Секреты лесной сторожки, или Гнездо Королька

      Тревожная новость резко перекрыла то хорошее и счастливое, что до сих пор царило в жизни Фериде, её семьи, а впрочем, и всего народа. Как дежурный по классу тряпкой наскоро стирает со школьной доски то, что было написано-начерчено на ней во время урока, так и ошеломляющие события, словно одним махом стёрли подчистую все планы, расклады и привычный уклад жизни. Людские хлопоты и обиды разом обмельчали на фоне чего-то большого плохого и страшного. Каждому было ясно, что беда, она — совсем близко, на подступах…медленно, но неотвратимо подползает к их домам. Мало кто вспоминал недавнюю локальную эпидемию дифтерита — то событие, тоже весьма печальное и страшное, померкло по сравнению с новой угрозой.       С того дня никто больше не игнорировал новости. Наоборот, с утра каждый первым делом спешил узнать, что успело произойти со вчерашнего дня. Изменилось ли чего? В душе-то надеялись на то, что войны не допустят, что всё рассосётся — мало ли кризисов бывало в мире. Уж Турция точно навоевалась за последние годы, пора бы правительству усвоить урок и не лезть в логово шакалов. Ясно же, что страна и так пребывает в незавидном положении после недавних войн в Ливии и на Балканах. Несмотря на атмосферу тревоги, будто невидимым вязким туманом разлившуюся в воздухе, в людях теплилась надежда на благоразумие правительства. Им хотелось верить в то, что оно не поступит опрометчиво и не станет-таки ввязываться в кровавую кашу европейского конфликта.       — Вай, вай, вай! Слава Аллаху, правительство подписало нейтралитет. И впрямь, толковые люди у власти! Вроде, в интересах народа действуют и с германцами неплохо сумели договориться о территориальной неприкосновенности. Maşallah, обойдётся! — цокали языками политиканы всех мастей.       — Ну, что там сегодня? — и десятки рук в мгновение ока расхватывали пачки газет у мальчишек-продавцов. Ничего утешительного газеты не писали — лишь сводки с европейских фронтов, сообщения про чьи-то победы и поражения то в Бельгии, то в Галиции, то в Пруссии и других землях, о которых доселе простой народ или не слыхал, или не придавал им значения, теперь же опасался разделить их участь.       Доморощенные политики судачили в чайных и по домам: «Пусть Германия сама воюет с Сербией, Россией, Британией, Францией, лишь бы нас не втягивали в войну. Куда нам до них? Нам и воевать нечем, да и некем! От былой славы османской армии и флота остались одни воспоминания». При этом каждый из них, начитавшись и наслушавшись новостей и сплетен, считал себя экспертом в военном деле, равно как и в политике.       Женщины, когда не удалось разжиться газеткой во время выхода в город, с нетерпением ждали возвращения главы дома после рабочего дня и задавали всё тот же неизменный вопрос: «Ну как? Что пишут? Что говорят? Надеюсь, у нас войны не будет?» Оставалось только молиться Всевышнему.       Пролетело лето. Закончились каникулы. Очень символично — ведь всё когда-то заканчивается — и плохое, и, к сожалению, хорошее. Чалыкушу вернулась домой. Услыхав шум подъехавшего фаэтона, Бесиме ханым заторопилась лично отворить дверь сыну с невесткой.       — Аллах-Аллах! Совсем загостилась моя девочка в Текирдаге! Дорогу домой позабыла! А я всё жду, жду… Ну наконец-то! Иди, иди ко мне, мой ягнёночек! — с порога тётя бросилась обнимать и целовать Фериде.       Служанки выбежали из кухни поприветствовать молодую хозяйку. Не в силах сдержать улыбок, они ждали своей очереди обнять любимицу всего дома.       — Дай хоть на тебя налюбоваться, красавица моя! Сорок лет тебя не видела! Как подрумянилась-то на солнышке! — Бесиме с умилением ущипнула загорелую щёчку племянницы, после чего отступила чуть назад и оглядела невестку с ног до головы. — Ты ещё похорошела, посвежела, любимая моя!       — Фериде? — оживлённое выражение тётиного лица резко сменилось на недоумевающее. Племянница явно то ли поправилась, то ли… Взгляд свекрови задержался на заметно выступающем животе обычно худенькой Фериде.       — Тётя… — Фериде поняла, что бесполезно что-либо отрицать и, как бы ни мучало её смущение, момент признания отодвигать было дальше некуда.       — Голубки мои, — опешив, Бесиме переводила взгляд с Фериде на Кямрана, — неужели, это то, что я думаю?       — Anne… (мама, — тур.), — заикнулся было Кямран.       — Да?! Да?! А ты, выходит, знал и молчал?! Ты почему молчал?! Скажи, сынок, зачем скрывал от матери? Отчего не хотел светлой новостью обрадовать мою душу?! Neden oğlum?! (Почему, сын мой? — тур.)       Бесиме ханым еле справлялась с наплывом эмоций, у неё аж голова заболела. Столько событий произошло за последние месяцы! Она только-только попривыкла к плохим вестям, которые не переставая сыпались на их головы, а теперь дети ошеломили её счастливой. Однако, сей отрадный момент омрачился обидой из-за того, что её, близкого человека, не сразу посвятили в дела. Она даже чуть разозлилась на сына за его скрытность. Надо же! Столько времени таил важную новость! Почему не поделился? С матерью же, не с кем-нибудь! Знал бы, как она переживала от того, что у них всё не было и не было детей. Как горячо молилась Всевышнему, чтоб послал первенца Кямрану с Корольком. Какие только мысли ей в голову не лезли. Мало ли как бывает… Женщина и в самом деле устала отбиваться от вопросов знакомых о том, скоро ли она станет бабушкой. А эти двое — полюбуйтесь-ка на них — устроили из беременности мировой секрет! Ах, Кямран! Ах!!! Наверняка, это всё заморочки Фериде. Вечно она смущается. Вот и теперь стоит вся красная, как маков цвет.       — Ну, прости нас, мамочка! Видишь ли, мы решили не рассказывать до тех пор, как будем полностью уверены. А потом Фериде уехала, а дальше… Но теперь вы всё знаете. Так что… Да, можете нас поздравить!       Кямран положил руку на плечо жены, крепко прижал её к себе — как крылом укрыл, давая понять, что никому не позволит смущать её и докучать расспросами.       Подоспел и Сейфеттин бей. По-отечески он обнял Фериде и дал ей поцеловать свою руку и приложиться к ней лбом. Дядя одобрительно покачал головой и заговорщицки подмигнул Кямрану, дескать, «Лев мой, я в тебе никогда не сомневался! Я знал, что у вас всё получится!»       Гюльмисаль и Дильбер *калфы (*служанки) вместе с кормилицей переглядывались вытаращенными от удивления глазами и, как только до них дошла очередь, принялись душить Фериде в обьятиях.       — *Çok şükür! Çok şükür! (*Хвала Всевышнему! — тур.). Услышал Всемилостивый мои молитвы! — приговаривала Бесиме, хватаясь то за голову, то за сердце. — Какая прекрасная новость! Долгожданная! Да только как же тревожно в такое-то время деток рожать… То болезни, то войны — нет покоя нам грешным! В мире-то что делается! Лишний раз и газеты читать боишься! Да что там в мире, у нас в городе всё вверх дном перевернулось! Как на пороховой бочке сидим. Не ровен час, взлетим. Allah korusun! (*упаси Аллах), — она ущипнула мочку уха. (традиционный жест турок). — Потому-то моя душа и ликует, и боится!       — Раскудахталась! Не нагнетай, жена! Жизнь не останавливается. Лучше б велела приготовить манты и накрыть торжественный ужин по такому случаю! — сказал веское слово глава семьи.       Столичная жизнь теперь отличалась от прежней. Людские заботы враз стали какими-то мелкими, незначительными. Развлечения стали казаться неуместными. Неужели, кого-то волнует, сколько банок сливового варенья наварили в доме или надолго ли останутся в моде рукава с буфами, когда соседние страны вовсю воюют друг с другом, когда гибнут люди, бомбят города…и не «где-то там», а рядом, в доселе благополучных краях? Чужие корабли уже зачем-то стоят в бухте Золотой Рог! В Константинополе полным-полно немецких военных моряков всех рангов и европейцев подозрительного вида. Мальчишки хвастаются друг перед другом спичечными коробкАми, какими-то картинками, открытками и прочими заграничными мелочами, что удалось выклянчить у немецких офицеров с крейсеров «Гёбен» и «Бреслау».       