Симультанность

      «Доброе утро, Арс! В кафе сегодня выходной, так что отдыхаем. ПиСи: скорее всего, я задрочу (ударение на «о») на кухне, так что присоединяйся ;)»        Арсений отложил стикер обратно на стул и потёр глаза. Шторы плотно задвинуты, и обычно они подсвечиваются снаружи ярким солнечным светом, но не сегодня. То, что вчера только грозилось стать дождём, сегодня им стало: по откосам тихонько постукивали тяжёлые капли. От холода во сне Арс укрылся пододеяльником, но, сев в кровати, увидел сверху ещё и мягкий бежевый плед. Что ж, Антон, ты просто бьёшь все рекорды заботливости, и откуда только берётся любовь к крепкому словцу в твоей голове?        Холодать начало ещё со вчерашнего вечера: пока они с Антоном, уже затемно, возвращались обратно, плечи пробрало до мурашек. Скорее всего, выходной в кафе решили устроить как раз из-за этого. Кстати о вчера… Кажется, Арсений заигрался: не стоило целовать Антона, не стоило так отпускать себя, давать ему надежду. Большой промах, потому что Арсений до сих пор не уверен, что им двоим это нужно. Антон, конечно, судя по вчерашней реакции, совсем не против, но к чему это приведёт в дальнейшем?        Арсений, едва ли не впервые в жизни, чувствует себя недостаточно хорошим: за двадцать один год мимо него прошло шесть парней и одна девушка в виде не особо удачного опыта. И причиной каждого расставания являлся он: его капризы, его ревность, его избалованность, эгоизм и нежелание стараться ради другого человека. Отношения — это сложно. Это трудно, это, дьявол, так же тяжело, как строить дом. Усилия должны быть общими, и Арсений совсем не уверен, что справится с этим. Предыдущие семь раз показали, что он хорош только первые два месяца, а потом всё идёт по пизде-сковороде (то есть летит в тартарары, прямиком к секси Аиду). Ни с кем Арсений не хотел продолжать встречаться дольше двух месяцев: начинались взаимные упрёки, ссоры и скандалы. Это неприятно, это скучно и нудно. Это никто не любит, а потому Арсений, едва почувствовав, что начинает пахнуть горелым, быстро сбегал.        Другое дело, что с Антоном он изначально вёл себя не так, как с другими. Антон сам другой: он не бог терпеливости, но доброты в нём с избытком. Он совсем незлопамятный, может обидеться, а через пять минут сделать вид, будто ничего не было. Арсений с Иванкой даже придумали локальную шутку, мол, каждый может обидеть Антона, но не каждый успеет попросить прощения.        Антон немного другой. Он — тот человек, с которым, не сведи его судьба, Арсений не заговорил бы первым. Но так получилось, что познакомиться, волею обстоятельств, им пришлось, и Арсений совсем не жалеет об этом. Никто из бывших не похож на этого лопоухого Мистера Заботу. Антон относится к Арсению неизменно хорошо, и, наверное, впервые эту доброту хочется вернуть, отплатить тем же. Но возможно ли это, учитывая не самый подходящий для отношений характер Арсения?        Арсений резко тормозит: вчера он перешёл красную черту, мёртвую линию, которую не следовало бы пересекать даже кончиком носа. Но он поцеловал Антона, и это оказалось очень хорошо. Это оказалось тем, что нужно, как горстка специй в пресном блюде, как долька лайма в бокале с колой, как точно выверенная поза актёра, передавшая весь характер героя. Но Арсений не планировал этого, потому что, скорее всего, теперь Антон от него чего-то ждёт. А это совсем плохо.        Последний бывший, уходя, решил уколоть побольнее и на прощание сказал, что Арсений годится только для одноразового секса. Может, это и правда. Может, дело в людях, которых он выбирал и которые выбирали его, может, дело в их характерах, или в чём-то ещё, но Арсению не хочется делать Антону больно, а это совершенно неизбежно, если они начнут встречаться.        Девочки сказали, что это просто пустые загоны, что Арсений идиот, который накрутил себе с три короба, создал проблему из ничего и теперь страдает, не в силах её решить. «Конечно, ты не можешь это решить. Потому что этого нет», — говорят они. Но факты же на лицо: семь неудачных отношений, а ему всего двадцать один. Кто-то за всю жизнь столько людей не меняет, а кто-то, как Арс, всё никак не может понять, чего хочет от людей и что он готов дать им взамен.        