило до того, что как ушли в разгул в воскресенье, так сразу в понедельник приходили в колледж. Но настрой Мина Чонгука сразу напряг и вызывал недоумение — он был каким-то раздражённым и даже подавленным, постоянно хмурил брови и фыркал с усмешкой. Его всегда спокойное и не надменное лицо приобрело злобное выражение. А проходя вдоль коридора, где они встречают Тэхёна рядом с каким-то омегой, то брезгливо корчатся сразу оба. Омега стоял рядом с Кимом, спрашивал о чём-то немного встревоженно и трогал аккуратно вчера повреждённую губу. А Тэхён принимал эти касания, улыбаясь в ответ. Мерзость.  — А эта тварь, видимо, подружку себе нашла, — усмехается Юнги, устраиваясь у стены. Чонгук тоже останавливается и смотрит в сторону парочки. Смотреть на это было до тошноты. — Чимин, шлюха. То, как это было сказано удивляет. С такой небрежностью и презрением, но это были по истине искренние слова. Словно это его оскорбило.  — Ненавижу омег, — и цокает языком.  — Я тоже. Чонгук ловит того омегу после первой пары, найти его было не сложно — он был с Тэхёном на одном курсе. Он был один, так что это сыграло ему на руку. Чон хватает его за тонкое запястье с множеством браслетов и тащит, куда — сам не знает, пока не видит дверь в мужской туалет. Отлично. Он не знал, чего хотел этим добиться — скорее, это просто повод насолить Тэхёну. Чимин — лишний повод это сделать.  — Так ты Чимин? — с очевидным сарказмом говорит он ласково, зажимая омегу в узкой кабинке. Разница в росте и силе заставила его мысленно ликовать, а на лицо очевидные эмоции — он не скрывал чувства возвышения над ним. И над Тэхёном тоже.  — Отпусти меня, — точно такой же, как Ким — спокойный, не подающий признаков паники, и это бесит ещё сильнее. — Что тебе от меня нужно? Пара скоро начнётся.  — Тебя только это волнует? — рычит он на ухо немного раздражённо, но после расслабляется. С кем он говорит! — Тебя волнуют… Такие мелочи. Тэхён. Переживаешь, да? Знаешь… А он и не особо сопротивлялся, хочу сказать. Заслужил.  — Это ты сделал? — продолжая сохранять максимальное спокойствие спрашивает Пак. — Зря.  — Чего? — нагло усмехается он. — Запугать меня решил? Смешно! — и одним движением хватает омегу за шею, сдавливая её — и он, искренне, боролся с желанием перегрызть тому артерию и сломать хрупкие кости. — Меня не волнует твой лепет. Ещё раз твоя сука посмеет посягнуть на нас — от него не останется и живого места, а тебя с удовольствием пущу по кругу. Уверен, Юнги не будет против выставить ещё одну сучку на посмешище. Я всё сказал. И после, оправдывая свои слова, он действительно уходит, удосужив Чимина злобным взглядом и следом на шее от крепкой хватки. Страдания близкого всегда приносят больше боли, так ведь говорится? Вот и Чонгук придерживался такой философии. Пара проходит скучно — впрочем, как и всегда, он ничего не делает и никого не слушает, за исключением музыки в своих наушниках. Слушает одну песню до дыр и тихо напевает текст. Тупая песня про любовь и счастье. Но Чонгук всё равно ставит на повтор, и она ему не надоедает. Наверное, уже года два. И самое «веселье» начинается после окончания пары — когда Чонгук решает просто забить и сбежать, и уже идя в сторону лестницы, как его резко хватают за руку и грубо затаскивают внутрь мужского сортира. Только после он увидел лицо наглеца — и не может сдержать усмешки, и вместе с тем раздражение снова нарастало внутри подсознания. Тэхён, сука. Впервые в чужих глазах он видит что-то большее, чем безразличие, которого он постоянно придерживался, как закона — злость, агрессия, и это красное желание крушить и метать.  — Не смей трогать Чимина. И до Чонгука доходит. Улыбается — нагло и высокомерно.  — Ха? — довольно тянет он. — За шавку свою переживаешь? Нажаловалась уже? Какая разница! Но, хорошо, что спохватился раньше, и скажи спасибо — я бы прикончил его на месте за его дерзость.  — Неужели? Чонгук не успевает уловить мысль и понять чужую насмешку, пока не чувствует чужую широкую ладонь на собственной заднице, то, как рука шарит по заднему карману. Дерьмо. Таблетки.  — Сука! Отдай! — он пытается вырваться, дёргая ногой и сжимая ладони в кулаки. Но попытка так и остаётся неисполненной — одной рукой Тэхён грубо сжимает челюсть, а второй, будто дразня, вертел перед лицом пачкой медикаментов. — Блять, это моё!  — Тут написано… — совершенно игнорируя чужое возмущение, спокойно продолжает Тэхён. — Таблетки от головы. Решил прикрыться этим? Умно. Но со мной это не сработает, прости. Как ты там говорил? Жалкая пародия альфы? Не думаешь, что эти слова были адресованы тебе? — усмехается. — Я видел, как ты загнулся, видел, как ты давился таблетками. Да, я не уехал тогда. И каково это — быть второсортным альфой?  — Заткнись, заткнись, заткнись! Отпусти меня! — эмоции дали своё, и Чонгук, резким движением отпрянув от себя чужую руку, снова даёт с кулака в лицо. Это — максимум, что он мог сделать в данной ситуации. Жалкое зрелище. Тэхён роняет пачку подавителей, вытирает белым рукавом рубашки кровь с губы и тихо смеётся. Попытки оправдать своё невыгодное положение подобным методом казалось смешным — от глупости, от нелепой жалости.  — А ты только и умеешь, что руками махать, — вздыхает. — Как насчёт того, чтобы раздвинуть ноги? Разве не с подобным критерием выбора ты искал омег?  — Ты… —  выдыхает Чон, не зная, как ответить на его слова, и в голову, кроме как очередных угроз ничего не приходило. Руки ослабли, он не мог сказать что-то против альфы. Когда он был в такой непроизвольной близости, то он казался больше, мощнее и сильнее. Непробиваемым. Как грёбаный Терминатор. — Заткнись. Заткнись, пока я не раскроил твою башку.  — Ты повторяешься, — хмыкает альфа. — Тогда… — улыбается. — Успей это сделать до того, как все узнают о том, что ты из себя представляешь. Не знаю, что насчёт твоей компании, но остальные… Люди не терпят ложь, хоть им самим свойственно врать. Уверен, что все омеги, которых ты бросал одних, будут не прочь познакомиться с твоей… Женственной стороной. Приходи сегодня в девять, думаю, адрес ты знаешь. Если тебе, конечно, так дорога твоя репутация. Тэхён раз осматривает себя в зеркало, трогает пульсирующую губу, а после, как ни в чём не бывало, удаляется из сортира, оставив после себя висящее в воздухе напряжение и ошарашенного Чонгука. Чонгука, который продолжал стоять неподвижно, думая над всеми сказанными словами. От удара о кафель не становится легче. И пока у Тэхёна болела губа — у Чонгука страдала душа. Кто бы мог подумать, что вся его принципиальность рассыпается, как песочный замок из-за какого-то жалкого альфы. Ударил по самому больному. Задел всю его омежью сущность. Боясь за собственную репутацию — и это, пожалуй, самая единственная причина идти на жертвы ситуации, он всё же приезжает к Тэхёну и даже не лажает со временем. Стыдно, обидно, и злит до черта — за все те унижения, которые его могут ожидать у альфы дома. Мыслей было много, но все сводились на одном — самом позорном, самом стыдливом, тем, что нельзя было принять. «Я действительно готов это сделать?». Ответ был слишком очевидным, чтобы даже просто его признавать. Он стучится в дверь, и ему, пусть и не сразу, открывают. Мысленно Чонгук морщится — одного выражения лица Тэхёна было достаточно. Так ждал время расплаты за прошлое унижение?  — Не опоздал, — приглашая к себе в дом омегу, говорит Ким.  — Заткнись. Внутри — стены в светлых тонах, по минимализму мебели и яркий свет, режущий глаза с контрастом ночной мглы. Но даже так Чонгук чувствует всем телом исходящий от давящих стен дискомфорт, и нога твёрдо на пол не ступала, и нервы щекотали душу до дёрганых движений рук. Ладони самопроизвольно сжимались в кулаки. А когда альфа подходит сзади — чужая тень ощущается на себе физически, и Чон тут же разворачивается, ругает себя за опрометчивость. Что за чёрт? Что это за чувство, так предательски похожее на страх?  — Спальня на втором этаже.  — Захлопнись! Чонгук понимал, куда шёл, знал, что Тэхён скажет, морально готовился к тому, что будет — но от этого ложного успокоения не становилось легче. Он не мог так просто пойти и раздвинуть ноги. Он не мог так просто отдаться человеку, которого ненавидел, которого избивал, над которым глумился. Он не мог так просто послать к чёрту свои принципы, свои взгляды, которых придерживался и не нарушал. Не мог. И потому, когда Тэхён задевает его плечом, направляясь в сторону лестницы и как бы подзывая Чонгука, тот не поддаётся. А стоило альфе повернуться в его сторону — получает очередной удар в лицо. Ожидаемо. И не менее жалко.  — Ты… Блять! Как я мог только согласиться на это! Сука! Какого чёрта я вообще… Да… Да пошёл ты! — удар снова приходится по незажившей ране на губе. Неудачного Тэхён выбрал для себя партнёра — такими темпами от его лица ничего не останется. — Рискни. Давай, попробуй кому-нибудь рассказать правду. Да кто тебе поверит! Молчи, если хочешь дальше жить спокойно. И если так впрягаешься за своего Чимина. Не смей приближаться ко мне. Получишь. И он, так яро поставив точку в их разговоре, разворачивается и уходит, громко хлопнув дверью. Он уезжает, будучи довольным тем, что не поддался на чужие провокации, и что угрозы в сторону омеги кардинально подействуют на Кима. Он не был готов жить в постоянном страхе за оглашение правды — и потому чувство собственного достоинства он готов был защищать любой ценой. Тревожное чувство таилось где-то глубоко под сердцем, но Чонгук умело игнорировал его, просто фыркая от своей чувствительной восприимчивости вслух. До тех пор, пока не проходит пару дней. Зловещий вторник. Со стороны столь ненавистного альфы не было никакого давления, он не попадался омеге на глаза, не давал повода для какого-то беспокойства — Чонгук расслабился. И вряд ли он забудет о факте, что тот знает правду, но молчание со стороны давало ему возможность спокойно дышать и мыслить свободно. Можно было не надеяться, что Чон станет вести себя как можно тише и менее провокационно во благо самому себе — от всей ситуации не уменьшились его похождения на чужие задницы, а другие личности всё продолжали получать нагоняй от его руки. Стабильность вернулась — Чонгук радовался. Жаль, что всем вещам присущ свой предел, и подлянка-время — не исключение. Пропустив благополучно первую пару ради того, чтобы навестить своих друзей в больнице, которые уже были готовы к выписке (из-за частых драк неудивительно, что на них всё заживало, как на собаке), он замечает у входа Юнги. С какой-то непонятной в ладонях вещью в попытке рассмотреть и понять её применение. К ужасу Чонгука, он сразу понимает, что это.  — Откуда у тебя это? — ему хотелось вырвать ненавистную пачку подавителей из рук друга, но ситуация вынуждала быть более сдержанным — просто боясь показаться подозрительным.  — Да псих этот подошёл, Тэхён. Ничего не сказал, тупо сунул мне их со словами, мол, они тебе, понимаешь, необходимы. Блять, Чонгук, лучше не пей, мало ли он вздумал тебя отравить, ну нахуй. Они подозрительно зелёного цвета… — задумчиво тянет он, рассматривая пачку. — Блять, и столько наглости было на его роже. Если бы не преподы рядом — точно бы втащил.  — Да… Выкинь их, — сказал он себе под нос. — Ты уходишь сейчас?  — Ага, к парням нашим.  — Почему ты не пошёл со мной?  — Было одно дело, — хмыкает он в сторону. — Ничего серьёзного, просто ставил одного придурка на место. Я вернусь потом, прогуляемся.  — Да. Ты иди, а то у меня тоже есть… Один на примете.  — Я даже догадываюсь, кто, — усмехается Мин. — Не убей его.  — Постараюсь. Найти альфу не составляет труда — он смотрит расписание старшекурсников и среди толпы старших замечает того самого, которого так хотелось ударить, размазать по стенке и оскорбить так, чтобы тот обливался слезами от схожего чувства унижения над собой. Но вместо этого, дабы избежать публичного конфликта с возможным итогом собственного разоблачения, он надменным тяжёлым шагом подходит к альфе и говорит злобно, через зубы, как озлобленная собака. Пытается говорить спокойно. Тварь. Лицо, как будто он таки ждал этого самого момента.  — Мразь, — шипит Чон. — Как ты посмел? Как ты…  — Можешь не продолжать, я знаю, что ты хочешь сказать, — спокойно, с улыбкой. — Выслушивать постоянные оскорбления надоедает.  — Не давай повода, — омега осматривается, делая голос чуть ниже. — Какого чёрта ты пошёл к Юнги с этими грёбаными таблетками? А если бы он всё узнал? Да я тебя…  — Ах, Чонгук, — вздыхает Ким. — Ты такой забавный. Смешной… И угрозы твои смешные. Но, разве тебе эти таблетки не были необходимы? Разве не на них ты до сих пор сохраняешь свой статус альфы? — усмехается. — Ни у одной омеги не отобрать прирождённое качество — наивность. Ты действительно думаешь, что твои угрозы пугают меня, как-то заткнут? Это не более, чем твой самообман. Ты живёшь чужой жизнью, ты питаешься тем, что не свойственно твоему организму, ты подстраиваешься под общественность, потому что тобою навязанное положение тебя вынуждает это делать. Тебе самому не смешно? Не смешно — грустно, и злит до черта. Чонгуку даже нечего сказать, нечем возразить — Тэхён ударил по самому больному, простые слова буквально втоптали его в грязь, факт того, что альфа знал всю правду ещё сильнее давил на душу. А главное, что всё это — чистая правда. Грязная, которую не хотелось признавать, но она была, она и есть — правда.  — Я не собирался никому ничего рассказывать, — пожимает он плечами. — Мне было интересно посмотреть на твои действия, на твою реакцию. Ты не готов унижаться, но всё равно искал всевозможные способы избежать того, чтобы эта информация никого не коснулась, кроме тебя самого. Тебя волнует это, а значит, ты готов на большее, лишь бы я заткнулся. Но от меня ничего не зависит, и правда вскроется сама. Представляю, как в один момент твоих верных помощников, — намекая на таблетки, — не будет рядом, твой организм даст сбой, а какой-нибудь альфа, как, например, Юнги пойдёт на поводу у природы и…  — Заткнись… Я… Я… Согласен. Чёрт возьми, я согласен.  — Неприятно слышать, да? Но это правда, Чонгук.  — Я сказал уже, что я… Блять. Заткнись.  — Раз ты так настаиваешь, — снова усмехается он. — Адрес знаешь.  — Просто свали. Он нервно царапает щёку, задевает ранки на лице, но ему всё равно на боль и неприятные ощущения. Впервые он чувствовал себя так униженно — и это было для него ново. Он привык прилюдно высмеивать чужое уродство забавы ради, вытягивать из людей минусы, смеялся над теми, кто слабее него. Он имеет хорошую репутацию и, как считал до сего момента, право на унижение тех, кто кажется ему уродливым. И совершенно не замечал ничего подобного со своей стороны, близкого окружения. Он видел в альфах превосходство над всеми и ровнялся на них, стал им, а те, кто не оправдывал эту сущность или таковыми не являлись — подвергались либо унижению, либо такому же позору, только в более деликатном и даже приятном понимании. Но всему присущ обратный процесс — и это сыграло с Чонгуком злую шутку. Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день всё спокойствие оборвётся. И что в голове кроме «во что я только вляпался» не будет никаких мыслей. Проебался. По-крупному. Знакомый маршрут, знакомый дом, знакомая дверь — но родное с недавних пор чувство продолжало давить на нервы, отпугивая от себя, и вся эта местность не внушала ему доверия. Свойская ему свобода покинула омегу, а лёгкие от чего-то сжимало в тиски, в ушах был шум. Чонгук только горько усмехнулся на это вслух, до сих пор не веря, что вот он, стоит перед дверью ненавистного человека, зайдёт в дом, в котором так яростно вчера отстаивал свои права. Пустой звон. И Чонгук уже понял, что надо подумать, прежде чем что-то предпринимать — он уже совершил подобную ошибку и теперь за неё отчитывается. Самое страшное — бежать некуда. Тэхён просто раздавит его, как ненужную вещь, от которой хочется избавиться самыми изощрёнными способами. Его слова не только ударили по самолюбию, но заставили снова ощутить тот страх, от которого он убегал так долго. Вторник — самый ужасный день недели, хуже, чем загруженный понедельник. Чонгук переступил порог скромного чужого дома. Температура резко понизилась, дышать стало практически нечем, а ноги под деревянным полом словно проваливались вниз. Странное ощущение — он был здесь только пару дней назад, а атмосфера такая, будто пару лет прошло. Дом, наполненный уютом, теплом, стены имели светлые тона, а до чего не дотронься — всё было таким мягким, как какая-то плюшевая игрушка для детей. Но ничего не может длиться долго, и эта ситуация не является исключением, в данном случае — игра подсознания. Чонгук чувствовал себя, как будто его зажали в углу. Чувствовал себя чужим.  — Спальня на втором этаже.  — Заткнись. Я… Запомнил. Маршрут до комнаты не был долгим, и вот, буквально момент — а он уже в спальной альфы, кидает быстрый взгляд на кровать и брезгливо морщится. В помещении пахло терпко, хвоёй и мужскими духами. Чонгук невольно осознал, как запах давил на голову, а тело без воли разума реагировало на это. Бред. К чёрту.  — Сделай всё быстро, — бросает в сторону Чонгук, снимая прилипшую к потной коже куртку и кидая её небрежно на стул.  — Если ты не вздумаешь снова разбить мне нос и позорно сбежать. Фыркая вслух, Чонгук начинает раздеваться, повернувшись к Тэхёну спиной. Бессмысленно — Тэхён увидит то, чего никогда не должен был, но он не мог так просто взять и расслабиться. Стыдно.  — Я думал, ты не будешь предпринимать какие-либо действия.  — Чтобы ты лишний раз меня не трогал. Тэхён усмехается на его слова, но не предпринимает никаких действий, покорно стоит сзади и ждёт. Омега чувствует на себе дикий взгляд альфы, от чего становится дурно.  — У тебя сильная спина.  — Слежу за собой, в отличие от тебя. Ким реагирует на колкость спокойно, себе же улыбаясь, и касается его спины. Чонгук вскидывает голову от чужого действа. Такое простое ненавязчивое движение, но как только понимаешь, где потом эти руки будут его трогать — начинает кружиться голова от ненавистного ожидания и тошнить от того, что мерзко.  — Омеги целовали тебя? Крепкая шея, — и лёгкий поцелуй приходится на нежный участок сзади. Чонгук вздрагивает — от незнакомого ранее чувства.  — Закрой свой рот.  — Ах, да, прости. Это по твоей части, я прав?  — Заткнись, иначе…  — Я знаю. Ты ударишь меня и убежишь. А на следующий день Юнги зажмёт тебя у ближайшей стены и сделает дело вместо меня. Тэхён умел провоцировать, вызывая в Чонгуке новые непознанные чувства — и ему ничего в данный момент не оставалось, кроме как поддаться. Никогда не мог подумать, что однажды ситуация дойдёт до такого, и единственный способ её решения — это просить. Не думал, что он сможет пасть так низко. Перед каким-то альфой.  — Пожалуйста, без слов.  — Что ты сейчас сказал? Омега закатывает глаза.  — П… — осекается он. — Пожалуйста. Что может быть хуже? Омега сам ложится на кровать, лежит и не двигается, боясь предвкушения от чужих движений. Ладони трогают его бёдра, цепляя резинку нижнего белья и начиная стягивать его вниз по ногам, аккуратно откидывая в сторону. Тэхён не тянет с моментом и переходит к самому основному, это сыграло Чонгуку на пользу — он сам не хочет излишнего томления, желает, чтобы всё закончилось быстро. Он не хочет чувствовать, не хочет думать об этом, не хочет как-то расчувствоваться — и пусть это даётся ему с трудом, когда альфа проводит ладонью между ног, он пытается себя в этом уверить. Шепчет себе перетерпеть, убеждает себя, это — дело нескольких минут. И уже начинает сомневаться, что хуже — данная ситуация или ожидаемый позор, который мог застать его врасплох. Он мог бы поменять место учёбы, попытаться снова выбросить из головы ситуацию — потому что не впервой. Но спасло бы это ситуацию снова? Не нашёлся бы там такой же Тэхён, который смог его приструнить? Куда ни беги — итог один. Неужели это придётся просто принять? Он не мог. Чонгук был вне себя, находясь на грани нервного срыва. Он лежал перед Тэхёном, позорно широко раздвигая ноги под действием чужих ладоней, был весь такой скованный, закрытый и недоступный. Но вместе с тем чувство абсолютной власти делало его свободным в глазах альфы, открытым и… Проигравшим. По всем фронтам. Чонгук искренне пытался сохранять при себе своё равнодушие, не двигался и на прикосновения к половому органу никак не реагировал, пока он не почувствовал мягкие невесомые прикосновения на щеке. Затем — на губах. Во рту чувствуется естественный вкус альфы, ядрёная мята и недавно выпитый кофе. А ещё чувство отвратности, которое больше всего ощущалось на языке. Почему ощущения от поцелуев такие разные? Почему поцелуи альфы такие… Другие? Тэхён хотел было уже озвучить подобный язвительный вопрос, но воздержался, стоило посмотреть на лицо омеги. Чонгук поджал губы, дабы избежать следующего и уже ненавистного поцелуя, сильно зажмурил глаза в попытке не смотреть на альфу. На щеках блестели прозрачные мокрые дорожки.  — Ты плачешь, — слышится над ухом тяжёлый шёпот.  — Потому что мне, блять, противно, — шипит. — Ты омерзителен. Делай всё быстрее. И Тэхён действует под стать чужим словам, входит резко в тело омеги и тут же останавливается — шокированное одновременно от боли и резкости лицо заставило попридержать коней, а у Чонгука в планах не было уйти с порванной задницей.  — Не провоцируй меня, Чон. Чонгук пытается — да плохо получается. Вместо желания изо всех сил сдерживать голос хочется как можно сильнее замахнуться и разукрасить наглую рожу перед собой. Тянущая боль внизу и пульсирующее чувство где-то внутри не давали сделать и лишнего движения, кроме как заткнуть собственный рот ладонью. Но даже эта боль не сравнится с чувством стыда, которое он ощущал в данный момент. И если бессмысленный секс только на потеху чужого самолюбия был действием нескольких минут, то на осознание произошедшего у Чонгука уйдёт очень долго. Или со смертью альфы всё пройдёт довольно быстро. Но Чонгук сомневается и на этот счёт, думая, не обернётся ли эта попытка также, как сейчас. Тэхён умел манипулировать, Тэхён умел командовать, умел быть грубым. Почему он не проявлял это раньше — неясно. Чонгук знатно постарался над тем, чтобы вывести его из состояния спокойствия и теперь давится своим же глупым поражением. Альфа двигался, не щадя омегу, и так, как просил Чонгук — быстро, резко, грубо. А тот в свою