Двойные стандарты

— Тэ… Тэхён! Прекрати! — изо всех сил пытался докричаться Чонгук до своего альфы, который продолжал втрахивать его в свою кровать, совершенно не слушая омегу. Чон хватался за чужие плечи, сжимая до синяков и вцепляясь короткими ногтями до кровавых полумесяцев, но даже эти действа никак не повлияли на альфу, наоборот — тот ускорил движения бёдрами, оттягивал момент окончания процесса, давил на ту заветную точку внутри. Чонгука невольно подбрасывает на кровати. — Хватит! Хватит, твою ма-а-ать! — его крики продолжали игнорировать, и Чонгук полностью перестал делать какие-либо попытки достучаться до остатков совести у Кима, но руки сами тянулись сделать ему также больно, и он бьёт кулаками со всей дури по спине, и без того украшенную синяками. — Ч-чёрт… Если бы Чонгук знал, что до такого дойдут их отношения — он, честно и искренне, не стал их начинать, собственно, как и продолжать с ним хоть какое-то общение. Омега не знал, что правило им тогда, когда он сдался, сделал пару шагов назад, прогнулся под альфой. То, что он был первым альфой в его жизни, то, что он показался ему другим, особенным? Возможно, так и было — Чонгук уже ни в чём не был уверен и ничего не знал. Начиная с ним отношения, он должен был понимать, что встречается с альфой, а альфы — это эгоисты, которым бы только присунуть. Чонгук сам познал это на себе, но убедился в этом только недавно. Наверное, тогда, когда Ким приглашает его домой третий день подряд только ради того, чтобы затащить в постель. И не то, что Чонгук не сопротивлялся — зная его характер, можно было бы как раз предположить обратное. Просто Тэхён умел убеждать, своеобразными методами: ему не составляло особого труда принудить, взять того за руку и насильно повести в комнату, да даже просто прийти домой, выломать дверь, и также заставить. Тэхён мог сделать с Чонгуком всё — а Чон в свою очередь пытался противиться ради остатка гордости, да выходило не очень. Он, хоть и притворялся альфой, не мог ничего сказать против «истинного», как бы Чонгук не считал это нечестным. Чонгук чувствует, как Тэхён делает последние рывки, рычит ему на ухо пошлости и валится своим телом на чужое. Чонгук чувствует, как смуглая кожа покрылась испариной — и именно сейчас ему кажется это каким-то противным, он не чувствовал даже тупого возбуждения, чего не скажешь об альфе, которого хватило на три раза и хватит на столько же. Но вместо такого надоевшего продолжения он окончательно выходит из омежьего тела, выкидывает на пол использованный презерватив, ложится рядом и тяжело дышит. У Чонгука одышка — от злости.  — Животное, — прерывисто говорит он, смотря в потолок. Рисунок на обоях интересовал его куда больше, чем рядом лежащий альфа, как минимум — на него возможно было спокойно смотреть. — Что на тебя нашло?  — У меня гон, — спокойно отвечает он. Ах, ну да, весомое оправдание, как же.  — Это всё, что ты скажешь? Сука!  — Помолчи. Я же помогаю тебе во время течек, и почему тебе бы не оказать мне такую же помощь, когда она нужна мне?  — Ты меня ещё этим вздумал попрекать? — недовольно смотрит он на альфу, пожирая глазами расслабленное выражение лица. — Ты меня буквально изнасиловал, второй, блять, раз. Я не намереваюсь это терпеть, — решительно он встаёт с кровати, хватая со стула чёрные джинсы и такого же цвета футболку, совсем не замечая, как Тэхён встаёт сразу же после него. Надеть последнюю деталь одежды ему мешает рука, схватившая запястье. И нет, это не какое-то слабое прикосновение — Тэхён умел делать больно, и это у него получалось с успехом. Но Чонгук игнорирует это — потому что больнее просто некуда.  — Отпусти меня, пока я тебе не врезал.  — Ты в последнее время слишком эмоциональный. Что с тобой?  — А с тобой попробуй быть другим!  — Чонгук.  — Не трогай меня, — вырывает руку, оттолкнув от себя альфу. — Не желаю иметь с тобой ничего общего. Он уходит, а Тэхён не смеет его останавливать — понимает, что бессмысленно, и Чонгук порой до одури ненавидел его характер: скупой, стабильный, слишком безразличный. Но он пытается не обращать на это внимание, и в этом проблема, что только старается — игнорировать это правда было трудно, Чонгук не раз срывался на Тэхёне, и драки, наверное, были куда чаще, чем секс. Они могли совмещать два дела одновременно. Чонгук курит, и курит много, хотя в его положении это было крайне нежелательно. Внизу живота тянет, и эта боль была до тошноты — не так больно, как раздражало. Он садится на свой любимый мотоцикл и быстро едет до собственного дома, губы дрожали, пока держали фильтр, перед глазами плыло — и нет, не от того, что он готов расплакаться, как девчонка. Просто плохо — хуже некуда. Ощущения сравнимы с тем, что он ощущал во время течек, но, определённо — здешнее его состояние было намного, намного хуже. На то были свои, особенные причины. Из-за подкатывающей к горлу тошноты он выкидывает только закуренную сигарету, а по приезде бежит домой, сразу в ванную комнату, склоняясь над унитазом. В горле с рвотой чувствуется противный привкус таблеток, и его прорывает снова. Резко стало душно, но тело, словно отдельно от окружающей среды, всё равно знобило. Кожаная куртка неприятно липла к рукам, и Чонгуку понадобилось немало сил, чтобы её снять. Когда это всё началось? Недели две назад. Вставая с холодного кафеля, он хватается о раковину, смотрит на своё отражение в зеркале и усмехается.  — Что такое, Чон Чонгук, где твоя ахуенность? Выглядишь жалко. Вид у омеги действительно был не очень, и если до этого его лицо выражало самоуверенность и негатив, сейчас он выдавал всё плохое состояние своего хозяина. Щёки, что придавали омеге свежий вид, пропали, и лицо осунулось, как у тяжелобольного человека; пламя страшного красного цвета, которое играло в глазах Чона так долго, потухло, и ничего, кроме серого пепла, в них не было видно; и даже плечи будто стали меньше. Всё началось тогда, две недели назад — когда он сделал тест на беременность. Это казалось бредовым, далёким от истины, чем-то неестественным ему и невообразимым — но это было действительно так. Симптомы, которые начали проявляться, было не на что спихнуть, кроме как на страшное подозрение. И дело было даже не в вере, как в том, что на правду это было похоже больше всего, но именно она его и пугала, и он, как бы не пытался отгонять от себя эти мысли, всё равно сводил к одному — залетел. От альфы, которого он избивал, от альфы, который не ставил омегу в приоритет. Но в итоге эти противоречивые вылились в ситуацию, которую Чонгук отказывался принимать до сих пор. Просто реальность, которую не хотелось признавать. Как ложь, которая была горькой правдой. Новость, которая разразила не только небеса, но и сердце Чонгука. Чонгук помнит всё, и все те ощущения, когда он подтвердил для себя страшные опасения. Ту неуверенность и чувство дискомфорта, когда он стоял в очереди в ближайшей аптеке. То тихое, немного осипшее: «Один тест на беременность». И вполне очевидный, но не менее пугающий результат. Две страшные полоски на белой бумажке, которая продолжала храниться на полке в ванной. Зачем он его хранил — Чон сам не понимал. Возможно, как напоминание о том, насколько он себя запустил и до чего дошли эти спонтанные отношения. А, может, просто не хотел, чего не скажешь о последствиях, от которых он с полной уверенностью решил избавиться. От Тэхёна сначала, после — от результата его работы. С Чимином он встречается на следующий день после ссоры с его сводным братом, отводя его куда-то во дворы, чтобы ненароком не попасться на глаза Киму. Потому что там, где Пак — там будет и Тэхён. Порой его опека над младшим казалась безумной.  — Твой запах изменился, — хмыкает Пак, когда они садятся на скамейку у подъезда незнакомого дома. Ранний март был прохладным, и Чимин сильнее кутается в ветровку, застегивая до конца молнию. Он бьёт Чонгука по рукам, когда тот тянется за пачкой, и сам выкидывает недокуренную сигарету, чтобы не провоцировать лишний раз. — Всё-таки да?  — Ага. Тэхён твой, блять, постарался, — противно морщится. — Сука! Я же просил… Просил остановиться!  — Какой срок?  — Я не знаю. Я две недели назад сделал тест. Блять, да какая разница? Он всё испортил!  — Спокойно, Чонгук, — он хватает Чона за плечо и заставляет сесть обратно за скамью, когда тот подрывается с места в порыве эмоций. — Пойми его. Он альфа, это его природа, как бы глупо это не звучало. И гон ещё этот ни к чёрту.  — Ты его оправдываешь, потому что он твой брат, — горько усмехаясь, Чонгук убирает руку со своего тела, встаёт и отряхивает зачем-то колени — от нервов. — Нахуй всё, нахуй твоего Тэхёна. Я думал, как наивный идиот, что всё будет нормально — и как же, блять, ошибался. Я не собираюсь давать ещё один жалкий шанс на эти глупые отношения.  — Ты действительно хочешь?..  — Да, Чимин, я сделаю аборт. И только, — злобно скалясь. — Только попробуй сказать ему. Этот идиот ничего не должен знать. И, гордо вздёрнув голову, он уходит, оставляя Чимина всё также сидеть на скамье и нервно сжимать у корней волосы. Ему, как никому другому, было знакомо это чувство.  — Одумайся, Чонгук, — шепчет он куда-то в пустоту. — Он любит тебя. Но Чонгук уже не слышал, и вряд ли слова Пака могли хоть как-то его переубедить. Чонгук в самые ненужные моменты был слишком настойчивым. Но именно сейчас ситуация требовала того, чтобы отступить. Он хотел быть на первом месте, он ставил свои интересы выше всего остального, игнорируя близкое окружение. Сейчас это лидерство к чёрту никому не сдалось. Чонгук бродит по улице, снова курит и также выкидывает половины папиросы. Он не знал, зачем делал это и что пытался этим доказать. То, что он сильный, что он может справиться без Тэхёна? Подсознание кричало буквально — не сможет. Был вариант поговорить, попытаться решить всё мирным путём, в конце-концов — взять и рассказать альфе о своей никчёмной беременности. Он бы точно нашёл решение, как со всем этим справиться. И пусть бы аборт был неизбежен — по крайней мере, Чонгук не делал бы это тайно, не угрожал Чимину молчанием, и эти отношения можно было хоть как-то спасти. Да и если бы они разошлись — пусть. Но не так. Ситуация вышла крайне неприятной, причём — им обоим. Всё это Чонгук оправдывал тем, что у Кима ужасный характер, и его безразличие наконец сыграло против него самого. Он совершенно не хотел видеть своей вины. Он просто не мог простить альфе то, что тот сорвался. Их союз был далёк до эталона и тем более — стабильности. В отношениях господствовало насилие, и Чонгук, усмехаясь горько вслух, резко осознаёт — они никогда не разговаривали нормально. Омега не знал, что сказать, а альфа в свою очередь сам не проявлял какую-то инициативу. Поговорить им, на самом деле, действительно не помешало, но никто не считал это необходимым. И эти мысли, к сожалению, были обманчивы. Не замечая ничего вокруг, будучи в своих мыслях, Чонгук не замечает, как доходит до незнакомой больницы. Ирония ситуации заставляет его усмехнуться снова, и он направляется ко входу. Это, что, знак свыше? На ресепшене он не проводит много времени, убедив медицинского работника пустить его к врачу — почему-то ему казалось, что упускать шанс нельзя. Бесстрашие не было вечным, и всё, чего он действительно боялся — передумать, а убеждать Чонгук действительно умел. Поэтому работник машет на всё рукой и пропускает омегу без записи, даже игнорирует факт, что он к этой больнице вообще не относится, и выдаёт направление к гинекологу. В ответ омега отдаёт только медицинскую карту для проверки и забирает назад — та, как нельзя кстати, оказалась под рукой. Чонгук, не думая, направляется к сорок первому кабинету, написанному на белой бумажке, минуя коридоры. Сейчас всё решится, и он избавится от последствий выходок глупого альфы. «Ким Намджун…», — читает он табличку под номером кабинета и, обойдясь без стука, открывает дверь. Фамилия «Ким» заставило сознание привычно вздрогнуть. В глазах рябило от белого стерильного света, которым был выкрашен кабинет от потолка до пола. Но взгляд тут же пал на врача, который сидел перед ним за столом и бормотал что-то вроде «проходите и присаживайтесь», не отвлекаясь от записывания чего-то в бумаги. Чонгук выполняет сказанное ему действо и вновь поднимает на него взгляд, рассматривая. Гинекологом был альфа и, признаться честным, довольно симпатичный: смуглая его кожа хорошо контрастировала с осветлёнными волосами, а модный андеркат добавлял нотку неформальности, что противоречило его очкам — но выглядело это всё равно достойно. Чонгук не успевает рассмотреть, что так интенсивно пытался записать доктор — потому что чужой взгляд сталкивается с его собственным. И, как бы это не звучало — в нём отражались мудрость, одновременное снисхождение и благородство. Чонгук сам не понял своей реакции на доктора, которого он всё равно видит первый и последний раз. На столе был абсолютный порядок, бумаги было сложены в одну стопку, техника отложена куда-то в сторону, карточки пациентов аккуратно лежали на другом краю стола. Особое внимание привлекла к себе фотография в рамке такого же противного белого цвета: на ней были изображены оба мужчины, непонятно, кто второй — альфа или омега, но в первом он узнаёт самого врача, а на руках второго сидел маленький мальчик лет пяти, и совсем нетрудно догадаться, что это был их сын. На мальчика Чонгук обратил особое внимание.  — Здравствуйте, молодой пациент, — первый начинает разговор Намджун, усмехаясь. Почему-то от эдакого намёка Чону стало стыдно — его, чёрт возьми, сам того не ожидая, высмеял врач. Либо Чонгук действительно стал в последнее время слишком восприимчивым и чересчур чувствительным, либо в этом и правда был своеобразный намёк. — Вы по записи?  — Нет. Я вообще к этой больнице не отношусь, — спокойно отвечает Чонгук. Он надеялся, что разговор надолго не затянется, и его никто не будет отговаривать, потому что, во-первых, стыдно, а во-вторых — под таким взглядом Кима становилась немного не по себе.  — Хорошо, начнём с этого, — добро улыбается доктор. — Дайте свою медицинскую карту, — принимая из рук омеги картонку с малым количеством бумаги, он открывает первую страницу и записывает имя с возрастом. Что у него забыл в кабинете девятнадцатилетний подросток? — Что Вас тогда привело в нашу больницу?  — Просто поблизости была, — абсолютная правда.  — Ну, хоть отвечаете честно. И с какой же целью Вы сюда пришли?  — Сделать аборт. Намджун не знал, какие чувства испытывал он на данный момент: лёгкое веселье или страшный испуг. Его всегда умиляли молодые неловкие пациенты, так яро боящиеся признаться во всех своих «грехах» врачу, но с другой — когда эти же самые пациенты приходят и застают врасплох такими громкими заявлениями. Он какое-то время молчит, смотрит на незнакомого парня, думает: что не так?  — Простите, конечно, но Вы же понимаете, что не можете просто так сделать аборт? — хотел он его переубедить или делал это из чистой толерантности — он сам не понимал. Он просто смотрел, смотрел и думал, почему омега, который не похож на того, кто ведёт безобразную половую жизнь, и который выглядел вполне себе скромно, вот так просто говорил ему об этом? Он мог спокойно предположить о том, что, возможно, ошибся, если бы не ответ со стороны — в чужих глазах, помимо поверхностной тревожности, была искренняя уверенность в своих действиях и словах. Этого он боялся больше всего.  — Я понимаю, анализы…  — Нет, — перебивает его альфа. — Простите, нет. Я не собираюсь задавать лишних вопросов, как и лезть в Вашу личную жизнь, но, если смотреть со стороны врачей — не странно ли, что приходит пациент, которому в этом году будет только двадцать, и требует аборт? Не я Вам буду его делать, моя обязанность — удостовериться в том, что это не нанесёт Вашему здоровью сильный вред, и выдать направление. Но, чтобы дойти до этих пунктов — мне нужно знать причину.  — Причину хотите узнать, говорите? — нервно усмехнулся Чонгук, уже не сдерживая вертящуюся на языке истерику, и его прорывает. — Знайте. Альфа, с которым я связался, сука, коих поискать надо, но на редкость умная. А сначала таким скромным казался, чтоб его! И… Блять, я даже не знаю, какими словами описать то, как же он меня раздражает, — слова сквозь зубы. — Сначала я считал, что мы равны — потому что я, этого тихоню, позорно отпинал ногами, а он стал моим первым альфой против моей воли. И, да, представьте, мы даже после этого продолжали трахаться! И мне, нам, сука, было так хорошо, так хорошо… — на момент он окунается в воспоминания, осознавая, хорошо — не то слово, каким можно описать их когда-то времяпровождение. Ахуенно — и то, недостаточно. Секс без обязательств, уединённое катание в автомобиле альфы, провождение перерывов на крыше учебного здания. Тогда не было намёка на что-то серьёзное, но стоило пересечь эту черту — Тэхён начал беспокоиться, а Чонгук позорно сбежал. К слову говоря, свою позицию он не принимал и пытался всячески оправдаться — да уже бессмысленно. — Было. И продлилось это относительно недолго — дальше просто бесполезно. Я ему не его очередная сука, которую он может ебать, когда захочется. Я не хочу иметь от него хоть что-то, ясно Вам? Сделайте мне аборт! — и хлопает ладонью по белоснежному столу, игнорируя боль в руке, которая сразу проходится по телу и ударяет в мозг. Для Намджуна этот удар был сравним с сердечной болью — где-то глубоко внутри, там, где больнее всего, а чувствуешь не сразу, мучаясь. Чужое откровение его ввело в неловкое положение, и он снимает очки, нервно теребя дужку. Почему? Почему чувство жалости к подростку его так пожирает сейчас? Почему этот омега, которому только девятнадцать, смотрит на него взрослым взглядом? Почему это вообще происходит? И почему ему хочется настоятельно попросить Чонгука не делать аборт? Не имеет права — он просто врач, и переубедить его Ким был просто не в состоянии. Он делает это только из-за альфы? Почему он может оставить его ради себя?  — Вы… Хорошо подумали? — спрашивает он немного нервно.  — Какой тут подумать, доктор? Мне только девятнадцать! Я совершеннолетним стал только пару месяцев назад. Да и зачем мне этот ребёнок? У меня вся жизнь веселья впереди. А как мои родители отреагируют? Они убьют меня. Не надо уговаривать меня, как Вас там, Ким Намджун? Я решил всё для себя, и вряд ли такой, как Вы, сможете меня как-то остановить. Он знал, что бесполезно — поэтому и не стал говорить чего-то лишнего. Попытаться стоило.  — Перед этим Вам необходимо сдать анализы. Сегодня или…  — Сегодня. Сейчас. Намджун тяжело вздохнул на чужую настойчивость — сейчас она совершенно была ни к месту. Омеге было необходимо сбавить обороты. Но он продолжал уверенно жать на газ, совершенно не замечая тормоза рядом с собой.  — Тогда проходите… Проходите в следующий кабинет. Чонгук молча кивает, встаёт и идёт, как было сказано, в следующий кабинет, оказавшийся лабораторией. Сдача не заняла много времени, и он выходит из медицинской комнаты с просьбой подождать минут тридцать. Ничего не оставалось, кроме как послушно сесть и ждать. Чон достал телефон и хотел было проверить его на наличие сообщений, от Тэхёна, Юнги, Чимина — неважно, хоть бы кто. Но его телефон продолжал быть «нетронутым» — никто не написал. Мгновенное чувство одиночества заставило заметно понервничать, но чтобы лишний раз себе не докучать — он отключает сотовый, словно этим пытаясь доказать, что в чужом внимании не нуждается и у него всё прекрасно. Что доказывать — непонятно, кому — тоже. От самовнушения не становилось легче, а нынешняя ситуация не придавала уверенности. Ничего, немного осталось. Совсем чуть-чуть. Подождать каких-то полчаса… Чонгук, честно, представлял в своей голове возможную жизнь с Тэхёном. То, как они будут делить вместе один дом на двоих; то, как после учёбы они будут приходить уставшие и спать вместе в прямом смысле этого слова, улыбаясь друг другу и желая выспаться; то, когда праздники они будут праздновать семьями — родители со стороны Чонгука, брат Тэхёна, и всё в такой семейной уютной обстановке, как в самой настоящей семье; то, как Тэхён будет возвращаться с работы, а Чонгук встречать его с крепкими объятьями и долгожданным: «Наконец ты вернулся»; то, как общие деньги они будут тратить не на дорогой нынче бензин, а на ремонт детской комнаты. В какой-то момент мысли стали желанием, и Чонгук думал, что так, возможно, и будет. Но правда была жестока, и всего того, что он себе надумал — никогда не произойдёт. Он усмехается вслух, а ожидание лишний раз на душу давило. Какая там совместная жизнь, они даже не могут пару часов обойтись без скандалов, а каждая новая встреча сопровождалась исключительно сексом. Они оба этого хотели — и оба всегда получали. Никто из них по неизвестной причине не решился на первый шаг. Буквально всё рухнуло в один момент от глупой нерешительности. В голове всплыли моменты, заставившие глаза невольно защипать от подступающих слёз, которые Чонгук тут же вытирает тыльной стороной ладони и говорит себе под нос: «Успокойся». Из памяти никогда не исчезнет то чувство страха, когда он увидел, как избивают Тэхёна, и переполняющая нежность, когда дома, будучи исключительно вдвоём, Чонгук целовал раны альфы. Это — единственный раз, когда они, находясь наедине в такой чувственной обстановке, просто лежали вместе, без прочего подтекста. Первый и последний раз. Наконец проходят мучительные тридцать минут, и в тихом коридоре раздаются шаги, Чонгук смотрит — в его сторону идёт Намджун. Тот замечает красные глаза подростка — и делает особый акцент на этом. Но на деле не говорит того, чего так хотел сказать — только по делу.  — В лаборатории Вы сдали анализ крови. Желательно, конечно, сдать всё полностью для уверенности, но это не обязательно — не думаю, что они хоть как-то меня удивят, — поправляя очки, он снова возвращает свой взгляд к бумагам. — Что я могу сказать… Гемоглобин понижен, сахар тоже — боюсь спросить, когда Вы ели нормально в последний раз, хотя, должен отметить, Вы выглядите довольно бодро. Это, на самом деле, поправимо, но кое-что вызвало у меня беспокойство. Сколько раз у Вас сбивался цикл? Быть точнее… Сколько раз у Вас полноценно проходила течка?  — Не знаю, — пожимает плечами. — Два-три раза, — и усмехнулся. К сожалению, абсолютная правда. Кроме этих жалких случаев, которые он проводил с альфой, все остальные он останавливал таблетками, и потому не помнил противных подробностей.  — Два-три раза? — вскидывает бровь Намджун. — Плохо, очень плохо. Если Вы не обманываете меня, и всё это действительно так, то последствия могут быть необратимы, быть точнее — совсем необратимы.  — Доктор, — раздражённо выдыхает Чонгук, готовый рвать и метать от чужой медлительности. — Я тут хуи пинал, пока Вы делали свои грёбаные анализы. Хватит томить и скажите всё, как есть. Намджун тяжело вздохнул.  — Если Вы сделаете аборт, то итог один — бесплодие. Слово, всего одно слово — и уверенность Чонгука сразу сошла на нет, а время на мгновение будто остановилось. Бесплодие… Такое страшное слово, особенно — для омеги. Раньше бы Чонгук спокойно махнул на это рукой, бросил своё небрежное «валяй», и проблема была бы давно решена. Но оказаться в настоящей ситуации — другой разговор, и ему даже стало… Страшно? «Нет, нет. Я не хочу, чтобы меня с этим ублюдком связывало хоть что-то».  — Мне всё равно, — однако, его слова совершенно не выражали в себе то безразличие, о котором он говорил сейчас. Глупое, глупое самовнушение — ничего более. — Дайте мне направление.  — Нет… Нет, — более уверенно произносит Ким, мельком смотря на эту чертову бумажку в его руках, мысленно которую порвал на мелкие кусочки и разнёс их по ветру.  — Что? — буквально ошарашенный Чонгук был готов вгрызться в глотку гинеколога, он смотрел злобным взглядом, как бы пытаясь найти подвох. — Вы… Вы, блять, издеваетесь?!  — Успокойтесь, — его слова звучали немного нервно. — Я бы возможно… Возможно, — специально делая акцент на это слово. — Подумал над этим, если бы не результат. Анализы даже не полные, но у Вас уже всё так ужасно. Я не знаю, каким местом думал, когда вообще предлагал Вам их сдать.  — И всё? Дело только в Вашей грёбаной принципиальности? Да… Да пошли Вы! Ты! Я найду другого врача, который не будет задавать лишних вопросов. Удачи Вам с Вашими брюхастыми! Злобный он уходит из больницы, где уже на улице ему звонит Юнги, как только Чон включает сотовый. Три пропущенных — от самого Мина и друзей из компании. Но Юнги успевает поймать момент, когда Чонгук появляется в сети и тот отвечает на его звонок.  — Чонгук, что за хуйня? Где ты был? — слышится раздражённый и немного обеспокоенный голос альфы.  — Гулял, — врёт. — Телефон забыл включить. Ты сам где?  — Да вот с этими олухами ошиваюсь, — усмехается тот на конце провода. — Сейчас в сервис идём, по поводу красавиц наших узнавать. Хуан — парень проверенный, не подведёт. Мы потом в клуб собираемся, за тобой во сколько зайти?  — Не надо, мне херово что-то, — чистая правда, хотя вряд ли одним «херово» он мог описать своё состояние. — Я могу переночевать у тебя дома?  — Чонгук, с тобой всё нормально? — осторожно спрашивает Мин. — Зачем тебе ко мне? Забыл что-то?  — Наоборот — забыться, — горько усмехнулся Чон. — Стены давят, а у тебя спокойно.  — Да что с тобой? В этом Тэхёне всё дело? И Юнги был абсолютно прав — да вот думал он не в том ключе. Всё было просто — тот не знал о его интимной связи с Кимом, также думая, что их связывают исключительно враждебные ненавистные отношения.  — Нет, просто… Давно не был у тебя дома.  — Странный ты. С утра не пьют, знаешь ли, — смеётся. — Ну, ключи у тебя есть, можешь прийти. Но, Чонгук, чёрт бы тебя побрал, странно это всё.  — Ничего особенного, Юнги, спасибо, — и сам бросает трубку, просто не желая больше тому врать. Чонгук, не желая возвращаться в свой собственный дом, сразу направляется в сторону другого района, где и проживал Юнги в данный момент. Он подъезжает к подъезду знакомого дома, открывает дверь и поднимается на пятый этаж многоэтажки. Юнги, пусть и со своими заскоками, но человек простой — и потому на всё имеющееся здесь он заработал сам. Особенным, деликатным методом. В однокомнатной квартире не было чего-то стоящего, кроме потрёпанного клетчатого дивана, маленького телевизора и старой кухонной техники. В помещении сохранился природный запах альфы, его любимого одеколона и крепких сигарет. Чонгук невольно улыбается. Всё это так напоминало прошлое время, когда они проводили его вместе. Было хорошо — потому что тогда не было Тэхёна. Омега находит в холодильнике минимальное количество еды и огромный арсенал дешёвого крепкого пива. Чонгук берёт жестяную банку, садится за стол и задумывается о чём-то, казалось, так ему незначительном. Беременным нельзя пить алкоголь. Станет ли ему плохо после этого? Случится ли выкидыш после одной выпитой бутылки? Или стоит пренебречь несколькими сразу? Тогда проблема решится сама собой. Тогда он начнёт чувствовать себя полноценным альфой — потому что не сможет иметь детей, и течки, возможно, перестанут его беспокоить. Приторный сладкий запах не надо будет перекрывать таблетками и спреями, потому что он просто исчезнет. Это — шанс? И поэтому, в попытке доказать что-то самому себе, он давится противным пойлом. Но уже на выпитой половине кружится голова, тошнота подступает к горлу, и он, бросив банку пива на пол от бессилия и прикрывая рот ладонью, он бежит в сортир и выплёвывает алкоголь с остатками желчи. Желудок пуст — но ему не хочется есть. Разве что — сдохнуть прямо здесь, дабы не чувствовать все эти страдания. Он просто обязан избавиться от этого всего. Он не готов обрекать себя на такие муки. Он не хочет чувствовать эту боль, мешающая не только свободно мыслить, но и жить. Укладываясь на старом диване и предпринимая попытки как-нибудь уснуть, на сотовый невовремя приходит сообщение. Чонгук смотрит — голосовая от Тэхёна. «Твой сотовый был отключён, вынужденная мера. Если увидишь — напиши мне, нам надо поговорить». Глубокий голос раздаётся из динамика внутри тихого помещения, давя на душу. Слишком знакомо. И, возможно, он даже мысленно успел соскучиться по нему. Но он ничего не предпринимает, думая, что дурная эта привычка — глупое привыкание, в голове посылает альфу к чёрту и оставляет голосовое сообщение без ответа. Их отношения уже зашли в тупик. Их отношения уже довели до необратимых последствий. Чонгук просто пытается предотвратить дальнейшие события — ничего личного. Утро, помимо головной боли и подкатывающей к горлу очередного приступа тошноты, встретило его поиском гинекологической клиники, где предлагалась услуга аборта. К сожалению, нигде не высветился лозунг «делаем аборты двадцать четыре на семь как нехуй делать», что в положении Чонгука звучало бы очень даже привлекательно. И ничего не оставалось, кроме как записать адреса нескольких больниц и отправиться узнавать. Он рассчитывал, что повезёт сразу в первой, и мучиться он будет недолго. Выходя из квартиры, Чонгук услышал шум с верхнего этажа, и это, наверное, нормально — в этом доме вряд ли живёт ещё кто-то, кроме местных алкоголиков, и Чонгук просто проигнорировал это в первые несколько секунд, ожидая лифт. Но резкий детский плач, отдающий эхом от стен и бьющий по мозгам заставил омегу вздрогнуть, не дал ступить в только что приезжий лифт. Чонгук почему-то бежит. Почему-то стало страшно. Страшно не только слышать, но и смотреть. Ребёнок лет пяти плакал, бил своими маленькими кулаками двери соседей и звал, нет, кричал о помощи, раздирая собственное горло и давясь горькими слезами. Покрасневшие глаза — Чонгук узнал их. И внешность так очевидно знакомая… Тот ребёнок с фотографии. Это сын Намджуна? Как только ребёнок видит Чонгука, то сразу кидается ему в ноги, хватаясь за них, как за грёбаное спасение, не прекращая плакать. И детские слабые руки так сильно сжимали ткань джинсов, что Чонгуку становится больно. Морально больно. Это всё из-за чёртовой беременности? Поэтому он такой чувствительный?  — Эй, эй, — неловко тянет Чон, не представляя, как его успокоить.  — П-папа! Т-там папа! Помоги, пожалуйста! Папа-а-а! — ребёнок ещё сильнее прижимается, когда из открытой нараспашку двери раздаётся короткий приглушённый крик. — Папочка! П-помоги! П-пожалуйста! Когда вновь слышится очередной болезненный, наполненный чувством крик ребёнок начинает рыдать ещё сильнее, зажимая своими маленькими ладошками уши. Горькие слёзы кололи красные щёки, тело било судорогой, а руки так вцеплялись в нежную детскую кожу, что, казалось, ещё немного — и он начнёт сдирать верхний слой кожи в кровь.  — Тихо, тихо, я помогу, хорошо? Успокойся, — неловкими движениями он гладит ребёнка по голове, а в голове только единственная мысль: «Какого чёрта я всё это делаю?». И дело не в его приобретённом похуизме к ситуациям, к которым он не имел никакого отношения. Страшно. — Постой здесь, ладно? Просто постой. Я помогу твоему папе. Стой здесь, никуда не уходи, — посадив ребёнка на ступень лестницы, Чон быстро срывается с места и вбегает в чужую квартиру, мысленно негодуя, что же так могло испугать маленького мальчика. Дети — люди впечатлительные, тот просто мог зря навести панику, и повода для беспокойства никакого нет. Но когда он идёт на звук осознаёт — есть. И что испугался он не хуже самого ребёнка. Незнакомый мужчина хватался за округлый живот, как бы пытаясь столь жалкими прикосновениями приглушить боль, он поджал под себя губы и тужился, сжимая второй рукой край дивана. Это была самая настоящая борьба: боли с бессилием и чёртовой упёртости. Но первое заметно выигрывало, потому что боль не поддавалась хозяину, тело трясло, как не в себя, мужчина много дышал и тряс головой, чтобы хоть как-то себя успокоить. И он прекратил попытки, тело слишком устало, а боль отступать не собиралась, и он со злости ударяет по дивану кулаком. Слёзы хлынули из глаз — от бессилия. С судьбой действительно шутки плохи — иначе он никак не мог объяснить это дурацкое совпадение.  — Эй, эй, эй, — испуганно говорит Чон, подбегая к мужчине и пытаясь заглянуть тому в глаза. Некий способ успокоения? — Вы муж Намджуна, да? Эй, смотрите на меня! — несильно похлопал он того по щекам. Мужчина выглядел так, словно сейчас и прямо здесь потеряет сознание. — Где Ваш телефон? Блять, не молчите! Я сам сейчас грохнусь с Вами на пару от страха!  — На… На столе, — устало выдыхает он, махая в сторону рукой. Чонгук тут же подбегает к указанному месту и ищет в контактах номер гинеколога, что-то вроде «мой любимый» или «личный врач». — Ты знаешь его… — всё также на последнем издыхании говорит он. — Очередной пациент?  — Не говорите ничего. Дышите там, я не знаю! Сейчас, сейчас, подождите, — он прикладывает сотовый к уху, ожидая ответа, но оно длилось недолго — Намджун ответил сразу же. Вспоминаются ситуации, когда Тэхён сам не заставлял себя ждать с вызовом, а Чонгук был любителем в свою очередь игнорировать его звонки. — Доктор!  — Кто это? Что с Джином?  — Чонгук это! Блять, доктор, приезжайте сюда!  — Чонгук? Что случилось? Что с ним?  — Да Ваш муж тут родит прямо сейчас, сын бьётся в истерике! Не задавайте идиотских вопросов! Просто приезжайте!  — Понял. Я выезжаю вместе с бригадой. Пусть глубже дышит до моего приезда, — и сбрасывает.  — Не заставляйте меня ждать, док, — говорит он сам себе, просто понимая, что он впервые испытывает переживания не за себя. Он помнит то чувство страха, когда альфа зажал его во время первой течки три года назад. Он помнит то чувство страха, когда Тэхён узнал о нём всю правду. Он помнит то чувство страха, когда это почти узнал Юнги. И всё это — просто беспокойство за собственную репутацию, которой он так дорожил. Но сейчас ситуация иная, и он в самую последнюю очередь думал о себе. Он мог бы просто вызвать скорую и пойти искать пункты назначения по адресам, просто забить на всю ситуацию и взяться за самого себя. Но он не сделал этого. Потому что впервые так переживает. Дожидаясь Намджуна, Чонгук то и дело, что вытирал с чужого лица пот полотенцем, держал Джина за руку и говорил слова успокоения. Казалось, это никогда не закончится, и время как будто остановилось — но на деле прошло всего десять минут. И Чонгук уже начал думать, что готов вести омегу сам на мотоцикле, пока из подъезда не послышался шум и громкое детское «папочка». Дальше — ничего необычного: врачи без лишних слов помогают омеге встать и ведут его к выходу, а его муж всё также говорил глубоко дышать и потерпеть. Чонгук наконец смог позволить себе вздохнуть облегчённо и уже думает уходить, пока не сталкивается со взглядом главы семейства Ким. Что не так?  — Чонгук, — вздыхает он полной грудью. — Я очень благодарен тебе за то, что позвонил мне и не оставил моего мужа одного, учитывая… Невыгодное тебе положение, — неловко. — Но не мог бы ты посидеть с Виен? Недолго, всего два часа. Я потом заберу его.  — Да у меня свои дела были, док. Хотя, он так орал, что, думаю, быстро уснёт.  — Спасибо. Намджун уходит, и Чонгук остаётся наедине с чужим ребёнком совсем один. Мальчик смотрит на него своими большими выплаканными глазами, шмыгает носом и вытирает непрошенную влажность с красных щёк. Он казался таким уязвимым, маленьким и беззащитным, что это подействовало даже на Чонгука, который никогда не питал особой любви к детям. Этот ребёнок был никем омеге, и, например, появись у Чона резко родной брат, то он бы точно его возненавидел и стал бы над ним всячески издеваться. Но он не испытывал ничего подобному к маленькому мальчику, кроме жалости.  — Пошли, малой. Умоешься. Он ведёт его в ванную, следит за тем, как ребёнок протирает глаза проточной водой и вытирает собственной одеждой. После он ведёт его в гостиную — особого желания швыряться по квартире он не имел, и усадил ребёнка рядом с собой.  — Ты не должен плакать, — резко начинает Чон, обращая на себя внимание сына семьи Ким. — Не знаю, омега ты или альфа, но ты не должен ныть. Это сыграет с тобой злую шутку.  — Ты вкусно пахнешь, — наверное, так и не поняв всей сути, которую пытался вдолбить ему в голову омега, так невинно и легко лепечет ребёнок, уложив свою голову на чужие колени. — Как сладкая булочка.  — Не знаю, — шепчет Чон. — Постарайся уснуть. С твоим папой всё в порядке, ты скоро его увидишь. Эти слова успокоили не только дитя, но и самого Чонгука — потому что поволноваться он успел достаточно, и омега сам был бы не прочь уснуть. Но за ребёнком надо было следить, и поэтому он просто смотрит на тёмную макушку и лёгкими прикосновениями гладит по мягким коротким волосам. Все люди приходят в этот мир непорочными, невинными, без лишних негативных мыслей, и всё, что они видят — это яркое солнце за окном, всё в мягких пастельных тонах и улыбки родителей. И им этого достаточно для полноценного счастья. Ребёнок успокоился только от слов о том, что с его отцом будет всё в порядке, но никто не знает наверняка, будут ли осложнения, выживет ли он, ребёнок, они оба. Ему просто достаточно мысли и душевного самовнушения, что всё хорошо, и что нет этой грязи где-то под ногами. Чонгук смотрит на тихо сопящего ребёнка, как ресницы подрагивают и так размеренно он дышит. Детское тепло чувствуется через ткань одежды, маленькие ручки сжимали складки джинс в попытке от чего-то укрыться. Глаза от чего-то начало щипать. Он запрокидывает голову и глубоко вздыхает. Что это за чувство? Почему ему так грустно? Почему ему так больно? И почему боль в животе так невовремя дала о себе знать? Когда Намджун пишет спустя какое-то время сообщение, что он скоро приедет, Чонгук аккуратно приподнимает ребёнка и укладывает его на диван, а сам идёт из квартиры вон. Дверь квартиры глухо захлопнулась — как и все его мысли. Только с громким звуком, похожим на бьющиеся стекло.  — Я не могу. Чонгук плакал и даже не пытался это скрыть, постепенно теряя рассудок, особенно после того, когда резко осел на колени и схватился за живот, ребёнок в котором казался таким родным. «Хуёвый из тебя альфа, Чонгук». И отец, наверное, тоже.

