***
Fast car - Tracy Chapman
— Тебе плохо, Эдди? Почему ты вернулся? — Плохо. Я захлопываю дверь и защёлкиваю её на замок. Отбрасываю рюкзак что есть мочи вглубь спальни, и взгляд натыкается на кровать. Сам не понимая, что делаю, падаю и хватаю обеими руками мягкую подушку. Боксерской груши, к сожалению, у меня нет, поэтому… Я утыкаюсь лицом в ткань и громко, до хрипоты кричу, пока весь воздух не выходит из лёгких. Всего несколько минут спустя ощущаю давящую боль в груди и горле. Пытаюсь отдышаться, но в комнате будто кончился весь воздух. На несколько секунд это спасительно меня отвлекает. Но потом дыхание замедляется, и на меня снова накатывает вся реальность происходящего. Придавливая своим грузом. Он ведь уедет. Буквально сейчас Ричи либо собирает вещи, либо вообще уже в машине на пути из города. И меня охватывает злость. Такая сильная, что на секунду перекрывает всю боль и отчаяние. Злость на Ричи, злость на Генри с его отцом, на весь город. Но больше всего мне хочется выбить всю дурь с самого себя. Вина пришибает до глухого внутреннего рыка, и если бы можно было вернуть время назад хоть разочек, я бы ни за что не потащил Тозиера на тот просмотр фильма. На столе раскиданы учебники для поступления в университет, пробные вступительные тесты. Через месяц должен быть первый экзамен. Отец додавил и заставил подать заявку на медицинское. Что для меня является таким же смешным и абсурдным, как если бы я подал в цирковое. И внезапно всё становится таким неважным. Всё это. Выпускной. Получение аттестата. Колледж. Это где-то внутри есть, но так далеко спряталось на подкорке, что будто происходит не со мной. Касается не меня. Всё, что в голове — потухшие, уставшие чёрные глаза Ричи, и рука, которая дрогнула на прощание, но так и не коснулась. Рюкзак я собрал в удивительно минимальные сроки.***
— Что это? Мама переводит на меня испуганный взгляд, и смотрит, будто я головой поехал. То ли ругаться, то ли в психушку сдать провериться. Возможно, я где-то недалеко от этого. — Мне нужно будет уехать, мам. — О чём ты вообще говоришь? Становится на пороге, пока я втискиваю себя в кроссовки. Блядские руки трясутся и не дают нормально завязать шнурки. Сколько уже прошло времени? Хватит на то, чтобы уехать из Дерри, или ещё есть шанс его догнать? — Я всё тебе объясню в подробностях. Но сейчас на это нет времени. Мам, я вернусь. Обязательно. Мне нужно пообещать ей это, просто чтобы успокоить. Но что будет со мной буквально завтра, я понятия не имею. Это внезапно перестаёт играть важную роль и не тревожит, как тревожило бы ещё вчера. Когда разгибаюсь и надеваю на плечи рюкзак, мама скрещивает руки на груди и не двигается с места. Никогда особо не обращал внимания, что я настолько вымахал, что ей приходится смотреть на меня снизу верх. Но, несмотря на разницу в росте, вид у неё грозный, и я по-прежнему её маленький сын, который творит невесть что. Но делает это с охуеть какой уверенностью. Никогда ещё я не был настроен так решительно. Будто щелчок в голове сработал и по-другому мыслить уже не смогу. — Я была права. Он всё-таки втянул тебя в неприятности. Возможно, сложись всё чуточку иначе, сегодня вечером Ричи заглянул бы к нам на ужин и познакомился с ними, как положено. Возможно, она бы переменила о нём своё мнение. Возможно, он очаровал бы её. Сто процентов очаровал бы. Когда нужно, Ричи это умеет. Но миллион «возможно» разбивается об одно суровое и беспощадное «реально». — Мне так хочется тебе всё рассказать. Ты бы всё поняла. Но сейчас не могу. Я позвоню тебе позже. Подхожу к двери, как чувствую, что