In unseren Schatten

      Сдёрнув с крючка первый попавшийся капюшон и накинув его прямо поверх маски, Тараэль завернул за угол скудно освещённого коридора. В трапезной осталось всего несколько туго замотанных в тёмное фигур: трое всё ещё сидели за приставленными к стенам узкими столами, остальные же мельтешили вокруг — Побеги торопились убрать за старшими. Он поглубже натянул капюшон и опустил маску. Здесь, как и в бараках, Голосам и Аколитам дозволялось демонстрировать грешную плоть, хоть и приходилось прятаться за плотной тканью. Но и есть нужно было в полутьме, уставившись в кирпичную кладку, и отвлекаться и переговариваться во время приёма пищи строго воспрещалось. Однако это не мешало старшим рангам продолжить осторожно перешёптываться, убедившись, что новоприбывший не был Провидцем. Тараэль быстро прошёл мимо о чём-то рассуждающей пары Аколитов и, стараясь обойти стороной силуэт, который вполне мог принадлежать Трусости, достиг наконец бочек с водой.        Кружка тихо звякнула о зубы. Затем вторая. Маска выломанной челюстью задёргалась следом за подбородком. Он позволил себе набрать третью и прислонился к стене. Рассечённую когда-то кистенём щеку лизнул любопытный взгляд — фигура справа поспешила отвернуться, когда Тараэль поднял глаза в ответ.       Не Трусость.       Силуэт был явно тоньше неё и длиннее. Что же, таращиться на него всегда было в норме вещей, особенно когда перепаханное шрамами лицо не прятала маска.        Он опустил кружку на стол. Голову вроде как отпустило, да и тошнота почти унялась. Состояние уже вполне можно было описать как сносное. Значит, пора идти к Аколитам и объясняться перед лучшим воином Отца, чему обязан своим опозданием.       Горести не оказалось в малом тренировочном зале на первом этаже южной башни. Вместо него на бочке перед Аколитами развалился Тщеславие — аэтерна с омерзительными повадками, ставшими ещё хуже, когда оказалось, что Вознесение ему не светит. Его скверный нрав Тараэль знал отлично: их частенько путали со спины Побеги, которым не повезло удостоиться чести отыскать брата Гнева, чтобы что-то передать от старших. Тщеславие, как оказалось, это слишком задевало. Он даже как-то попытался прикинуться Тараэлем, чтобы тот не получил нужные вести. За что поплатился, распрощавшись с бронёй Голоса на полгода. Получив её назад, он будто бы одумался и взялся за голову, как могло бы показаться, да и казалось отстранённым от быта рядовых ралаимов Провидцам. Но на деле он не упускал ни единого шанса плюнуть в Тараэля ядом, отпуская язвительные комментарии и глупые реплики каждый раз, когда им доводилось работать вместе. И хорошо, что доводилось нечасто, потому как терпения на него оставалось всё меньше и меньше.       — Смотрите, дамы и господа, смотрите все! Он пришёл! — объявил Тщеславие, спрыгнув с бочки.       — Где брат Горесть? — сухо спросил Тараэль.        — Где-то здесь был. Где ты должен был быть, брат Гнев.       — Я был занят делами, важными для Ралаты. Ты можешь быть свободен, брат. Иди.       — О, ещё бы я могу. Но вот, кажется, и он?        Тараэль обернулся на звук тяжёлых шагов. Горесть появился из коридора к складам, держа в руке новый блестящий клеймор. Собственный огромный фламберг, с которым он не расставался, казалось, никогда, всё так же выглядывал тёмной рукоятью из-за его широченной спины.        — Брат Горесть! Тут вот объявился брат Гнев, — со слышимым злорадством заявил Тщеславие, — и выразил желание помочь тебе показать, что ты там хотел. А я как раз посмотрю и наберусь опыта у достойнейших мечников Ралаты. Аколиты, освободите-ка сцену!       Что?       Тараэль успел только моргнуть, прежде чем руки сами поймали брошенный ему меч. Горесть хрустнул бычьей шеей, запрятанной где-то под плотным капюшоном, и освободил фламберг из ножен. Справа послышался смешок.        ...Это была последняя капля. Тщеславие придётся подставить, и подставить так, чтобы он не сбросил тряпки Аколита уже никогда. Благо, подставлять Тараэль научился неплохо. Чего нельзя было сказать о владении двуручным оружием.       — Брат, не было бы благоразумно… — попытался он обратиться к Горести.       — Почему ты опоздал? — перебил он его.       — ...Новый обвал в криптах.       Ралаим не ответил, лишь подошёл на пару шагов ближе, перехватив кольчужной перчаткой волнистое лезвие. Видимо, отвертеться не выйдет. Тараэль скосил взгляд на столпившихся у стены Аколитов. Те не смели подать ни звука, во все глаза уставившись на них. И что такого Горесть хотел показать?.. Впрочем, взаправду он не стал бы нападать. Взаправду пришлось бы хуже, чем туго. А сейчас Тараэль вполне может помочь ему продемонстрировать пару приёмов.       Можешь ведь?       Перевязь с гладиями улеглась на ближайший ящик, тревожно стукнув ножнами. Брошенный ему меч оказался неприятно тяжёлым, но ладно сделанным — наверняка из новой партии, что должна была отправиться с Голосами в горы к храму Весов. Широкая пята — есть куда уложить ладонь, достаточно узкая стрела гарды — захватить ей лезвие фламберга, и, считай, половина дела сделана. Клеймор был куда манёвреннее огромного меча Горести, но его баланс всё равно никак не допускал привычного одноручного хвата. Да и для блока пришлось бы взяться рукой прямо за лезвие. Тонкие кожаные перчатки едва ли годились для такого. Оставалось понадеяться, что до этого не дойдёт.       — Обгон прямой защиты, — сиплым голосом объявил Горесть и, встав впереди, направил двуручник к горлу Тараэля.        Дерьмо.       Похоже, единственным преимуществом оставалась возможность чередовать ведущие руки. Обогнать Горесть вероятным не представлялось, как ни старайся. Остриё фламберга описало внушительную дугу и выжидательно ткнулось Тараэлю в грудь, подгоняя. Ещё повезёт, если удастся отделаться порезанными перчатками…        Он повёл плечом и ухватил клеймор у самой гарды. Вторая рука опустилась на круглое навершие. Если Тараэль что и знал о двуручном оружии, так это то, что скорость всегда решала меньше, чем контроль и приложенная сила. И если контроль у Горести никак не отнять, то всё ещё можно подлезть поближе, чтобы не дать разгонять удары.       