Симультанность

       В шею упирается что-то очень горячее, как будто дракон решил грозно подышать над вашим бренным телом, пока вы мирно спите. Арсений слегка пошевелился и понял, что придавлен спиной к стене позади себя, а огнедышащий дракон — всего лишь Шаст, решивший распластаться на нём, как кусок масла на горячей сковороде. К слову о температуре… Антон, залезший на Арсения с руками и ногами, оказался нестерпимо горячим, и не совсем в том плане, в котором вы сейчас подумали. Солнце упорно пробивается сквозь тёмно-синие шторы, привычно пытаясь просочиться в комнату, воздух раскалённый, и Антон, уткнувшийся Арсению в шею, своим тёплым дыханием только усугубляет ситуацию.        Арсений чувствует себя принцессой, заточённой в башне, которую охраняет тот самый дракон: из-под Антона не выбраться, он худой, но всё равно тяжёлый, а пихать и будить его не хочется. Приходится смириться со своей участью, чуть сменить положение затёкшего тела и попытаться вытянуть ноги. Слава богу, хотя бы это у него получается. Антон шевелится следом, поворачивается на спину, освободив Арсения от себя, но не просыпается (и по-прежнему занимает восемьдесят процентов его софы).        Из всех пяти дней, что они встречаются, последние три Антон засыпал именно в постели Арсения. И нет, не потому, что они трахались, как заведённые: просто софа шире кровати, а смотреть «Игру престолов» с ноутбука, поставив стул в изножье, оказалось удобнее вместе. Первые два дня Арсений прогонял Антона, но после случившегося разговора смирился.       — Ты вообще бесстрашный, что ли? Если кто-то из твоих зайдёт? Хочешь им объясняться?        Антон тогда пожал плечами:       — Ну, зайдут, значит, так надо было. Мама к этому ровно отнесётся, она знает про меня, а бабушка с дедушкой как-нибудь уж переживут.        Тотальная храбрость. Или глупость. Арсений ещё не решил. Правда, к ним в комнату редко кто поднимался: Эмма Викторовна навестила их всего один раз, в самом начале, чтобы убедиться, что Арсений хорошо устроился. Их с Павлом Кирилловичем комната находилась внизу, и она, со своими шалящими суставами, предпочитала не бегать вверх-вниз. Дедушка Антона так вообще оказался ненавязчивым и не зашёл к ним ни разу: зачем, если они все вместе ужинали и — если получалось — обедали?        Но вероятность всегда оставалась, и Арсений ну совсем не уверен, что готов прямо сейчас раструбить всему свету, что он встречается с Антоном Шастуном. Он себе-то до конца признаться не может…        Антон снова шевелится и поворачивается набок, спиной к Арсению. Снова спит в одних трусах, как король этого мира, ебавший малейшие правила этикета, но теперь они же встречаются, и это (вроде?) нормально: не стесняться друг друга? Арсений понятия не имеет: Антон у него совсем не первый, конечно, но ни с кем раньше засыпать в одной постели не приходилось. Сделали дело — разошлись, никогда ни у кого Арсений дома не оставался и сам никого у себя не оставлял. Пустить кого-то к себе в трусы ему оказалось проще, чем в собственную душу. И теперь посмотрите, кем он стал: засыпает в медвежьих объятиях, смирившись с тем, что утром ему придётся как-то сбрасывать с себя эти костлявые клешни от неимоверной жары. Но ведь приятно же. Едва ли не приятнее самого секса.        Антон от него ничего не требует. Целует только постоянно, всё никак не может остановиться, делает это везде, как только выдаётся возможность, не всегда помня о том, что в любой момент их могут увидеть. А по вечерам ещё и тискает, как пятилетняя девочка своего любимого плюшевого зайца: обнимает, гладит, разговаривает ласково и тихо, смеётся и, пока они смотрят сериал, даёт какие-то справки про героев, которые Арсений тут же забывает, потому что Антон начинает целовать его в шею или за ухом и просмотр очередной серии слегка отодвигается на задний план, потому что губы у Антона созданы для того, чтобы целовать только Арсения. Всякие там Сансы и Арьи никуда без них не денутся, а вот лишний раз поцеловать Антона в ответ — это, знаете ли, лишним не будет.        Арсений вздыхает. Да, как-то не подумал он о таком развитии сюжета, когда пёрся сюда, как на плаху. Мечтал, что вымолит у отца билет на самолёт и вернётся домой, к привычному образу жизни: тратить деньги, кушать в кафешках, зависать с девчонками и потрахивать мальчиков. Ну, не прям так чтобы много мальчиков, но на лето можно было бы и найти кого-то. Вот он и нашёл, блять. И, похоже, одним летом это дело не ограничится, потому что происходящее сейчас ему пиздец как нравится. В смысле он совершенно очарован. Сказывается влияние Антона…        Арсений думает обо всём этом, рассматривая широкую загорелую спину Антона: тот, видимо, успел закарамелизироваться ещё до его приезда, и теперь каждый рядом с этим угольком кажется снежком, вдруг попавшим в негритянский