мама с силой тянет меня за рукав обратно. На мгновение кажется, что она способна посадить меня на цепь или привязать к батареи. Но она поднимается на носочки и обхватывает меня руками в крепком, слишком сильном объятии, что диву даюсь, откуда у неё такая сила. Чуть позже до меня дойдёт эта ситуация. И что она значила для мамы, у которой сердце, наверное, разрывалось оттого, какой у неё сын долбоёб. И сколько волнения и непонимания пришлось удержать в себе и не дать выплеснуться истерике. — Обязательно сообщи потом, всё ли с тобой в порядке.***
Возле дома Тозиеров удивительно тихо. А всегда когда у Ричи тихо, будь то дома или в машине, не к добру. Вспоминаю, как часто доносились отсюда крики и споры между Тозиерами, и как я случайно становился этому свидетелем. Так дико, и в то же время так знакомо. Слишком часто на голову Ричи падает случайная, не зависящая от него ситуация, которая переворачивает всё вверх дном. И которую уже нельзя исправить никакими способами. Трезвоню в дверь ровно четыре раза, и только спустя ещё пару минут мне открывает миссис Тозиер. И по её виду явно можно судить, как недовольна она этой встречей. Могу только представить, как разозлена она была, когда сюда явился Оскар Бауэрс. Ведь Ричи «опять» накосячил. У нас с ней так и не сложилось нормального взаимопонимания. Холод что с моей, что с её стороны. Но с моей стороны, я хотя бы могу объяснить причину. Почему же она так часто смотрит волком, всё ещё загадка для меня. — Здравствуйте, миссис Тозиер. Скажите, что Ричи всё ещё дома, — вырывается из меня, и его мама складывает руки на груди, точь-в-точь, как моя совсем недавно. Но на лице нет и тени улыбки, ни расположения. Будто я назойливая муха, которую ей не терпится прихлопнуть. — Он наверху закрылся. И не думаю, что откроет тебе дверь, — в голосе скользит холодок, и хоть убейся, доля презрения есть в этой фразе. Как будто её доконало всё. И Ричи в первую очередь. — С ним всё в порядке? Вы проверяли? — нагло, не спрашивая разрешения, прохожу внутрь, но на первом месте стоит задача попасть к Ричи. Манеры оставим до лучших времён. — Да что с ним может случиться. Закрылся и видеть, как всегда, никого не хочет. Пулей взлетаю наверх, к его спальне, и как я и думал, натыкаюсь на закрытую дверь. За ней оглушительно орёт музыка, даже посылая вибрацию от басов по полу. — Ричи! Открой дверь! Сердце выпрыгивает из груди, но самое главное здесь. За этой треклятой дверью, которую этот мудила не хочет открывать. Стучу кулаком в дверь, совершенно не обращая внимания на то, что внизу всё ещё стоит мама Ричи, которой, кажется, похуй на то, что с ним. Жив ли он вообще там в той спальне. "Ей просто пофиг, не бери в голову." Боже. — Ричи! Открывай эту сучью дверь живо! Почему-то запросто в красках могу себе представить картину пустой комнаты, в которой поставили на повтор несколько пластинок, чтобы сделать видимость присутствия. Но тут же отгоняю от себя эту мысль. То, что машины у дома нет, ещё ни о чём не говорит. Может, он поставил её в гараж. Даже для Ричи будет перебором уехать, ни слова не сказав своей матери. Хотя, в сфере последних событий… Перепрыгивая через две ступеньки, в мгновении ока снова оказываюсь на улице и поднимаю голову наверх, к окну Тозиера. Приоткрытое. Это всё, что мне нужно. Я готов потом получить пизды за то, что делаю. И от его родителей, и от самого Ричи. Но если на это хватит времени. На это неизвестное, под большим вопросом «потом». Когда добираюсь до окна, уже несколько раз успеваю проклясть всё, на чём свет стоит, и злость, та, которая чуть улеглась ранее, снова просыпается с новыми силами. — Ричи, мать твою! Сам открываю окно и вваливаюсь внутрь, стараясь перекричать музыку. Тозиер стоит у комода с вещами спиной ко мне, и когда слышит грохот моего падающего тела, испуганно оборачивается. — Что.