Тараэль снова скосил взгляд на учеников. Сам он предпочитал подробно объяснять, показав всего пару раз — больше толку. Горесть же не объяснял почти ничего — сухие названия приёмов, безучастное «нет», когда Тараэль намеренно путал ноги во времена собственного обучения, стараясь побольше силы вложить в старый двуручник и свалить, наконец, насаженные на деревянную ось мешки... Ралата всегда настаивала, чтобы её воины умели обращаться хоть с каким-то оружием, помимо основного. Для аэтерна этим оружием становилась магия. Его же Второй Провидец, ответственный за магов секты, ещё лет пять назад определил к Горести, когда целители наконец решили вопрос проломленных рёбер после вылазки в Прибежище. «Бестолковые и бесполезные должны ворочать тяжёлое железо»… Тараэль тогда вежливо поинтересовался, почему Провидец считает брата Горесть бестолковым и бесполезным. Старый кираниец не потерпел намёка на сомнение в своей солидарности со взглядами Отца и наградил Тараэля грязнейшей работой, переодев его обратно в рясу Побега на целый месяц. А позже всё равно пришлось «ворочать железо», и пусть тренировался он с Горестью не так часто, результат был. И близко не впечатляющий и хуже, чем посредственный, но достаточный, чтобы поймать сейчас пока ещё небыстрый ритм и вовремя подставлять тяжёлый меч под фламберг.        Но обгон защиты не предполагал размеренных движений. Горесть ускорился и помешал выполнить очередной полупроход. Затем ещё. И ещё. Дыхание сорвалось слишком быстро, напомнив о недавнем недомогании, да и пульс не заставил себя ждать. В ушах застучало чуть ли не громче звона мечей. Но и остановить бой Тараэль не мог — пусть любому была известна его сильная сторона, никак не совпадающая с сильной стороной Горести, продержаться так мало, особенно перед толпой Аколитов и Тщеславием, означало существенно сдать свои позиции и подмочить репутацию. Оставалось терпеть, изворачиваться, пытаться подступить поближе, пока…        Фламберг зазвенел у правого уха, оглушив до нелепого писка. Стало горячо, сначала на шее, затем где-то у ключицы. Рука соскользнула с пяты на лезвие, направив клеймор поперёк меча Горести. Тот глухо звякнул, и ралаим отвёл оружие.        — Брат Гнев?       Тараэль втянул носом воздух. Кровь залилась в подбородок маски и, просочившись сквозь шов, ляпала тёмными каплями у его сапог. Кто-то из Аколитов начал перешёптываться.        — Тренировка окончена. — Горесть кивком указал ученикам на лестницу наверх.        Тщеславие отделился от толпы.       — Ну и ну. Кому расскажешь — не поверят.       — Прочь, — прошелестел ралаим, прилаживая на место двуручник. Аэтерна пожал плечами, но подчинился.        Тараэль бросил клеймор на ящик к своим мечам и оттянул ворот маски. Захлебнуться в собственной крови желания пока не появилось.       — Прости, брат. Я отвлёкся, — скосил он взгляд на Горесть.       Ухо обнаружилось на положенном месте, и хоть через перчатку и нельзя было прощупать наверняка, стало ясно, что проблема должна решиться довольно просто.       — Твои мысли заняты лишним. — Здоровяк обошёл его кругом, присматриваясь из-под глухого капюшона. — Иди в лазарет. Затем присоединись к Голосам в зале для медитаций.        — Да, брат. Разумеется.        Как только любимчик Отца последовал наверх за остальными ралаимами, Тараэль стащил с лица маску. Позже придётся застирывать доспех от крови. С рубашкой разберутся Побеги-прачки, но за свою броню Голоса были ответственны сами. К тому же нужно будет взять новую пару перчаток — левая всё же не выдержала встречи с лезвием. Хорошо хоть рука цела. Хотя цела ли? Он успел провести ладонью по подбородку и шее, так что порезы вполне могли скрыться под кровью с лица. Пока боль не чувствовалась, стоило это выяснить.       За балконом башни шумела река, ледяными брызгами заливая стену. Эта маленькая площадка использовалась как склад для ненужного хлама, накиданного в ящики. Вода успела их порядком размочить, и если там и было что-то однажды ценное, теперь оно обратилось зловонной гнилью. Тараэль отпихнул один ногой, чтобы пробраться ближе к водопаду, и стянул перчатку. Кровотечение прекратилось, а на левой руке не оказалось порезов — отлично. Но где-то в затылке уже шевельнулась боль, острой вспышкой отняв зрение. Его снова замутило. Пришлось свеситься через ограждение в очередном позыве. Балкон был хорошо спрятан под лестницами, да и Ларкс своим рёвом и брызгами скрывал от случайных наблюдателей сверху, но Тараэль поспешил умыть лицо и натянуть обратно порезанную перчатку. Отсутствие маски на лице сейчас можно было легко объяснить — цепляет пораненное ухо. Но руки… Руки должны быть скрыты всегда.        За спиной зашуршало.       — Готова поспорить, на твоей заднице сейчас найдётся пара-тройка следов от бабских когтей.       Он медленно обернулся на голос. Из темноты арки вышла высокая женщина в робе для сна и сбросила глубокий капюшон. На него уставился внимательный тёмный глаз. Второй был подёрнут светлой плёнкой бельма, а порядком отросшие волосы отдавали явно различимой рыжиной.        — У кого-то выдалась весёлая ночка в «Облаке»? Не поверю, что тебя тошнит от вида крови.       — Что ты себе позволяешь, Похоть? — отчеканил Тараэль.       — Да ладно тебе, я шучу. Ты б угля пошёл пожевал, что ль, если сожрал что-то не то.        Он прищурился и натянул пропахшую железом маску обратно на нос.       — Ой, да что я там не видела…       — Какого хера тебе надо?       — Тирматральского бренди. — Она стянула повязку с лица. — И теперь не шучу.       Грохот водопада отлично глушил их и без того негромкий разговор, но Тараэль на всякий случай заглянул с балкона в башню через её плечо.        — Да не услышит никто.       — Объяснись.        — Первый Провидец меня в полночь отправит в горы через портал, следить за Спящими. С ещё несколькими. До этого я в Подгород уже не выйду. Без понятия, сколько там придётся торчать, так что хочется мне взять с собой флягу чего покрепче и получше, — пожала она плечами. — У контрабандистов под портом как раз сейчас есть пара ящиков, как я помню.       