***
В машине меня трясёт ещё добрых полчаса. Ричи ведёт молча всю дорогу, но руки на руле подрагивают, как бы он ни храбрился. Мысленно я перекручиваю события сегодняшнего вечера и просто не понимаю, как за одно мгновение из отметки «зашибись» мы попали в «полный пиздец». — Дай, пожалуйста, баллончик. Я непонимающе перевожу на него взгляд, но достаю из кармана и передаю в руки. Тозиер выбрасывает его через окно и, как ни в чём не бывало, возвращает руки на руль. Будто от грёбанной улики избавились. — Этот ублюдок это заслужил. Если будут какие-то претензии, всё отрицай, а я подтвержу, что ты был со мной весь вечер. Если вообще до этого дойдёт. В ответ я грустно улыбаюсь и качаю головой. Ричи ещё не связывался напрямую с Оскаром Бауэрсом, папашей Генри. Ему не будет интересно, что на самом деле там происходило. Даже если Генри прирежет десяток детишек на площади, Оскар выдумает причину, по которой Бауэрса-младшего вынудили это сделать. Я насмотрелся подобных ситуаций ещё со средней школы. — Я уже и забыл, что мы смотрели кино. Такое ощущение, что за день прошло полжизни, — тихо, себе под нос бубню, а перед глазами ножик Бауэрса. Сверкающее лезвие в опасной близости от Ричи. Стоит только одно неловкое движение сделать. Генри заслуживает гораздо худшего, чем получил сегодня. — Ну, смотрели, это громко сказано. Рука Ричи ложится на моё колено и мягко, успокаивающе поглаживает. Хотя у самого сердце, наверное, выскакивает из груди. До дома мы доезжаем в мгновение ока, или это я выключился на минутку. — Иди сюда. Ричи глушит мотор, придвигается ко мне ближе и сгребает в кольцо крепких, уверенных рук. Молча обнимает несколько минут, пока дрожь не сходит на нет, а дыхание ему в шею не уравнивается до нормы. Грёбанный Бауэрс с его грёбанным ножом. — Выкинь из головы сегодняшний вечер. Всё будет хорошо. Гладит меня по щеке, и чтобы хоть как-то разрядить обстановку, тихонько спрашиваю: — Весь вечер? Ричи усмехается, как через секунду, видимо, вспоминает, о чём мы говорили до того, как услышали крики Бена. — Боже, ужин. — Угу. Внезапно это уже не кажется таким страшным, правда? На сетчатке глаза всё ещё слишком ярко запечатлелись желчные глаза Бауэрса, но передо мной сейчас Ричи. Его родное, успокаивающее лицо. С едва заметной ухмылкой на губах. — Да мне и не было страшно, — видя мои поднявшие от скептицизма брови: — Может самую малость. Не каждый день такое предложение услышишь. — Не каждый день я делаю такое предложение. На первом этаже загорается свет, а значит, появление мамы на пороге крайне высоко. Код красный. Быстро целую Ричи в губы и на выходе, когда уже собираюсь уйти, слышу, как он серьёзно, без тени шутки произносит: — Только сильно не надейся, что всё пройдёт супер гладко.***
— И Ричи сказал, что придёт? — Ага. Хоть сегодня. Мама переворачивает яишенку на плите, а я сижу с невинным лицом, бесшумно постукивая по столу. В голосе уверенности хоть отбавляй, но на деле я до дрожи в коленках боюсь. И этого ужина, и в целом, что принесёт будущее. — Думаю, сегодня не совсем подходящий день, учитывая, что случилось с вашим одноклассником. Всё-таки нужно время, чтобы прийти в себя. Руки замирают над столом, а сердце ёкает внутри. — С каким одноклассником? Мама поворачивает ко мне голову и видит моё непонимающее выражение. — Ты ещё не знаешь? — затихает и смотрит как-то странно. С сочувствием что ли. — Мистер Вайз утром обзванивал родителей. Генри Бауэрс разбился вчера ночью на своей машине. — Эдди? Мама машет перед моими глазами и спустя пару мгновений её встревоженное лицо, наконец, фокусируется. Генри разбился вчера ночью. Бауэрс разбился насмерть на своей машине. Как такое вообще могло случиться? — Сынок, ты весь белый. Возьми. Даёт мне стакан холодной воды, и пальцы инстинктивно вцепляются в стекло как в спасательный круг. — Если плохо себя чувствуешь, можешь остаться дома. Вы были близки с ним? У меня вырывается нервный смешок. Я лучше взасос