район Нью-Йорка. На плечах у Антона есть несколько родинок, и Арсений, приподнявшись на локте, нежно целует их. Ему нравится слегка влажная от жары кожа, её теплота и едва уловимый запах геля для душа, оставшийся со вчерашнего вечера. Вот считает Арсения последним пидором, а сам бабскими гелями и шампунями пользуется…        Антон медленно поворачивается набок, снова оказываясь к нему лицом. Он неугомонный и не может пролежать в одной позе всю ночь, как Арсений, обязательно раскидает в разные стороны свои руки-ноги, прижмётся поближе или распластается, как будто вообще спит один. Но сейчас Антон не спит. Он сонно протирает глаза и зевает в кулак. Арсений смотрит на это пробуждение и вздыхает: до чего же охуенно (то есть здорово!).       — Доброе утро, — Антон подбирается поближе, сгребает Арсения в охапку и целует в макушку.       — Доброе, — бурчит Арсений. Он снова ощущает себя кем-то маленьким, потому что Антон длинный и всегда оказывается выше, что в кровати, что в вертикальной плоскости. Сейчас, например, ему приходится дышать этому переростку в ярёмную впадину.        Антон очень сильно хочет поцеловать Арсения прямо сейчас, но никаких поцелуев, пока он не почистит зубы. Это его главный закон, потому что он слишком уважает Арса, или просто слишком сильно его любит. Упс.        Арсений обнимает Антона в ответ, но его всё ещё не покидает страх, что вот сейчас кто-то зайдёт в комнату, а они тут сплелись, как тесный клубок очень гейских змеюшек. Он успокаивает себя только тем, что дверь в комнату закрыта, и ещё они наверняка должны услышать чьи-нибудь шаги, так что у них должно остаться время, чтобы разлепиться.        Поцелуи в губы они, конечно, оставляют на потом, чтобы сразу после душа зажаться где-нибудь в углу на втором этаже и повторно пожелать друг другу доброго утра (удивительно, как быстро Арсений привык к этому), но никто не запрещает им целовать другие части тела. Например, так удачно подвернувшуюся ярёмную впадину, и тонкую шею чуть выше.        Антон поцелуй принимает с энтузиазмом: сильнее сжимает руки на плечах Арсения, теребит мешающуюся ткань футболки и мурчит ему в ухо:       — Что-то неделю назад ты спал без пижамы и не зажимался, а теперь соблазнил меня и обратно в ханжу переквалифицировался?        Арсений тихонько смеётся. Действительно, он снова начал спать в пижаме, ну так не всё же сразу. Шорты он, например, надевать перестал. И очень зря: Антон, не дождавшись ответа, медленно, но уверенно просунул колено между его ног и повёл вверх, пока не упёрся в утренний стояк Арсения.       — Смотри, я просто лежал рядом, а ты уже готов к бою, — Антон зажал губами мягкую мочку уха Арсения и слегка прикусил зубами.       — Не прибирай к рукам заслуги утра, — выдавил из себя Арсений.        Помните, он говорил, что Антон от него ничего не требует? Так вот, он забирает свои слова обратно. Антон продолжает выцеловывать шею за ухом, и это, похоже, его личный фетиш — чаще всего он целует именно то местечко. Костлявая коленка слегка давит на пах и начинает медленно двигаться вверх-вниз. Арсений уже не уверен, что его стояк — исключительно заслуга утра.       — Антон, какого хрена ты творишь? — Арсений напрягается всем телом, но не отстраняется: не потому что некуда (сзади только стена), а потому что не хочет. Это приятно, и пускай удовольствие на грани дискомфорта, пускай хочется снять мешающееся бельё и дать себе свободу, он ничего из этого не делает — только сжимает пальцы на чужой талии и старается дышать через раз.       — Ты вроде взрослый мальчик, должен знать, что я делаю, — Антон ведёт носом по шее и снова целует её, спускает правую руку ниже, забирается ею под футболку Арсения и оглаживает подушечкой большого пальца твёрдый сосок. Рот наполняется слюной — так сильно хочется спуститься вниз и накрыть губами эту твёрдость. Или даже ту, что пониже и отзывается горячей пульсацией на его прикосновения.       — Перестань, — с трудом Арсений кладёт руки на грудь Антона, непроизвольно подаваясь бёдрами вперёд, навстречу ласке. — Антон, хватит.       — Почему? — Антон неохотно отлипает от зализанной до красноты шеи и немного хмурится. — Ты не хочешь? Тебе неприятно?       — Хочу, приятно, — соглашается Арсений. — Но у меня есть совесть и страх, и им крайне не нравится тот факт, что в доме твои бабушка с дедушкой, которые потенциально могут зайти в любой момент.       — Это и всё?       — А тебе мало?        