Для многих оставалось загадкой, как Похоть вообще оказалась в Ралате, но Тараэль давно разглядел ответ. Ралас был последним, чему она могла бы следовать добровольно, зато культ давал защиту, полную неуязвимость. Что именно она сумела натворить, что пришлось искать укрытия здесь, он не знал, но, хоть Вознесения ей было не видать точно так же, как и Трусости с Тщеславием, Провидцы никогда не сомневались в её преданности. Отсидев за зубрёжкой и медитациями всего полтора года, она стала вторым самым «быстрым» Голосом. После Тараэля. Видимо, потому что на скамьях и за книгами она была точно так же бесполезна. Но если он сам был хорош в бою и старшие просто не хотели тратить впустую его потенциал, Похоть едва ли справлялась с каким-либо оружием кроме собственного языка. Однако справлялась, как оказалось, отменно. Её талант договариваться со Спящими рассмотрели очень быстро.       — И почему ты решила парить голову именно мне? — вздохнул он.       — Потому что ты не откажешь. Ты ведь так хочешь завалиться спать на три часа раньше полудня, правда? И что для тебя стоит пронести одну флягу? Ты же уже без пяти минут Провидец, с твоими-то заслугами…       — Одно моё слово, и ты никогда больше не выйдешь из храма.        — Об этом я и говорю! Столько власти! Сколько лет тебя уже не проверяют на входе? Четыре? Пять? Я ведь от чистого сердца хочу помочь. Увидела вот, что тебе херово, предлагаю за тебя вписаться, променять свои девять часов сна на твои шесть, а ты…       Хитрая девка решила сэкономить на нём круглую сумму. Смелая затея. Даже слишком.       — Пора тебе взять имя Наглости. Как раз оно свободно. Хотя больше подойдёт Слабоумие.        — Ты так считаешь? Тогда обязательно подумаю, — она широко улыбнулась. — Ну что, Гнев? Принимаешь мою помощь?       — Сколько заветов ты нарушила за эти две минуты?       — А ты за прошлую ночь? — Её улыбка стала ещё шире.       — Ты смеешь подозревать меня в чём-то?       Девять.       — Как минимум, ты ел где-то вне храма. Никто больше не отравился. Но не подумай, что я собираюсь об этом кому-то рассказывать. Не в моих привычках такие подлости. Да и поверят ли мне, особенно насчёт тебя?       Не поверят. Похоть не врала. Хоть она предпочитала не иметь с Тараэлем дел, потому как «такие подлости» были, скорее, в его привычках, все доходящие до него слухи её слова только подтверждали. Она, как и многие другие Голоса и Аколиты, частенько проворачивали за спинами Провидцев дела запрещённые и глубоко порицаемые Раласом. Многое проносилось и мимо Тараэля, но он в основном старался смотреть на это всё сквозь пальцы. Во-первых, не его дело заниматься нарушениями, и во-вторых, себе дороже. Заиметь в «семье» врагов посерьёзнее Тщеславия было легче лёгкого.        — Слишком безрассудно с твоей стороны.        — Безвыходное положение, что поделать, — развела она руками.        Он прикрыл глаза. Коварно подобравшаяся слабость заставила облокотиться о каменную стену.        — Ба, да всё ещё хуже, чем мне казалось. Зачем ты в таком состоянии полез к Горести?       — Я полез?! Решила сыграть в мамку?        — Профессиональная деформация. Я видела, что ты не жрал ни хрена, если ты ещё не понял. Жар есть? И что за жуть с твоим ухом?       — Отъебись.       — Как скажешь.        Женщина накинула на голову капюшон и развернулась уходить. Он выдохнул.       — Стой.       — Знала, что мы договоримся. — Она обернулась. — Найдёшь меня до одиннадцати вечера.       Тараэль зажмурился.       Молодец, закапывай себя ещё глубже.       Мало того что позволил себя так глупо ранить, так теперь ещё и это. И если на тренировках бывало и раньше, что кто-то подставлялся, пусть даже тот же Ненависть, не говоря о самом Тараэле, то вот так ввязаться в дела с контрабандой, идя на поводу у клятой оболочки… Чёртов идиот.        Очередная вспышка боли заставила оторваться от стены, подобрать мечи и поспешить наверх, на крышу башни, куда уже несколько лет как перенесли из затопленных залов лазарет. Три дня назад сестра Дотошность, в прошлом апотекарий Ордена, а теперь главный лекарь Ралаты, по наставлению Провидца ворчливо отмерила Тараэлю ровно два глотка бесполезной Амброзии и поспешила выдворить прочь. Он не был против — находиться дольше нужного в этом месте и в её сварливой компании не любил никто, даже её немногочисленные помощники. Но старуха знала своё дело, когда доходило до серьёзных ран, и с радостью применяла практики, которые запрещал ей Орден. Однако на «серьёзную» проблема Тараэля едва ли тянула, так что в этот раз на тёплый приём рассчитывать точно так же не приходилось.        — Опять ты? Выжрешь все запасы — за следующей порцией пойдёшь к Первому Провидцу.        Женщина встала из-за стола, подтянув повязку на лице. Он не ответил, но развернул голову влево, демонстрируя ухо. Дотошность цокнула языком.       — О как… А ну наклонись.       Тараэль подчинился. Судя по неподдельному интересу, он ошибся с выводами — рана была куда серьёзнее. Лекарь ухватила его за подбородок и повертела голову, вызвав светляка.        — Мда-а. Кажется, даже череп вижу. Иди, сядь.        На загривке на краткий момент вздыбилась кожа.        Настолько серьёзнее?       Огонёк пролетел у самого лица, сопровождая к столу. За широкой ширмой впереди кто-то тяжело выдохнул.       — Опусти маску, — скомандовала Дотошность, стягивая перчатки и потирая морщинистые руки.        Он снова подчинился и прикрыл глаза. При всех идеях ненависти к телесному с плотью работать приходилось всё равно, так что лазарет становился последним, третьим местом во всём храме, где дозволялось беспоследственно демонстрировать и касаться оболочек.        Дотошность склонилась над ним, перекинув светляк на сторону раненого уха. Тёплая скукоженная ладонь легла на голову слева, словно придерживая. Вторая чем-то звякнула.       — Чувствуешь? — проскрипел любопытный вопрос.       — Чувствую что? — не понял Тараэль.       — Не чувствуешь. А если…       Боль оглушила, заставив старуху приложить, наверно, все силы, чтоб удержать его на месте.        — Тихо! Это хорошо. Сиди.       Он порывисто выдохнул. Дотошность, верно, собралась с концами оторвать это ухо…        — Магию на тебя тратить не буду, сам понимаешь, — донеслось справа. — Заживает на тебе и так всё быстро, так что подцеплю, чтоб не болталось, и всё…       Чтоб не болталось?       Тонко тенькнули склянки. Жилистая рука снова потянулась к его лицу, но замерла на полпути.       — ...Хотя ладно. А ну посмотри на меня.       Тараэль развернул голову.       — Да, несимметрично будет. Чёрт с тобой, хрящ сращу. Остальное сам.        