По прошествии нескольких недель люди волей-неволей потихоньку приспособились к новым реалиям, свыклись с новостями, благо на их стране военные действия не сказывались…пока. Разве что цены уверенно ползли и ползли вверх, а хозяйки на всякий случай запасались мукой, булгуром, фасолью да оливковым маслом — кто знает, что будет дальше, если уже сейчас по опустевшему Босфору больше не снуют суда всех держав, маяки погасли, в то время как в порту кипит разгрузка громоздких ящиков, поговаривают, что с минами.       Королёк не на шутку опасалась за Мари. Особенно тревожно было в сентябре, когда шли жесточайшие бои на реке Марне, совсем недалеко от Парижа. Жуткие фотокадры с развороченной землёй, взрывами до небес, разбросанными по грязи телами надолго врезались в её сознание. Хорошо, что французы дали отпор зачинщикам войны — немцам и не пустили их в Париж. Письма от французской подруги теперь шли недели по три. И когда доходили, Фериде уже знала о многих событиях из газет. Все равно было ценно из первых рук получать информацию о том, что происходит в охваченной войной Франции, а не только верить официальным сообщениям. Читая письма подруги, Королёк не переставала удивляться, во что превратилась парижская жизнь на военном положении.       Пресса всё чаще пестрела статьями об ухудшении отношений властей с Российской империей. Вскоре они сменились заголовками о военных учениях в Чёрном море. Не все видели, как на рассвете крейсеры снялись с якорей и в сопровождении нескольких военных судов направились из Босфора прямиком в Черноморскую акваторию.       — Да это же всего лишь учения, — успокаивали оппонентов, а по большей части сами себя, оптимисты. — Когда кругом угроза, наши армия и флот должны пребывать в полной боевой готовности и показать это другим! *Джемаль-паша (*главнокомандующий турецким флотом) знает своё дело! Пусть не смеют и сомневаться, что Османская империя ещё жива и здоровее, чем они думают!       — Отчего вы так уверены, что это всего лишь учения? — возражали им пессимисты-скептики.       — Разумеется, учения! Какой смысл нашему государству на кого-то нападать в Чёрном море? Тем более, после официального объявления нейтралитета! А? Вот увидите, через несколько дней будем встречать нашу эскадру в родной гавани! Свежим октябрьским утром в столице слышался шорох метёлок дворников, спозаранок подметающих мостовые и скверы, лавочники лязгали замками, отпирали свои магазинчики, а газетчики уже горланили сенсационные новости о блестящих результатах «учений»: «Непобедимый османский флот упредил нападение России!» «Успешная операция в Чёрном море!» «Серьёзные потери российского флота!»       По пути в больницу Кямран успел купить свежий номер *«İkdam» (*основная политическая газета Османской империи на период описываемых событий) и принялся читать тут же в фаэтоне. Он прекрасно осознавал, что турки вряд ли избегут войны, в которую их интригами методично втягивала Германия. Больше всего его заботило то, как он убережет свою Фериде, ребёнка, родителей. Он много размышлял над тем, как поступить, куда их спрятать. Не находил решения и ругал себя за бездействие. По сути дела, увезти семью не представлялось возможным хотя бы потому, что во всей Европе не осталось ни одного безопасного региона, а сверхдальние межконтинентальные переезды в положении жены были нежелательны. За себя он как раз не беспокоился — как есть, так и останется врачом при любом раскладе. В военное время медики особенно нужны — хоть в полевом госпитале красного полумесяца, хоть в городе.       Дома он не подавал виду и уверял жену, что всё будет хорошо, *ınşallah (с божьей помощью, — тур.)! Ведь в Константинополе расквартирован немецкий гарнизон, а это высокая гарантия безопасности. Кроме того, если правительство заявило нейтралитет, значит так оно и будет, не стоит сомневаться и паниковать. Главное — не давать Фериде волноваться! Ни к чему ей это сейчас. Газетные заголовки чернели жирным шрифтом: «РУССКИЙ ЦАРЬ ОТЗЫВАЕТ ПОСЛОВ ИЗ КОНСТАНТИНОПОЛЯ!» «В ОТВЕТ НА ОБСТРЕЛ ОДЕССЫ И СЕВАСТОПОЛЯ РОССИЯ ОБЪЯВИЛА ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ ВОЙНУ!»