поцелуюсь со змеей. А я их до смерти боюсь. До смерти. Генри вчера ночью разбился. Боже, что за пиздец. — А больше мистер Вайз ничего не говорил? Никаких подробностей? Например, что вчера он едва не порезал Бена и не кинулся на Ричи. Что мы едва унесли ноги. Что мы в о о б щ е как-то фигурируем в этой истории. — Нет, пока ничего неизвестно. Но мистер Бауэрс обязательно выяснит, что послужило причиной. О, не сомневаюсь. Разве не шикарный выбор полицейского расследовать это дело? Главное, беспристрастный. — Мам, нужно бежать. Вихрем несусь наверх, чтобы взять рюкзак и в школу. Вдалеке вижу, как на кровати телефон загорается от оповещения. Даже в руки не хочется брать сотовый. Приступ тошноты подкатывает к горлу, не предвещая ничего хорошего. У меня несколько пропущенных от Стэна, уйма смс-ок от одноклассников, которые решили проявить активность, только когда случилась беда, и одно смс от Ричи. Именно его я и открываю первым. "Заеду через 10 минут". Он уже знает? На подкосившихся ногах сажусь на кровать и с силой сдавливаю виски. Голова сейчас лопнет от переизбытка чувств. Нужно просто дождаться Ричи. Рядом с ним сразу станет спокойнее, и всё, что было вчера, окажется случайными событиями, никак не повлиявшими на исход. И только почему-то внутри червячок здравого смысла и совести подсказывает, что грядут большие проблемы. Даже со своей смертью Бауэрс не перестал тревожить всех вокруг. И тут меня передернуло. Могу ли я так говорить? Но как бы я ни напрягал воображение, в моей памяти Генри всё ещё живой. Смотрит ядовитыми колючими глазами и скалится как гиена. И даже моя совесть не способна стереть так быстро этот въевшийся образ. Как только подъезжает машина, я пулей выскакиваю из дома, спотыкаясь на ходу раз двести. В машине у Ричи тишина. И для меня это всегда сигнал к тому, что что-то не так. Только на этот раз я знаю, кто тому виной. — Ты, конечно, уже слышал, да? Ричи нажимает на педаль и меня чуть откидывает назад на сидение, таким резким был старт. Желваки на скулах выдают его взволнованность и сейчас первый раз, когда я вижу, как он растерян. Напуган и совершенно не пытается, как обычно, скрыть это. Это молниеносно передаётся мне, и горло в который раз за день сжимает нервным спазмом. Ричи - тот, на кого стоит равняться по пофигизму и спокойствию, сейчас напуган. И это пиздец как выбивает почву из-под ног. — Только вот сказала мама. Сворачивает на противоположную от школы часть, но я даже не думаю его останавливать. Какая тут нахуй школа. — Слушай меня очень внимательно. Тозиер выбирает самый безлюдный переулок и глушит мотор. Придвигается ко мне ближе и спазм, тот нервный спазм, который окольцевал мою глотку, даёт мне передышку. — Ты вчера весь вечер просидел дома и готовился к экзаменам. Мама и папа могут это подтвердить, поэтому алиби железное. — Что? Почему я должен создавать себе алиби, да ещё и без тебя в нём? Лицо Ричи искажается как от боли, но, невзирая на мой вопрос, он продолжает: — Ты никуда не выходил, после того как вернулся со школы, и никого не видел. До меня не доходит. Мозг будто плавает в водянистой каше, хотя отдалённо уже понимаю, куда он клонит. Просто не хочу признавать. — Объясни мне, что происходит. Когда опускаю взгляд ниже, замечаю, что Ричи в той же одежде, что и был накануне. Он вообще спал? Возвращался домой? — Пожалуйста, только выслушай спокойно. Я киваю, а в голове паникующий крик. — Если к тебе придёт Оскар Бауэрс, а он придет, тебя со мной не было. Генри ты вчера не видел. И вообще не помнишь, когда последний раз говорил с ним. — Ричи, я ослепил вчера этого сукина сына, — едва слышно произношу то, что и так витает на поверхности. — А потом он сел за руль. Понимаешь, к чему я клоню? Я думал об этом с того самого момента, как услышал от мамы эту новость. Он мог врезаться в любое дерево, влететь в любую машину. Он ведь едва что-то видел, после того как я залил ему глаза перцовкой. — Утром ко мне приходил