Кончик пораненного уха потянуло вверх, стало на миг горячо и липко, будто снова пошла кровь. Но судя по короткой жёлтой вспышке, Дотошность таки подтвердила в очередной раз своё имя. Изъянов в результатах своих трудов она никогда не терпела.        — Теперь мазь. Руками не лезть потом, понял?       — Угу.        Запахло терпкой дрянью, снова стало мокро, но в этот раз холодно. Кто-то за перегородкой закашлял.       — Всё, свободен.        Он поднялся и кивнул. Женщина на него уже не смотрела, будто Тараэля и не было рядом. Закинула в какую-то банку стальные ножницы с зажатым куском окровавленного бинта, прикрыла склянку с тёмной вязкой жижей и скрылась за ширмой, отзываясь на очередной приступ кашля.        Тараэль спустился на пролёт и, обернувшись, осторожно коснулся кончика уха. Прикосновение чувствовалось, боли не было. Отлично. Хоть сам он магией не владел, школа исцеления работала для него так же, как и для остальных аэтерна, спасибо крови. Чего нельзя было сказать о доброй половине человеческого состава культа. Но у Дотошности была управа почти на всё. А редкие исключения заканчивали в кислоте, как и те немногие ралаимы, умудрившиеся помереть сами, дожив до старости. Ралате не нужны были ни останки, ни урны с прахом, ни память о павших агнцах. Не дожившие до Вознесения стирались из мира, отправляясь в «суп», как Голоса прозвали ядовитый бассейн на самом нижнем уровне в восточном крыле храма.       Тараэль усмехнулся. Когда-то давно Ненависть шутя пытался запугать его байками о казни, практиковавшейся для злобных нарушителей Раласа: окунуться в кислоту заживо. Как позже оказалось, такое действительно имело место быть. Но не для живых ралаимов, нет. На его памяти это случалось дважды — женщины, поддававшиеся телесному, подобно сестре Надменности и десяткам других, по каким-то причинам не могли решить вопрос тяжести, которой награждали их любовники. У культа не было нужды в младенцах, но и совершившие грехопадение ралаимы не могли быть избавлены от ноши так просто. Ралата со всем вниманием следила, чтобы мать выносила здоровое дитя. А позже, разродившись, своими же руками опустила его в бурлящее пекло.       Справедливость секты была жестока, и что-то подсказывало, что Тараэль и сам имел все шансы закончить ровно там же. Плата за «обычное» предательство — всего лишь сердце. Плату за то, что задумал и воплощал в жизнь уже многие годы он, Ралата ни с кого ещё не имела гордости взыскать.         Уже на полпути к залам для медитации взгляд поймал на щербатой стене крупного чёрного жука. Тараэль сбавил шаг, присмотревшись внимательнее. Но не успел он и моргнуть, как тот пропал. А на периферии, где почти не доставал свет, заползали по кладке кирпичи. Он замер и закрыл на миг глаза.        Давай, не ешь ещё пару суток.       Кирпичи теперь будут ползать наперегонки с жуками, пока он не отрубится. Славно. Одного этого и хотелось — лечь, наконец, скинув будто бы потяжелевшую вдвое короткую кольчугу, и забыться. Пропало даже желание оттереть застывшую потрескавшейся плёнкой кровь — спать не помешает ведь. Потом отмоется, всё потом… Вот только Горесть ему сказал заняться другим. Но Горесть — не Провидец, и он не станет проверять, а других свидетелей их разговора не было. Голоса, в отличие от Побегов и Аколитов, могли позволить себе пропускать медитации, что охотно и делали. И хоть Тараэль предпочитал порядочно посещать их, эта, как абсолютно внеплановая, вполне могла быть проигнорирована. Не страшно. В конце концов, он далеко не последний ралаим в этой кодле. Сам в силах решить, менять свой распорядок или нет.       Ноги послушно пронесли его мимо уже не нужного поворота. Внутри скалы едва слышно звякнуло — восемь утра. Торчать где-то ещё час до девяти было лишено любого смысла — если Тараэль понадобится Провидцам, его и из Ларкса выловят. А что до других вопросов… Пусть Похоть занимается этими проблемами, сама вызвалась.        Поднявшись на свой этаж казарм, он как положено закинул мечи в оружейную и наполнил из бочки с кипячёной водой флягу. Жилет по-хорошему стоило бы оттереть сейчас, да и вымокшая в крови рубаха остыла, заскорузла и натёрла шею. Тараэль устало выдохнул, провожая взглядом очередного жука, облюбовавшего арку входа в комнату для умывания. Придётся-таки отмыться. Сон подождёт несколько минут, хуже уже не станет.       В тесной по сравнению с залом с койками комнатке ютились в ряд несколько столов да наполненных доверху водой крупных бочек. Здесь же, в темноте за ширмами, можно было и переодеться, и вылить на себя пару вёдер.        Тараэль снял перчатки и осторожно стянул через голову маску, стараясь не задеть ухо. «Руками не лезть потом» — это сколько? Может, уже и схватилось? Хотя всё равно ведь придётся выяснить сейчас, смывая зловонную мазь. Изгваздать в этом дерьме кровать было никак нельзя. Зато рубашку — пожалуйста. Он ухватил из баула у стены свежую робу для сна и поспешил переодеться за ширмой, попутно смыв с груди и шеи остатки крови.        Красное пятно расползлось по рубашке до самого живота, залив добрую половину вещи. Побегу, которому достанется вымывать это всё, можно было только посочувствовать, если её решат не выбрасывать. Но вторая половина вполне годилась для его плана. Окунув скомканный рукав в ведро, Тараэль осторожно протёр ухо. Следов крови не осталось, что не могло не порадовать, и только тёмные разводы линимента запачкали серую ткань. Он решился прикоснуться — под пальцами выпирал гладкий тёплый рубец, пересекая ухо поперёк и цепляя голову за ним. Скорее всего, рассосётся, если не трогать. Что же, цена за невнимательность могла быть и выше. А рубашка сгодилась и для брони — отличная тряпка, когда никто не смотрит.       Закинув жилет и маску сушиться в соседней душной комнатке с двумя каминами и подобрав остальные вещи под мышку, он наконец дошёл до спального зала. Большой очаг в середине тихо потрескивал, доедая сухие поленья. Через час должен зайти ответственный за тепло Побег и устроить всё, как подобает. А пока некоторые отдыхающие ралаимы предпочли перелечь ближе, на первый от огня ряд двухъярусных коек. Тем лучше.        