солнце, мне кажется, ты устало светить устало быть справедливым и мудрым я гляжу на твой негатив и твержу монотонные сутры
От Джо нет вестей почти 10 месяцев и Бен плавно начинает сходить с ума. По началу он хватает Беннет и вместе с ней обходит все места, где могут хоть что-то знать о местонахождении Маццелло, или о его судьбе, но никто ничего не знает. А спустя неделю девушка обхватывает лицо Харди ладонями и говорит то, что Бен давно понял, но так боялся принять и осознать. То, что Бен так упорно старался запрятать глубоко в подсознании, чтобы не наткнуться ненароком и не изранить ещё больше свое измученное сердце. — Иногда так бывает, и как бы больно нам не было, мы должны продолжать двигаться дальше, — шепчет Беннет, пока на её глазах наворачиваются блестящие бусинки слёз. И Бен двигается дальше: пытается перестать писать письма в никуда, начиная каждое с болезненного «Дорогой Джозеф», выкидывает злополучную «агаракскую красную» и ассоциирует оранжево-красный цвет только с осенью. Сначала прячет, а в одну из холодных ночей и вовсе сжигает этюды с Джо в том самом камине на первом этаже, около которого они так любили спать зимой тысяча девятьсот сорокового. И когда возвращается с фронта Гвилл, Бен не бежит к нему и первым делом не спрашивает что тому известно о Маццелло, потому что в одном из последних писем Джо сказал, что их отряд пересекся с отрядом Ли на одном из берегов Новой Гвинеи. А потом на Рождество, возвращаясь от Беннет и её родителей, он всё-таки добирается до заветной коробки и перечитыват каждое письмо что написал за все эти месяцы, но так и не отправил, и долго плачет, пока Френки тычется мокрым носом ему в затылок, пытаясь успокоить хозяина. Плачет, когда видит на первом попавшемся письме, в верхнем правом углу, аккуратным почерком выведенное: «Дорогой Джозеф» И плачет, когда берет листок и ручку, и тем же аккуратным почерком выводит: «Джо, От тебя нету писем уже полгода и я не знаю что с тобой. Как и не знаю жив ли ты вообще. Мы с Беннет очень сильно волнуемся и несколько сотен раз уже ходили куда только можно, но везде нам говорили, что всё, что происходит на фронте — не их забота. Я уже полгода пишу письма в тумбочку, лелея крохотную надежду, что ты жив и где-то лежишь контуженый на берегу солнечной Австралии. Гвилим сказал, что часть вашего отряда, особенно раненых, отправили именно туда. И, да, контузия уже не кажется мне чем-то плохим когда я начинаю задумываться об альтернативной причине твоего молчания. Кстати, на счёт Гвила, он приехал весь потрепанный, с кучей шрамов, в основном на лице, и впалыми скулами. Чем-то похож на живого мертвеца их тех фильмов, которые крутили на Хэллоуин. Я очень сильно боюсь что увижу тебя таким же, а ещё больше боюсь, что не увижу вообще. Твой всё ещё ждущий Бен. 25 декабря 1944». . .