ты.здесь.делаешь? — застывает на месте и от его выражения лица мне хочется рассмеяться. Если бы я не был как чёрт разозлённый. — Ты… не открывал дверь… — задыхаясь, пытаюсь выдать умный ответ. Ричи выключает музыку и вихрем подлетает ко мне. И, несмотря на весь вулкан внутри, хочется просто обнять этого идиота. Что он всё ещё здесь, и я успел. — Я же говорил тебе, чтобы ты держался подальше от меня, — стонет от досады и инстинктивно, нервно стряхивает пыль с моих плеч. — Рюкзак внизу на первом этаже. Я собрал только самое необходимое. И только попытайся мне сейчас что-то сказать, это не изменит вообще ничего. За те несколько минут, что я мчал сюда, более правильные, лучшие слова приходили мне на ум, но всё улетучилось, стёрлось в пыль. Я не самый лучший текст выдал, но каждое слово я имею в виду. Ничто не переменит моего мнения. Даже сам он. — Ты же понимаешь, что мне нельзя сюда возвращаться? Это навсегда для меня. Вспоминаю, как дал маме обещание, что обязательно вернусь. И я всё ещё планирую его сдержать. В конце концов, когда всё здесь уляжется, наверное, я смогу навестить её снова. Наверное. Ричи кладёт руки мне на плечи, и ноги едва не подкашиваются от нервного напряжения. Крепче сжимает их, якобы передавая свои тепло и силы. Которые и у него уже на исходе. — Мы в одной лодке, Тозиер. И только попробуй вышвырнуть меня за борт. Голос предательски сдаёт, и сам не замечаю того, как дрожат мои губы. Но глаза сухие. Только колотит всего с ног до головы. И от него это не укрывается. Ричи улыбается и, как мне чудится, облегчённо выдыхает. Врезаюсь в его губы и отчаянно, вкладывая все свои чувства, целую, не ощущая никакого сопротивления.***
Спустя месяц после нашего побега, когда все в городе уже успели окрестить Ричи Тозиера виновником в смерти Генри Бауэрса, неожиданно для всех чистосердечное признание сделал Бен Хэнском. Он подробно и без запинок рассказал, как испортил машину Бауэрса, перерезал тормоза, чтобы Генри уже никогда и ни над кем не смог так издеваться, как делал это с Беном. Это было в тот вечер, когда Генри порезал его по животу, за то, что увидел возле своей машины. Оскар Бауэрс выслушал это признание с каменным лицом. Но факт оставался фактом, и Бена арестовали, как только он окончил свою речь. Он не сопротивлялся, не истерил, не плакал. Казалось, он совершенно не сожалел о содеянном и с полной ответственностью готов понести наказание. Как мне потом поведал Стэн, на суде Бен сказал фразу, которая никак не выходила у меня из головы. «Думаю, на самом деле город мне благодарен, просто не может этого признать. Все выдохнули с облегчением, когда этого подонка не стало». С Ричи спали все подозрения, и, естественно, он мог вернуться в Дерри в любой момент. Мистер и миссис Тозиер ведь всё ещё жили там и переезжать не планировали. Однако Ричи имел в виду, когда сказал мне, что он уезжает навсегда. Это болото никогда больше не затянет его вновь. Калифорния — то место, которому принадлежало его сердце. Где он был счастливее всего и всё, что дорого, что ценно его воспоминаниям, начиналось и оканчивалось здесь. Здесь он и хотел остаться. После того, как я съездил в Дерри, забрал наши документы, увиделся с родителями, чтобы вновь с ними расстаться, я осознал одну вещь. Ещё никогда мне не дышалось так легко, как в Калифорнии.