Тараэль завернул за правый от входа угол к своей кровати. Хоть «столбить» за собой спальные места Раласом не позволялось, многие люди негласно решили пропустить эту рекомендацию мимо ушей. Конечно, никто не говорил и слова новым Голосам и Аколитам, только переселившимся в казармы, но те позже быстро разбирались сами. А бывалые, но предпочитающие спать где придётся, с презрением игнорировали осторожные, но осуждающие взгляды. Да и в конце концов, из-за уклада секты койку всё равно приходилось делить с другим Голосом, в его случае — с Обжорством, который сейчас храпел у огня, досыпая до полудня. Хоть казарма и была рассчитана на тридцать мест, людей там числилось в добрые три раза больше.       Осторожно опустив вещи в ящик, Тараэль уселся на койку Похоти, что заняла первый ярус его кровати, и стянул сапоги. По босым ногам потянуло холодом; он подтянулся и забрался к себе. Скоро начнёт сквозить со всех щелей и придётся тащить тощие одеяла со склада да кормить огонь в два раза больше. А пока холод только помогал, остужая голову.        Рука сама потянулась к пульсирующему рубцу на ухе, когда он упёрся взглядом в темноту стены перед собой. Осмелев, он ощупал всё, внимательно перебирая пальцами по твёрдым складкам. Тепло укололо грудь с внезапным осознанием: у Лето ведь был почти такой же шрам, только на левой стороне. Заслуга младшего братца. Пригрел его выловленным однажды из канала ободом бочки, не справившись с весом. Спасибо апотекариям из чумного барака, пожалели окровавленного ребёнка. А Тараэлю пришлось не только извиняться, но и обернуться всем подходящим тряпьём, чтобы тащить брата через разломы в скале как можно ближе к поверхности — тот весь год мечтал посмотреть на настоящий снег. И пусть его самого до темноты в глазах душил проклятый кашель, ничто не могло сравниться с радостью на смуглом лице, когда Лето сгрёб полную пригоршню этого странного мягкого льда, провалившегося сквозь решётку, и бросил ему в ноги.        — Защищайся! — звенел весёлый ребяческий хохот.        И он защищался, лепил мокрые комья, бросал куда-то вперёд, и будто бы даже попал разок, прежде чем свалиться, выдохшись, прямо на ослепляющую снежную подстилку. А брат подбежал и лёг рядом, вместо того чтобы помочь подняться.        — Смотри, — прозвучало в тихом восторге, и исцарапанная ладонь ткнулась указательным пальцем вверх.        — Прутья вижу.        — Нет, дурак. Смотри дальше.        И он посмотрел. И схватил Лето за руку, испугавшись серой глубины, разлившейся где-то там, высоко-высоко, где никакие горы из сказок не достанут.        — Небо?        — Не-е-ебо.       Сквозь просветы полетела вниз белая пыль, поначалу совсем мелкая, затем крупнее и крупнее, пока снежные хлопья не стали размером с жучиные яйца.       — А представляешь, далеко на севере есть волшебный лес, снег там всегда-всегда есть, только из земли растут цветные стекляшки и деревья там розовые и звенят от ветра.       — Откуда знаешь? — Тараэль поднялся и стряхнул с колючих тряпок белую труху.        — Мне… Мне рассказывали. И я верю, нет, я точно знаю, что это правда! Когда-то я тебе его покажу, вот сам увидишь!        — Честно?        — Обещаю. А ещё дальше на севере стоят горы. Там тоже снега немерено, хоть на санях катись.       — На санях?       — Это такая телега с досками вместо колёс, она скользит, а не едет. Но нужно очень много снега. Чтобы земли совсем не было видно…       Лето мечтательно улыбался, пытаясь не моргать, когда на лицо опускались снежинки, а Тараэль, сдерживая кашель, задумался, как телега скользит, а не едет, или всё же перебирает досками, как толстый крысёныш — лапами. Так и стоял, пока снегопад не прекратился.        С тех пор снег он видел только как растоптанное потаявшее месиво, прилипшее к льдинам, что нёс по весне Ларкс. Сначала в каналах, а потом уже в Ралате. А когда стало ясно, что в день Вознесения Отец не просто берёт его с собой, но приглашает в первые ряды, шевельнулась память, робкая надежда, что к храму Весов придётся добираться на своих двоих. Чтобы увидеть снежные горы, чтобы посмотреть своими глазами на Кристальный лес, послушать перезвоны листьев. За себя и за убитого брата. Вот только не суждено было этому сбыться.        Год назад Отец велел собрать их всех, достойных, и явился лично, кратко объяснив пока ещё малочисленные детали. Это был первый раз, как Тараэль увидел его. Первый после десятков или сотен, которых он не помнил. Странное чувство овладело им тогда — будто всё тело обожгло жаром факелов. Возможно, так рвалась наружу забитая в самый тёмный угол разума память. А возможно — запечатанный под самой поверхностью гнев. Но Тараэль не смел, да и не мог двинуться с места — ноги будто отнялись при виде уродливой маски. Так и стоял в первом ряду, покорно, стараясь не отрывать взгляд от пола. Отец же его наверняка не узнал, одного из десятков немых и безликих, удостоенных высочайшей чести. Говорил что-то о Весах своим омерзительным, как гнилое нутро трупа, голосом, наставлял и хвалил, объяснял и рассказывал. Но когда рукава мантии метнулись в стороны в широком жесте, обнажая крупные даже для его роста ладони в светлых перчатках, что-то внутри сжалось. Ведь именно эти руки резали, ломали, сжимали, выкручивали… Именно эти руки лишили жизни Лето.        Почему-то стало необыкновенно просто вспомнить до каждой детали, каждой позабытой мелочи хрупкий образ брата, поставить его подле руки мучителя. Детская фигурка не доставала ему и до середины плеча, жалась между ним и скалой застывшим Горестью, испуганно засматриваясь на Тараэля.        Многое бы он отдал, чтобы память выдернула Лето из прошлого счастливым. Чтобы вновь увидеть на родном лице улыбку, чтобы сжались в весёлые щёлки, искрясь, серебряные глаза. Но как Тараэль уже усвоил, его память была к нему жестока. А позже, уже этой ночью, выяснилось, что потревожить былое, узрев его образы, действительно реально. Не для него, нет, но наёмница же видела их в лаборатории. И как только он принял подлинность её видений, мелькнула мысль затащить девчонку с её странным даром в приют. Может, увидела бы что-то и там… Но тогда, как и сейчас, от идеи пришлось себя отдёрнуть. Тараэль всё равно не сможет смотреть её глазами. А ей уже достаточно с головой «любопытного и интересного». Решил ведь однажды: воспоминания — его свет и его бремя. Каким был Лето — пусть хранит его память, и только его. Но нет, тень неудачи, нависшая гуще и мрачнее, чем когда бы то ни было, развязала ему язык. Теперь чуть ли не первая встречная знает то, чем он никогда и ни с кем не отваживался поделиться. Да и на что он променял самое сокровенное? Цена всей памяти — пьяная девка, охотно раздвигающая ноги? Как же ты омерзителен, Тараэль Нарис, шавка Отца, кровожадная крыса с арены, верный и любящий брат. Как же ты омерзителен…         Ушибленные колени ноют под весом тела, когда он опускается на красный ковёр, отрывая взгляд от гигантской статуи чужого бога. Впереди шелестят латы — седой мужчина подходит на шаг ближе. Тёплый сквозняк тревожит его прошитый золотом плащ. Яркие лучи весело играют на угловатом рисунке вышивки. Солнечные лучи. Мягкие и осторожные, они бережно касаются тонких линий, скачут со стежка на стежок, перепрыгивают на блестящие серебром поножи и спешат обратно на затерявшееся в красном золото.        