Джо возвращается осенью 45-го, и по началу Бену кажется, что он бредит. Мужчина, которого он так любил на протяжении стольких лет, кажется лишь тенью того юноши, который ушёл на фронт в далёком 1941. Уставший, с огромными синяками под глазами и сигаретой в покусанных губах, расплывшихся в грустной улыбке. Харди узнаёт его по глазам, ведь от прежней огненности его волос не осталось и следа. И Джо сам похож на побитую собаку со своей торбой вещей в руках и огромным рюкзаком, висящим на одном плече. Он стоит посреди улицы с тремя персиками в руках и двумя мокрыми полосками от глаз и до подбородка. Как будто увидев призрака, Харди останавливается в дверях своего дома, и, кажется, даже не дышит, пока Джо не делает шаг вперёд и произносит тихое «привет, Бенджамин». И это становится последней каплей, выбивает весь воздух из легких; «БЕН-ДЖА-МИН» бьёт по ушам и Харди силится вспомнить когда кто-то в последний раз его так называл. Когда он в последний раз его так называл, пока по его щекам скатываются, образуя мокрые дорожки, горячие слёзы. — Ты жив, — неуверенно произносит Бен и делает шаг вперёд. — Да, — зеркалит его действие Маццелло, а потом скидывает с плеча тяжёлый рюкзак и бежит к блондину, обхватывая его, и прижимается так крепко, что Бену тяжело дышать. Рубашка на спине парня моментально становится влажной от слез, но ему плевать, потому что Джо жив, Джо рядом, с Джо всё хорошо. Наконец-то Джо в безопасности. В окне дома напротив мелькает призрачный силуэт Беннет, который тут же исчезает за шторами и Харди расплывается в улыбке, зараваясь носом в рубашку Джо, вдыхая запах войны, крови, пота, страха и надежды. — Пошли в дом, я её спалю. — Кого спалишь? — Твою форму. — Зачем? — Она же тебе больше не понадобится? Ты же приехал насовсем, а не погостить и обратно на фронт? — Япония капитулировала. Я больше никогда и никуда от тебя не уйду. — Хорошо, потому что я тебя больше ни на шаг от себя не отпущу.. . .
Дом встречает Джо запахом выпечки и тихим, но злобным рычанием Френки, которая по началу принимает мужчину за чужака. После долгого отсутствия всё выглядит таким непривычным, отчасти из-за небольших изменений, но в большей степени из-за огромного количества времени, что Джо отсутвовал. Всё вокруг кажется нереальным, родным и чужим одновременно. В памяти всплывают отрывки воспоминаний о тех днях когда всё было хорошо и дышалось легко и свободно. Он заглядывает в каждую комнату подряд, пока не доходит до самой последней. Худощавые пальцы аккуратно приоткрывают дверь и Джо на секунду столбенеет когда видит две фигуры расслабленно лежащие на кровати, залитые ярким весенним солнцем, но потом мираж исчезает и голые стены режут глаза, пока где-то в глубине сердца начинает покалывать, а на глазах наворачиваются слезы. И только один единственный портрет рыжеволосого парня, которым Джо когда-то был, стоит одиноко в углу, прикрытый простыней. — А где рисунки? — Я их спалил. Не хотел чтобы прошлое тянуло меня обратно, — тихо отзывается Бен, кладя руку ему на плечо. — А портрет тогда почему оставил? — Потому что забыть ещё больнее. — Теперь тебе не нужно забывать. Я больше никуда не уйду и никогда тебя не оставлю, — Маццелло разворачивается, упираясь в стоящего сзади Харди и обнимает его так нежно, будто Бен сухой цветок, который при одном неосторожном прикосновении рассыпется на мелкие кусочки. — Прости что оставил тебя. — Ты зараза, Джо, раз думаешь что можешь так поступать, — по его только-только высохшим от слез щекам проступают новые соленые дорожки. — Я знаю. Я писал тебе каждую свободную минуту каждого дня, но потом нашему отряду просто запретили отправлять письма из-за каких-то трудностей в их доставке и возможности утечки важной информации. — Гвилим сказал что часть вашего отряда отправили в Австралию. — Да, и это был как рай на земле, особенно когда в тебе застрял кусочек снаряда и ты лежишь на чистых простынях, а не во фронтовом медпункте. Мужчина приподнимает край рубашки, оголяя огромный грубый шрам чуть левее от пупка. Бен смотрит на него и даже не дышит. Пальцы будто сами по себе тянуться к потемневшей коже, едва касаясь, обводят зажившую рану. — Пошли на кухню, я сделаю тебе чай. Теперь всё это в прошлом. Ты дома.стихнет шепот песочных часов, выскользнут в море алмазные четки ты — мой самый несбыточный сон самый сладкий и самый короткий СОН