Антон ему нравится. Очень нравится, и, скорее всего, это чувство легко можно довести до любви, потому что оно уже похоже на влюблённость. Но делать этого не стоит: им скоро предстоит совместный быт, их родители всерьёз собираются съезжаться, и всё это похоже на фильм с плохим концом. Иногда лучше не начинать смотреть такие фильмы, чтобы не разочароваться в жизни окончательно.        Антон стоит у плиты и жарит копчёный бекон для сандвичей. Да, это извращение, но Арсению нравится, а он сегодня собирается приготовить самый вкусный завтрак, потому что, несмотря на испортившуюся погоду, настроение чертовски хорошее, а тут ещё внеплановый выходной подоспел, за окном барабанит дождь, в доме тепло и сухо. Уютно так, как может быть только в дождливую погоду летним пасмурным днём.        Бекон скворчит на сковородке, потихоньку уменьшается в размерах, приобретает хрустящую розоватую корочку. Останется только поджарить тосты, выложить на них салат, смазать это всё соусом, положить сыр, помидорку, кусочек жареной на гриле индейки, взятой из вчерашних кафешных заготовок, добавить хрустящего бекона и накрыть всё вторым тостом. Это будут идеальные сандвичи. «Но, конечно, не такие идеальные, как Арсений», — шутит про себя Антон.        Спустя минуту на кухню входит сам Арсений. Он хмурый, как небо над Слано, и немного зажатый. Антон, перевернув последние слайсы бекона, улыбается:       — Вспомнишь солнышко, вот и лучик.        Арсений садится за стол и смотрит перед собой. Это кто ещё солнышко: Шастун своей улыбкой может вместо софитов голливудские красные дорожки освещать. И чего он, сука, счастливый такой?       — Не выспался, что ли? — интересуется солнце местного розлива.        Антон гасит плиту и перекладывает бекон в тарелку. Он стоит спиной к Арсению, возится с чем-то, наверное, делает любимые сандвичи Арсения. Замечательно: ещё паршивее себя чувствовать просто невозможно. Арсений молчит. Антон продолжает колдовать над тарелкой и не настаивает на разговоре: если человек не выспался, то его сначала нужно покормить (этой мудрости его научила мама), а уже потом пытаться контактировать.        На стол опускается тарелка с красивыми хрустящими треугольниками. Это выглядит, хм, сексуально. Да, сандвичи выглядят как отфотошопленная фотография из какого-нибудь меню фастфуда, даже ещё лучше. Сыр слегка расплавился, видны полоски бекона и тонкие кусочки помидоров. Рот мгновенно наполняется слюной.        Следом за тарелкой на стол опускаются две чашки с чаем, и Антон — совершенно неожиданно — целует Арсения в макушку. Это приятно и мило, но, блять, Антоша, прекрати. Арсений поднимает на него тяжёлый взгляд, и Антон вязнет в нём, как балласт в сыпучих песках. Он немного напрягается и тихо спрашивает:       — Не стоило этого делать?        Арсений пожал плечами:       — Ничего не стоит делать больше, Антон.        Антон садится за стол напротив Арсения и хмурится:       — В смысле?       — В смысле, — Арсений берёт самый верхний сандвич и откусывает его. Это прекрасно и вкусно, наверное, только кусок в горло не лезет совсем. — Я тебя пожалел вчера, давай забудем, и всё будет как прежде.        Антон мотает головой:       — Неправда. Это раньше началось, ты же знаешь сам. И тогда, на пляже, и вчера… И ещё раньше.       — Ещё скажи, что с первой встречи.       — За тебя говорить не могу. А я твою инсту чекал каждый день ещё до нашего знакомства. Ты мне понравился на фотках, а когда я тебя в Дубровнике увидел… Ну, ты превзошёл мои ожидания.       — Как мило, — Арсений откусил ещё и начал тщательно пережёвывать. Так тщательно, как не делал это никогда в жизни.       — Так что, ты даёшь по съёбам?        