Звучит речь — долгая и неинтересная. Он не слушает. Искрящийся свет куда занятнее. Где-то слева слышится женский голос. Приятный, спокойный, как тихая вода. Он поднимает глаза. Девушка с короткими волосами стоит рядом с ним, точно так же преклонив колени. Она будто бы вторит словам седого и теперь смотрит на него, сдерживая тень улыбки. На дальней щеке успевается заметить грубый тёмный росчерк.        — Пророчица?       Голова склоняется в немом согласии, прежде чем он начинает говорить.       — ...Отныне живу, чтоб защищать мечом и разумом Путь, мою землю и тех, кто нуждается во мне. Пока смерть не избавит меня от моего долга.       — Так я возвожу вас в Хранители Печати. Встаньте.         Что-то качнуло кровать. Тараэль открыл глаза и часто заморгал, стараясь привыкнуть к полумраку казармы после света сна. Понадобилось ещё пара мгновений, чтобы найтись и восстановить дыхание.        ...Какой к чёрту Путь, какая Печать? Что вообще творится с его головой?        — Эй?       Он развернулся на тихий голос. Похоть, поднявшаяся со своей койки, поправила капюшон.       — Подъём, Гнев. Отоспался за всех уже, — прошептала женщина и отвернулась к ящику с вещами.       Тараэль прикрыл глаза. Давно не выходило поспать больше шести часов, но вот, заимев наконец возможность, выспаться получилось в разы хуже, чем обычно. Под веками всё ещё пульсировал то красный, то жёлтый свет, болезненно отдаваясь в голову. На миг стало смешно: Голоса Отца во сне посвятили в лучшего из Красных. Занятное разнообразие среди привычных кошмаров. Вот только что за «пророчица» и почему рисунок на щеке женщины рядом показался каким-то знакомым… Но у него будет время обдумать это всё позже. Сейчас нужно, наконец, поесть, а то за очередным резвым жуком по стене поползёт уже он сам.        Раздобыв свежие вещи и облачившись в нагретый от огня доспех, Тараэль поспешил вниз по лестнице, прихватив оружие. Снова придётся стягивать маску под горло, но стоило бы поскорее выйти в Подгород, а в робе для сна ему разгуливать никогда особо не нравилось.        Трапезная шумела почти что как рынок в лучшие свои времена. Ралаимы удивительно осмелели и даже не оборачивались на вход. Спрятавшись под капюшоном и взяв свою порцию привычно безвкусной еды, Тараэль занял место неподалёку от особо громкой пары Аколитов в надежде прислушаться и разобраться. Но не успел он вычленить хоть пару слов, к нему подсела высокая женщина.       — Тебя часов в десять искал Тщеславие. Ну как «искал»… Искал к кому доебаться, как обычно.        — Ты послала его нахуй?       — Естественно.       Он замолк, чтоб дожевать. Похоть шумно отпила из кружки.       — О чём шорох?       — О, ты самое интересное проспал. В полдень выслали наёмников в горы. Поздравляю, брат. Скоро увидишь, что там за дверью.       Тараэль развернулся к ней лицом и крепко моргнул.        — В полдень что?       — Наёмников выслали. В горы. К храму, ну?       В висках неистово забилось. Он глубоко вдохнул и встал из-за стола.       — Наелся?..       Похоть осталась за правым плечом, в недоумении глядя ему вслед. Под сапогами замелькали ступени, ковры, плиты… В голове звенел единственный вопрос: что с девчонкой? Она же должна была как-то найти его, сообщить, когда с ней свяжутся. Но он весь день проторчал в храме; значит, или в его сарае должна оказаться какая-то записка, или… Или что? Осмелеть и полезть к Зависти за списками наёмников? Но если записки в укрытии не окажется, всё равно придётся вернуться, а Тараэль потеряет драгоценное время. Выходит, надо будет изображать, как же важно ему было угодить Отцу и Провидцу этой кандидатурой, что он так переживает о её найме…       Не изображать.       Зависти не оказалось в башне. Стол был прибран, все бумаги аккуратно рассованы по коробкам и книгам… И что, теперь копаться тут, учиняя беспорядок и вызывая ещё больше вопросов?..       — Брат Гор…  Гнев?       Женщина спустилась из северного коридора, удивлённо на него пялясь.       Капюшон, идиот.       Тараэль стащил тряпку с головы. Хорошо хоть по привычке натянул на рожу маску. Горесть единственный из Голосов покрывался полностью везде. Кроме трапезной. Там он никогда и не бывал.       — Я вижу, ты растерян, — всмотрелась в него культистка. — Что случилось?       — Ты права, сестра. Мне сообщили о новостях об экспедиции. Я хочу узнать, утвердил ли Отец кандидатуру Спящей, что принесла страницы.       Зависть подошла к столу и вытащила пару листков.       — Говори, как её звать.       Он замялся.       — Или не знаешь?       — Дай взглянуть.       Как звать наёмницу, он запомнил отлично. Но угловатое и колючее аразеальское имя застревало рыбьей костью в горле всякий раз, когда мысли Тараэля скользили где-то около девчонки. Ралата научила многому. Обходиться без имён стало легчайшим из приобретённых навыков. Но сейчас, въевшись в саму суть, он, похоже, вывернулся колючим боком.       Зависть внимательно ощупала его взглядом, колеблясь, но всё же протянула верхний листок. Там в плотный ряд значились имена людей, которых он никогда не видел и чьи кандидатуры отбирал Провидцу лично. Шипящие киранийские, беспутные и даже безупречные эндеральские, и ровно одно аразеальское. Не то аразеальское.        — Нашёл?       — ...Здесь нет её имени.        Звук пропал. Сердце пропустило удар и забилось, будто пытаясь выпрыгнуть через горло. Зависть забрала листок.       — Похоже, не все твои рекомендации пришлись Отцу по вкусу. Странно. Я помню её. Забрала награду за страницы, только когда принесла долг Надменности…       Здесь нет её имени.       —...И я тоже считала, что, дважды послужив Ралате, она пригодится и в третий. Но ты знаешь. Мудрость Отца и Провидцев безгранична…       Здесь. Нет. Её. Имени.       — Спасибо, сестра. Меня ждут обязанности в Подгороде, — едва смог выдавить из себя Тараэль.       Он развернулся на пятках, оставляя озадаченную Зависть позади. Ледяные брызги Ларкса жглись огнём, когда он нёсся вверх по лестнице. Вот так просто его план не сработал. В один щелчок пальцев. Годы терпения, месяцы на поиск информации о страницах и подбор подходящего человека… И всё зря. Всё зря! То есть, Отцу мало принесённого ключа от Комнаты Полотен? Или Тараэль настолько ошибся, выбрав из всего стана головорезов именно эту странную девку? Но она ведь не подводила его. И Ралату не подвела тоже. Ещё и отличилась как никто другой. Так чего же им надо?!        Было надо. Сейчас  уже поздно об этом думать...        Он не смог запомнить, как дошёл к своему укрытию. Голова была занята одним — как теперь отыскать наёмницу, если она осталась в Арке. А может, она вообще представилась чужим именем и сейчас где-то на пути в «Заснеженный утёс» с остальными…        Но в сарае не оказалось никаких записок, никаких писем и бумажек, хоть Тараэль обсмотрел всё и перевернул все ящики, куда сквозняк мог бы затащить листок. Отчаявшись отыскать хоть что-то здесь, он отстегнул перевязь и начал переодеваться. Если девчонка не нашла его в Подгороде, нет иного выхода, кроме как искать её на поверхности. Единственной зацепкой была лошадь, на которую указал захаживающий поглазеть на бои фермер. Тараэль должен был теперь уговорить конюха рассказать, где остановилась хозяйка коня. Или узнать, куда она выдвинулась, если того не обнаружится в стойле…        Тугая повязка закрыла метку на лбу. Пришлось перестегнуть на пояс сменной брони ралаимскую флягу — разошедшееся сердце требовало воды, а путь предстоял неблизкий. Через главные ворота лезть было бессмысленно. Придётся снова пробираться по западному каналу, и судя по общему состоянию, скакать через пустоту по прямым участкам как в прошлый раз не выйдет. Но вариантов нет, Тараэлю нужна или девчонка, или подтверждение, что она с наёмниками. Плевать на Похоть, на Зависть, на всех. Выкрутится как-то, не впервой. Когда дело всей его жизни уже не висит на волоске, но, сорвавшись, летит в бездну, нет выбора, кроме как прыгнуть следом в надежде поймать.       По правую руку яростно шумел канал, роняя грязные воды со скрипящих колёс, когда Тараэль торопился вверх, осторожно ступая по мокрым доскам. В прошлый раз, до дождей, идти здесь было куда проще. И девчонку не пришлось искать вовсе — всего-то нужно было подождать, пока она придёт сама. Но сейчас… Если он не сможет её отыскать, то что? Останется один? Так и не сможет сдвинуться с места при виде маски Отца? Или же покорно последует с остальными за дверь Комнаты Полотен, будучи не в силах поднять меч на проклятую тварь? ...Нет, этого не произойдёт. Он не войдёт в чёртову дверь, не станет резать себе горло, надеясь на неясное перерождение и вечность подле убийцы. Если умирать, то в этом мире, где смерть понятна и ясна, где нет ничего после конца. Если умирать, то так же, как его брат.        Тяжёлая дверь наконец заскрипела под плечом. Тараэль даже не смог понять, сколько времени ушло на дорогу, но судя по ослепляющему розовому свету, разлившемуся где-то высоко над яром, солнце уже готовилось сесть. Единственный раз, как он должен был выбираться куда-то при свете дня, был отложен на пару часов до самого заката — Ненависть, ответственный за вылазку, предпочитал скрытность. Но тогда им повезло с погодой — тяжёлые облака затянули небо, так что темнота серых сумерек уберегла и его глаза, и всю его группу. А сейчас, даже прячась в густой тени поросшего склона, он был готов опустить тряпку со лба на переносицу, лишь бы вернуть хоть какие-то остатки украденного проклятым светом зрения и заглушить болезненный треск в голове.       Пришлось проторчать на месте добрую минуту, глупо хлопая глазами в надежде привыкнуть. Наконец, отыскав следы заросшей тропки, Тараэль двинулся вверх по склону, пряча взгляд под ногами. Вторую повязку с носа пришлось стянуть на шею — дети солнца никогда не любили спрятанных лиц, а ведь придётся общаться, спрашивать, выпытывать дорогу… Пара подозрительных взглядов — и его крепко обнимет петля, ведь стражники не станут церемониться с беспутным чужаком, на которого достаточно указать пальцем, чтоб сдёрнуть со лба отрез ткани.        За минуту пути вверх выяснилась ещё одна мерзкая деталь о поверхности днём — жара. Если под землёй было или привычно холодно, или очень холодно, а все прошлые разы Тараэль выбирался ночью, то сейчас по вискам уже бодро бежали капли пота, теряясь в тряпке на шее. Но до верха яра оставалось совсем немного. А дальше на восток, в петлю и обратно по мосту к югу, через городские ворота в…       Ты же понимаешь, куда лезешь?       В квартал Стражи Арка. Самое логово льва. И он, с меткой смертника на лбу, войдёт туда добровольно с намерениями этого самого льва допрашивать. «Ещё один весёлый способ помереть?»        От мыслей его оторвало солнце, выжигающим глаза диском зависшее над горой на западе. Тень холма закончилась — от света больше не осталось укрытий. Лучи отражались от водной глади Верхнего озера, так что и капюшон не спасал. Хорошо хоть идти ему теперь в противоположную сторону…        Справа послышалось странное— будто рвут и ломают руками свежую солому. Тараэль заставил себя оторвать взгляд от земли: в десятке ярдов у дороги паслась лошадь. Высокая, чёрная, белая полоса на морде, раздвоенная на лбу… Да не может быть. Но где тогда хозяйка? Он завертел головой, стараясь осмотреться. Если конь наёмницы здесь, то она в городе. И зверь не был привязан, только болтались какие-то верёвки на здоровенной голове. Значит, она должна быть рядом. Лошадей же нельзя отпускать...вот так?       Тараэль осторожно приблизился. Конь заметил непрошеное внимание и выпрямил шею, храпя. Затем двинулся навстречу. За два раза, что доводилось выезжать из Арка верхом, вышло усвоить одно: либо Тараэлю не везло с кобылами, либо кобылам не везло с ним. Но эта тварь не пыталась его кусать в прошлый раз. Вот только с собой не было никаких яблок, чтоб задобрить скотину. Оставалось замереть и надеяться, что его запомнили.        