очередь уже успел пожалеть о своих словах, и омеге ничего не оставалось, кроме как терпеть, инстинктивно сжимать бёдра, чтобы замедлить Кима, и позорно сдерживать голос ладонью. Но Тэхён видел всё — этот взгляд, полный контрастного страха и ненависти, жесты телом, просящие остановиться и ноющую душу, о состоянии которой становится понятно с одного взгляда на омегу. Чонгук сам встречается со взглядом Тэхёна и думает: блять. Взгляд у того надменный, насмешливый, инородно тоскливый. Но он совсем незаметен на фоне негативных эмоций, танцующих в огне глаз. Впервые он смог что-то прочитать в чужих глазах, а тот не пытался от него закрыться. И когда на дне радужки он замечает подозрительный блеск — реагирует сразу, схватившись за руку, что так сильно сжимала его бедро.  — Блять! Стой! Не вовремя он вспоминает недавнем происшествии, вспоминает всё то, что он сделал с Тэхёном, как угрожал, и понимает — всё хуёво. Очень, очень хуёво. Будь он на месте Кима, то поступил точно также — достал бы из-под земли и убил, мстил бы долго и не щадил никого. Эти мысли заседают в голове, он, если честно, впервые задумался о чём-то подобном, ведь до какого-то момента ему было абсолютно всё равно на последствия того, что он совершал. Ровно до сегодняшнего дня. И не от какого-то чувства стыда, осознания истины, горькой правды. Ему, блять, страшно. За собственную жизнь. И именно этот страх заставляет пожалеть о всём им содеянном. Если этот альфа спокойно способен навредить, переехать собственной машиной, умело провоцировать и угрожать, на что он способен ещё? Все альфы — такие? Чонгук наконец облегчённо вздыхает, когда Тэхён выходит и ложится рядом, тяжело дыша. Чон отодвигается от него на другой край кровати, поворачиваясь спиной. В комнате жарко, а тела сильнее греют воздух, ему хочется встать и открыть окно, если бы были силы. Ещё сильнее ему хочется врезать альфе. На это силы были всегда, но рискнуть он почему-то не решился.  — Ты не выглядишь так подавленно, как следовало ожидать, — хмыкает альфа сзади. — Сработал омежий инстинкт?  — Я чувствую себя отвратительно, ты это хотел от меня услышать? Заткнись, — чувство неприязни к самому себе било через край — потому, что поддался, потому, что не смог отстоять чувство собственного достоинства, собственной гордости и сохранить при себе принципиальность. Мысленно он умолчал о физических ощущениях. — Если ты ожидал истерику, то хуй тебе. Меня не разведёт на слёзы какой-то жалкий альфа.  — На слёзы да, а секс — это какое-то особенное исключение? — усмехается. — Ты не понимаешь. Ситуация не такая серьёзная, чтобы идти на такие жертвы. Ты мог просто извиниться, и мы бы забыли о существовании друг друга. Но тебе не стыдно, а я не вижу раскаяния.  — Ты мог просто набить мне морду.  — А ты сам уверен в том, что не ответил бы мне? Это бы никогда не закончилось. Да и в отличие от тебя… Я не получаю удовольствия от этого, а так… Задумайся. Начни думать о последствиях и своих действиях. Они не несут в себе никакого посыла. Ты омега, но притворяешься альфой и, всем всё равно, кто ты и что из себя представляешь. Но правильно ли ты поступаешь, избивая альф, которые просто слабее тебя? Не подходят под твой критерий. Не принижаешь ли ты сам их от мыслей, что их избил омега? Только ты это знаешь и тебе с этим жить. Но умей отвечать за собственные слова. Чонгук молчит, только фыркая куда-то в сторону. С осознанием, что правда, в самом деле — глаза режет.  — Я в душ, — небрежно бросает омега, взяв собственные со стула вещи.  — Смыть с себя позор?  — И следы от твоих рук.  — Ты получил его достойно.  — Заткнись. Чужие слова всё же заставили сильно задуматься, и Чонгук разрывался между диким противоречием собственной неприязни и тем, что это, блять, чертовски неправильно — вот так принимать всю правду, какой бы она не была. И уходит он с мыслью о том, что впервые сделал что-то… Правильное? Всё равно — верен ли он был перед самим собой, или то, что альфа всё-таки мудак, потому что моральные и физические ощущения были, мягко сказано, отвратными. Но чувство верности было — и это для него ново. Откуда оно? И почему оно так яростно перекрывало чувство собственного позора? Всё происходит в первый раз. Первая сигарета, первая доза, первая рюмка, первое убийство — раз сделаешь, потом и правда трудно будет остановиться. Первый секс тоже. Потому что, буквально на следующий день после рокового раза, к нему подходит Юнги и суёт его же собственный браслет