Антон к еде так и не притронулся. Сидит, сложив руки на коленях, пока не понимает, что он опять выперся на кухню в одних боксерах, и то, что раньше его это не смущало, вдруг начало напрягать. Стало прохладно и как-то неуютно. Сверкает тут своими костями и разгильдяйством, пока Арсений, как обычно, идеально одет и причёсан (в то время, как Антон утром по волосам мокрой пятернёй прошёлся и остановился на этом).       — А чего по съёбам давать, если не было ничего.       — Арс, ты придурок, — Антон встал из-за стола и отошёл к окну. — Было всё. И ты тоже рассматриваешь меня, я же вижу, и на флирт отвечаешь. Бля, да ты же всегда первый и начинаешь, о чём речь вообще! И нормальные люди из жалости не целуют других, обычно, если хочешь утешить друга, то обнимаешь его. А мы сосались с тобой минут пятнадцать, и не такой уж я весь жалкий был, даже не плакал, чтобы ты так говорил. И тебе понравилось, так хули ты теперь выёбываешься? И не говори мне, что ты натурал, пожалуйста, не еби мне мозги, я даже не поверю в то, что ты сомневаешься: ой, а каково же это будет с парнем и так далее. Сам мне рассказывал про своих парней. Так в чём проблема?        Антон смешно размахивает руками. Антон очень злится, что, в свою очередь, уже не смешно. Арсений спокойно доедает первый сандвич, но больше в него не лезет. Он сидит, облокотившись о спинку кухонного диванчика, и смотрит на стоящего у окна Антона, примостившегося задницей на подоконник между двумя горшками с кактусами. Бля, да он прямо сейчас хочет встать и засосать Антона по самые гланды, выражаясь его же словами, стиснуть в руках и обнимать до скончания веков. Нет, всё-таки это намного больше, чем симпатия. И это дерьмово, потому что мучить хороших мальчиков Арсений больше не будет.       — В чём проблема, Арс? — повторяет Антон, скрестив руки на груди. Смотрит хмуро, нервно срывает зубами с губ сухие корочки.       — Херовый я, вот в чём проблема. Оно тебе не надо. И больше я говорить на эту тему не буду. Извини, что дал надежду, мой косяк, не надо было этого делать. Но если ты нафантазировал себе, что мы теперь охренительно влюблённая друг в друга пара, то спускайся с небес на землю.       — В смысле ты херовый?        Арсений ничего не отвечает, он встаёт из-за стола и уходит наверх. Вот же срань господня, в кафе, как назло, выходной, и придётся как-то целый день делить с Шастом комнату, горстями хлебая возникшую снова неловкость.        Но Антон в комнату возвращается всего на две минуты: он быстро одевается и пропадает куда-то на весь день. Арсений понятия не имеет, где Антон проводит время, но дом не маленький, и он наверняка забился в одну из комнат с телефоном. Даже ноутбук не взял: так торопился свалить из своей же комнаты. От этого Арсений чувствует себя ещё хуже: воистину придурок, как и сказал Антон. Это же он старше на три года, а как будто совсем наоборот: как подросток ведёт себя именно он.        За обедом они тоже молчат, даже не смотрят друг на друга. Эмма Викторовна спрашивает, не поругались ли они. «Нет», — отвечают ей два хмурых взгляда, и Павел Кириллович просит жену оставить парней в покое. «Сами разберутся».        Сами они, правда, мало в чём могут разобраться. В чём Арсений действительно шарит, так это в том, как моментально испортить хорошие отношения с прекрасным человеком.        Антон возвращается в комнату только к десяти вечера. Он ставит телефон на зарядку, быстро раздевается и укладывается в постель, отвернувшись к стенке. Он не просит потушить напольную лампу (Арсений добивает книгу, которую мусолил весь день), не задвигает для Арсения шторы и ничего не говорит.        Неловкость бьёт все рекорды: Арсений знает, что Антон не спит. Антон знает, что Арсений знает, и, в общем, вы поняли: это такая типичная ситуация, где каждый всё про другого знает, но нихрена не делает. Знакомо, да?        Так они молчат минут пятнадцать. Антон не шевелится, укрылся пододеяльником почти с головой, только русая лохматая макушка торчит. В комнате прохладно и надо бы прикрыть окно. Арсений решает, что вот дочитает несколько страниц до конца и тогда всё сделает.        Книга заканчивается, Арсений встаёт с кровати, чтобы поставить окно на проветривание и задвинуть шторы. Неловкость долбит по нервной системе кувалдой, хочется избавиться от неё, вернуть их отношения на прежний уровень.       — Шаст, — тихо зовёт Арсений, не двигаясь с места, как будто окно — спасительный дверной проём во время землетрясения.        Антон долго не отвечает, и, наверное, уже не ответит. Может, действительно уснул?       — Чё тебе?        Не уснул. Кстати, хороший вопрос, Арсений бы и сам хотел знать на него ответ.       — Дуешься?       — Не, мне по кайфу, каждый день со мной играются, чтобы потом такую хуйню выдать. — Драматизирует не хуже самого Арсения, прямо-таки отнимает чужой хлеб. Голос обиженный и приглушённый.       — Да не игрался я с тобой, дурачина.       — А хули тогда? — Антон зашевелился, но не повернулся. Пока держится.       — Сказал же: хреновый я человек, не подхожу для отношений.       — А то я не понял, какой ты человек. Без малого двадцать дней прошло, уж поверь, я не сру с тебя бабочками, и треснутые линзы от розовых очков мне в глаза не впиваются.        Вот как. Арсений поправил микроскопическую складку на шторе и вздохнул:       — И чего? Ты бесстрашный, что ли, такой?       — А ты чего? Тупой, что ли, такой? Тебе двадцать один, какой еблан тебе эту хуйню про отношения загнал? Нормальный ты, со своими африканскими тараканами в башке, но они у каждого есть. А если бы ты меня бесил, хер бы я к тебе так относился. Что, трахнул кого-то неудачно, расстались, и ты теперь королева драмы на всю оставшуюся жизнь? Не предназначен для отношений, злой рок преследует тебя и прочая поебота? Захочешь с кем-то быть — всё это из головы быстро исчезнет. Ты просто не хочешь. Это хуёво, конечно, но нормально, я же понимаю, что сам не персик. Но вот эту вот хрень про «я херовый» не заливай мне.       — Нет, ну какой ты… — бормочет Арсений. Разразился тут тирадой, а сам не шевельнётся, как будто со спиной по кайфу разговор вести.       — Такой же, какой и ты, — бурчит Антон. — Просто отъебись от меня, ладно? Хотя бы на несколько дней. Ты же знаешь, что я быстро отхожу, но сейчас меня не трогай, дай пострадать по-человечески.        Арсений смеётся. Антон говорит серьёзные вещи, и вдруг выдаёт что-то подобное. Разве он не чудесен? Чудесен сто раз, настолько, что Арсений забивает на всё, подходит и ложится рядом с Антоном, обнимает его со спины и целует куда-то (да хрен знает, куда: под слоем пододеяльника не видно).        Антон не двигается. Ему хочется обмякнуть в приятных руках, закрыть глаза и сдохнуть на этой счастливой ноте, но вместо этого он бурчит:       — Если тебе вдруг опять стало меня жалко, то иди лучше пожалей какого-нибудь котёнка на улице.       — Ты идиотина, — возмущается Арсений. — То подавай ему отношений, то отъебись-не трогай. Может, у тебя ПМС?       — Если у кого-то из нас и выросла пизда, то только у тебя. Сам решить не можешь, чего хочешь: обжиматься со мной, или на хуй послать. Сам еблан, — по-детски заканчивает фразу Антон, поворачиваясь лицом к Арсению.        Арсений тяжело вздыхает: точно не персик. Персики милые и столько не матерятся. Но зато Антон умеет кое-что другое: он хорошо целуется. Насколько хорошо — Арсений решает уточнить и снова целует Антона. Тот не шевелится и на поцелуй не отвечает. Приходится чуть отстраниться и вздохнуть:       — Ну ладно, раз ты всё официально хочешь… будешь моим парнем?       — Господи, ты определись уже, наконец.       — Я определился.       — И кто вообще в двадцать первом веке спрашивает такое?       — А как я должен был спросить?       — Ну, не знаю…       — Это «да» или «нет»?       — А ты ещё не понял? — Антон закатывает глаза — какой же ты тугодум, Арс — и, с трудом вытащив руки из пододеяльника, обнимает Арсения в ответ. — Давай уже целоваться, а то пиздец крышу сносит. Но если тебе нужен точный ответ, то это ебучее «да».        Арсений улыбается. Антон улыбается. Два идиота лежат на узкой кровати и держат друг друга изо всех сил. Первым вперёд подаётся Антон, он целует Арсения и охуевает от собственной радости. Арсений крепко держит его за плечи и отвечает на поцелуй.