Животина подошла и толкнулась носом в грудь, раздув ноздри. Он выдохнул, отступив на шаг. Если бы только можно было как-то спросить, где её хозяйка… Или стоит отвести её в конюшни? Ну не может же лошадь бродить без присмотра?.. Тем временем та покосилась на него рыжим глазом и пошла дальше, против света. Тараэль обернулся следом, прикрывшись рукой. Чёрно-белая махина остановилась у разломанных досок, однажды уходивших далеко в озеро, и склонилась к траве. А на самом причале удалось разглядеть человеческий силуэт. Он подошёл ближе — женская фигура сидела на самом краю, опустив ноги в воду.        Тараэль ступил на скрипучее дерево.       — Эй?        — Ну вот, допилась… Будешь? — Наёмница приподняла зажатую в руке бутылку, даже не оборачиваясь.        На миг от сердца отлегло. Всего на краткий миг. Затем гнев залил глаза красным. Как она может вот так беззаботно сидеть и пить, когда всё катится в пекло?!        Он подошёл, выхватил из её руки бутылку и бросил в озеро. Девчонка проводила её взглядом, грустно вздохнув.       — Ралата отправила наёмников в горы.       — Ну ты и мудак. Тирматральское бренди…       — ...Блять.       — Что, передумал?        Тараэль шумно выдохнул носом. Всё против него, абсолютно всё, так теперь ещё и эта дура пьяна в хлам и еле ворочает языком.        — Похоже, и правда настоящий, — лукаво протянула она, покосившись на него. — Вошёл во вкус, что ли, по миру надземному гонять? Ты чего здесь забыл, бестолочь? Жить надоело? Или лоб отмыл?       Как же она невыносима…       — Ну что такое, стряслось чего?       Наёмница отодвинулась и оперлась спиной о сваю. Солнце начало прятаться за горой, дав, наконец, хоть как-то присмотреться. На девчонке не было никакой брони, только рубашка да тёмные штаны, промокшие до колена. И выглядела она в целом весьма и весьма херово. Тонкая, уставшая, слабая, едва ли способная себя поднять, не говоря уже об оружии.       — Да, стряслось! — прорычал сквозь сжатые зубы Тараэль. — Наш план не сработал!       — Эвоно как…        Наёмница икнула и потянулась ко второй, уже пустой бутылке, покачала ту в руке и бросила в воду. От бессилия захотелось выть. Уронить девчонку в холодное озеро, захлопать по щекам, да что угодно. Она была абсолютно бесполезна. Ни умелый воин, ни полезный союзник. Да она даже взгляд на своём нанимателе задержать сейчас не могла.        — Я помню, тебя надо найти, когда они меня найдут, да, — закивала она.       — Не найдут уже, ты меня не понимаешь?!        — Чего это не найдут? Убивать меня явился, что ли? Ну вперёд.       Наёмница склонила к плечу голову, подставляя шею. Тараэль схватился за виски и глубоко вдохнул.       — Ты слышишь меня?        — Слышу. Шипишь как гадюка. Ну то есть как обычно, да…       — Значит, слушай внимательно.       — Не хочу, ты мою выпивку выкинул.       Ну всё.       Тараэль склонился над ней и схватил за грудки, заставив встать. Ткань рубашки затрещала.        — Эй!       — Сейчас полетишь следом.       Она подняла брови.       — Отказываюсь.        — Слушай. Внимательно. Сегодня Ралата разослала приказы наёмникам, в полдень они выехали в «Заснеженный утёс». Если ты здесь, значит, тебя или не позвали или ты ослушалась.        — Никто меня не звал…       — Ты уверена?        — Клянусь Тиром и его мёртвой компанией. — Она ткнула указательным пальцем вверх. — Мне вообще сказали не говорить никому, но правда это… Всех «богов» перебили. И нас перебить собираются, вроде как. Когда-то…        Тараэль отпустил рубашку, и девчонка уселась обратно, шмыгнув носом.        —  Я ведь даже не пыталась никого искать, знаешь? Я даже не вернулась…       — Что ты несёшь?! — сорвался он. — Что с тобой такое?! Ты ставишь под угрозу весь наш план!       Её зубы заблестели в поганой улыбке.       — План? Плана нет уже, если не позвали-то.       — План есть.       Если бы.       — ...Дай воды, — попросила она.       Он отстегнул с пояса полупустую флягу. Наёмница сделала пару глотков и вылила остатки содержимого себе на голову, зачёсывая волосы назад и пытаясь умыться.       — И что дальше? — чуть посерьёзневшим тоном спросила она. — Что делать?       — Догонять? Мы отстаём на восемь часов.        — Ну и что им там не понравилось? Я почти оскорблена. Я всё делала, как ты говорил и как одноглазый говорил. И сердце было девки, а не случайного прохожего, между прочим.        — Уже поздно думать, что не так было сделано... Ты должна догнать их. До таверны два или три дня пути. Займи чьё-то место, там должны быть и другие женщины. Вот же дерьмо…        Тараэль сполз спиной по свае, осев напротив неё.       — Поехали со мной? Я тебе коня найду…       — Ты рехнулась?!       — Но я не хочу сама…       Он спрятал лицо в ладонях. Почему из всех наёмников огромного города ему должно было достаться вот это?..       — И как я должна кого-то заменить? Они же уже все друг друга знают.        — Я не знаю, мать твою!       — ...Импро… Импровизатор из тебя так себе. — Она бросила флягу к его ногам. — Ну хорошо. Что ещё делать-то. Придётся на месте разбираться.        Тараэль поднял голову.       — Выезжай немедленно.       — Ага, щас. Через озеро поплыть ещё скажи. Собраться надо, выспаться перед дорогой…       Кажется, он завыл уже в голос.        — Эй…       — Пожалуйста. Хотя бы до полуночи.        — Я… Ну ладно. Я постараюсь.       Он поднялся на ноги.       — А ты сам как?        — Отец перенесёт нас, когда всё будет готово.       — То есть…       — Я не знаю! Я ничего не знаю! Мне ничего не рассказали! Хватит!        Где-то справа тревожно заржала лошадь.       — Да что орёшь…       — В горах Северного Ветра холодно независимо от времени года. Дорога от таверны займёт три дня по западному пути. Кристальный лес небезопасен, будь внимательнее. И возьми с собой Амброзию.        Наёмница снова раскрыла рот, но Тараэль отвернулся и зашагал прочь. Придётся приплатить беспризорникам, чтоб проследили за конюшней. Если она не выедет в полночь, он найдёт её, из-под земли вытащит, и таки бросит в чёртово озеро. Клятая девчонка, как же он ошибся…