со словами: «Тэхён всучил, сказал, что твой. Не знаю, в чём подвох, проверил — безопасно». Очередная провокация — а Чонгук на неё ведётся. И ситуация снова повторяется — конфликт, чужой дом, пару ударов, секс и осознание. Осознание того, что таким опозоренным он себя никогда не чувствовал, и непонятно, куда ещё сильнее — тот заставил его перебороть себя, сломать такую хрупкую внутри конструкцию в щепки, принимать в себя член и захлёбываться в собственных слюнях. До определённого момента. Пока он не научился получать должного удовольствия — и что даже из такой ситуации можно выбить собственную выгоду. Чонгук даёт — Тэхён молчит. Раньше он думал, что не сможет смириться — но он сделал это. И что чужой член можно как-то использовать по собственной воле. Единственный случай — когда таблетки перестали помогать, а альфа успешно помогал во время течки. Чувство неприязни переросло в принятие. Ещё больше — чувство понимания со стороны. Провокации со стороны альфы прекратились, но Чонгук не спешил уйти в бега куда от него подальше, потому что понял — его вполне устраивает нынешнее положение. Тэхён ничего ему не запрещал, ничего не навязывал: драки, хоть и стали особенно редким явлением, всё равно присутствовали и встречались на пути; он продолжал давиться таблетками и выливать на себя спреи в попытке перекрыть запах, а Тэхён не говорил что-то против, потому что знал настоящий; он продолжал гонять на собственном байке по ночной дороге, носить чёрные вещи и просто быть самим собой — Тэхён ни на чём не настаивал. Всё знал и ничего с этим не делал — только использовал во благо обоих. Он не заставлял его быть омегой. Проходит ещё один день, время было часов десять вечера. Тэхён и Чонгук также лежали на кровати в доме альфы, изредка тяжело вздыхая из-за сбившегося дыхания. Своей широкой покрасневшей ладонью, которая и без того была вся в царапинах, он отгонял от себя сигаретный дым. — Не кури в моём доме, — хрипит он. — Я предупреждал тебя.  — Пошёл к чёрту, — спокойно игнорирует чужую просьбу Чон, выкинув окурок только тогда, когда сигарета заканчивается. — Кстати, — уже уверенно и смело поворачивается он в сторону альфы. — Раз мы в расчёте, то… Почему ты не спишь со своим омегой? Чимин. Тэхён глухо смеётся.  — Неудивительно, что ты ничего не понял, — хмыкает. — Мы братья. Сводные. Об этом никто не знает, преподаватели в том числе, так как в документах это не указали. Мои родители развелись и меня воспитывал отец, а он с самого рождения жил с отцом — как так вышло, я до сих пор не понимаю, и когда мне было тринадцать, а ему десять, они свелись. Мы не похожи друг на друга, возможно, мы правда со стороны напоминаем пару.  — Понятно. За родную кровь решил вступиться, значит.  — Ничего не напоминает? — усмехается снова. — Ты сам нарвался, чтобы отстоять чувства друзей. Не думай, что это всё послужило началом только потому, что ты угрожал ему. Он даже не жаловался мне — я сам увидел следы на шее, догадаться было не трудно, что это ты. Чимин молчаливый и не пойдёт на конфликт, разве что, кроме одного человека. Это не даёт мне перед ним извиниться. Юнги. Чонгук вопросительно вскидывает бровь.  — Юнги? Он тут причём?  — Только не бей мне лицо. Меня это не касается, а Чимина — вполне. Он обидел его, если можно так выразиться, и это — полностью его вина. Я давно приметил себе эту компашку, но только с тобой они стали более агрессивными. Теперь я понимаю, почему. Чонгук молчит, просто не зная, что ответить на его слова, молча встаёт с кровати и уходит домой. Иронично — Чимин поконфликтовал с Юнги, который на пару с Чонгуком избил его старшего брата. Неужели и он стал жертвой озлобленного на омег альфы? На следующий день, после второй пары, Тэхён зовёт его на крышу учебного заведения, а Чонгук почему-то идёт — просто из интереса. Что удивительно, несмотря на всё приличие данного заведения, вход на крышу был всегда открыт — правда, ходили туда не особо часто, только когда прогуливали пары или же просто покурить. Историй со смертельным исходом, вроде как, пока не наблюдалось. Аналогично этому, Чон достаёт сигарету и закуривает, недоумённо смотря на Тэхёна.  — Доброе утро, — улыбается альфа.  — Фарса поменьше, — спокойно отвечает Чонгук. — Зачем ты меня сюда привёл? Слушай, я не буду здесь с тобой…  — Спокойно, я не за этим сюда тебя позвал. Забавно, что ты подумал об этом в первую очередь, — и усмехается, стоит заметить моментальное смятение на чужом лице. — Я сейчас уйду, а ты стой здесь.  — Э? Как мне понимать твои слова?  — У меня отменили последние две пары. Приходить сегодня или нет — дело твоё, я лично сделаю это сейчас, а ты стой. И жди. Не думаю, что это ударит по твоему самолюбию после всего произошедшего. Разве что, только немного.  — Я не понимаю, что за бред ты несёшь?  — Просто подожди пару минут.  — Да чего мне… — не успевает спросить, как альфа развернулся и ушёл с крыши колледжа, а сам Чонгук продолжил стоять на ровном месте в неведении. Думал — к чёрту, и уже собрался уходить, пока не услышал у лестничного пролёта шум, а после вышел тот, кого он, наверное, ожидал меньше всего увидеть. Чимин. Ну или ожидал — просто не так резко. Однако, на это он только нахально усмехается и затягивается снова. — Понятно. Вот идиот.  — Можешь не извиняться, — сразу же начинает Пак, а после сам достаёт пачку сигарет из заднего кармана чёрных джинс и закуривает. — Тэхён не разрешает мне курить, — улыбается омега. — Бьёт по рукам постоянно, вот, пока его нет — пользуюсь шансом.  — Зачем ты мне это говоришь? Делай, что хочешь. Его всё равно тут нет. Чонгук не успевал за собственными мыслями — он думал, Тэхён заставит его на коленях перед омегой ползать и подошву вылизывать, но их разговор был далёк до этого. И что ещё больше удивило — Чимин выглядел безмятежным и спокойным, разговор с тем, кто в открытую угрожал ему совсем не напрягал. Точная копия Тэхёна, только омега.  — Тэхён сказал, — спустя некоторое время молчания, нарушаемое только шипением от затяжек начал Чонгук, — что у тебя перетёрки с Юнги. Что, тоже попало? Моя угроза в прошлый раз не сработала?  — Не понимаю, о чём ты.  — Брось! Тэхён сам сказал, что ты трахался с ним.  — Не знаю, чем ты слушал, — и всё также спокойно. — У меня было недопонимание с ним, но мы не спали. Наверное, это и есть самая главная причина.  — Не дал?  — Не дал, — и улыбается снова. Чонгук сам не знал, сочувствовать Чимину или нет. Нет, он любил Юнги, как близкого друга, он завидовал его качествам альфы, но в отношениях он был полный ноль, потому что всё, что его интересовало — тело, да и после каждого упоминания о сексе всё равно недобро о нём отзывался. Он не любил омег за их слабость, за то, что они легко дают, стоит только попросить — а Юнги не из таких. Наверное, встретив такого омегу — сильного, который буквально воспитывался братом-альфой, возненавидел их ещё больше.  — Он избил меня, — продолжает своё повествование Пак. — Он и правда ненавидит омег, потому что все они, как одно — лишь бы ноги раздвинуть, но я не повёлся на это ни в первый, ни во второй. Привык к постоянной доступности — его это взбесило. Но даже так я нашёл, что ему ответить. Наверное, это не удивительно, когда ты до какого-то момента жил с отцом, а после с братом-альфой. Тэхён учил меня быть сильнее и доверять только ему, и я научился видеть вокруг себя обман, но никогда не наблюдал это с его стороны. Он был предельно честным со мной и говорил не по фану — только так, как есть на самом деле. Тэхён, он… Хороший. Хотя бы потому, что он не врёт. С лица младшего омеги пропадает усмешка. Он оглядывает снова внешний вид омеги с ног до головы, что-то про себя отмечая: на нём была простая клетчатая рубашка, заправленная в чёрные узкие джинсы, на ногах — белые кроссовки, а на пальцах красовалось множество тонких колец. Чимин был миниатюрным, маленьким, утончённым. Но вместе с тем в его глазах было столько силы и неуязвимости, что Чонгук не сдерживает вздоха. Что ему мешало быть таким?  — Знаешь, — снова начинает разговор Пак. — Я понял, что Тэхёна так привлекло в тебе.  — Трахать меня в качестве потехи своего самолюбия? Не говори мне это, я и так это знаю.  — Не в этом дело. Ты… Сильный. Скрывать свою настоящую сущность трудно, и ты делал это ради того, чтобы тоже быть сильным. Ты поплатился за свою слабость, это и вынудило тебя быть сильнее, я прав? Играет роль не глупая закомплексованность, а дело принципа. Сильные бьют слабых и, само собой, никто не хочет остаться где-то позади, но не каждому это даётся. И сильным быть тоже трудно, но они не сдаются, стараются поддерживать свой статус. Ты ведь не сразу отдался Тэхёну, — и улыбается. — Возможно, я ошибаюсь, и на самом деле ты просто накрутил себя излишними стандартами. Ты сам… Как отвечаешь самому себе? И Чонгук говорит — без лишней сентиментальности и тем, что всегда сходило за оправдание на любые слова и действия:  — Я альфа. И это — просто, как факт.