***

 — Блять, Чонгук, да ответь же ты… — Юнги вновь набирает номер друга, но каждая попытка дозвониться заканчивалась короткими гудками и надоевшей пластинкой оператора: «Абонент не может ответить на Ваш звонок…». Мин через силы сдерживал себя, дабы не разбить телефон. И дома он как назло отсутствовал, рядом с которым Юнги и находился. — Чёрт! — альфа раздражённо пинает рядом стоящее мусорное ведро, а после донельзя знакомую личность — и он не прочь наградить ударом и его. Чужое лишнее присутствие окончательно выбило из колеи. И разозлило. — А ты какого хуя тут забыл? Проваливай.  — Я пришёл не ради тебя, поумерь своё самолюбие, — спокойно отвечает Пак. — Чонгук перестал выходить на связь, и я…  — Что ты? Что ты, блять? — грубо перебивает его Мин. — Не раздражай меня. Проваливай. Ты не имеешь к нему никакого отношения.  — Мы успели сблизиться.  — Провоцируешь, Пак.  — Я знаю то, что тебе неизвестно.  — Заткнись! — не выдерживая, старший хватает омегу за ворот кофты и тянет к себе, сжимает так, что края неприятно давят на нежную кожу шеи. — Что ты понимаешь? Ничего. Да я просто уверен, что ты припёрся сюда только потому, что с твоим Тэхёном что-то случилось. Ты нихуя не понимаешь, Пак, и лучше не лезь. Я как облупленного знаю Чонгука, знаю его тайные места, знаю его… Тайну. И, блять, я могу понять всё — потому что я его знаю. Но не когда он пишет сообщение «не ищи меня», дохера извинений в конце и просто пропадает! Его нет на моей квартире, его нет у себя же дома. Его нигде, блять, нет.  — Ты знаешь, что он омега?  — Тебя только это сейчас волнует? — раздражённо фыркает Мин. — Придурок, я давно знаю это. Ты действительно, блять, думаешь, что это незаметно? Да от него воняет за километр. И я знал, и вся наша компашка знала, но никто ничего не говорил. Потому что Чонгук другой, он не такой, как вы все — тупые подстилки.  — Я не ложился под тебя, Юнги.  — Просто заткнись. Они оба замолкают, не желая ни ворошить прошлый конфликт, ни провоцировать его сейчас — ситуация явно того не требовала, да и не время сейчас выяснять отношения из-за раннее разных взглядов на своего рода деликатные вещи. Чонгук — главная причина, почему они оба здесь. Юнги сам осознаёт это, потому больше ничего не говорит омеге, бережёт свои нервы и эмоциональные порывы до встречи с Чонгуком и облокачивается на байк, запускает пятерню в волосы, думает. «Что с тобой, Чонгук?». Чимин просто стоит и наблюдает за альфой со стороны, ёжится от чужого состояния безысходности и задумывается о чём-то, казалось, таком сейчас ненужном. Чимин думал, что всё это — просто игра, в которой нет ни правил, ни обязанностей. Что все эти взаимоотношения Чонгука с Юнги — нелепый союз, у которого была своя главная черта — просто ненависть к слабому полу. Чон пытался скрыть от всех правду и жить по законам сильных, а Мин шёл против системы и не был готов принимать чужую слабость так просто. Он злобно усмехался мыслям об омегах, он давился тем, что те слабы и были готовы на всё ради члена в собственной заднице. Юнги давал им — за это и избивал. У них были схожие мысли, цели, взгляды на мир. Его переживания за Чонгука были искренними — бесспорно. И что даже со знанием всей правды он был рядом с Чонгуком тоже было похоже на правду. Вопрос: что с ним не так?  — Ты ненавидишь меня, — тихо говорит Пак, сильнее кутаясь в чёрную ветровку от весенней прохлады. — Это потому, что я поставил тебя на место?  — Заткнись. Лучше подумай, где искать Чонгука, или проваливай к чёрту.  — Ты не ненавидишь меня. Ты просто злишься, что это действительно так.  — Я ударю тебя, Пак.  — Я ударю тебя в ответ. Никто не врёт — Юнги был готов это сделать, а Чимин ответить взаимно. Потому, что это — правда. Только они оба знали, что в той борьбе победил Пак. На лице Чимина было больше синяков, а у Юнги — где-то под сердцем. Потому что он облажался. По полной. Именно поэтому он так остро реагировал на Пака. Посчитал за того, кем тот не является, за что не только получил ответный удар не только по рёбрам, но и по своему самолюбию. Юнги действительно не разбирается в омегах. Он ни черта о них не знает.  — Если он собрался уехать куда-то надолго, — резко начинает омега. — То он бы предупредил об этом преподавателей.  — Прикалываешься? Нам не впервой прогуливать.  — Это не длилось больше одного дня. Не уверен, что его родители обрадуются, узнав, что их сына отчислили. Они уехали только на пару дней, приедут, и тут такие новости? Даже если я ошибаюсь, Мин Юнги, какого чёрта? Разве не ты горишь желанием найти Чонгука? Почему просто не попробовать?  — Ладно, блять, ладно! — всё же сдаётся под чужим напором альфа, садясь на свой мотоцикл. — Я не буду тебя подвозить.  — Я и не просил, — и разворачивается, направляясь к автомобилю Тэхёна, который тот оставил на младшего брата. Юнги мысленно присвистнул. Чимин за рулём смотрелся довольно привлекательно. В голове — ни одной мысли. Юнги, уже по дороге до учебного заведения осознаёт, что эта поездка не имеет никакого смысла, и что он, блять, действительно едет туда только по инициативе Пака. Который, кстати говоря, решил показать характер на дороге, постоянно обгоняя транспорт. Юнги принимает вызов, но мысленно говорит себе, что это — исключительно ради убеждения этой глупой затеи, и они отправятся искать Чонгука дальше. Потому из-за столь бессмысленной гонки они быстро добрались до нужного места, а там и до куратора. Никто не знал, радоваться или нет. Потому что ответ на свой вопрос они получили, но явно не того, которого они ожидали.  — Как забрал документы? Как уехал? Эй! — грубо высказывается альфа преподавателю.  — Мин Юнги, поаккуратнее со словами, — предупреждает его мужчина. — Чонгук пришёл и заявил, что больше не хочет учиться здесь, так как с родителями собрался переехать к родственникам в другой город. А он особыми знаниями и успехами в нашем заведении не отличался, поэтому этот вопрос решился быстро.  — Когда? Когда он приходил сюда?  — Да вот буквально десять минут назад. Странно, что Вы не столкнулись по дороге.  — Десять минут назад… — говорит себе под нос Чимин. — Если он действительно собрался уехать к дедушке, там и его родители, то ему нужно время на то, чтобы собрать вещи.  — Быстрее! Юнги срывается с места и бежит вон из учебного заведения, а Чимину ничего не остаётся, кроме как самому ускорить шаг. Но на пути встало ещё одно испытание — мотоцикл отказывал заводиться. Альфа со злости пинает транспорт.  — Хуан, чтоб тебя! — орёт, не жалея горло. — Блять!  — Юнги.  — Он же уедет сейчас, чёрт, чёрт, чёрт! Я не знаю, куда, не знаю, что с ним…  — Юнги.  — Да заткнись ты! Сколько… — Юнги осекается, когда замечает омегу в непроизвольной близости у его лица. Омега смотрел прямо в глаза, заглядывая в самую душу. Такой момент, что хотелось вырваться, ударить по лицу и накричать, но силы почему-то резко покинули его — только осадок где-то на сердце, а ещё головная боль. Но в глазах Чимина он видит риск, резкое желание чего-то неизвестного — потому губы смело накрывают его собственные, слегка кусая, как бы приводя в сознание. — Блять, ты…  — Заткнись, — перебивает его Чимин. Любимое в его сторону слово Юнги, которым тот так часто разбрасывался. — У меня есть машина.  — Я за руль.  — Нет. И Юнги почему-то не продолжает спор. Опасно было ездить на большой, явно превышающей норму скорости, ведь такая ненужная сейчас к месту полиция могла их остановить и ничем хорошим это бы не закончилось, но факт того, что широкая трасса была пустой — просто заставляла сердце биться от чувства удовлетворения и что совсем скоро они будут на месте. Чимин давил на газ и резко поворачивал руль, от чего машину заносило, а где-то сзади слышались гудки и недовольные выкрики водителей, которых омега умело обгонял. Он не жалел резину, на шинах которая начинала стираться от резких поворотов и торможений; он не жалел Юнги, который метался чуть ли не по всему салону из стороны в сторону, чуть не встретившись лбом с машинным окном; он не жалел самого себя — нога затекла от постоянного положения на педали газа, руки потели и неприятно липли к кожаной поверхности руля. Но оно того стоило — потому что спустя короткое время экстремальной езды он наконец-то паркуется у чужого дома. Мотоцикл Чонгука стоял рядом со входом. Заведённый. Чёрт, еле успели. Эмоции снова захлестнули Мина, и он, выйдя из машины, громко хлопнув дверью, не церемонится и дёргает ручку двери. Та моментально поддаётся его руке — эта участь не избегает и растерянное лицо Чонгука. Не хватается за ушибленное место, ничего не говорит, потому что знает — заслужил. Чимин не пытался его как-то остановить.  — Сука! Чонгук! Блять… — хватается за волосы альфа. — Ты… Твою мать! Где ты был? Где ты, блять, был? — трясёт он того за плечи. — Кто так поступает? Не молчи, Чонгук! Я, сука, извёлся весь, думал, что не так, а ты просто вздумал уехать! Молча, ничего не сказав! Что с тобой происходит, Чонгук? Ну не молчи же ты! Юнги не знал, чего ожидать — криков в ответ, что он выставит их молча из дома, так ничего не объяснив, или попытается как-то оправдаться. Но не чужих слёз, которые резко хлынули из глаз омеги. Чонгук не чувствовал хватку на своих плечах — кожа просто онемела, омертвела, как и весь его внутренний мир. Он так хотел забыть, выкинуть все слова из головы, выгнать всех к чёрту и просто рыдать во всё горло. Но именно они только и были в его сознании. Было видно — Чонгук сдерживал себя, чтобы не разрыдаться и не начать разрываться в истеричном смехе. Хотелось, очень хотелось. Но не при них. Остатки жалкой гордости не давали полноценную свободу чувствам — и всё это выглядело так нелепо и глупо, невозможно было смотреть. Никто не знал его жизнь. Даже он сам не до конца понимал её, а сейчас и вовсе перестал — целиком и полностью.  — Чонгук… — тихо говорит Мин, не зная, что и предпринять — обнять того в знак поддержки и продолжать быть где-то в стороне, отойти как можно дальше в попытке не спровоцировать Чона ещё сильнее. Альфа сделал шаг назад, смотря на Чонгука каким-то жалобным мутным взглядом. Юнги думал, что Чонгук не такой, как остальные. Начиная с первой встречи — всегда думал. Омега, что притворялся альфой, омега, не боящийся его, омега, который согласился на все его условия, был всегда рядом с ним — всё это он. И сейчас он не то, что разочарован — был немного отстранённым, потому что впервые видит своего лучшего друга таким подавленным и разбитым. А может — и копия его самого. Ведь только два дня назад они разговаривали, как обычно, ещё до этого проводили вместе время в заброшенном здании. Но сейчас перед ним стоял точно маленький ребёнок с такими опухшими глазами от невыплаканных до конца слёз. Что же всё-таки стало причиной такого поведения? Этого Юнги уточнять не стал, протягивая руку к голове Чонгука и уложив её на своё плечо. Бледная кожа обжигалась о горячие слёзы.  — Я устал, — шептал он в куда-то в плечо, обжигая кожу горячим дыханием даже через ткань одежды. Словно плавилась под его губами, а слова в конец добивали её. — Мне не должно быть плохо, ты не должен был приходить. Я чувствую себя так жалко сейчас, но мне так плевать… — колени согнулись, и Чон готов был упасть, но он смог устоять. Нет, нет, нет. Он не настолько слабый, чтобы взять и рухнуть, а после — разбиться. Падение ниже земли, в почву, на самое дно, ниже просто некуда. Но он держался, должен был держаться и сейчас. Но, чёрт, он так устал это делать, кто бы знал, как устал.  — Успокойся, Чонгук, — тихо говорит Мин, усадив того на рядом стоящий диван и приподнимая чужое лицо. — Если это только из-за твоей… Скрытности, то это глупо. Глупо, Чонгук. Я знал, я знаю, что ты омега…  — Я беременный, Юнги.  — Чон…  — От Тэхёна.  — Не смог? — слышится голос Пака где-то сзади.  — Не смог. Они долго сидели так в тишине, заставшая также с новостью врасплох. Просто казалось, что им всем это необходимо. Юнги отойти от шока, а Чонгуку просто успокоиться. Всё это время альфа наблюдал за эмоциями на чужом лице. И если раньше его искажали слёзы, следы от которых он легонько стирал пальцами, то сейчас оно было спокойным, с прикрытыми глазами, изредка дёргающимися ресницами. Возможно, омега засыпал, всё же всплеск эмоций забрал много энергии, да и можно было смело сказать, нормально он не спал, как минимум, двое суток.  — Он заставил тебя? — шепчет Юнги.  — Я не знаю, — вздыхает. — Я отдался ему в обмен на молчание. Только сейчас понимаю, что это было бесполезно, — усмехнулся. — А после я сам начал искать встречи с ним. Я ему… Доверился? Не знаю. Он не заставлял меня носить другие вещи, ну, как это обычно бывает. Я вёл себя, как обычно. Но это зашло слишком далеко. Я не отвечал на его звонки, не хотел ничего говорить, думал, что избавлюсь от этого всего, но… Не смог.  — Хочешь сказать, ты тут страдаешь, а он даже не в курсе? Вот он…  — Хватит, — подаёт свой голос Пак снова, которому порядком надоело выслушивать подобное о своём родном брате, мысли и мотивы которого были известны только ему. — Тэхёна забрали родители в другой город. Чонгук, — обратился он уже конкретно к омеге. — Ты не отвечал на его сообщения, но он не хотел уезжать, ничего не сказав. В общем… Читай, — и предоставил омеге собственный телефон. «Чимин, покажи это Чонгуку, если встретишь его». «Надеюсь, ты прочитаешь это, Чон». «Я уезжаю. Не думай, что я сбегаю — просто нахожусь в поиске своего пути. Но, наверное, я и согласился так просто, потому что мне надо было подумать об этом. Не будет фарса — уверен, ты не поймёшь. Но мне надо сказать тебе всё это. Я бы не смог сделать это в лицо. И наш конфликт просто стал поводом это сделать. Ты никогда не поддавался мне, и я пытался тебя не принижать. Мне нравилось, что со мной ты был открытым — ты говорил о своей нужде, но всё равно продолжал сохранять непокорность. Я не знаю, настоящий это Чонгук или нет. Но мне льстило твоё откровение. Я был неправ в последнюю нашу встречу. Прости». «Наша связь — просто уговор. Пришло время его расторгнуть. Мы забыли о том, кем друг другу являемся. Я сдался первым». «Спасибо». «Ты был хорошим партнёром, Чонгук».  — Он вернётся, Чонгук.  — Вернётся, — понуро соглашается омега. — Только уже не ко мне. Пришло отчаяние, но этот вариант Чон даже не рассматривал, потому что он точно не являлся ответом на вечный вопрос. Отчаяние есть у всех, но все нашли свой путь, ведущий в светлое будущее. Он же вырыл огромную яму размером с бездну и сам же в неё упал. Дорога, ведущая не в небеса, а вниз — его жизнь, которую омега сам себе и устроил и от которой сам теперь страдает. Тот обман ничего не стоит. Тот первый раз был просто бессмысленным. Все остальные — это проигрыш перед искушением. Но Чонгук понял, понял только сейчас — он не жалел об этом. Не жалел об этой лжи — иначе бы он не встретился с Юнги, который, даже несмотря на ложный образ, принял его настоящим. Не жалел о встрече с Тэхёном — потому что он смог дать ему то, чего тот так яростно боялся и от чего так долго убегал, и это сыграло на руку обоим. Он не жалел о том, что его партнёром был Тэхён, ведь он принимал и терпел его таким — буйным, эгоистичным, совсем не омежьим по принятым стандартам характером. Чонгук не оценил этого в своё время по достоинству. Но он готов отдать все свои чувства ребёнку. Ребёнку от Тэхёна. Как оказалось, признаться во всём родителям — полбеды. Те, хоть и были удивлены такой резкой новостью, потому что «какого чёрта, Чонгук, мы не знали, что у тебя появился альфа, а ты говоришь нам о своём положении». Оправдаться, пусть и кое-как, но получилось — сказал, что из-за своего притворства, о котором родители, наверное, были в курсе больше остальных признаться в подобном было стыдно, а для правдоподобности накинул их липовым отношениям пару месяцев, чтобы ситуация не выглядела со стороны аморальной. Тут сыграло роль также и присутствие Чимина, который был, как нельзя кстати, рядом. Спокойно объяснил, что он — его брат, и что Тэхён просто уехал на время ради получения образования и поиска работы. Казалось бы — правда. Ким действительно уехал с родителями искать новое место, но даже такую действительность искажал один момент — они не состояли в отношениях, Тэхён не вернётся к нему. Родители жили в неведении, а Чонгуку приходилось мириться с этим. Первое его испытание — привыкание. Чонгук смирился со своим особенным положением, и родители, и друзья его, вроде как, поддерживали, но принять сам факт самому было труднее, чем людям со стороны. Избавление от привычек, определённые требования, надоедливая тошнота и ограничения. Будучи вольным самому себе и чувствуя себя максимально безнаказанно и свободно, сейчас он во многом зависел от внешних факторов из-за своей случайной беременности. Чонгук помнил тот лукавый и задорный взгляд Намджуна, когда тот пришёл к нему, только уже с иной, более благородной просьбой. Его глаза так и говорили: «Я знал, что ты всё равно придёшь ко мне». А сам Чон просто понял, что опасно искушать судьбу, и своё состояние Киму вполне можно было доверить — до сих пор было стыдно перед самим собой за то, что спустя столькие годы попыток казаться альфой они ушли просто в пустую. Намджун — один из тех, кто знал эту правду изначально. Мысли об аборте посещали его голову какое-то время, пока доктор не начал рассказывать о своём новорожденном сыне. В голове появился образ плачущего маленького мальчика. А ещё эта искренняя улыбка Намджуна, когда тот говорил о своих детях… Точно — не сможет. Второе — принятие. Если раньше его повседневным делом были частые прогулы, выпивка в компании Юнги, гонки по ночным трассам и курение крепких сигарет, то сейчас их заменили походы на осмотры и обычная повседневная рутина. Чонгук жил в своё удовольствие и редко в чём-то отказывал себе. Он помнил сказанные ему когда-то родителями слова: «Будь ко всему готов, это не продлится долго». И он верил этим словам, их правде — тогда, когда всё потерял. Сейчас — ни одной доброй мысли. И он начинал накручивать себя тем, что, хоть и родит, то вряд ли потянет ребёнка сам, готовясь снова обременить своих родителей. Пока в один из летних дней он не проснулся от того, что ребёнок внутри толкается. Ладонь на животе — толчки ног приходятся на неё, делясь с омегой своей энергией и силой, которой омеге, честно, так не хватало. Ребёнок давал ему что-то своё, особенное. А жизнь научила Чонгука ценить вещи, которые, на самом деле, были ему необходимы, потому и недобрые мысли моментально покинули его голову. Тэхён тоже не желал ему зла. А третье… Просто счастье, которое Чонгук испытывал впервые за последнее долгое время. Притворство не приносило радости — только удовлетворение. Удовлетворение от того, что он сильный, что он — всё, что он — сам себе пример. Всё произошедшее с ним дало понять, это — бред. Потому что правда была известна — все просто танцевали под его дудку. Он сам не до конца осознавал ситуацию целиком, но задавался постоянным вопросом: неужели это делало его счастливым? Вся эта фальшь, грубость, весь обман. Чонгук носил чёрные вещи. Чонгук говорил с людьми так, как привык. Чонгук продолжал водить мотоцикл. Но он смог принять себя. Он был самим собой. Первое сентября — Чонгуку исполняется двадцать. А беременности шёл седьмой месяц.  — Ну как тебе, Чонгук? Завидно? — усмехается Юнги, попивая из стеклянной бутылки креплённое пиво.  — Подожди пару месяцев, Юнги, ты ответишь за свои слова, — спокойно с улыбкой отвечает Чон.  — Не поддавайся его влиянию снова, Чонгук, — вмешивается в разговор Пак.  — Эй, не отнимай у меня друга.  — Заткнись, — и усмехается. Чонгук с радостью и одновременной тоской наблюдает за чужим разговором — они состояли в отношениях, но их общение всё равно продолжало носить враждебный характер. Это казалось таким знакомым. От мыслей отвлёк дверной звонок. Чонгук посмотрел на время, убеждаясь в своём предположении.  — Родители, наверное. Омега спокойно идёт и открывает входную дверь. Но каково было его удивление, когда не видит по ту сторону двери улыбающихся родителей, держащих в руке букет цветов и это радостное «с Днём Рождения!». Тэхён. Даже парочка на заднем фоне затихла, увидев незваного гостя. Юнги не кинулся на него с кулаками, а Чимин не бежал скорее обнимать брата со словами, как же он скучал. Они дали им шанс побыть вдвоём.  — Я не мог не поздравить тебя, — тихо говорит альфа, чуть обрываясь в конце предложения. Чонгук заметил чужой взгляд на его животе, который ничем нельзя было прикрыть — всё было так очевидно, не на что просто спихнуть. Но Чонгук не даёт сказать Тэхёну и слова, вцепляется в его спину и, казалось, уже хотел было оттолкнуть, но нет — он наоборот сжимал её так, чтобы альфа его не отпустил. Хватка была сильной, ему наверняка было чертовски больно, но Ким ничего не говорил и не предпринял никаких действий, молча терпя. Всегда терпел.  — Не смей думать, что он не от тебя. Я сломаю тебе шею.  — Я знаю, — шепчет на ухо Ким. — Я скучал по твоим угрозам.  — А я по тому, чтобы воплотить их в реальность.  — Мой альфа. На это Чонгук только глухо смеётся. Это так глупо звучало…  — Омега, Тэхён, — поправляет он альфу.  — Омега, — тихо говорит Ким, как бы смакуя новое значение такого, казалось бы, привычное естественное слово. — Мой омега. И это — просто, как факт.