его отец. Сейчас он меня не арестовал, но сделает это в кратчайшие сроки. Эдди, — видя, как я шокировано открываю рот: — Генри разбился не из-за того, что плохо видел. У него были перерезаны тормоза. И угадай, кто главный подозреваемый в этом деле? Перед глазами темнеет, и несколько секунд, всё что слышу - собственный ток крови, барабанящий в ушах. В груди болит от того, как яростно сердце будто бы прорывается наружу. — Нет. Нет. Почему ты? Причём тут ты? Мне снова и снова хочется капризно, как ребёнок, кричать, что это я дал отпор Генри, в результате чего он не справился с управлением. Я это сделал. Вините меня. — Свидетелями выступили Патрик и Белч. Они в красках описали, какие у нас были отношения, и что я первый в городе, кто желает смерти Бауэрсу. И что вчера, перед тем как Генри уехал, мы как раз едва не подрались с ним. — Они нихуя не докажут. Я подтвержу, что это неправда, и Бен тоже выступит в твою защиту. — Эдди. Даже не замечаю, как ещё немного и перейду на крик. Они не сделают этого с Ричи. — Эдди, — уже мягче снова зовёт Тозиер, и я перевожу на него взгляд. — Ты даже не спросишь, не я ли перерезал эти тормоза? И в мыслях подобной чуши не было. В самую последнюю очередь я бы сделал это. — А если я скажу, что это не играет для меня роли? Ричи замирает и смотрит долгим нечитаемым взглядом. Затем осторожно тянется кончиками пальцев до моей щеки и мягко, боясь прикоснуться по-человечески, гладит вдоль скулы. — Генри, наверное, самый отбитый и жестокий человек, которого я встречал. И не случись всё так, как случилось, кто знает, сколько людей он ещё покалечил бы. Но уж точно не мне его судить. Нет, я не трогал эти чёртовы тормоза. Но, боже, я понимаю прекрасно того, кто это сделал. Минуту в машине не раздаётся ничего, кроме нашего дыхания. Моего учащённого и размеренного Ричи. Как он может быть таким спокойным с е й ч а с? — Что нам нужно делать? Дать показания, предоставить алиби? — Эдди, н а м ничего не нужно делать. Ты сейчас идёшь в школу и продолжаешь жить той жизнью, которая у тебя была. Блять, надеюсь, я уже рехнулся, и мне это слышится. — Давай эту часть с донкихотством мы пропустим. Я тебя понял. Но этого не будет. Что м ы будем делать? — ещё раз, настойчивее переспрашиваю его и натыкаюсь на его молчание. Выводящее из себя. — Я уезжаю из города сегодня, Каспбрак. Это тоже звучит достаточно героически? Хлещет холодным тоном, как пощёчиной, и буравит немигающим взглядом. Отодвигается на своё место и убирает руку там, где всего минуту назад нежно гладил по щеке. — Они не могут просто кинуть тебя за решётку, — слабо, неверяще делаю последнюю попытку. А сам в голове против воли понимаю, что если Оскару нужно найти виноватого, отомстить за сына, лучше варианта, чем Тозиер, он не придумает. — Ты сам всё прекрасно понимаешь. Ричи заводит мотор, и внутри у меня всё падает. Больше всего я боялся того, что он всё-таки уедет. Что мамаша его исполнит, наконец, свои громкие угрозы и накажет провинившегося в очередной раз сына за непослушание. Что рано или поздно я буду смотреть на то, как его машина отдаляется всё дальше и дальше, пока не превратится в крошечную точку вдалеке. А потом и вовсе исчезнет. Но всё поменялось же. Ричи начинало нравиться здесь. Наконец, это место с горем пополам могло стать остановкой на более продолжительный срок. Наконец, начал проявляться смысл. И мне выть хочется оттого, насколько несправедливо, насколько глупо всё заканчивается. — Отвези меня, пожалуйста, домой. Горло дерёт от невыплаканных слёз, по ощущениям на грудь будто уронили сто килограммовый мешок, как в старых мультиках. Ладонь Ричи странно дёргается в мою сторону, как на прощание сама тянется коснуться. Но он тут же берёт себя в руки и молча, ни разу не глянув в мою сторону, доставляет меня обратно. И единственное, что вырывается у меня напоследок, это "несправедливо". Я наверняка ещё пожалею, что последними словами ему было это. Несправедливо.