Антон вздыхает, но не настаивает. Медленно проводит коленом по паху Арсения в последний раз, целует его в висок и убирает свои конечности: руку перемещает на талию Арсения, ногу подтягивает к себе. У самого стоит неистово, но приходится смириться и принять чужую правоту: все знают, что заниматься сексом, когда рядом посторонние — не лучшая идея. Но так хочется…        Арсений закрывает глаза и пытается успокоиться. Распалённый ласками, он никак не может прийти в себя, сердце стучит сумасшедше, и член явно недоволен тем фактом, что о нём снова забыли. Антон лежит рядом и молчит. Смотрит на Арсения и никак не может налюбоваться. Как будто Дед Мороз существует и принёс ему новогодний подарок, пусть и с большим таким опозданием. Или это авансом на следующий год? Да какая вообще разница, главное, что Арсений сейчас лежит рядом с ним, а кто мог подумать, что этим всё обернётся, когда они встретились в самый первый раз?       — Тебе не кажется, что всё как-то слишком быстро происходит? — Арсений потихоньку расслабляется и обмякает на кровати. Член всё ещё пульсирует, но уже не так мучительно, как минутами ранее.       — Не знаю. Наверное. Ты хоть раз в лагерь или санаторий ездил?       — Ну да, — отвечает Арсений, не совсем понимая, как это относится к теме их разговора.       — А влюблялся там в кого-нибудь? В девочку, в мальчика, в вожатого, в секси воспитателя?        Арсению даже не надо напрягать память: он помнит, как в тринадцать лет посреди учебного года, в начале декабря, отец купил ему путёвку в один из лучших санаториев Анапы. И там он безбожно обтёк с парня-хулигана со своего же отряда, из комнаты напротив. Хулиган, конечно, ставил на уши весь отряд, но с ним никто никогда не скучал, а при более близком знакомстве оказалось, что Саша к тому же ещё и очень добрый: всегда делился своим вечерником с Арсением и отдавал ему свой сок в столовке. Наверное, это и была первая влюблённость.        После санатория Арсений вернулся домой совершенно другим человеком, он будто резко повзрослел и понял про себя некоторые вещи: во-первых, то, что ему очень нравятся мальчики и совсем не нравятся девочки, а, во-вторых, что он жить не сможет без голубых глаз Сашки и его белых, как мел, волос. Вот так он и страдал следующие полгода, переписываясь со своей любовью из другого города в вэкашке и страдая по их вечерним посиделкам и совместным шалостям.        Смена в санатории длилась всего двадцать один день, а горячая любовь его охватила уже чуть ли не на второй день знакомства. И тогда, и сейчас Арсений считает, что это были сильные чувства. Да, пусть и совсем подростковые, околодетские даже, но уже с серьёзной такой предъявой на что-то большее.       — Ну, в общем, я понял, о чём ты, — наконец отвечает Арсений.       Антон улыбается:       — Мы, конечно, можем соблюсти приличия, установить временные рамки и всё такое прочее, но зачем тянуть, если мы оба хотим этого, и если мы оба готовы?       — Может, ты и прав… Если бы мы познакомились при других обстоятельствах, где не жили бы в одной комнате и не контактировали друг с другом круглые сутки, всё происходило бы медленнее.       — А ты уверен, что обратил бы на меня внимание, если бы мы познакомились при других обстоятельствах? Ты целый год от меня бегал, как от чумы…       — О господи, это что? Я слышу в твоём голосе обиду?       — Ну, только если совсем чуть-чуть.       — Ладно, я был неправ, это мой косяк, — Арсений поднял руку и положил раскрытую ладонь на колючую от щетины щёку Антона. — Но раз мы сумели сблизиться в таких обстоятельствах, значит, смогли бы и в других. Я думаю.       — Не хочу, чтобы ты скоро улетал. Останься на август, улетим вместе в двадцатых числах. Тебе же билет обратно ещё не купили?        Арсений качает головой:       — Не купили пока. Папа сегодня должен позвонить как раз, чтобы с числами определиться.        Хочет ли он улетать? Нет. Он хочет оставаться с Антоном подольше, ночевать с ним, скидывать с себя его горячую тушку по утрам, обниматься по вечерам и продолжать подкалывать друг друга днём. Хочет ли он домой? Наверное, немного да: он соскучился по девчонкам, а больше ничего там такого важного и нет. Удивительно, как обещавшая стать худшей поездка обернулась вот так неожиданно приятными днями и новыми знакомствами.       — Останешься? — Антон смотрит на него с нескрываемой просьбой.        Арсений уже знает ответ, но всё равно ухмыляется и спрашивает:       — А что мне за это будет?       — Что угодно.       — Какой ты смелый.       — Да как будто ты сам не хочешь остаться…       — Ну ладно, — Арсений решает больше не мучить Антона. — Останусь, конечно, куда я теперь от тебя денусь?        Папе, правда, как-то придётся объяснить его внезапное желание продлить этот небольшой отпуск, но у него есть оправдание: Эмма Викторовна и Павел Кириллович ещё неделю назад заговорили о том, чтобы Арсений оставался на август. Уж больно он им полюбился, да и помощь в кафе не лишняя.        Антон довольно улыбается и целует его в переносицу. Арсений улыбается в ответ. Пожалуй, пора вставать, и без того слишком залежались. Хорошо хоть, что туристов сегодня не было, иначе плакали бы их утренние обжимания.